Русская дочь военнопленного немца-26

Лето.

 Валентинки не было дома всего десять дней, а как же всё изменилось за это время! Телёночек подрос, цыплята уже оперились, а утки, так те совсем догнали своих родителей.

 — Батя, как же так случилось, что утки такими большими стали? — удивилась она.

 — Кормить надо лучше. У коровы молочко на язычке, а у птицы мяско в зобу.

 —Как это в зобу? Почему там мясо?

 — Чем сытнее корм, тем лучше рост. — засмеялся Николай.

— А чем ты их кормил?

— У реки живём, зачем же их кормить?

— А если их дома не кормят, они и не пойдут домой и потеряются.

 — Да я их и не запускал. Нечего тут грязь разводить. Весь двор устряпали, не пройдёшь.

 — Ты их совсем не кормил?

 — Ага, как же, не покормишь их, они же своим криком с ума сведут. Сгрудятся у калитки, и давай все хором крякать. Я их у реки кормлю. Как припозднюсь, так такой ор подымут, что мёртвого разбудят.

 — Ты туда крапиву таскаешь?—удивилась девочка.

 — Хмм. У реки жить и крапивой птицу кормить? Нет. Я их рыбой кормлю. С вечера мордушек наставлю, утром соберу в ведро, с песком намешаю, да  даю. А на ночь они идут на болото там и собирают в кочках всяких червячков. Утром приходят, поедят, в тени посидят, глядь, а их уж и нет. На болото ушли.
Ну, а ты как, отдохнула с дороги?

 — Отдохнула.

 — Погода сегодня хорошая, сено должно просохнуть, завтра с тобой на покос поедем, копнить будем. Стоговать тебя научу. С ночевьём поедем. Я там шалаш сладил, годный шалаш, не прольёт никакой дождь. Увидишь. Счас-то чё делать будёшь?

 — Купаться пойду.

 — А ты знашь, где вся ребятня купается?

 — Где?

 — А там, за домом, где вы с матерью жили. Сейчас этого дома нет, он сгорел.

 — Как сгорел, совсем?

 — Совсем. Одни головешки остались. Пыхнул враз. Река рядом, а затушить не успели.

- — Жалко.

— Когда здесь дорогу отсыпали, так там, на берегу за вашим домом, гравий брали. Котлованов нарыли по всему берегу. Вода в них стоит, греется. Ребятишки по целому дню из них не вылазят, и в дождь плюхаются. Смотрю, детей много стало, чисто сороки на гравийных кучах сидят, греются и гомонят чисто, как сороки.

— Тогда я туда пошла, ладно?

 — Ладно, иди — заводя своё ручное точило, ответит дед.

Валентинка побежала по берегу. Ещё издали она услышала смех, визг, ребячий крик., всплеск воды.
Раньше она бывала здесь часто, когда уток искала. А когда тут жили, ходила за водой на речку. Купаться, не купалась, от родников вода сильно холодная была. Купалась только возле дома дедушки. А котлованы появились, теперь вода теплее.

Когда подошла ближе, то увидела, что здесь дети со всей Балыксы. Кто-то купался, а кто-то, накупавшись до посинения и дрожи, сидел на гравийных кучах, и грелся.

Валентинка окинула всех взглядом, народу много, но никого из своих знакомых она не увидела. Впервые за всё время она почувствовала себя, как-то неловко. Уж слишком много больших мальчишек и все какие-то, незнакомые.

 — Нет. Лучше я пойду к своим камням. Не буду здесь купаться— решила она и побежала обратно.

 — Ты чё бежишь? Уже накупалась? — спросил соседский мальчик. Они совсем недавно поселился в доме, что через один дом от дома дедушки..

— Я не купалась, там народу много — ответила Валентинка.

 — Ну и что. Пойдём, я тебя со своими друзьями познакомлю. Я тебя знаю, ты через дом от нас живёшь, со стариками.

 — А ты с кем живёшь?—обидевшись за "стариков" спросила Валентинка.

 — С папкой, мамкой и сёстрами. Мы с отцом у твоего деда в гостях были, когда ты уезжала. Ну, ты идёшь? Тебя же Валькой зовут?

 — Валентинка.

 — А я Вовка. У меня уже друг есть, Юрка Зеленский.

Так Валентинка обрела друзей. Вначале их было трое, а потом добавились ещё двое. Пять мальчиков и одна девочка, она. Мальчишки были разного возраста. Этот Вовка и Юрка Зеленский, старше Валентинки на год, ещё два мальчика, её ровесники и будут учиться с ней в одном классе.

А пятый мальчик, он тоже Вовка, он младше Валентинки, он братик её ровесника. Они купались своей маленькой компанией, и к ним никто не приставал, и вообще там никто ни с кем не ссорился. Все знакомились друг с другом, купались дружно.

— А давайте залезем на эту гору— предложил Вавка старший.

Мальчишки быстро согласились и рванулись к горе. Увидев, что их новая подружка не тронулась с места, Вовка крикнул

 — А ты что, не идёшь?

 — А я думала, что мы только купаться.

 —Если ты с нами, пошли, если не хочешь, как хочешь— ответил Вовка

 — С вами, с вами. — закричала она и пустилась вдогонку.

