Затесы. 2022 год

*

Эффект ограничения. Во времени ли, в пространстве ли… Ветка березы с осколком неба в раме окна, кусочек сада в щелке чердака, островок леса или луга в отверстии шалаша, секунда озарения – все это интересней, богаче, желанней любого растянутого, длящегося, неохватного.
 
Ограниченное более притягательно, более волнительно, оно заставляет более интенсивно и изобретательно работать мозги, включает фантазию, будит воображение – потому что увиденное хочется расширить, дополнить, угадать запредельное, представить целое.

Все сказанное относится и к поэзии. Малая площадь стихотворения, рифмы, ритмы – это тоже ограничения. Не зря Карамзин словами своего героя говорил: «стихотворцы – люди, которые хотят прытко бегать в кандалах». Но ограничения в чем-то предполагают прорыв в другом. Если нет прорыва, то зачем тогда ограничивать себя?

Все сказанное относится к картинам художников, скульптуре и другим произведениям искусства, в том числе и к миниатюрам, зарисовкам, затесам. Если сказать кратко, то самое главное в них: в малом дать (раскрыть, показать) многое.

*

Ландыши, разведя в стороны ладошки листьев, готовы были рукоплескать, когда я появился перед ними. Зеленые погремушки ягод на невысоких стеблях, никогда не издававшие звуков, как мне показалось, тихо загремели, увидев меня.
 
*

Когда поднимается ночной ветер, на фоне светло-синего неба зеленые кроны сосен принимаются шумно и хаотично метаться из стороны в сторону, сталкиваясь и опять разбегаясь. Кажется, небо начинает раскачиваться, и я чувствую, что теряю равновесие, и руки невольно тянутся за что-нибудь ухватиться.

*

Паутина между двумя соснами освещена заходящим солнцем. Она немного провисла, поэтому все время трепыхается и можно видеть, как блики солнца, будто телеграфные сигналы, бегут по ней от одной сосны к другой.

*

Можжевеловые кусты. Поразился, увидев на их ветках синие ягоды черники. Не может быть. Присел, чтобы лучше рассмотреть. Ягоды сидели на ветках по две-три штуки и были немного меньше черники, с косточками внутри... Забыл даже грибной нож у куста. Пришлось возвращаться.
 
*

Муравейники – как лохматые головы каких-то таинственных лесных обитателей… Видно, как шевелятся мысли.

*

Вывороченные корни поваленной сосны издалека – как присевший отдохнуть на ее комель леший, закинувший ногу на ногу.

*

Желто-рыжий язык пламени, отделившись от костра, быстро перебежал дорогу, метнулся к первому же дереву и скрылся в его густой кроне… Белка.

*

Полуистлевшая сосновая коряга с разметанными во все стороны голыми обрубками веток лежит как некое лесное чудище. Одна из веток далеко вытянулась в мою сторону… Я метнулся, но она все же изловчилась и схватила меня сзади так, что я услышал, как рвется моя рубашка. Я, что было силы, побежал. Запыхавшись, подбегаю к бабушке и крепко хватаю ее за жилистую руку… Та это коряга или другая, теперь едва ли скажешь, но тот поход за ягодами в далеком детстве я помню ясно.
 
*

На вспаханную землю утром выпал снег. К полудню на гребнях пластов перелопаченной земли снег растаял, а в бороздах между пластами его остатки еще светились. С дороги казалось, что некое черное море катит на меня свои черные волны с белыми бурунами.
После полудня снег повалил с новой силой, засыпав все поле. Чернели только гребни пластов перевернутой земли. С дороги казалось, что некое белое море катит на меня свои белые волны с черными бурунами.
 
*

Сколько раз за последнее годы я представлял, как упаду среди ржаного поля и раскину руки, вдохну полной грудью знакомые запахи созревающей ржи и васильков, как буду смотреть в небо и гладить склоненные надо мной колоски… И вот я здесь, я иду. А рожь сухая, ломкая и пыльная. Мои белые брюки и рубашка в пыли. Городской житель во мне опасается даже присесть. А селянин и поэт, поколебавшись и осторожно присев, решительно ложатся на спину и, уже ни о чем не беспокоясь, плывут на соломенном плоту по извилистой реке куда-то туда… в детство, в юность, к родительскому дому и маминым пирогам, помогая мыслям грести ладонями раскинутых рук.
                               
*

Может быть, не мы уходим, а природа нас оставляет? Не белый свет выключает, а зажигает черный для нас? Черные лампочки для нас включает. По разным причинам. Мы болеем физически и духовно. Мы боремся с природой. И черемуху-то ломаем, и родники-то мутим, и воздух-то скверной отравляем. Зачем мы?

*

Зеленое море картофельной ботвы было спокойным. Хотя стояла жара, я все же поплыл, бодро работая веслом мотыги. От хода моего суденышка на море возникло довольно приличное волнение. Черно-зеленые волны уже покрывали большую часть картофельного моря в нашем саду. На гребнях волн кой-где появилась бело-розовая пена – после окучивания цветы на ботве картофеля стали более заметны.
   
