Помним ветерана

Стук в дверь, заходит комендант.
Во избежание подозрений и ненужных драм,
его приход был всякий раз под вечер.
Сидели гости за столом. Горели свечи.
Не потому, что лампы не включали –
в романтике вся суть и в ней начало.

          Но мы готовы были спорить,
          что не таков был комендант Егорыч!
          Нет, не укрыть от старика
          стаканы и бутыли тёмного стекла.
          (Они таились от нескромных взоров
          платками и салфетками с узором.)

Дверь для него всегда открыта,
когда он посещал нашу обитель.
Девчата разливали по стаканам,
отдельно, предлагали старикану.
И, тут же на столе, закуски,
без них, конечно, чай совсем невкусный!

          Зловеще улыбаясь сквозь усы,
          Егорыч смотрит на свои часы.
          И если время к полуно́чи ближе,
          не жди поблажки от него –
          известно, что им движет!
          К нарушителям он относился строго.
          Тогда их было среди нас не много…

В картишки перекинутся не прочь.
Зато когда есть явный повод,
и в комнате светло, полно народу,
и тот же чайник на столе, бок закопчённый,
дед ходит вкруг стола - он кот учёный!

          И те же чашки, и стаканы тоже,
          нальют Егорычу, присесть ему предложат.
          Чай странный, подозрительно-зелёный
          (бутылки из-под «чая» под кровать уложат).
          Бодрит и возбуждает. Чёрт в нем что ли?
          Но аромат достойный, всем знакомый.
          Вот выпил, крякнул, вздыбился усами,
          сидит и слушает, иной раз, дремлет с нами.

Он ветеран, прошел две мировые.
Ранение имел тяжёлое, навылет.
Хмурился, темнел лицом, молчал.
Пристанут молодые, отвечал.
Но неохотно, очень редко:
«Да, помнится, заваривали кашу крепко,
чтоб сволочи расхлёбывали долго…
Я старшим поваром, я кашеваром был на Волге».

          С тех пор как с ним однажды пили чай,
          мы Ягуарычем его любовно величали.