Потерянные. Глава одиннадцатая

начало: http://proza.ru/2023/02/22/41


    Вернувшись с работы, обычно разговорчивый, весёлый Илья был сосредоточен, будто думал о некой неразрешённой проблеме, в которую он почему-то не спешил посвящать своих домашних. Он был безучастен, отвечал невпопад, был где-то там, далеко, где угодно и с кем угодно, но только не здесь, не с ними. Женщины тревожно вглядывались в его лицо, пытаясь угадать причину такого нетипичного для него поведения. Не утерпев, Лялечка всё же спросила: «У тебя ничего не случилось? На работе что?» Илья попытался улыбнуться, но улыбка получилась кислой, неестественной: «Да, нет, устал просто. Давайте ужинать».

Ужин прошёл вяло, практически не разговаривали, никто не шутил и не делился новостями, так, перекидывались ничего не значащими фразами, словно из вежливости. Все ждали чего-то.
После ужина Лялечка вызвалась мыть посуду, а Нина Ивановна с Ильёй расположились на диване смотреть телевизор. Они сидели, уставившись в экран, и думали каждый о своём. Нина Ивановна о том, что у Ильи случились какие-то неприятности и он скрывает их, и неприятности, очевидно, серьёзные, и почему-то она связывала их с собой. А Илья думал, как ему рассказать то, что «точило» его весь день, дабы не напугать ненароком и не расстроить бабу Нину. Наконец, Илья легонько коснулся руки Нины Ивановны и кивнул в сторону комнаты, обратившись к ней тихо, почти шёпотом, что она и не расслышала, а буквально прочла по губам: «Баб Нина, надо поговорить». Ей сразу стало как-то нехорошо, тревожно, но она в ответ лишь молча кивнула и проследовала за ним.

Едва притворив дверь, Илья сказал: «Вчера ориентировку на вас получили. Ищут вас родные, баба Нина. Дочь ищет».

Он достал из внутреннего кармана сложенный листок бумаги и развернул его. Она. Чёрно-белое лицо, имя, описание внешности…телефоны куда обратиться…
Её сердце глухо ударило, стало раскачиваться, как маятник, и набирать обороты с такой мощью, что казалось оно вот-вот вырвется из груди. Оно стучало так громко, что ей хотелось зажать ладонями уши. Но что означал этот стук? Волнение? Страх? Радость? Радовалась ли она? Да, она радовалась. Где-то внутри, очень глубоко она ликовала. О ней вспомнили, не забыли, а значит осталось у её дочери нечто человеческое! Ведь ищут не просто так! Ищут тогда, когда волнуются за близкого, переживают за его судьбу… Но, что если они вернут её? Снова упрёки и раздражение… Готова ли она вновь испытать это?
Она умоляюще подняла на него глаза. Что ей делать? Кто подскажет?

- Я всё уладил, баба Нина! Кое-какие формальности ещё остались. Завтра с утра поедем в райотдел по месту обращения заявителя, зададут вопросы, напишете объяснение, а там уже решат, что им делать с поисковым материалом. Есть, конечно, риск, что вашу дочь и зятя привлекут за неисполнение обязанности по содержанию пенсионеров и пожилых людей, психическую и моральную травлю... У вас есть выбор – вернуться или остаться с нами. Я не могу удерживать вас насильно, но очень прошу вас остаться. И ещё…
 
"Боже мой, - подумала Нина Ивановна, - да если бы я знала, что будет после, лучше б и дальше терпела. Ведь это крах всему… И не в отношениях дело, понятно, что наказание им не прибавит любви, отнюдь, они будут её ненавидеть ещё больше. А вдруг дело предадут огласке? Они уважаемые в городе люди… У них бизнес, влиятельные знакомства. Это трагедия!..."

- Баба Нина, вам плохо? – спросил Илья.

Она мотнула головой, будто сбросила с себя дурной сон: «Прости, Илюшенька, задумалась. Не расслышала последнее».

- И ещё… - повторил Илья, - Мне пришлось сообщить место вашего нахождения. Его передадут заявителю, то есть, дочери вашей.

Нина Ивановна сидела, ошарашенная новостью и не мигая смотрела в одну точку. Она чуть успокоилась, сердце понемногу сбавило ход, постепенно возвращаясь к привычному ритму.

- Эй, люди! – послышалось из-за двери, - Вы чего там закрылись? Секретничаете?

- Ляльке ни слова, баб Нин, - выдохнул Илья, словно скинув с себя тяжёлый груз. Выглянул за дверь и сказал, смеясь – Сегодня в травматологию доставили гражданку с оторванным носом. Вот рассказывал…

Лялечка охнула: «По-твоему это смешно?»

Илья продолжал смеяться: «Нет, конечно. Но её часто туда привозят. Варварой зовут».

