Семь-сорок, картины 9-я, 10-я и 11-я, окончание

Рисунки Глеба Никольского



                Картина девятая

                Явление первое

              Тюрьма, наскоро переделанная из продовольственного склада. Одиночная камера, белая от мучной пыли. На нарах, весь осыпанный мукой, лежит И в а н  И л ь и ч. Его плечо перевязано. Он успел обрасти щетиной, осунулся, но окончательно в уныние не впал.

      И в а н  И л ь и ч (с чувством поет). Черный ворон, я не твой… (Шевелит раненой рукой.) Быстро заживает, однако! Как на собаке! Хороша английская мазь! Интересно, успеет совсем зажить, или нет? (Разминает раненую руку, сметая в кучку остатки муки.) Здорово! Можно колобок испечь!  (Смеется своей шутке.) Да и пирожка поесть недурно! (Вынимает из чистой тряпицы пирожок и с аппетитом ест.) Эх! Хорошо бы еще пожить! Хоть бы какой дьявол унес меня отсюда!

              За окном слышится автомобильный гудок. Иван Ильич привстает и заглядывает в узенькое оконце с решеткой.

      И в а н  И л ь и ч. Гляди-ка, начальство пожаловало! Ба! Сам товарищ Молохов! Собственной персоной! Ну, это точно мою просьбу дьявол услыхал! Сам лично и припожаловал!

              Слышатся шаги часового и лязганье замка.


                Явление второе
    
      К о н в о и р. Арестованный – с вещами на выход!
      И в а н  И л ь и ч. Ну, вот и все (Через силу смеется.) У меня и вещей-то никаких нет… (Конвоиру.) Пошли!

              Выходят из камеры.


                Картина десятая

                Явление первое

              Бывший рабочий кабинет Ивана Ильича. За столом сидит высокий худой брюнет с резко очерченным лицом и со скошенными бровями. Он одет в офицерскую форму без погон и в новые хромовые сапоги, на груди у него два ордена Красного Знамени. Это – начальник Особого отдела фронта товарищ Молохов. Стук в дверь.

      К о н в о и р. Товарищ Молохов, арестованный доставлен! (Вводит в кабинет Ивана Ильича.)
      М о л о х о в (негромко). Оставьте нас.

              Конвоир выходит. Товарищ Молохов достает пачку дорогих папирос, молча закуривает и некоторое время в раздумье расхаживает по кабинету. Иван Ильич начинает принюхиваться к запаху табака, но Молохов оставляет его жесты без внимания.    

      М о л о х о в. Вы обвиняетесь в организации заговора среди офицеров полка, в убийстве комиссара, и в пособничестве к бегству двух офицеров. Что вы хотите сказать в свое оправдание?
      И в а н  И л ь и ч. Ничего. Что бы я ни сказал, вы мне все равно не поверите. Зачем тогда унижаться?
      М о л о х о в. Очень хорошо. А какую меру наказания вы бы назначили на моем месте?
      И в а н  И л ь и ч. Именно ту, что вы собираетесь применить.
        М о л о х о в. Еще лучше! Просто отлично!  (Смеется.) Да, Иван Ильич, вы правы! Вы действительно заслуживаете расстрела! Однако, принимая во внимание Ваше ходатайство к дьяволу…
      И в а н  И л ь и ч (удивленно). Какое ходатайство?
      М о л о х о в. Ну, как же, вы ровно десять минут назад просили, чтобы дьявол унес вас отсюда!

              Иван Ильич совершенно ошарашен.

Что же, унесем! И взамен попросим совсем немного…
      И в а н  И л ь и ч (решительно). Э, нет, так не выйдет! Лучше расстреливайте! С дьяволом – никаких сделок!
      М о л о х о в. Это лучше всего! (Оглушительно хохочет.)  Вы в самом деле приняли меня за дьявола? (Продолжает хохотать.)

              Обманутый Иван Ильич стоит дурак дураком.

Просто у вас в камере очень хорошая слышимость. Вас, разумеется, подслушивали, и обо всем, что вы там наговорили, доложили мне. (Смеется.) Ну, я и решил вас немного разыграть! (Прыскает в кулак.)  Не обижайтесь! Зато с вашим делом все стало ясно! (Перестает смеяться.) Эй, кто там! Конвой и секретаря!


