Жизнь российская Книга-1, Часть-1, Гл-66

Глава 66

"Красавица-докторица"
Благодать божья


Маленькие люди видят большие сны.
(Еврейская пословица)


Василий посмотрел на свои наручные часы: ровно четырнадцать.

Часы отменные. Часы советские. «Победа»! Настоящие! Это вам не хухры-мухры какие-нибудь…
В честь Великой Победы выпущены по личному распоряжению Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Сталина Иосифа Виссарионовича. На пятнадцати рубиновых камнях собраны. Баланс без противоударного исполнения.
Циферблат белый с боковой секундной стрелкой. Одного полного завода пружины на двое суток хватает. Ход тихий и уверенный. Часы легендарные. Часы надёжные. На Первом Московском часовом заводе произведены. И этим всё сказано.

Поэтому этим часам доверять можно. Не врут они. Не бегут. Не отстают.

«Вот! Время подошло! Наконец-то натикало. Точно по расписанию! Минута в минуту. Секунда в секунду. Тютелька в тютельку. Сейчас врачиха должна принимать! Обязана! Почему не приглашает? Там же написано, что с двух дня сегодня! А сейчас сколько?.. Два! Ровно! Как в аптеке… «Победа» не врёт! На то она и «Победа»! Победа нашего народа в борьбе за своё счастье! Ура! Ура! Ура! Или… или… Или мои котлы неправильно тикают?.. Спешат, что ли…» – нервно заёрзал больной. Хотел спросить у окружавших его людей, но не стал этого делать. Не такой он человек, чтоб по пустякам кого-то беспокоить, тревожить, в душу лезть. Не в его это правилах…

Тут открылась дверь кабинета номер пятьдесят девять, оттуда вышла молоденькая смазливенькая медицинская сестричка в чистом, отглаженном беленьком накрахмаленном коротеньком с глубокими боковыми разрезами чудном халатике с розовым воротничком. И такими же розовенькими манжетами.

«Какая красавица…» – пронеслось по всему нутру старшего охранника.
Кульков облизнулся. Глаза ещё шире разул. Кровь к мозгам хлынула.

– Жуликов Василь Микандрович здесь? – вежливо спросила она, сделав акцент на букве «у» в фамилии и опустив в пол свои синие глазки. Щёчки милой девушки горели румянцем. Ушки тоже алели… И от неё тепло исходило. Так и струилось оно…

Василий Никанорович никак не ожидал такого оборота. Ну никак… Дар речи даже потерял. От такого… впервые увиденного… и услышанного… А в голове наискосок друг другу (по взаимно перекрещивающимся диагоналям) проскочило несколько пригожих к данному видению восхитительных удивлений и положительных замечаний: «Ого… Вот так так… Ничего себе… Вот так сервис… Вишь… приглашают даже… Жуликова какого-то… Видать, уважают его… Любят… Лелеют. Видать, известный это человек. Знатный… Знаменитый… Прославленный… Популярный… Именитый… Народный! Заслуженный! Или… ещё какой…» Позитивные эмоции захлестнули Васино сознание.

Человек двадцать, а может и все тридцать, толпились у кабинета. Всем хотелось попасть туда побыстрее. Но… не тут-то было… Не их приглашали. Вызывали Жуликова. Какого-то Жуликова… Василя Микандровича. Персонально! Индивидуально! О, как… Да ещё ласково называли по имени-отчеству… Уважительно так… Нараспев… Просительно.

Но никто не откликался. Или не расслышал. Или вовсе такого тут не было.

Окружающие стали спрашивать друг у друга: «Жуликов!» – «Кто Жуликов?» – «А вы не Жуликов?» – «Вот повезло этому Жуликову…» – «А где он?» – «Кто Жуликов-то!!?» – «Где Василь?» – «Где товарищ Микандрович?» – «Где этот счастливчик?»

Никто не отзывался.

Сестричка повторила. Опять никто не откликнулся.