Лялечка осуждающе покачала головой и легонько толкнула его: «Да ну, тебя! Шуточки твои дурацкие!»

* * * * *
    По улице брела элегантно одетая женщина. От встречного ветра полы её длинного мехового манто, то и дело распахивались, опутывали ноги, затрудняя ход. Она часто останавливалась, оглядывалась, и в каждом её шаге просматривалась нерешительность, словно она сомневалась, стоит ли идти дальше.
В руках она держала клочок бумаги, который периодически просматривала, точно пыталась запомнить содержимое и поднимала голову, сверяя номера домов. Остановившись у одного из подъездов, она какое-то время медлила, очевидно не решаясь зайти, и поглядывала на окна дома, будто надеялась кого-то в них увидеть. Наконец, она всё же подошла к подъездной двери, но та оказалось с домофоном. Женщина беспомощно огляделась. Она, конечно, могла бы позвонить в ту квартиру, куда направлялась, но по каким-то причинам не стала этого делать, а лишь терпеливо ожидала. Ждать пришлось недолго и вскоре к двери подбежали двое подростков, позвонили в домофон, и она вместе с ними проникла в подъезд. 
Она поднялась на нужный этаж, снова заглянула в бумажку, и нажала кнопку звонка квартиры под номером «одиннадцать».

Дверь открыла маленькая черноволосая женщина, впрочем, её и женщиной-то трудно было назвать, скорее подростком, если бы не заметный животик, выдававший в ней будущую мать. Из квартиры пахнуло пирогами... У незнакомки защемило в сердце, она даже как-то болезненно скривилась, но быстро овладев собой, произнесла: «Скажите, Фомина Нина Ивановна здесь проживает?» – и протянула бумажку с адресом.

Та, взглянув, кивнула: «Да, это наш адрес» и крикнула куда-то вглубь дома: «Баба Нина, к вам пришли».

Это «баба Нина» резанул слух незнакомки, ей очень захотелось осадить эту девчонку за фамильярность, но она сдержалась.

- Да вы проходите, - предложила хозяйка, - не на пороге же разговаривать.

Незнакомка немного поколебалась, и переступила порог дома. 

* * * * *
- Здравствуй, мама! – с трудом выдавила Ирочка. Она чувствовала себя неловко, не знала куда деть свои холёные руки, и от этого, то сцепляла их вместе, то теребила край шубы, или без конца поправляла прядь волос. И голос её был совсем другим, не таким, как прежде. Вместо поставленного голоса хозяйки положения, в нём теперь сквозила некая неуверенность, будто его владелица сомневалась в правильности своих действий. И взгляд, некогда высокомерный, надменно-холодный куда-то подевался, став потухшим, потерянным…

В Нине Ивановне снова боролись эти «за» и «против». Перед ней стояла её дочь, родная и единственная, к которой хотелось броситься навстречу, обнять, приласкать, забыть всё плохое старое и начать жить по-новому, но что-то останавливало, какие-то сомнения шевельнулись в ней, и она собралась, удержала себя, поздоровавшись с ней каким-то чужим голосом.

- Здравствуй, Ирочка! – ответила она сухо и тут же устыдилась своей сухости. Ирочка… Похудела, осунулась лицом, постарела… Тени под глазами, новые морщинки на лбу… И прежний лоск исчез. Средних лет женщина, из той «серой» массы, которую так презирала Ирочка.
От Ирочки эти перемены не скрылись. Неужели мать не простила её? Почему она говорит с ней, как с чужой? Но как она изменилась! Как помолодела, посвежела... А глаза? У неё стали совсем другие глаза...живые глаза… И взгляд уверенный…
Они прошли мимо Лялечки, настороженно следившей за гостьей, в комнату Нины Ивановны. Как только Нина Ивановна затворила дверь, Ирочка выдохнула:

- Мама, меня Игорь бросил, - начала она плаксиво, - ушёл он, совсем ушёл…с секретаршей своей спутался… В Англии он. А мы с Васенькой остались. До нитки обобрал, квартиру продал, мебель, ювелирку забрал, кроме той, что на мне была. А там такие камни, мам! Мой гардероб, правда, не тронул… Обманом отправил нас с Васенькой в Доминикану, чтобы всё провернуть без скандала. И я, как идиотка повелась на эту Доминикану, пропади она пропадом! Загорала, купалась…радовалась… А в это время он манатки собирал, сволочь! – она всхлипнула, но на удивление быстро справилась с собой и продолжила, - И дом твой нужен был не бизнес «выручать», а, чтоб денег больше было. Всё решил загрести! Знаешь сколько он за дом выручил? Это тебе сказал, что три миллиона. Пятнадцать! Пятнадцать он взял! Там же теперь место блатное, мам… И всех своих партнёров кинул, всех обокрал. А, может, и не в Англии он вовсе… Следы заметает… Неделю назад получила свидетельство о разводе. – она снова всхлипнула, - Теперь на шалаве своей жениться сможет. Всё по-тихому провернул, гад! Ещё вместе жили, а он уже на развод подал. Слава богу, что с квартирой Васенькиной ничего сделать не смог, а то бы и её лишились. С такого подлеца станется! Дура я, дура, что брачный контракт не заключила! И Васеньку, как подменили… На днях с запахом пришёл… Болтается неизвестно где, дома бывать не хочет, дерзит, тобой попрекает, мол, бабку выжили, всю жизнь о деньгах только думали… Мама, я ж не для себя, для него же старалась. Ему чтоб… Ты простишь меня? Совсем одна я. Не с кем и словом перекинуться… В общем, я за тобой, мама! Собирайся, домой поедем.

