Глава восьмая. Отец

ВРЕМЯ ИСПЫТАНИЙ.Книга вторая.
Глава восьмая.Отец.


 Сергею казалось, что он родился в машине и всё его детство прошло на колёсах. Помнится ему из раннего детства одна лишь картина: как они с отцом возили на  студебеккере огромные глыбы льда с реки Вороньей в доменный цех. Видимо, для охлаждения доменных печей. Не помнит он точно сколько было тогда ему лет, наверное, слишком мало, иначе бы, он помнил больше, может быть, даже и то, как впервые очутился в отцовской машине.
 Но эта картина запомнилась ему навсегда. Особенно, как он в жутком страхе прятался от заводской охраны на дне кабины, почти в отцовских ногах. Боясь, как бы при въезде в заводские ворота его не высадили из машины.
 Куда он один потом пойдёт? Дороги до дома не знает! Отец не сможет бросить свой автомобиль, ведь он на работе, и без машины ему никак нельзя. Это уже Сергей хорошо тогда понимал.
 Помнятся ему из детства ещё и похороны знаменитого в Крутом Яру почётного металлурга, бывшего мастера газового хозяйства комбината Андрея Павловича Дьякова. Кавалера орденов Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта» и пяти медалей.
 Значительно позже, работая уже в "Калининце", Сергей подивится насколько эта личность была легендарная и значительна для комбината, насколько она была уважаема. Но тогда он многого ещё не знал по своему малолетству. 
 Просто ему было тогда до ужаса страшно. И этот ужас не забывался. Особенно, когда вдруг громко взвыли медные трубы в похоронном марше, а у него по спине побежали мурашки.
 С тех пор Сергей и не любит похоронных процессий, траурные венки и медные трубы. Похоронный марш всегда вгоняет его в тоску-депрессию. Он и сейчас избегает подобных зрелищ. Обходит их стороной.
 Теперь предстоит им всем самим пережить не только тяжёлую болезнь отца и его кончину, но ещё и его похороны. Вот этого он не представлял как выдержит. Сейчас Сергей старался не думать о свалившемся на них горе, о предстоявшей потере отца, отгонял нехорошие назойливые мысли. Но, всё равно, они лезли ему в голову и не уходили. И ему было от них нехорошо.
 Сергей любил своего отца, как и всех в их семье. Но за отца особенно, за заботливое отношение к ним ко всем. Семён Савельевич был неутомимым тружеником, жизнелюбом, неисправимым оптимистом, невзыскательным в быте, он не замечал никаких трудностей в жизни, преодолевал их с стоическим спокойствием, с волевой целенаправленностью и упорством. Заражал тем всю свою семью, вёл за собой, как ледокол среди непредсказуемости жизни. Сергей старался походить на него, впрочем, как и каждый в их семье.   
 А тогда, в детстве, забившись на самое дно кабины, закрыв глаза и заткнув пальцами уши, он старался ничего не видеть и не слышать, молясь о том, чтобы все в их семье были живы и здоровы. Он страстно желал и желает этого до сих пор, чтобы всё было у них хорошо. 
 Детский страх смерти остался в нём навсегда. Но как избежать этого? Коли сама заведующая терапевтического отделения сказала ему:   
 - Готовьтесь...
 Хоронить в их семье, на памяти Сергея, никогда никого не приходилось. Шестилетнюю сестрёнку Соню родители похоронили совсем ещё маленькой, в шестилетнем возрасте, когда Сергею и года не было. Семья Гончаровых и тогда тоже была уже многодетной, трое детей, но без дедов и бабок. Потому что у отца и мамы родители умерли в раннем их детстве и они остались сиротами. 
 Именно потому, те самые похороны с оркестром, не только врезались в его память, но и психически потрясли его всего до такой степени, что он до сих пор панически боится даже мысли о потере кого-то из членов семьи или близких своих знакомых. А если умирал кто-то из соседей, то он старался не смотреть на выставленную у двери крышку гроба и проскочить побыстрее в свою квартиру. И в день похорон старался быть вне дома. 