*

Малюсенький, чуть больше макового зернышка, оранжевый, шустрый паучок (или жучок?) откуда-то появился на моем листе бумаги июньской ночью 2022 года. Он бегал настолько быстро, что я не мог его внимательно рассмотреть. Первой мыслью было прихлопнуть или смахнуть его с листа. Но он был настолько мал и красив, что я тут же эту мысль отогнал. Тем более, что он скоро исчез из поля моего зрения. Я продолжил писать и уже было забыл про паучка, как он снова возник и так же шустро забегал по бумаге… Откуда он? И для чего он? Каким звеном в бесконечной цепи жизни является? Если его не будет, она порвется? И сомкнется ли вновь, а?
 
*

Крутой берег Волги у самой воды покрыт травой, выше – лесом. Оттого он такой зеленый, солнечный, мягкий. Но местами берег обнажился и видно, как желто-коричневая глина перемежается пластами белого известняка. Вот пласты уже образуют мощную, крепкую скалу… Какой же у берега характер? Мягкий? Или все же стойкий, твердый, неуступчивый?
 
*

Земля, как нахохленная сова, сидит на ветке орбиты в ночи космоса. Не оторваться ей, не улететь от солнца. Даже солнечный ветер не поможет ее тяжелым крыльям. Лишь магнитное оперенье ее взлохматит порой и вновь бежит накручивать хвосты непостоянным и сумасбродным кометам.

*

Иду во весенней улице. Неожиданно на меня кто-то прыскает из баллончика. Я оказываюсь в облачке душного, неповторимого запаха. Глубоко вдыхаю, оглядываюсь, верчу головой – кто бы это мог быть? Совершенно одурманенный, понимаю – черемуха!
 
*

У куста смородины в июле, в пору созревания ягод, листья бледные, видно, что все соки ушли в ягоды. Некоторые гроздья с черными каплями смородинок вместе с желтоватыми сухими листочками окутаны шаровидной паутиной.

*

До девяностых годов я жил, в основном, по завету Пушкина:

          Не для житейского волнения,
          Не для корысти, не для битв,
          Мы рождены для вдохновения,
          Для звуков сладких и молитв. 

В девяностые и после них мне ближе стали строки Некрасова:

          Нет, ты не Пушкин. Но покуда
          Не видно солнца ниоткуда,
          С твоим талантом стыдно спать;
          Еще стыдней в годину горя
          Красу долин, небес и моря
          И ласку милой воспевать…

*

Утро, проснувшись, блаженно потянулось всеми своими лучами на белой перине реки и пошло на близлежащий луг умываться росами.

*

Болит зуб. Вздулась щека. Я в кресле у стоматолога, дожидаюсь участи. Поднимаю глаза выше серой занавески понизу окна – и вижу тополь с раздвоенным стволом и большой сломанной веткой. Видать, тебе тоже плохо, у тебя тоже нелегкая судьба. И ты не просто так заглянул в окно, а чтобы подбодрить меня, поддержать. Спасибо тебе, мой друг… Зря так громко стучишь инструментами, хирург.
 
*

Гроза в мае. Сумрачно и прохладно. Забегаю под стену белого храма, в небольшую нишу.… А ведь мне о-го-го уже сколько. Может, и не придется больше побегать под весенним дождем. Протягиваю руку под струйки. Он совсем не холодный – приятный. Так чего я боюсь? Замочить костюм и штиблеты? Не сахарные – не растают. Вот бегут под дождем парень с девушкой. Они смеются, они счастливы. И я выхожу. Бегу и, отбрасывая со лба мокрые волосы, улыбаюсь. Сомнения, опасения и глупые мысли отстали, они далеко позади. А, может, все еще стоят там, в своей спасительной нише.
   
*

Под куполом того неба, где я родился, я облазил всякий овраг, валялся в травах всех лугов, ел землянику и смородину во всех лесах, прошел нашу безымянную речку от истока до устья, отмечая ее самые необычные и красивые повороты, омуты и укромные места под берегом, наполовину скрытых зеленью трав и ивовых крон. Я представлял себя сначала Чапаевым, потом Пушкиным, я одерживал великие победы, писал гениальные стихи. Моим штабом, моим кабинетом были пологие толстые ветви высоких ив вдоль реки… Сейчас они постарели, стали неохватными, на коре в пазухах мощных нижних ветвей растет трава, некоторые наполовину сгнили – развалились или присели. Но что деревья? Местность я едва узнаю, повороты реки, которые выучил когда-то наизусть, не узнаю… Все изменилось.

*

Деревня наша лежит в широкой и зеленой долине невеликой речки, на присутствие которой указывает лишь кривая линия высоких ив, осин и ольхи. Когда я уезжал из деревни, то часто оборачивался и все видел. Сначала в глубине дола, по которому течет речушка, скрылся наш дом, потом исчезла печная труба на нем, за ней стали тонуть деревья около речки – и вот остались только вершины старых ив, только самые высокие веточки. Они, как ладошки неких зеленых рук, машут мне, прощаются. Потом и они исчезли. Все потонуло в моих глазах… Впереди был город.
 
*

Середина июля. Заря вечерняя и заря утренняя так близко, как два горба одного верблюда… Раскрылись синие чашечки цикория, оживляя собой пустыри и обочины дорог. Будто небо упало на землю синими снежинками и щедро осыпало ими тонкие веточки этих цветов макушки лета.