"Нет, не изменилась Ирочка, она осталась прежней", - промелькнула горькая мысль у Нины Ивановны.
- Я никуда не поеду, Ирочка! – сказала она, удивляясь своей твёрдости. Эта семья меня приютила, я многим обязана им. И Лялечке рожать скоро, малыша на ножки поднять надо.

- Какие «лялечки», мам?! Какие малыши?! – она некрасиво сморщила лицо, и вся стала какая-то некрасивая, жалкая, - Это совершенно посторонние тебе люди! А я? А Васенька?  Чужие люди тебе родней, чем дочь и внук… Нас отталкиваешь, да? Быстро же ты нас забыла… Или всё обижаешься? Я ж извинилась!

- Ничего, ты молодая, сильная…справишься… И люди добрые помогут.

- Да какая я молодая, мама?! Я ж седая вся! Люди? Где эти люди?! Всех подруг, как ветром сдуло… Ложь кругом. Ну что мне ещё нужно сделать, чтоб ты простила меня?! В ногах валяться?

Нина Ивановна встала.

- Возвращайся домой, Ирочка! Ты зря тратишь своё время.

Ирочка удивлённо посмотрела на мать. Что же с ней произошло за это время?  Обычно такая мягкая, безропотная, а тут, прямо твёрдость какая-то в ней…упрямство… Не думала она, что мать откажет ей. Видно, надо было по-другому действовать… Но как? Надо было сказать что-то доброе, хорошее, чтобы у матери сердце защемило от жалости… Ведь у неё щемит! Щемит? От чего щемит? Или по кому… Она так не решилась признаться себе в том, что, придя к матери, она снова думала только о себе.

Она резко поднялась и быстрым шагом направилась в прихожую. На пороге Ирочка ещё раз оглянулась, снова посмотрела на мать, но уже какими-то больными глазами и молча вышла за дверь.
Нина Ивановна подошла к окну. Она видела, как из подъезда вышла Ирочка, как медленно она пошла по тротуару… Вся какая-то сгорбленная, и ростом будто меньше стала. Шла и куталась в шубу словно зябла, а потом она повернулась и посмотрела на окно. Некоторое время они стояли и глядели друг на друга, потом Ирочка махнула рукой куда-то в сторону, прощаясь или с досады, и побрела дальше, путаясь в своей роскошной шубе.

 * * * * *
   Лялечку увезли на «скорой». У неё с утра разболелся живот, и Нина Ивановна сразу поняла, что начались схватки. Она позвонила Илье на работу и сказала, что сама сопроводит Лялечку.
Вернувшись, она перемыла все полы, приготовила обед и перегладила вещи для будущего ребёнка

Телефонный звонок разорвал гнетущее ожидание, и Нина Ивановна торопливо взяла трубку.
- Да? Я слушаю, - она сейчас очень ждала звонка и волновалась, будто знала, что вот-вот ей скажут что-то важное, скажут то, чего она ждёт больше всего.

- Это я, мам – услышала она родной голос, - Как твоё здоровье? И эта, как её…Лялечка, что ли…родила или нет?

- Нет пока, вот жду. Утром увезли. Думала из роддома звонят.

В трубке помолчали.
-Ты не переживай, мама, всё будет хорошо. Сейчас, знаешь, какая медицина! - Снова пауза. – А я в школу вернулась. Меня там уважают, мам... Вот, факультатив ещё взяла, чтоб дома бывать поменьше. Забыла многое, но нагоню… - она снова помолчала, - Пусто, мама. Тяжко. Васенька-то в армию ушёл. Сам! Сам в военкомат пошёл. Знаешь, что он сказал мне? Верни бабушку к моему приезду! Так и сказал. Дом опустел. Стены давят. Ты меня прости, мама, не то я хотела сказать тогда. Когда шла, ведь совсем другое думала… Плохо без тебя, мам, не знаю куда себя деть по вечерам. Я очень виновата, мама! Будто жизнь в безумии прошла… Ты всё-таки запиши адрес, мало ли что. Ведь ты так и не побывала в Васенькиной квартире. Подумай. У вас пирогами пахнет, живым пахнет в доме. А у меня… Ты нужна мне, мама! А я?  Я нужна тебе?