 По той же причине, что не было у них ни бабушек и дедушек, Сергея оставлять тогда дома было не с кем и он часто оказывался в кабине отцовской машины. У мамы, даже если она и не работала, дел было домашних невпроворот, всяких забот и хлопот. Кроме троих детей, у них с отцом были ещё тогда и два кабанчика, куры. Не только о детях, но и обо всём этом хозяйстве нужно было тогда маме позаботится.
 В детский сад Сергей категорически отказался ходить. Не нашли там к нему подход воспитатели. Поставили его в угол в первый же день, а к этакому обращению он не привык. Вот теперь и катался он с отцом целыми днями в его автомобиле. Смотрел в окно и радовался жизни. И это ему очень нравилось.
 Иногда, он засыпал в кабине, положив голову отцу на колено, а он старался его не тревожить. Но сквозь сон Сергей чувствовал, как он гладил его по волосам. Свернувшись калачиком, он умещался на пассажирском сидении, ростом он тогда был небольшого, хрупок телосложением. Особых деликатесов в детстве он не видел, пища у них была самая простая, но полезная для детского организма. Перееданием он не страдал.
 Припомнилось ему сейчас, что была у них тогда, ещё и коза. Польза от её молока была тогда для его организма огромная. Но однажды, она так его сильно напугала, что Сергей почти перестал говорить. И долго не выговаривал букву "к". Он её просто проглатывал.
 Случилось это так. Взбирался он однажды вечером, почему-то один, по лестнице на второй этаж в их старую квартиру, где он теперь живёт сейчас с Людмилой и Светой.
 Видимо, тогда Аркадий сбежал с друзьями гулять, а его направил одного домой, чтобы самого его не загнали домой. Старший брат так частенько делал, чтобы маленький Серёжа не мешал ему шалить с друзьями.
 Было так, как прикидывает сейчас Сергей, в году пятидесятом, в один из тёплых сентябрьских вечеров. В их подъезде было темно. Лампочки на лестничных площадках еле светились. И вдруг кто-то заблеял на чердаке? Сергею было тогда лет пять-шесть и он так сильно испугался, что долго вместо слова "коза", говорил "аза". Но не заикался.
 Потом и это прошло. Да и как ему было тогда не испугаться, коли в темноте, из-за железных перил лестницы, ведущей на чердак, показалась блеющая голова с белой бородой и рогами?
  Ему и сейчас памятен тот ужас, который он испытал, хотя это ныне им всем кажется смешным. Аркадий до сих пор над ним подсмеивается и передразнивает. А ему и сейчас не до смеха.  Детский сад Сергей невзлюбил не только из-за того наказания постановки в угол, а потому ещё что не терпел несправедливости. Он не понял, за что его наказали. И с этим ничего было нельзя поделать, так как это было заложено в нём почти генетически.
  Собственно говоря, вначале ему, как и всем детям, очень даже хотелось в детский сад. Вот потому он долго и настойчиво просил своих родителей «записать» его туда. Видимо, в детские сады тогда в Крутом Яру были большие очереди и ему пришлось ждать. И вот он радостный идёт в детский сад. Вернее, его туда привёз отец на своём грузовике.
  Так что, в первый день его пребывания в детском саду, в самый «тихий час» при отсутствии в спальне воспитателя, все ребята вдруг повскакали со своих кроватей и расселись, как воробьи, по подоконникам. Разглядывали они что-то за стеклом  интересное. Тем и заинтересовали Сергея.
 Вслед за ними взобрался и он на подоконник, пытаясь понять: что же они там увидели на улице? Но ничего интересного он не увидел. Даже и не догадывался, что этого делать нельзя: сидеть на подоконнике. Да и опасно было на него взбираться! Но всем можно, а почему ему нельзя?
 Но тут-то детишки, как по сигналу, заметив возвращение воспитателя, посыпались с подоконника, как горох, и мгновение ока оказались в своих кроватях. Сергей же преспокойно остался взирать на них с высоты подоконника, не понимая: что же произошло и что за переполох? И вот за такое непонимание Сергею сразу же и было вынесено наказание – простоять весь остаток этого дня в углу, во всё той же его спальной комнате.
