Мемуары Арамиса Часть 8

Глава 8

Дерзость Марии состояла в том, что она решила без согласования с Королевой предпринять первые шаги по решению поставленной ей самой перед собой сложной задачи. Идея её состояла в том, чтобы произвести свидание вслепую. Следовало очаровать одобренного Королевой герцога вслепую. Такой способ встреч практиковался в Италии и стал, по-видимому, применяться и во Франции также. Суть его состояла в том, что знатная дама посылала своему избраннику надушенное письмо на бумаге высшего качества, написанное каллиграфическим почерком и имеющее другие признаки того, что письмо написано знатной дамой. Воображение получателя этого письма должно было дополнить портрет прекрасной корреспондентки. Как правило, получатель подобного письма всегда полагал, что оно написано молодой, знатной, красивой и страстной дамой, и, между прочим, он редко ошибался в этом предположении, хотя, разумеется, рисковал и попасть в ловушку. К этому хитроумному методу завлечения молодых знатных мужчин могли прибегать и не столь уж красивые дамы, или не столь знатные, или и то и другое, или, наконец, просто разбойники или наёмные убийцы. Но в те времена не принято было сомневаться. Сомнения подобного рода были близки к трусости, и ни один дворянин не рискнул бы поступать так, чтобы его могли счесть трусом. Можно было также допустить, что такое письмо написано друзьями в шутку, чтобы испытать отвагу получателя такового письма, и в случае, если бы из опасения мужчина не явился на таинственное свидание, назначенное незнакомкой, анекдот об этом стал бы на следующий день известен всем и каждому, и в этом случае даже дуэль с тем, кто затеял такой розыгрыш, едва ли вернул бы былое уважение в счете злосчастному мужчине, дерзнувшему быть осторожным. Поэтому на подобную дерзость возможен был лишь один ответ – согласие.
Итак, Шевретта решила написать страстное письмо, сообщающее  получателю, что прекрасная незнакомка воспылала к нему любовью и приглашает его на свидание при условии, что он согласится надеть на его глаза повязку, отвезти его ночью в карете в то место, о котором он не должен разузнавать, он же, со своей стороны, должен дать слово дворянина не пытаться снять маску и узнать место его пребывания или, тем паче, дознаться до имени дамы, пригласившей его на подобное свидание. При соблюдении этих условий смельчаку обещалась незабываемая ночь любви, которая впоследствии имела шанс повторяться столько раз, сколько обе стороны пожелают.
Разумеется, Шевретта не могла на первое же свидание предъявить Королеву, она могла лишь на свой страх и риск испытать страстность и напористость, как и покладистость и нежность предполагаемого любовника, после чего рекомендовать Королеве этого смельчака для следующего свидания, каковое могло содействовать достижению поставленной цели.
Шевретта, к своему разочарованию, не имела возможности с первого же раза втянуть в эту опасную игру намеченного принца, но она решила потренироваться на более доступных знатных господах, которые казались ей достойными предполагаемой милости ничуть не меньше, чем избранник, против которого Анна протестовала в наименьшей степени.
Надо сказать, что её уже в открытую атаковал господин Бельгард, который занимал весьма высокий пост и при Генрихе III, и при Генрихе IV, который был весьма привлекательным мужчиной во всех отношениях, однако по меркам Королевы, он был уже довольно стар. И не удивительно, ведь он в своё время был любовником самой мадемуазель д'Эстре, любовницы Генриха IV. Король Генрих IV даже намеревался расправиться с ним за такую дерзость, однако, решил, что убийство любовника слишком расстроит его обожаемую Габриэль, поэтому не только отказался от ревности, но и сохранил за Бельгардом все его высокие должности, включая ту, за которую его называли господином Главным.