                Явление второе

              В помещение входят конвойные вместе с секретарем, который тут же садится за стол, и достает большую черную тетрадь.

      М о л о х о в (диктует). Протокол заседания Особого отдела за номером сто сорок семь.  Я, начальник Особого отдела фронта Молохов, провел расследование по делу Колычевского полка, и установил:

1) вина Ивана Ильича Бричкина в данном деле отсутствует;
2) товарища Бричкина оправдать и восстановить в должности;
3) по данному делу посмертно признать виновным комиссара полка Лейбу;
4) о решении объявить в полку.

Все. Подпись и дату. (Подписывает.) До свидания, товарищ Бричкин. У меня неотложные дела в других полках.

              Конвой и секретарь уходят. Молохов, дойдя до двери, неожиданно оборачивается.

      М о л о х о в. Иван Ильич! Мне приятно сообщить, что два ваших друга благополучно добрались до своих. И еще. Вы с Вадимом Петровичем уже дважды встречались в бою. Придется вам встретиться еще раз… и один из вас будет убит! Вот теперь до свидания! (Выходит.)


                Явление четвертое

              В комнату врываются Д е м ь я н  Б о т и н к и н   и   Ф о м и н.  На их лицах неподдельная радость по поводу спасения любимого командира. Фомин заключает Бричкина в свои медвежьи объятия. Ботинкин бестолково суетится вокруг. Иван Ильич пребывает в некотором оцепенении.

      Ф о м и н. Иван Ильич, дорогой! Не чаяли Вас уж и в живых увидеть! (Смахивает слезу.) Иван Ильич! (Встревоженно.) Что это с ним? Не в себе вроде…
      Б о т и н к и н. Бывает на радостях.
      И в а н  И л ь и ч. Эхе-хе, хранил Господь дважды, убережет и в третий раз. Николай Васильевич Гоголь. Вий…  (Задумчиво.) А вот когда я говорил про Вадима в камере, не помню. Ей-Богу, не помню!



                Картина одиннадцатая, последняя

                Явление первое

              Пустырь на окраине города. Закутанный саваном, на земле лежит комиссар Лейба. Рядом с покойным, отдыхая, сидят и курят  Ариэль   Бенинсон  и  Самуил  Кац. Они только что закончили копать могилу. Слышно, как не очень далеко от места захоронения полк готовится к выходу из города.

      Б е н и н с о н. Все. Кончай отдыхать. Мне надо к моей роте. (Поворачивается так, что на его рукаве становится виден свежий знак различия ротного командира.) Слышишь?

              Оба прислушиваются.

      И в а н  И л ь и ч (кричит так, что все слышно). Товарищи! Лучшие люди… лучшие молодые герои отдали в этом городе свою жизнь за революцию! Вечная им слава!

              Пауза.

По-о-лк! Митинг окончен! Слушай мою команду! Смир-р-рна! Р-р-равнение на-а знамя! Ша-агом… марш! Ать-два, ать-два…

              Слышится чеканный шаг солдат.

А-а-ар-кестр!


                Явление второе

              Бенинсон и Кац пропадают. В углу сцены, освещенная прожектором, впервые за все время спектакля, появляется Татьяна  Николаевна.  Это – очень красивая и еще молодая женщина в длинном черном платье. Выглядит она точно так, как наши прабабушки на старых фотографиях.
      Т а т ь я н а  Н и к о л а е в н а (кричит, совершенно обезумев). Ваня, милый! Не ходи! Я не хочу оставаться на всю жизнь одна! Тебя там убьют! (Рыдает.) Ванечка! Останься! Я тебя спрячу! А-а-а! Не иди на войну!

              Грубый хохот красноармейцев. Раздается песня, которую поют сначала несколькими голосами, а потом крепнущим хором:

                Ох, куда ты, паренек, ох, куда ты?
                Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты!
                В Красной Армии штыки, чай, найдутся,
                Без тебя большевики обойдутся! (*)

( *) Стихи Демьяна Бедного.


