de omnibus dubitandum 96. 221

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.221. МЕНЯ ОБУЯЛА ПОХОТЬ…

    Грудь у меня была обнажена. Он схватил её, играл ею и осуществлял возвратно-поступательные движения своим мотовилом. Я презирала его, я его ненавидела, но я ничего не могла с собой поделать, меня обуяла похоть. Ибо теперь он сношал, при каждом ударе полностью извлекая кайло, чтобы затем снова медленно до конца им всверлиться.

    После десятого или одиннадцатого удара его кинжала я начала подмахивать попкой и отказывалась уже понимать, почему я так отчаянно противилась этому приключению.

    – А-а… а-а… – вскрикивал он, – теперь я часто буду сношать Хелю, так?

    И я отвечала:

    – Крепче… быстрее… у меня подкатывает… ах… да… будете сношать часто?

    – Вот так-то правильно… – кивнул он, – так мы с тобой поладим…

    – Ах, – пролепетала я, – на меня накатывает… брызгайте, пожалуйста, господин Ребаз.

    – Не торопись… – возразил он, – … у меня достаточно времени.

    Он неизменно сохранял один и тот же темп.

    Вдруг он, не приостанавливаясь, спросил:

    – Ты часто сношаешься с отцом?

    Я солгала:

    – Никогда… сегодня он в первый раз захотел.

    Он как раз снова всверлил мне свой хобот:

    – Не ври, – прошипел он при этом.

    – Ах… на меня опять накатывает… – воскликнула я.

    – Говори правду, – приказал он мне.

    – Да… хорошо… – ответила я.

    – Итак, ты часто сношаешься с отцом?

    – Да… часто… у меня подкатывает… крепче…

    – И когда же обычно?

    – Преимущественно по ночам…

    – С каких пор?

    – Уже с полгода будет…

    – Каждую ночь?

    – Нет…

    – Он хорошо трахает?

    – Да…

    – Лучше, чем я?

    – Нет… нет… – льстиво заверила я, – … у меня уже снова подкатывает.

    – Ты берёшь его в рот? – продолжал он свой инквизиторский допрос.

    – Да…

    – И мой возьмешь?

    – Да… – пообещала я.

    – А он вылизывает тебе плюшку?

    – Да…

    – Это приятно?

    – Да…

    – Мне тоже сделать это?

    – Да…

    Он обрабатывал меня, вероятно, добрые полчаса, и я плавала в собственном соку.

    Наконец он запыхтел:

    – Я брызгаю! Я брызгаю! Сейчас! Сейчас!

    И с этими словами он выдал мне такой заряд, что отчётливо послышалось бульканье, с которым из моего тела стремительно, пульсируя пузырями, потекло.

    Когда мы оба кончили, он, поигрывая моими грудями, ещё немного поболтал со мною.

    – Я сразу понял, что рано или поздно буду сношать тебя.

    – Почему? – спросила я его.

    – Потому что сразу сообразил, что к чему, когда услышал историю с преподавателем катехизиса и когда увидел, что ты спишь с отцом в одной постели.

    – Я в этом не виновата, – защищалась я, – отец велел.

    – Так я и думал, – засмеялся он.

    – Вы никому не скажете? – поинтересовалась я.

    – Зачем бы. Если ты мне и дальше позволишь сношать тебя.

    – Да… я позволяю всегда меня сношать… – поклялась я.

    – И потом… я давно уже про всё знаю, – улыбнулся он.

    – Про что именно?

    – Ну, про дела с папашей.

    – Откуда же?

    – Потому что я уже несколько раз подглядел.

    Я опять перетрусила.

    – Когда, когда это вы подглядели?

    – Несколько раз… например, в воскресенье утром.

    – Неужели?

    – Тебе нужны доказательства? В минувшее воскресенье ты лежала сверху, а он снизу, и потом ты ещё в рот брала. А во второй раз ты снизу лежала… что скажешь, разве не так?

    – Да. – Я вспомнила. Это происходило, когда только начало светать.

    Он поднялся:

    – Ну, тогда с сегодняшнего дня ты моя любовница. Теперь у меня будет две.

    Я не сдержала любопытства:

    – Две?

    – Да.

    – И кто же вторая?

    – Ты ещё увидишь её.

    С этими словами он удалился.

    Утром каждого дня, как только отец уходил из дому, он являлся в комнату и спрашивал:

    – Ну, сегодня ночью что-нибудь происходило?

    И я должна была рассказывать ему, сношалась ли я или нет. Кроме того, он хотел знать, имею ли я сношения с другими мужчинами. Однако я предусмотрительно умолчала об этом и, ни словом не обмолвилась о моём священнослужителе.

    Ребаз никоим образом не употреблял меня, иногда только играл моими грудями или прохаживался внизу пальцами, а иногда без обиняков говорил:

    – Сегодня ничего не получится… вчера я пудрил другую свою любовницу.

    Я по-прежнему не испытывала к нему никакой симпатии, если только он непосредственно не находился во мне, однако и ненавидеть его я тоже больше не ненавидела, а считала чрезвычайно рассудительным, вследствие чего питала к нему огромное уважение.