 Именно, вот этакое его и стояние в углу, не очень ему понравилось! В результате жалоб воспитателей на Сергея и упорного его сопротивления-нежелания посещать детский сад, он был дома нещадно бит отцовским ремнём. Да так, что сесть ему было нельзя!
 Теперь, каждое утро в их маленькой квартирке, начиналось с плача и крика маленького Серёжи, хлопанья отцовского ремня, с синяков и кровоподтёков. Но всё окончилось тем, что Сергей вообще перестал ходить в какой-либо детский сад.
 С тех пор он и стал проводить время в кабине отцовского грузовика. Ведь машина отца, где бы он ни работал, будь то «Победа» или Газ-69, автобус ЛиАЗ или же полуприцеп ЗИЛ-130, всегда, если им требовалось, стояла под окнами их квартиры.
 Проблем с транспортом у них в семье никогда не было. Вот и сейчас, шагая из  "родового гнезда" в свою старую коммунальную квартиру, где Людмилы, возможно. и нет, Сергей сожалел о том, что отец, в своё время, не приучил своих детей к шофёрскому делу.
 Без машин-колёс теперь, даже если отец и будет жить, им станет всем намного сложнее жить. Придётся всё носить в своих руках, делать так всю заготовку на зиму. Но этого они пока не ощущали.
 Однажды отец, по просьбе Сергея и научению Элеоноры Кузьминичны, выручил их и редакцию. Он помог перевезти бумагу для печатания газеты из комбината в типографию.
 Отец, выполнив эту просьбу и прощаясь с редакторшей, сказал:
- Только ради сына.
 И без всякой оплаты. Ничего за это не взял. Семён Савельевич любил свою профессию, но никогда не унижался и редко "калымил".  Не желал он, может и по этому, чтобы дети его пошли по шофёрской его стезе. Он хотел, чтобы все они выучились и были "образованными". То есть, "вышли в люди".
 О личном семейном автомобиле, в то время, им и мечтать не приходилось. Семён Савельевич, при всех плюсах своей шофёрской профессии и наградах за свой труд, считал специальность свою довольно тяжёлой и не очень даже престижной. Хотя имел первый водительский класс и множество наград, вся его трудовая жизнь была связана с моторами. Начиная с самолётов, танков и кончая всеми видами автомобильного транспорта.
 Среди множества всяческих грамот, ценных подарков и благодарностей, он был награждён и медалью "За восстановление промышленности Центра и Юга". И он дорожил этой медалью. А свою профессию потому он не очень любил, что считал её не столько тяжёлой, в дороге ведь всякое может случается, но и не очень престижной.
 Всякое случалось с ним на дальних рейсах, подчас, с большим и ценным грузом, когда неизбежны тяжёлые поломки, а вокруг никого. Грязь, дожди, жара или холод, неустроенность и неприкаянность в пути, бессонные ночи, что, в конце-то концов, и привело его к неизлечимой болезни.
 Так думал Сергей, вспоминая отца и свой последний с ним разговор. "Как он там сейчас один в больнице? Какие мысли его тревожат?",- думалось Сергею. И эта мысль подспудно была в нём всегда. Вспомнилось вдруг ему как он, будучи маленьким, оставшись один в "Победе" выжал однажды сцепление до конца и машина тихо покатилась под уклон. Ему было тогда лет семь-восемь.
 Отец не поставил машину на ручной тормоз. Это могло ему дорого обойтись. Каким-то чудом Семён Савельевич смог догнать машину и остановил её. На Сергея он тогда не ругался, а только лишь строго-настрого наказал ему ничего и никогда без него в машине не трогать. И это Сергей запомнил на всю жизнь, зная, что за этим может последовать не только большое наказание, но и авария. А это уже не шутка.
 Позже, когда все дети в семье подросли, Семён Савельевич стал давал им руль на просёлочных дорогах, где мало машин и людей. Но, всё равно, отец боялся того: как бы его дети ни пошли по его шофёрской дороге.