Девушка-красавица нервно пожала плечами, хмыкнула пренебрежительно и поднесла лист поближе к глазам. Внимательно пробежав по написанному, потом ещё раз, ещё и ещё… замерла, как мышка полевая при виде коршуна или ястреба, затем испуганно сжалась в комочек, как будто кто по голове должен её шандарахнуть, потом ойкнула, присела чуток на вдруг ослабевших ножках, и смущённо произнесла, вернее, пролепетала, еле-еле шевеля устами:

– Ой!.. Простите… пожалуйста… Виновата я, виновата… Не Жуликов, а Куликов! Куликов тут?? – вопрошала сестричка, всё также делая ударение на первом слоге. Тут в голове у неё, видать, что-то щёлкнуло, потому что она опять нервно дёрнулась, снова ножки у неё подкосились… и она исправилась: – Ой! Не так! Нет, не Куликов, а Кульков. Куль-ков! – девчушка покраснела, меняя ударение с первого слога на последний.

Было заметно, что она волнуется от того, что неправильно фамилию больного произнесла. Что она всё переиначила. И фамилию, и имя, и даже отчество.

Поэтому девушка ойкнула ещё раз, но гораздо громче, снова покраснела, стала как рак варёный, и далее продолжила извиняться и поправляться. Она набрала побольше воздуха в лёгкие, насмелилась и заговорила:

– Простите меня, ради бога! Извиняюсь… Ещё одна поправочка. Не Василь Микандрович, а Василь Никандрович. Ой! Ой! Снова не так. Опять простите. Совсем не так. Тут неясно написано. Затёрто ластиком и исправлено. Извините ещё раз. Василий Никанорович! Кульков Василий Никанорович! Есть такой пациент?.. Ещё раз простите. Христа ради! Мне, право, неудобно. Простите великодушно… Прошу вас! Не хотела я… Нет. Не нарочно… Извините! Простите! Само так получилось… – Румяные щёчки испуганной девчушки стали ещё румянее, милые ушки вновь покраснели, а синие бархатные реснички задрожали как осенний лист на ветру. Того и гляди расплачется… разрыдается… Или… или другое что с ней случится… В обморок, к примеру, грохнется. Сознание потеряет. Сердечко сбой даст. Селезёнка забарахлит… А то и вовсе… это… самое… эпилепсия вдруг забьёт её до смерти…

Василий не сразу сообразил, что это его вызывают. А когда допёр, что это именно его туда приглашают, а не какого-то там сопливого биндюжника Жуликова-Муликова с подольской маслобазы или со второго серпуховского жирокомбината, то вальяжно встал, прокашлялся отчаянно и глубоко для самоутверждения, вытянулся в струнку, выдохнул в сторонку весь наличный запас углекислого газа и заорал честно, строго и категорично: «Я! Я Кульков! Я Кульков Василий Никанорович!» – и ни на кого не глядя, с важным видом прошёл ко входу во врачебный кабинет.

Толпа с искренней завистью смотрела ему вослед.
Ого! Вот даже как… Ну и дела в этой районной «полуклинике». Чудно! Чудесно! Прелестно! Превосходно! Гениально! Презентабельно! Эпохальное событие… Мирового значения… Восхитительное… Судьбоносное… Это ж надо… Пригласили… Лично!

Медсестра извинилась ещё четыре раза подряд и даже ножкой в сторону шаркнула. Реверансик такой небольшой исполнила.

Вот ведь какое воспитание… Как из Смольного института барышня.

Да-да! Из него. Не иначе. Вот как к хворым человекам надо относиться…
С трепетом… С уважением… И любя…

Прижав трясущиеся ручонки к груди, девушка пропустила больного внутрь, намертво притиснувшись к косяку и выдохнув из себя всё, что там находилось.

Затем закрыла за ним дверь поплотнее, взяла его под ручку, проводила в глубину просторного кабинета и предложила присесть у большого белого стола, придвигая ему такой же чисто белый венский стул с красной в белый горошек атласной обивкой.

Василёк расположился поудобней, небрежно поправив шарф и вытянув вперёд, как две спички, негнущиеся свои ноги; с огромным интересом окинул оценивающим взглядом окружающее пространство, уважительно и положительно при этом крякнув; с непонятной целью расстегнул и обратно застегнул пуговку на куртке; высморкался в носовичок и пригладил ладошкой волосы; вытащил из-за пазухи амбулаторную карту и для чего-то обдул её сверху, снизу и с боков.

– Справка для выдачи льготных лекарств там уже вклеена! Если надо, то у меня ещё одна есть! Запасная… – важно проговорил он, протягивая медицинской сестричке толстую (внушительных размеров) разбухшую подшивку с историей его болезни. Бахрома по краям листов лоснилась и торчала во все стороны как мочало рогожное.