Этот самый господин Главный (в прошлом) ныне предполагал, что и у Анны, которая годилась ему в дочери, он сможет добиться тех же доказательств любви, которые он с лёгкостью получал у дам из летучего эскадрона Екатерины Медичи. Он сделал недвусмысленный намёк Королеве, задав ей вопрос о том, как бы она поступила, если бы он вздумал напроситься ей в сотоварищи. «Я бы вас убила, — ответила Королева, — как, впрочем, и любого другого мужчину, кроме Короля, дерзнувшего сделать мне подобное предложение!» Бельгард, который весьма часто для выражения высшего удивления поговаривал «Умереть мне на этом самом месте!», услышав такой ответ, произнёс свою любимую фразу, которая в данном случае оказалась весьма к месту. К счастью или к сожалению, Бельгард не умер, но навсегда оставил свои намерения в отношении Королевы.
Эта демонстрация неприступности так успешно создала впечатление истинной неприступности и невинности Королевы, что репутация её долгое время оставалась безупречной вопреки даже почти очевидным уликам против её невинности. Впрочем, Король легко прощал ей интриги, если они были направлены только лишь против кардинала, не понимая, что абсолютно все интриги, направленные против кардинала, всегда были также направлены и против самого Короля, а переписка Королевы с родственниками из Испании или из Австрии, содержала не только семейные беседы о погоде или здоровье, но и всегда затрагивала политические аспекты, во всяком случае, как минимум, в сослагательном наклонении сообщали, как поступила бы Королева и преданные ей люди в том случае, если бы с Королём и кардиналом, не приведи Бог, случилось какое-нибудь несчастье, что, разумеется, предполагало их физическое устранение.
Шевретта выбрала Антуана де Бурбона, графа де Море, молодого красавца, сына Генриха IV. Связь с таким знатным человеком ни коим образом не могла быть поставлена в вину ни одной придворной дамы, подобная связь лишь возвышала бы любую женщину в глазах всего двора. Герцог был холост, поэтому мог располагать собой вполне свободно, а для любой дамы подобное давало если и не блестящую перспективу, то, по меньшей мере, оправдание в возможности, пусть даже самой призрачной, того, что такая перспектива может возникнуть. Разумеется, сама Шевретта была в эту пору замужем за де Люинем, партия эта была весьма выгодная, но коннетабль был не ревнив, напротив, он подталкивал Марию к приключениям подобного рода, поэтому она, наконец, решилась сделать что-нибудь этакое, от чего бы сердце трепетало в страхе и кровь стыла в жилах, но о чём впоследствии можно было бы рассказать со смехом лучшей подруге, каковой была Королева. Шевретта рассудила так, что если её идея будет успешной, она сможет воздействовать на Королеву, чтобы и она испытала подобное приключение, если же идея провалится, то она, по крайней мере, приобретёт опыт в подобных приключениях, сделает необходимые выводы на будущее.
Подготовив надушенное письмо, Мария подбросила его герцогу через доверенных людей. В письме говорилось, что если прекрасный принц (так именовался де Море в этом письме!) даёт согласие, ему следует проехаться по такой-то улице в такое-то время, имея на руке ленту голубого цвета. Шевретта направлялась взглянуть на то, проявит ли герцог согласие на дальнейшие приключения.
Кардинал через своих осведомителей узнал о том, что герцогиня де Шеврез передала письмо герцогу де Море, он даже узнал и о том, что содержится в этом письме. Поэтому он подстроил так, что герцог де Море не имел никакой возможности появиться в оговоренном месте в оговоренное время, при этом он направил своего человека следить за герцогиней. К сожалению для кардинала, он в то время ещё не имел достаточно опытных соглядатаев, какими обзавёлся очень скоро после этого досадного для него провала. Недалёкий де Бедо не удосужился даже переодеться в штатское, так что он осуществлял слежку за герцогиней, одетый в плащ мушкетёра кардинала. Разумеется, Шевретта заметила его и попыталась скрыться, для чего решилась прибегнуть к моей помощи. Так и завязалось наше с ней знакомство. Забегая вперёд, скажу, что Шевретта решила, что Море проигнорировал её приглашение, поэтому в будущем она отказалась от идеи соблазнить этого сына Генриха IV.
Что ж, пытаясь поймать герцога де Море, она поймала мушкетёра д’Эрбле. Быть может, в то время она ещё не могла оценить того приобретения, которое ей подарила судьба, но без ложной скромности скажу, она получила на многие годы преданного друга, до тех самых пор, пока она не решила его предать, отчего слово «преданный друг» в моих глазах приобрело совершенно новую окраску.

(Продолжение следует)