 "Может быть, потому он и не стал тогда покупать с нами "Москвич-401"?",- подумалось Сергею,- может, он сам от него отказался, переговорив с хозяином?". Может, тот никому его и не дарил? И отец сам это придумал!  Хотя уже и гараж они они с Сергеем и Олегом уже начали строить.
 Сейчас стены уже стоят, осталось только крышу накрыть. Аркадий просит отдать ему этот недостроенный гараж под мастерскую. Сергей не против: "Пусть рисует, пока автомобиля у нас нет..." Всё зависит теперь от того, как решит отец. "Но разве ему сейчас до того?",- вновь вспомнилось о нём Сергей.
 Только лишь один Олег, находясь сейчас в армии, ничего не знавший о состоянии отца, не переставал мечтать об их семейном автомобиле. Он постоянно об этом  говорил с отцом и Сергеем при встречах, когда они его навещали. А проведывали они его почти каждую неделю.
  И в этом Сергей был совершенно согласен с Олегом. В том, что без отца у них не будет своего автотранспорта. А без этого будет тяжело. Он понимал, что было бы очень хорошо, если бы в их семье, у кого-то из братьев будут свои колёса.
 Сергей потому и был полон желания помочь Олегу в его приобретении. Вспомнив про это, он с грустью подумал о нём: "Как ему там служится?".
 Олег с детства не был крепкого здоровья. Был среднего роста, строен, красив, но тонок, как тростинка. Потому Сергей и боялся, что в армии ему придётся непросто. Но он ошибся, Олег уже теперь сержант и в воинской части на хорошем счету.
 Сергей дал себе слово: если отец, в первые дни после выписки из больницы, будет не столь слаб, то он обязательно навестит своего младшего брата в его воинской части. Узнает, когда его точно демобилизуют и тогда они вместе обсудят вопрос покупки машины. 
 Подумал он ещё и о том, что самому ему тоже обязательно нужно постараться научиться водить машину. Для Олега этот вопрос был давно уже решённым. Ещё до службы он мечтал получить права. Жаль, конечно, что отец их всех так и не научил вождению. Боялся, что они вдруг все станут шоферами? " А вот это зря, что не научил",- сожалел сейчас Сергей,- как бы было это сейчас кстати!".
 Свою профессию, водить многотонные грузовики, отец считал очень тяжёлой. А водителей легковых автомобилей он не очень уважал, хотя ему самому доводилось возить больших и важных начальников. На финской войне майора, перед Великой Отечественной войной - директора Крутояровского металлургического комбината, после неё председателя райисполкома.
 С ними он всегда находил общий язык и они его уважали не только за его профессиональное мастерство, но и за острый ум, разумность суждений, начитанность и чувство собственного достоинства. Отец окончил Орское танковое училище и был офицером-фронтовиком, достаточно образованным по тому времени, не чурался и самообразования. Начальству с ними было интересно общаться, а он с ними чувствовал себя равным.
 Однако же, должность персонального водителя отец считал, чуть ли ни лакейской, а водителей подневольными слугами. Вот этого он не терпел и никогда таким не был с молодости. Он мог по-дружески помочь любому человеку и выполнить любую просьбу, но только не повеления-приказа, чувство собственного достоинства в нём было развито довольно высоко. Оно укрепилось в нём на фронте.
 Поэтому, проезжая всякий раз, с кем-либо из своих детей, мимо Тульского механического института, он говорил:
 - Вот, где нужно вам учиться, ребята, вот куда надо поступать!
 И показывал рукой на колонны института. По первой своей профессии отец был токарем-лекальщиком. Он окончил школу ФЗО при тульском оружейном заводе. Ещё до финской войны.
  Именно, профессию токаря он считал достойной и уважаемой. Потому, по его решению, два старших его сына, Аркадий и Сергей, начинали трудовую свою жизнь на Крутояровском металлургическом комбинате, именно, учениками токаря. Но один стал художником, другой журналистом, третий строителем, дочка стала служащей банка.