– Да! Мы уже знаем, – очень вежливо подала голос симпатичная черноволосая женщина бальзаковского возраста, которая сидела за тем огромным белым столом. Она выглядела великолепно! – в таком же белом халате (как и у медсестры), только отделка воротника и манжет выполнена васильковым цветом, а не розовым. – Вы не беспокойтесь, Варенька сейчас новую обложку сделает. Да, Варенька?.. А то эта пообтрепалась чуток…

Смазливая на мордашку медсестричка заскромничала, застеснялась, но всё же улыбнулась; отошла к высокому стеклянному шкафчику; порылась там в содержимом; нашла то, что искала, и вставила растрёпанную и обшарпанную (с лохматой бахромой по краям жёлто-грязных листов) историю болезни, полученную от пациента, в прозрачное пластиковое обрамление. Получилось весьма неплохо. Даже лучше, чем неплохо.

Кульков поблагодарил молоденькую красавицу-сестричку и всем телом повернулся к докторше. Такой же красавице. Но чуток постарше. И покрасивше.

Декольте у халата сидящей за столом чудной медицинской красавы было очень и очень глубоким, а там… а там… а там… А там было всё! Шик! Модерн! Секси… От всего этого видения у Василия аж помутнело в глазах. Голова закружилась. Кровь от сердца по всем отделам организма хлынула с бешенным гидравлическим напором, проникла во все внутренние ёмкости, пазухи и жилы. Аорта безмерно расширилась, артерии напряглись, капилляры буквально впились в живую ткань. Глаза стали масляными. От одного только вида. От прекрасного… От вечного… Брюллов. Тициан. Рубенс. Рембрандт. Кустодиев. Позавидовали бы они взбудораженному и всклокоченному Васе. Там… Персики там… Выглядывают… Вот они. На виду. На всеобщем обозрении. И какие… Яблочки! Дыньки! Тыквочки! Арбузики! Вишенки! Черешенки! Сливочки! Айвочки! Нектаринчики! Руку только протяни… Ещё… Ещё немного… Ещё чуть-чуть… Зрелище не для слабонервных! Но там… Там ещё оказалась расстёгнутой верхняя пуговка… и… вторая… О… О как… Ну… как же так… Как же так-то… Как можно… Силов уже… никаких… не-е-ет… Ох… Ах… Ух… Спасите… Скорее… Мочи уже нет совсем… смотреть на это великолепие…

Взволнованный до безумия Василий Никанорович зажмурился изо всех сил, взвыл от отчаяния и застенчиво отвернулся. Голову он отвернул. А очи не слушались его. У них, у очей, было своё собственное любопытство (бесстыжее, неприличное и непристойное), своё видение, свой нрав, свой характер. Нордический. Твёрдый. Нахальный… Огого!! Как ни старался пациент не смотреть в тот заманчивый вырез, ничего не мог с собой поделать: зенки продолжали косить, лупить… вывернулись они наизнанку… из орбит повылазили…

Эх… Жисть наша собачья… Жестянка гнутая…

Ольга Олеговна Антонова (а это, по всей видимости, была явно и несомненно она, предположил измученный увиденным Кульков) сидела на таком же белом и изящном, как и стол, венском стуле. Она внимательно посмотрела на пациента и заметила нежненько:

– Ашот Карфагенович, ваш прежний доктор, просил передать вам свои искренние и душевные извинения, что в отпуск уехал скоропалительно, не предупредив и не поставив вас в известность. И даже не попрощавшись. Он также просил меня лекарства выписать. Так как обещал. Я уже хотела вам на дом звонить, чтобы вы подошли ко мне. А потом увидела в журнале самозаписи, что вы сами ко мне записались на сегодня. Случайное и счастливое совпадение. Аж от сердца отлегло. А то испереживалась вся… измучилась, изнервничалась… – на лице врачихи появился конфузливый румянец. И глазки в стол опустились. Руками она стала бумажки перебирать разные. Как будто искала что-то. Нервы это её шалили. Конечно они… проклятые… треклятые… Ох, они, эти нервы… нервишки. Строптивые. Непокорные. С потрохами себя выдают. Невозможно их скрыть. Но, красивая до не могу женщина совладала-таки с собой, собралась с духом, пересилила жуткое волнение, утихомирила свои разбушевавшиеся не на шутку дамские слабости и с открытой душой и поднятым забралом (так говорят в подобных случаях) трепетно глянула с немалым интересом, огромным уважением и с чувством великого почтения на весьма и весьма симпатичного пожилого мужчину, сидевшего перед ней. – О! Я так рада. Так рада. И из кабинета статистики недавно звонили, просили непременно помочь вам, подсобить, посодействовать. Они сказали, что всё в порядке у вас со справкой и что можно, наконец-то, выписать вам любые лекарственные средства и препараты, находящиеся в списке ОМС, уважаемый вы наш Жуликов Василь Микандрович, – тихо и ликующе завершила она своё изречение, глядя в лежавшую на столе шпаргалку.

