Интересный факт из истории ВОВ

*************************************
      От Л.Сероповой
Эта невероятная история, записанная Анатолием Полежаевым, произошла во времена Великой отечественной войны.
1942-й год.
Зима. Война в разгаре. Немцы прут вперёд. В ставке верховного главнокомандующего – плановое совещание. Напоследок обсуждаются противные и не очень понятные присутствующим маршалам и генералитету вопросы.
Маскировка.
Нет, генералы кое- что знают о
маскировке: зимой – белые халаты, летом– хаки. Но у немцев всё как-то интереснее. Их аэродромы – не слишком заметны с воздуха, а танки – зачем-то, пятнистые и полосатые, как и форма обмундирования в некоторых подразделениях и частях.

  Товарищ Сталин требует, чтобы маскировкой занялись срочно и вплотную, и не абы как, а строго научно, с серьёзным обоснованием. Мол, мысль о том, что зелёное на зелёном – незаметно, не канает. Это и ежу  ясно. Нужно что-то более универсальное. Сталин раздражён.
Стучит трубкой по столу. Требует немедленных действий. Генералы чешут затылки. Предлагают копировать
маскировку противника. Верховный в ярости. Ему нужен принцип и ясность. Как это работает и почему. И кто сможет этим заняться?
  Осторожно пискнув горлом, слово берёт какой-то свежеиспечённый генералишко. Он – из интеллигентов. Может, родители учёные, а, может, и сам, в прошлой жизни науку успел подвигать. Генерал робко и путано докладывает, что в Ленинградском университете был такой профессор Шванвич. Так вот он, в своё время, возглавлял кафедру энтомологии, пока её не разогнали в начале тридцатых, и занимался покровительственной окраской
крыльев бабочек. Может, он на что сгодится? Сталин неопределённо хмыкает и требует срочно, сегодня же, привезти в Москву этого Шванвича и доставить прямо к нему.   Генералы облегчённо подрываются со стульев и бегут исполнять приказание. Козёл отпущения найден. Даже два. Потому что инициатива, сами понимаете…
  Звонок в Саратов, куда эвакуирован университет. Никакого Шванвича там нет и не было. Кто-то говорит, что он остался в Ленинграде. А там сейчас, ясное дело, блокада.   Спецрейс готов через двадцать минут. Самолёт летит в блокадный город. Шванвича находят дома, в постели. Он уже не встаёт. Куриный бульон в энтомолога заливают прямо в самолёте.   Ночью он уже у Сталина. Главнокомандующий недоверчиво вглядывается в заросшее лицо доходяги-профессора и излагает суть задачи. Немного оклемавшийся Шванвич внимательно слушает и, похоже, даже что-то понимает.
  — Ну, что, профэссор, сможэщь помочь армии и фронту?
  — Смогу, – сипит в ответ Шванвич.
  — Что тэбе для этого нужно, профэссор?
  — Три дня и два художника…
  Через три дня Борис Шванвич докладывает перед всей Ставкой.
Он избегает таких мудрёных слов, как «мимикрия» и «принцип стереоморфизма».
  Всё просто, элегантно и доступно. Основа концепции, если в двух словах – выступающее и высветленное красить в тёмное, затенённое и вогнутое – высветлять.
Остальное – детали. Художники, под руководством Шванвича, уже всё проиллюстрировали.
По сезонам и временам года.
Для наглядности на столе стоят объёмные гипсовые модели, раскрашенные так, что их форма совершенно разваливается и уплощается.
  Шванвич говорит про «расчленяющий эффект» и про общие закономерности маскировки.
  Генералы и маршалы сидят с распахнутыми ртами.
  Год спустя, Шванвич снова на приёме у Сталина:
  — Проси, что хочэщь, профэссор… Хорошо поработал.
  Шванвич задумывается буквально на секунду:
  — Хочу кафедру энтомологии. Она была. Но теперь её нет.
  С 1944-го по 1955-й, почти до самой смерти, Борис Шванвич заведовал своей любимой кафедрой.
  Похоронен на Большеохтинском.
На могиле — памятник с изображением плана строения рисунка крыльев дневных бабочек.
И – ни одного танка.
 А он – танк, там есть. Просто – не виден.