 Сам же, Семён Савельевич, тянулся к моторам. Занимался в юности в аэроклубе, учился летать, на войне был и шофёром, и танкистом, после войны работал на разного вида автомобилях, мог разобрать и собрать любую из них, потому и не подпускал к ним автослесарей, считая, что лучше, чем он, никто из них не отремонтируют. Он в свои моторы вкладывал свою душу.
 Давая руль своим детям он говорил:
 - Главное, не волнуйся, машинка сама бежит, ты только её чувствуй и направляй.
 И у ребят это получалось. Но только было слишком мало таких занятий. И сейчас Сергей об этом сожалел.
 Сергея и до сих пор удивляет в отце, какое-то странное сочетание его безграничной любви к ним, своим детям, и столь же необузданная ярость при их наказании. Тогда, Семён Савельевич, просто терял рассудок и контроль над собой, остановить его было трудно. Сергей считал, что этакие его психические состояние, необузданные вспышки, следствием его военных лет. Его истрёпанными нервами. На фронте он был командиром, таким он и остался в мирной жизни. Требовал от от себя и других вокруг себя безукоризненного исполнения своих обязанностей.
 Не только на работе, но и в семье. Не пасовал он никогда ни перед каким начальством, причём любого ранга, и за это его уважали. Выступая на партийных собраниях он смело говорил об имеющихся недостатках и его не зря водители избрали председателем профсоюзного цехкома в своём коллективе.   
 Однако же, дочь свою Веру, Семён Савельевич никогда не трогал. Даже словом не обижал. Да её и не за что было наказывать. Вера всегда была рядом с матерью и во всём ей помогала, заботилась об отце и братьях. В любой работе она от братьев с отцом тоже не отставала.
 А вот сыновьям, Семён Савельевич, спуска не давал. Они его с полуслова слушались, понимали, что с ним шутки плохи и старались никогда ему не перечить, не подводить в любой работе. Не то, чтобы они его боялись, а просто уважали, понимая, что выполнение порученного им дела пойдёт на благо всей семьи. Братья видели каким тружеником является их отец, как не щадит он себя, жалели его, желая взять на себя часть его обязанностей и физической работы, будь то в саду-огороде или при обустройстве их дома. Они брали с него пример. 
 Но почему же тогда из трёх своих сыновей отец в детстве особенно жестоко наказывал, именно, Сергея? Хотя с малых лет его средний сын был всегда послушным и исполнительным ребёнком, но только отличавшимся излишней прямолинейностью характера и в своих суждениях. Сергей не умел ловчить и изворачиваться, это было слабым его местом. Особенно, если это касалось учёбы.
 Всегда он признавал свою вину, если был в чём-то виноват. Сразу же говорил всё, что думал, как есть, на самом деле, не боясь последствий, прямо в лицо, если считал себя правым. И тем напоминал он самого Семёна Савельевича. 
 Может потому, ему и доставалось больше всех, что сам Семён Савельевич не терпел возражений, а сын мог возразить ему. Сергей был, как и он, с таким же точно характером.
 Только сейчас он до этого додумался, видимо, потому что он никогда не обижался на своего отца, любил его, несмотря ни на что.
 Теперь ему вспомнилось, как переживал отец, но не показывал вида, когда восемнадцатилетний Аркадий уехал учиться в Кишинёв. В отличие от Тамары Васильевны, которая украдкой плакала и вздыхала, всякий раз приговаривая и садясь за обеденный стол: "Как там наш Аркаша?". Семён Савельевич просто молчал, сурово взглянув на жену и та сразу умолкала.
 А придя с работы он лишь кратко спрашивал:
 - Какие известия?
 Известий не было. Аркадий писал редко, ссылаясь на большую занятость в учёбе, что было правдой. Учился он на "отлично", участвовал во всех столичных выставках в Молдавии. Редко просил прислать деньги. Но отец не забывал регулярно отправлять их, отрывая от и без того скудного их бюджета.
 А вот сейчас, будучи даже больным, он до последних дней перед больницей, почти еженедельно, в сопровождении Аркадия или Сергея, а то и один, летел на электричке в Кубинку к Олегу. Порой, Олег отчитывал его за это, Семён Савельевич обижался, но ничего не мог с собой поделать.