– Да. Точно. Я уже ходил в кабинет статистики. Только что. От них вот прямиком к вам. Они тоже мне говорили, что позвонят вам. И даже карточку на руки дали. Только вот, Никанорович я, а не Микандрович… Отчество моё – Ни-ка-но-ро-вич. И имя не совсем такое. Оно немного другое. Василий – имя моё пишется. Не Василь я. Ферштейн?

– Ах, простите великодушно… дорогой вы наш Василий… Никандрович. Ой! Что я говорю. Язык уже заплетается от волнения. Простите меня ради бога. Никанорович. Ох, какой пассаж… Ну конечно же Никанорович. Не иначе. А как же ещё-то… По-другому нельзя. Промашка вышла. Ещё раз простите!.. Извините! Богом прошу… И не таите на меня зла. Позвольте вопросик вам задать? Один… Единственный…

– Да подождите вы со своими вопросами. Мы ещё не всё исправили. Ещё одна большая неточность присутствует в ваших словах.

– Да? И какая же? Простите за откровенность… Извините за нескромность…

– Фамилие моё звучит иначе. Не Жуликов я. И даже не Муликов, как некоторые произносят. И не Дуриков. Так однажды на моей прежней работе пытались меня обозвать. Черти они болотные. И не Шуриков. И не Суриков. Даже не Сусликов.

– А как же? Говорите. Я слушаю вас внимательно. Извините, если что-то не так.

– Кульков – моё фамилие! Куль-ков! И никак иначе. От слова кулёк. Ферштейн? Никакой я вам не Жуликов! И не жулик я. И не мошенник.

– Ой! Сейчас всё исправим! – она глянула в свою шпаргалку. – Нет. Здесь именно так написано. Жуликов! Василь Микандрович. Что же делать… Где же ещё глянуть…

– Не могу знать. Но я Кульков! Тоже мне… Жуликова они какого-то приплели.

Красавица в платье с глубоким вырезом на великолепной груди порылась на столе, выудила другую бумажку, зыркнула на неё боковым зрением и вздохнула с облегчением.

– Да! Д-да-да! Конечно! Куликов! Ой! Не так. Извините! Простите! Богом прошу! Кульков! Да-да. Умоляю вас! Заклинаю… Ещё раз простите. Извините великодушно.

Василий кивнул снисходительно:
– Лады. С кем не бывает. Прощаю по-рыцарски. У меня однажды тоже промашка была типа вашей. Своего начальника по фамилии Сухоруков неправильно назвал. Иначе. Не хотел, но оно само из моих уст вылетело. Забавно было. Не буду говорить, как я его назвал. Не женских ух… простите, ушей… это дело. Неприличное слово у меня в тот раз выскочило. А потом оказалось, что за глаза его все так называли. Такая вот история.

– Да, действительно забавно. И вариантов очень много. Сухо… и так далее…

– Йес! Подбирайте любое слово. На свой вкус. Как вам нравится. Хоть матерное. Хоть просто ругательное. Вообще хоть какое. Укатайка получится… Хе-хе…

– Конечно-конечно. Это всё так. А теперь продолжим наши дела скорбные. Промашка у меня вышла с вашим фамилием. Не на ту шпаргалку глянула. Бес попутал. Чёрт с панталыку сбил. Ещё раз простите!.. Извините, пожалуйста! Богом прошу… И не таите на меня зла. Так что… молиться за вас буду. Позвольте вопросик вам задать? Один… Единственный…

Кульков кивнул в знак согласия. Поёрзал важно в стуле. Ноги ещё дальше вытянул. И подумал: «Ха! Ничего себе! Во дают!! Вот даже как у них здесь принято… Разрешения даже спрашивают… прежде чем поинтересоваться… Н-да… Интеллектуалы. Духовники. Видать, хорошо воспитаны… Учились, видимо, где-то… Неужели… всё-таки Смольный институт?.. Может… МГУ? МГИМО? Неужто сам Оксфорд? Или этот… Кембридж??»