                Явление третье

               В свете второго прожектора в другом углу сцены появляется Иван Ильич.

      И в а н  И л ь и ч (отчаянным голосом, перекрывая и пение, и крики). Замолчи, Татьяна! Не позорь командира перед бойцами! (Крики и песня понемногу стихают.) А-а-р-кестр! Славянку!

               Прожекторы гаснут. Иван Ильич и Татьяна Николаевна исчезают в темноте. Хохот и песня совершенно умолкают. Оркестр начинает играть «Прощание славянки» и под его звуки полк торжественно и неторопливо начинает свой путь к вечности. Сквозь слабеющие звуки марша становятся слышны два голоса, наперебой зачитывающие приказ.

      Г о л о с а (наперебой).  Приказ  по  армии номер четырнадцать. За развал дисциплины, утрату революционной бдительности и грубые политические ошибки,  допущенные  комиссаром  Колычевского  полка Аароном Лейбой, приказываем:
1)   Аарона Лейбу с должности комиссара полка снять (посмертно);
2)   объявить по партийной линии строгий выговор с занесением в личное дело (посмертно);
3)   похоронить без воинских почестей.
Подписи:
        начальник Особого отдела Южного фронта Молохов,
        комиссар армии Серегин.

              Звуки марша и голоса умолкают. Вновь возникшие Бенинсон и Кац остаются наедине с покойным.


                Явление четвертое, последнее

      Б е н и н с о н. Вот теперь все ясно. (Выбрасывает окурок.)
      К а ц (робко). Как думаешь, Бенинсон, за что убили нашего Лейбу?
      Б е н и н с о н. Его убили за то, что он был евреем…
      К а ц. Разве мало убили русских?

              Пауза.

Может быть, Аарон сделал что-то не так?
      Б е н и н с о н (саркастически). Разумеется. Он все сделал не так от конца до начала...
      К а ц. Бедный Аарон! Зачем ты пошел в революцию? Зачем ты хотел добиться власти?
      Б е н и н с о н. Ты ничего не понял! Зачем таких дураков, как ты, берут в Красную Армию? Сидел бы дома!
      К а ц. Я бы с удовольствием сидел дома. А ты знаешь, что сказал военком, когда я принес ему пятьсот рублей керенскими?
      Б е н и н с о н (смеется). У меня и этого не было… но я не жалею: мне нравится воевать! Вот только это  не наша война… слушай сюда! Вот мы возьмем Крым, сядем на пароход, скажем «прощай!» тете Резе (*)  и уплывем в Палестину! Там будет веселая заварушка!

(*) На еврейском жаргоне того времени тетей Резей называлась Россия.

      К а ц. Я останусь здесь. Этот народ стал моим народом.
      Б е н и н с о н. Ну и дурак! Ты будешь трудиться изо всех сил, лезть из кожи вон, стараться добиться успеха, во что бы то ни стало. Может быть, тебя будут уважать… я даже допускаю, что тобой будут гордиться и навешивать тебе ордена!… И все-таки тебе не раз напомнят, что ты еврей!
      К а ц. Я никуда не поеду.

               Пауза.

Мы отвлекаемся! Нам надо отдать последний долг покойному… надо произнести речь!
      Б е н и н с о н (принимает соответствующую случаю позу). Покойный Аарон был благородным человеком. Он не хотел денег. Он не хотел власти над людьми. Он хотел добиться справедливости. Вот только у него ничего не вышло…

               Пауза.

Все!
      К а ц. Надо прочитать молитву. Все-таки мы евреи…
      Б е н и н с о н. Мне не хочется. В этой стране у меня не осталось ничего святого! Я буду молиться в Палестине, чтобы у нас получилось сделать свое государство!

              Неожиданно улыбается.

Давай споем покойнику что-нибудь веселое. Если бы не эта проклятая революция,  Аарон был бы музыкантом… играл бы на свадьбах! Слушай, мы ведь все родом из Одессы! Давай споем ему «семь-сорок»!

              Оба поют над могилой веселую песню одесских евреев.


ЗАНАВЕС