 Не меньше он переживал, когда Сергея призвали в армию. И здесь Сергей опять винил себя за бездушие, потому что и сам тоже не баловал родителей письмами. Просто ему хвастаться было не чем, да он и не любил. А когда попал в окружной военный госпиталь в Новосибирске, то вообще, перестал писать, чтобы не волновать родителей. Да и всю их семью. А они от этого ещё больше волновались.
 Отец не раз побывал в военкомате, требуя сообщить, что случилось с его сыном и где он? А когда запрос пришёл в военно-строительный отряд, в котором служил Сергей, то сын уже вернулся из госпиталя. Семён Савельевич собрал тогда ему большую посылку, где кроме мясных деликатесов и консервов, он ещё положил и тёплые вещи, но всё это Сергею не досталось. Пока он лежал в госпитале, почтальон отряда с киномехаником клуба успели её раскурочить, поделить и демобилизоваться.
 Сергей не стал настаивать на следствии, хотя замполит части и предлагал ему. Он решил: "Пусть это останется на их совести и не будет им он омрачать возвращение домой". Там их ждёт совсем иная жизнь. Сергею, казалась, она счастливой. Он мечтал тоже о своём возвращении.
 Нельзя сказать, что Сергей был в детстве каким-то озорным и бедовым ребёнком. Или же слишком дерзким, хулиганистым и прочая, а совсем наоборот, был он вполне нормальным пацаном, выполнявшим всё приказы родителей с полуслова, делавшим все домашние дела с желанием и выполнявшим все поручения.
 Но, однако же, он был несколько упрямым и упёртым. Отца это бесило. Так что переломить сына ему было трудно, даже при помощи ремня. Размышляя над этим, Сергей сделал вывод, что такая, видимо, выпала у него полоса в жизни, когда их семью сотрясали какие-то внутренние противоречия, не было в ней стабильности. Об этом ему потом рассказывала сама мама, Тамара Васильевна.
 Время, действительно, было тогда трудным, послевоенным. Родился Сергей в середине августа сорок шестого года, ровно через девять месяцев после возвращения отца с войны. Прибыл он тогда в Крутой Яр на костылях, прямо с поезда, привёзшего его из города Лодзь, что в Польше. Где он лечился в госпитале после ранения в боях за Берлин.
 Не сразу Семён Савельевич вписался в мирную жизнь. Потому его нервы, видно было и сдавали, поломанная психика проявлялась в семейных неурядицах.
 В первый класс Крутояровской средней школы Сергей пошёл, в памятный ему навсегда, год смерти Сталина. То есть, в том самом пятьдесят третьем году. Этот год отпечатался в его памяти незабываемой картиной. Когда в небольшой их коммунальной квартире, где они сейчас с Людмилой и Светой живут, в тот день находились они лишь вдвоём с мамой, Тамарой Васильевной. Как вдруг из чёрной "тарелки" радио раздались тревожные позывные важного сообщения. Они притихли: и тут голос Левитана сообщил им о том, что умер Сталин.
 Как сейчас, Сергей видит перед собой застывшую в горестном молчании маму. Не отрывая глаз, она долго смотрела на чёрную "тарелку". А из неё уже слышится траурная музыка, наполнившая всю квартиру. Вся фигура мамы выражала горестную тревогу.
  Молча и долго стояла она застывшая, как изваяние, слушая траурную музыку звучащую по радио. А из глаз её текли слёзы. Сергей неотрывно смотрел на неё и тоже заплакал.
 В вестибюле школы, где начались его первые школьные годы, висела большая картина с изображением Сталина на на фоне полей и сельскохозяйственных уборочных машин. Каждый раз она напоминала ему ту страшную траурную музыку и тяжёлую минуту в их доме, печально-испуганное лицо мамы. И у всех соседей, в их большом двухэтажном старом доме, были точно такие же лица.