– А вы какие лекарства предпочитаете? Наши?.. Или импортные?.. – раздался тут мягкий нежный трепетный женский голосок. Она напевом чудным замаливала свой грех.

Пациент чуть со стула ни слетел. «Вот это да! Вот это сервис! Ни хрена себе! Вот это обслуживание!.. Вот это забота о больных людях… Вот это сервис… Как в ЦКБ!!»

Вопрос про лекарства повторился. И опять нежно и ласково. Как мама когда-то.

Кульков наконец-то очухался и взял себя в руки. Успокоился. Ноги подобрал под туловище. С силой их задвинул. За два раза. Как шарнир дверной или оконный. Засунул свои «спички» за ножки стула, чтобы неуёмная дрожь не выдавала беспокойство. Сел поудобнее. Припечатался. Опять поёрзал. Нашёл приемлемое положение. Вроде так лучше. Высморкался. Ещё раз. И ещё. Провёл глазами по стенам и потолку. «Что же ей сказать? Что ответить этой чудной красавице?» – подумал он и выдал радостно:

– Ну те… которые лучше! Да. Так. Конечно так. Которые получше! И понадёжнее. От которых выздоравливают быстрее. Вот такие мне и выпишите. Ну, и для профилактики чего-нибудь такого… этакового… Я же редко у вас тут, в полуклинике, бываю. Работы у меня, знаете ли, много. Навалом. Я же работаю! На ответственной, так сказать, работе!..

– Да-да! Мы в курсе! Мы обо всём этом знаем. Наслышаны!! Информированы!! Предупреждены!! – Докторша попыталась сказать: «И вооружены», как это положено в данных конкретных случаях (после слова «предупреждены»), рот уже раскрыла, звук «и» уже из уст вылетел на свободу; но не стала дальше продолжать; вовремя опомнилась и осеклась. Продолжила она другими добрыми словами: – Сейчас всё вам и выпишем, уважаемый вы наш Василий свет Никандрович! Ой! Ой! Как же так-то… Ну что такое… Само выпорхнуло… Не хотела я… Прошу пардону… Нет. Не так. По-русски скажу. Так лучше. Так приятнее звучит. И слышится нагляднее. Прошу простить меня. Виновата! Виноватая я… Ещё раз слёзно вас прошу… Да… на колени стать готова, славный вы наш Василий свет Миканорович! Ой! Да что это такое. Так и лезет на язык этот Миканорович противный. Никанорович вы! Конечно. Именно такое ваше отчество. Вот как правильно! Никанорович! И никак иначе. И фамилие ваше Кульков, а не Жуликов и не Муликов. Это все знают. Мы сейчас! Мы быстренько! Мы мигом! Сейчас всё сделаем. Как в лучших домах Лондона и Парижа. Как нас в институте учили. Обслуживать пациентов так, чтоб они на всю жизнь это запомнили. И чтоб вылечились непременно. Чтоб не болели потом. Никогда-никогда. Ну и для профилактики что-нибудь подберём. Сейчас это не проблема. Всего полно. Варенька! Бери ручку, садись и пиши! Я буду диктовать… А потом Варенька проводит вас до аптеки нашей. Да и я позвоню туда… Попрошу, чтобы вас, дорогой вы наш Василь свет Микандрович… Ой, простите пожалуйста. Оно само… не виноватая я… Извините меня, такую непутёвую… обожаемый вы наш Василий свет Никанорович! Я попрошу аптекарских работников, чтобы они обслужили вас по первому разряду. Нет. По высшему! Вы же уважаемый, вы же заслуженный… Вам же положено это. По закону. Вы же достойны этого! Страдалец вы наш…



Продолжение: http://proza.ru/2023/03/01/512

Предыдущее: http://proza.ru/2023/02/23/875

Начало: http://proza.ru/2022/09/02/1023