Филемон и Бавкида или Песни о Будде

       Филемон  и  Бавкида или песни о Будде, увиденном в замочную скважину


     Вдоль Изара в самом центре Мюнхена каждый день гуляют под руку супруги. Им на вид далеко за восемьдесят. Может, и под девяносто. Их глаза светятся тихой радостью. На них приятно смотреть. Они не утратили благожелательного интереса к миру, хотя, чувствуется, она для него и он для нее – безостаточное все.
     Кажется, если один из них уйдет в мир иной, другой не протянет в одиночку и дня. Филемон и Бавкида в современном варианте. Такие парочки не вымирают, присутствуя во всех поколениях. Так и хочется сравнить их с „солью земли“.
Главное : они как единое сущетво, но и для ближнего у них остались теплота и участие во взгляде. Если бы они не держались за руки или если бы в их глазах преобладало равнодушие или раздражение к окружающим, то о „соли земли“ не могло бы быть и речи.
     Как странно! а ведь мне тоже долгое время казалось, что моя жена для меня как та старушка для того старичка. Но я почему-то уезжал на Изар один. Да и вообще мне нужно было часть дня проводить наедине. Биологическая потребность. Зато потом я возвращался к ней, как страждущий тянется к воде. Вот так изо дня в день всю жизнь ходить под руку – это не мое.
     Мне сродни возвращающийся к любимой супруге Одиссей. Только там возвращение растянулось на добрые семнадцать лет. А у меня каждый день состоял из маленькой поездки от жены и маленького к ней возвращения.
     И вот теперь, как будто желая уравновесить все мои крошечные уходы на протяжении, кстати, тоже семнадцати лет, она сама ушла от меня навсегда. И мысль, что, не отходи я от нее ни на шаг, как тот старичок от своей старушки, она, может быть, не ушла бы от меня или ушла иначе, подтачивает меня.
     В конце концов, если бы не Троянская война, Одиссей и Пенелопа мало чем отличались бы от Филемона и Бавкиды. А у меня никакой войны. И лишь одна биологическая потребность быть периодически в одиночестве.
     Теперь одиночество сделалось пожизненным и мучительным. Зато, быть может, осознанием заслуженности наказания я хоть как-то искуплю вину свою перед женой. Да, я всеми силами пытаюсь внушить себе, что никакой вины здесь нет. И большинство людей скорее согласятся со мной, чем наоборот. И, если бы время вернуть назад, все было бы точно так же, как было.
     Но чувство вины не исчезает. Оно, судя по всему, не исчезнет никогда. Это и есть одна из тех малых адских мук, о которых всегда знали и говорили люди. И я все бы отдал за его – чувство вины – преходящность. Но нет : космическая конфигурация вечности по образу и подобию вечного возвращения как будто осиливает в душе аналогичную конфигурацию преходящности всего в мире.
     И я опять сомневаюсь, что Будда полностью прав. Впрочем, есть все-таки один путь избавления от чувства вины. Это отказ от избранности и судьбоносности любви. Только видя в ней „одну из бесконечного множества“ перестаешь цепляться за нее. И ощущение вины пропадает само собой. Безотказный буддийский рецепт…
     Кстати, я ни разу не наблюдал, чтобы те двое на Изаре о чем-либо говорили между собой. Они всегда молчат и только смотрят на прохожих живым участвующим взглядом. Что они хотят им сказать? Ровно то же самое, что и Будда. Правда, в собственной интерпретации.
     Но никому не приходит в голову истолковывать их взгляды. В случае Будды и ему подобных мы это делаем. С удовольствием. От души. И подчас всю жизнь. Но рано или поздно наступает момент – а он обязательно наступает – когда все истолкования изнашиваются, как старые лохмотья.
     И из под-них, подобно переодетому в нищенские одежды вернувшемуся на родину Одисею, начинает проглядывать тот самый немой вопросительный взгляд, который по определению говорит все и в тоже время не говорит ничего.
     Я читал его в глазах почти всех людей, отвлекшихся на минуту от повседневной суеты. У той парочки на Изаре он держится на лице часами.
     Вот и вся разница.