 Учиться Сергею очень хотелось. Он любил читать, рисовать, получать новые знания. Но за малейшую ошибку, кляксу в тетради, его нещадно наказывал отец. Причём жёстко. Ему трудно было сдерживать свои нервы. Так что боязнь этих наказаний гасила в нём всякое желание учиться, не давала возможности должным образом отдаваться занятиям.
 Отец же, не понимая этого, подавлял в нём всякую уверенность в себе и всякое желание учиться. В начальных классах у Сергея даже появился панический страх перед учителями и школой. Особенно перед отцом.
 И от нервных стрессов у него непроизвольно стал моргал правый глаз. Никто из родителей и не думал с эти недугом обратиться к врачу. Считая, что это само собой пройдёт. И это было очень плохо.
 Учителя постоянно, порой по совсем пустячным поводам, жаловались на него родителям. В первую очередь отцу, говоря ему о том, что Сергей, хоть и очень способный к учёбе, смышлёный мальчик, обладающий прекрасной памятью, но слишком уж упрям, да ленив. Особенно, в приготовлении домашних заданий.
 Таким образом, думая оказать влияние на Сергея через его родителей, они делали ему ещё хуже. Не зная даже о том, до какой степени боялся Сергей отцовского ремня и его самого. И о том, что эти жалобы унижали отца. А своё унижение он вымещал на сыне.
 Семён Савельевич выслушивал их со стыдом, а приходя домой наказывал жёстко Сергея за каждую его помарку-ошибку или же за невнимательность. Хотя они, конечно же, могли бы это предугадать, видя результаты его "воспитательной" работы на лице их ученика.
 Такие меры отцовской «педагогики» часто превращались у них в квартире в семейные ссоры, доходящие до полного скандала. Когда, пытающаяся защитить своего ребёнка Тамара Васильевна тоже включалась в этот "воспитательный процесс", то доставалась отцовского ремня ей больше, чем Сергею. Отец был явно не Макаренко.
 Наутро глава семейства чувствовал себя очень виноватым, не зная, как загладить свою вину. Старался быть тише воды и ниже травы, как можно ласковее с женой и сыном, старался всем угодить: жене по хозяйству, а детям на ночь рассказывал сказки, читал с ними детские книжки.
 И этакое было до следующей жалобы учителей. До следующего его взрыва, которые, всё-таки, прекратились. Наконец-то, дошло до учителей, что их жалобы не идут на пользу не только учёбе Сергея, но и всей их семье.
 Но всё равно, несмотря на этакие "воспитательные" меры отца, Сергей любил его очень сильно, хотя все эти меры "воздействия" помнятся ему до сих пор. Любил он отца всегда не меньше, чем маму. Любит и сейчас.
 Хотя к маме относился и относится нежнее и бережнее, чем к отцу. Как к женщине-матери и лучшему другу, требующему большей внимания-заботы и помощи-защиты. В любом семейном конфликте он становился на сторону мамы. Да и вообще, защищал любого в их семье, стараясь понять и оправдать любой поступок, докопаться до сути и его первопричины.
 Всегда был готов помочь каждому в беде, в любой работе или учёбе, особенно, младшим в семье. И получил за это от отца прозвище: "адвокат". Этим прозвищем Сергей всегда гордился. А вот такое отцовское «воспитание» прекратилось у них в семье, лишь только тогда, когда он достаточно хорошо подрос и мог дать отцу достойный отпор.
 Когда Сергей был в старших классах школы. Аркадий же в этот воспитательный процесс редко вмешивался, старался уйти от всех семейных неприятностей 
в своё увлечение рисованием. И тем заслуживал благосклонное отношение не только мамы, но и отца. Всё своё свободное время он проводил вне дома. С этюдником в лесу или же в кружке ИЗО в местном клубе, а позже в Туле, во Дворце "Серп и молот".
 Такое жестокое поведение отца по отношению к нему, ребёнку, Сергей мог бы сейчас объяснить только лишь одним: фронтом и войной. Да и всей его трудной жизнью, которая не могла пройти бесследно для его психики. В остальном же, как он считал, отец был прекрасным человеком.Он очень хорошо заботился о них, детях и всей их семье.