Нина Ивановна села к столу и обхватила голову руками. Как ей поступить? Может ли она бросить этих людей? И дочь… стала ли она другой?

Она направилась в банк, где через девушку-консультанта сняла с пенсионной карты все деньги. По дороге заглянула в ювелирный отдел, где купила те розовые жемчужинки-гвоздики, что так приглянулись Лялечке, и после вернулась домой.

* * * * *
    Нина Ивановна берёт листок бумаги, задумывается и пишет письмо. Она знает, что писать, но мысли, наползающие одна на другую, мешают ей, не давая сосредоточиться на важном. Она останавливается из боязни, что напишет что-то не то, не сможет правильно выразить чувства, что её переполняют. Слёзы капают на бумагу, и она отодвигает листок, давая им волю, а после снова берётся за ручку.
Она пишет о своём непростом решении уйти из дома, что стал ей родным, покинуть людей, ставших её семьёй. Она благодарит за ту веру в добро, что дали ей в трудную для неё минуту.
Вспоминает Витька, которому Илья протянул руку помощи, дав шанс стать человеком. Она тоже должна дать этот шанс потерянному, чтобы вернуть его в жизнь. Она верит, что её поймут и не осудят. А она будет всегда рядом. Она не бросит их, потому что они – её семья. И у малыша будет прабабушка, и летом они обязательно поедут в Прудки, чтобы малыш окреп на природе.
Она целует их и делает приписку, что деньги оставляет на кроватку для малыша.
Нина Ивановна перечитывает письмо, морщится от того, что оно получилось каким-то куцым, скомканным и она так и не смогла сказать всего, что должна была, но всё же оставляет его таким.

* * * * *
    Едва она закончила, как в квартиру ворвался Илья, пряча руку за спиной. Нина Ивановна спрятала листок в карман и торопливо вышла ему навстречу. Вид у него был загадочный, довольный, а в глазах плясали весёлые бесенята.

- Я буквально на минутку, баба Нина, служба ждёт. Это вам! Ляльке такой же отнёс, - и вытащил из-за спины букет белых роз.

- Мне? – удивилась она.

- Да, да! Вам! Сегодня такой день! – и он засмеялся так беспечно, так счастливо, будто это был самый лучший день в его жизни.

Нина Ивановна заплакала отчего-то, а Илья растерялся: «Что ж вы плачете, баб Нин? Радоваться надо! Плясать надо… Внук у вас родился, баб Нин! Внук…» - и подхватив её сухонькое тельце, закружил по комнате, целуя в мягкие щёки.

* * * * *
    Она достала письмо, придавила его красной бархатной коробочкой и положила деньги, что сняла с карточки. Оглядела дом, приютивший её и став родным, тяжело вздохнула и едва сдерживая слёзы, переступила порог.
Постояла возле подъезда, словно набиралась смелости или ждала какого-то толчка, команды, которые бы заставили её оторваться от этого дома. Но команды так никто и не дал, и она пошла «деревянными» ногами по дорожке. Проходя мимо мусорных контейнеров, она услышала слабый писк. Под рваной картонной коробкой кто-то копошился. Подняв её, она увидела щенка - маленький пушистый клубок. Остатками картона он пытался укрыться от сырости, но это ему плохо удавалось, и он пищал, то ли от возмущения, то ли холода, или жаловался, что не было рядом того, кто мог бы его согреть, укрыв от непогоды. Нина Ивановна присела возле щенка, и он сразу же потянулся к ней, ища защиту. Господи, такая кроха! А уже настрадался.

- Ах, бедолага, - жалостливо проговорила Нина Ивановна, - И ты вот…потерянный… Где же мама твоя, малыш? – и погладила его по мокрой шёрстке.

Щенок тут же радостно завилял хвостом и стал лизать ей руки, нетерпеливо повизгивая. Нина Ивановна наклонила голову. – Мальчик… Тараска…
Она снова вспомнила слова Ильи: «У каждого человека должны быть дом и семья. Своя постель. Не должно быть сирот. Ни в каком возрасте».
Недолго думая, она стянула с шеи шарф и, завернув малыша, сунула себе за пазуху. И они пошли счастливые в неизвестное им будущее, счастливые от того, что обрели друг друга и теперь, когда они вместе, уже не потеряются.


ЭПИЛОГ
Мы не можем предугадать, какой будет наша старость и найдётся ли для нас место в сердце того, кого мы сейчас носим под сердцем.
Не теряйтесь, люди! Берегите друг друга.