Мой любимый Вронский. Последнее письмо

Катерина, Лариса, Ольга, Анна...

Островский, Чехов, Толстой...

За что они так со своими героинями? С молодыми, чувственными, жаждущими любви, красивыми, сильными... Неужели нельзя было как-то по другому? Уберечь их, не дать умереть, дать ещё пожить.

Эти мысли посетили меня после прочтения "Анны Карениной". Конечно, это была немного искусственная обида, "попыхтеть"- поворчать. Но это и вопрос: конечно, все случаи разные, но может быть, есть что-то общее в этом желании избавиться от главных героинь? Так ли необходимо было им умирать?
 
Льву Николаевичу и его великому роману посвящается:


"Мой любимый Вронский. Последнее письмо."

               
Я есть никто! А ты кто есть?
И ты, как я? И ты – никто?
Нас двое - то благая весть!
Молчи! Изгонят ни за что!
Персоной мрачной скучно быть:
Лягушке подражать во всём.
Весь день об имени твердить
Болоту - квакать ни о чём.
(Эмили Дикинсон)



                Анна Каренина - Алексею Вронскому.

Я сижу в кресле у стола. У окна.

Передо мной попытка письма… Много писем… Никак не пишется… то самое… Солнце в глаза… мучение… Глаза слезятся и чешутся… от соли… Точечки ставлю на листе, как капельки…

Буква за буквой стекают на новый лист, как капель, собираясь в маленькие ручейки - слова.

Слова, объединяясь, текут рекой прямо из глаз, постепенно набирают силу и превращаются в бурный неудержимый поток. Я не могу остановить его. Я не могу.

Ты снова сердишься… Боишься меня? Пытаешься ли спасти, помочь? Где ты тогда? Где?!

Как я хочу, чтобы ты сделал что-то. Не кто-то, а тыыыыыы... Ты пытаешься…

Но ты тщетно пытаешься помочь - остановить, утихомирить реку уже невозможно. Все твои попытки тонут в бурном течении. И ты можешь утонуть вместе с ними. Сквозь этот поток я не могу даже разглядеть тебя. Твои реплики-ответы носятся беспокойными беспомощными напуганными кричащими чайками над волнами. Что чайка против бурного потока? Что твое бессилие и беспомощность? Они не могут попасть внутрь потока, на глубину, туда, где сейчас я. Они не могут справиться с этой силой, и я в отчаянии. Ты оказался слабым для меня, мой любимый Алеша.

Мой любимый – Алексей. Имя твое кручу на языке, а сладости в нем нет как раньше – только горечь и соль. Где же то самое?

И силы мои на исходе. И слова на исходе. Я как тряпочная беспомощная кукла. Встряхни меня! У тебя появился шанс докричаться до меня. Но ты так некстати уехал к ней. Или нет? Или это я просто не вижу тебя рядом? Мне мешают неожиданно хлынувшие из глаз слезы.

Они снова текут из глаз - слезы отчаяния и жалости к себе, к тебе, к нам, к милому Сереже моему. Я и не знала, что их столько еще внутри. Они текут струйками по подбородку мне на грудь. Я отодвигаюсь от стола и чуть сгибаюсь вперёд, вытягивая шею и наклоняя голову, освобождая дорогу для слез. Теперь они свободно льются на наш деревянный пол. Я думала, так бывает только в сказках - через минуту на полу маленькая лужица моих слез. Надо запомнить…

А они все текут, а я смахиваю их с ресниц, промокаю глаза той самой шалью, пытаясь разглядеть тебя в моем потоке воспоминаний. Мальчик мой… Совсем еще мальчик… Я старуха рядом с тобой…

Ты же с ней сейчас, да? Прости, прости… Я опять… Но ты же мой? Со мной? Со мной всегда, как обещал? Ты не захлебнешься в моих словах, не утонешь в моих слезах, не пропадешь - ты рядом. Мы все выдержим. Я вижу, как ты безумно устал и ослаб и почти не можешь бороться. Но ты тут, со мной. Ты тут... Милый мой Вронский.

И реки высыхают мои. Ради тебя. Только ради тебя. Только не предавай меня, пожалуйста…

А теперь я пойду. 

Я устала. Мне надо идти. Не переживай, что так внезапно в этот раз. Для меня самой это слишком внезапно. Я даже подготовиться не успела. Но так надо. Против этого невыносимого потока, чтобы остановить его. Точка покоя только там, где против потока. Он несет, ты сопротивляешься. И стоишь – кто кого. Да. Только я могу остановить все это. Тебе никак, ты можешь только убегать. А против – это не для тебя. Ты слабый, как…

И потом не говори, даже не думай про себя: «может так и надо было ей. Именно так надо было в этот раз». Даже не думай так, не смей! Так надо было, потому что по-другому никак не могу Я больше – а это другое. Нет никого рядом. Нет никого рядом. Был бы ты! Но ты там, где легко плыть. Так и плыви! Любимый мой. Мерзко так, что я по-прежнему люблю того, кто… кого? Тебя по-прежнему люблю, Алеша ты мой.

Ты же простишь меня?

А вдруг ты успеешь? Помнишь, я как-то сказала, что со мной что-нибудь случится, а ты и не узнаешь? А если я ошиблась тогда, и ты уже все знаешь? Может снова совпало и ты уже едешь за мной? И мы в поезде в одном снова встретимся, как тогда из Москвы в Петербург и ты остановишь меня и все сначала?

А если нет… ты же простишь меня? Ты же простишь меня за все? За то, что все испортила тебе? За то, что тебе еще предстоит…

А то я и там буду мучиться. И тогда не видать тебе хорошей погоды здесь, а только соленые дожди. Напущу туману и сырости на твою голову (шучу и смеюсь). Так что сразу прости...

Останови меня, я очень боюсь!

P.S. Кстати, может лучше - сойти с ума?

P.P.S. Когда я садилась это писать, погода была прекрасная. Подожди, это не про погоду, нет. Погода была прекрасная, в такую погоду на душе хорошо, чистое небо и на душе чисто. А меня разрывало и так невыносимо тяжело было, как будто теперь и погода не спасает меня – не очищает. Сама жизнь против моего существования. Так я жду тебя. Жду тебя.