 Семён Савельевич, на самом деле, был великим тружеником, постоянно находился в работе и очень уставал. Это тоже не могло не сказаться на его психике. Однако же тяжёлый труд, порой и без отдыха, даже без выходных дней, естественно, сказывался не только на его физическом, но и психическом здоровье. Это хорошо понимала Тамара Васильевна, да с возрастом, и все его дети. И обиды на него никто не копили.
 К труду он своих детей приучил с раннего детства. Растил он в них себе настоящих помощников и достойных людей. За что они были ему благодарны. За это они его все и любили. Недавно Сергей прочёл в его документах, военном балете, о его фронтовом пути, наградах и воинских подвигах, что не только возвысило отца в его глазах, но и добавило любви к нему.
 Это ещё раз подтвердило догадку Сергея о расшатавшихся его нервах не только на войне. Но потом эти его военные синдромы со временем прошли, нервная система отца пришли в норму. Мирное время и семейные заботы-хлопоты его излечили, восстановили, но не до конца. Сегодняшняя его болезнь следствие этого. Вернее непомерная его работа и строительство их "родового гнезда.
  С годами Семён Савельевич совершенно изменился. Стал намного тише, терпимей к людям, совершенно иным в семье. Чувствуя свою вину перед своими детьми, он старался её искупить более внимательным и сердечным к ним отношением, да и ко всем в доме.
 Так что сегодняшние семейные неудачи своих его детей он тоже считал своей виной, не сумевшим, что-то важное, им подсказать в жизни. А что он и сам не знал.
 Но что же, всё-таки, было написано в тех его документах? Это были копии его наградных листов и описание его подвигов в представлениях документах на награждение.
 Сергей всегда читал эти документы с гордостью и бережно берёг. Вот, что сказано в тех документе на награждение, к примеру, орденом Отечественной войны второй степени:
 «…В боях с немецкими оккупантами, третьего июля сорок четвёртого года, в районе Володьки, тов.Гончаров проявил смелость и отвагу. Его орудие уничтожило один танк противника «Тигр», три пулемётных гнезда, десять автомашин и свыше двух взводов пехоты.
 Когда же его орудие было подбито противником, тов.Гончаров продолжал вести огонь по противнику до тех пор, пока его орудие, третьим снарядом, было подожжено.
 Спасая горевшую машину, тов.Гончаров получил тяжёлые ожоги, только после того, когда машина была потушена, он был направлен в госпиталь. Делу Ленина-Сталина и социалистической Родине – предан».
  В документе на награждение орденом Красной Звезды сказано:
«…В боях с немецкими захватчиками. с десятого апреля, по двадцать первого апреля сорок пятого года, на подступах к городу Берлину тов.Гончаров проявил доблесть, мужество и отвагу. Двадцать первого апреля, командуя самоходным орудием в неравном ожесточённом бою, маневрируя на поле боя, его орудие уничтожило танк Т-3, одну или две пулемётных точки и до десяти солдат и офицеров противника. В этих боях тов.Гончаров тяжело был ранен и отправлен в госпиталь. 
 Своей работой способствовал выполнению боевых задач и быстрейшему разгрому немецко-фашистских войск в Германии». Был его отец награждён и несколькими медалями, в том числе, за взятие Варшавы и Берлина.
 После войны, Семён Савельевич, также самоотверженно трудился на грузовом студебеккере в гараже Крутоярского металлургического комбината. Колеся по всей Тульской области и за её пределами, он обеспечивал предприятие всем необходимым. За что и был награждён медалью «За восстановление промышленности Центра и Юга».
 В более позднем отцовском возрасте, когда Сергей окончил уже среднюю школу, его отношения с отцом стали ещё более близкими. Так как они были заняты одним общим семейным делом – строительством их собственного дома, о есть, "родового гнезда". 
 И эта близость, не только с ним одним, но и со всеми в их семье, во время строительства, только укреплялась. Особенно сблизились они в дни болезни отца и мамы. Теперь Сергей думал лишь о том, чтобы дни их жизни как можно дольше продлились. И эти мысли не его оставляли ни днём и ни ночью.
А.Бочаров.
2020.