— Я уже была на этой горе, мы с бабушкой грибы собирали и ещё кислицу. А ещё у нас в прошлом году здесь покос был — сообщила Валентинка, догнав своих новых друзей. Они ещё немного прошли и она добавила

— А ещё здесь рано черёмуха спеет. А дедушка у нас возле бани черёмуху посадил, у неё тоже будет ягода, когда она вырастит — мальчишки шли молча.  По железно- дорожной насыпи, обошли озеро и пошли по тропинке, что шла у подножья горы, в Крестьянку.

 Вереницей, один за другим дети стали подниматься в гору по очень крутой тропинке. Ноги скользили, и была опасность сорваться вниз на большие острые камни. Поднимались вверх молча, только кряхтели да пыхтели, как старики.
Но когда благополучно поднялись на первую, скалистую макушку, все испытали огромную радость. У ног Валентинки лежала вся железнодорожная улица! Да и сама железная дорога тоже! С левой стороны хорошо видна Томь, а с правой стороны Крестьянка. И всюду красота неимоверная!

— Пойдёмте ещё выше— предложил старший Вовка. И все стали подниматься вверх.

 — А там выше покос наш был — напомнила Валентинка.
 
 — Слышали— деловито заметил Юрка.

 — Зато я знаю, где много черёмухи— сообщила девочка.

— Она ещё зелёная— пробурчал Юрка.

 — Смотрите сколько шишек на кедре — обрадованно закричал младший Вовка.

 Все подбежали к кедру и стали его разглядывать.

 — Сучья хорошие, частые.

 — Ага и толстые, крепкие.

 — И шишки на каждом суку.

 — Жалко, что ещё не спелые.

 —Да. Там ещё только одно молочко.

 — Ну, да и все в смоле, такими только измажешься.

 — В августе уже можно брать, надо только не прозевать, а то кто-нибудь опередит— заявил Юрка.

 — Да здесь ещё есть кедры, вот смотрите, целая кучка кедрача — заходя вправо, на склон горы, заметил младший Вовка.

 — А мы с бабушкой, в этом кедраче грузди собирали— сообщила Валентинка.

 — Пойдёмте и шишку посмотрим, и грузди поглядим — предложил старший Вовка.

 — А чё смотреть, их собирать надо, да не в чё — снова хмуро заметил Юрка.

Но в кедрач всё-таки пошли. Груздей оказалось много, и все были молоденькие и росли семьями. Валентинка сразу сообразила, что может сложить грузди в подол. Глядя на неё, мальчишки сняли рубахи и, расстелив их на земле, стали собирать в них грибы.

Валентинке собирать было труднее, чем мальчишкам, они не носили с собой рубахи с грибами. А вот ей нужно было крепко держать подол, когда берёшь новый гриб, чтобы другие не вывалились. А это было очень неудобно. Да и грибы мнутся.
Мальчишки собирали с большим усердием и вскоре все грибы в кедраче, были собраны.
 
 — Давайте не будем там же назад возвращаться, там круто спускаться, а я знаю здесь две дороги. Одна тоже крутая, но не очень и короткая, вторая не крутая совсем и спускаться можно как по ступенькам, но длинная, до самой железной линии идёт. Где пойдём?—спросила Валентинка своих друзей.

 — Если по крутым спускаться, так грибы в крошку будут — заметил Юрка.

Все стали спускаться, следуя за Валентинкой по длинной, но не крутой дороге. Мальчишки вскоре быстро приспособились к тропинке и, обогнав единственную девочку, побежали вниз, обгоняя друг друга.

Валентинка спускалась тихо, мешали грибы в подоле. А когда даже маленький Вовка спустился на железнодорожное полотно быстрее её, она  заторопилась. А на самом открытом месте зацепилась сандалией за торчащий корень и взмахнув руками, которыми держала подол, она упала.
 Проехав по грибам вниз, девочка ухватилась за ветку и встала. Грибы её превратились в кашу.

Младший Вовка громко рассмеялся, его поддержали ещё два друга. Валентинке было горько и обидно, а ещё она до боли разбила свои коленки о камни. Усевшись на землю, она горько заплакала.

 — Вовка, грибы мои подержи — попросил Юрка, сунув ему узелок с грибами, он поднялся к девочке.

 — Не реви, мне мои грибы не нужны, их всё равно солить не будут. Пойдём — он протянул руку, она встала и держась за руку друга, спустилась с ним с горы.
Взяв у Вовки узелок с грибами, он сказал

 — Давай свой подол — развязав рубаху, Юрка высыпал в её подол свои гибы.

 — Да мне тоже они не нужны, было бы с ведро, а так… — сказал старший Вовка и тоже развязал свою рубашку . У Валентинки грибов получилось даже больше, чем было.

Мальчишки проводили девочку до их мостика и тут младший Вовка предложил
 — Неси таз, ну или ведро, я тебе свои грибы тоже отдам, а то меня их чистить заставят, мамка на работе.

Валентинка вбежала на крыльцо, заглянула в прирубленную кухню, где варят поросятам, увидела ведро, вытряхнула в него свои грибы и схватив ведро, вернулась к мальчиками.
После того, как все высыпали свои грибы, ведро было полным.

 — Пойдём, я донесу тебе ведро— сказал старший Вовка и взяв ведро пошёл через мостик. Дойдя до калитки, он поставил ведро и пошёл домой.
 — Спасибо— крикнула она ему вслед и взяв ведро вошла во двор.

 . — У-у-у, ты гляди-ка бабушка, внучка ведро грибов принесла. Ну вот, а ты горевала, что некогда за грибами сходить.

 — Молодец. Сейчас замочу их, да завтра перечищу — подхватив ведро, Пелагея вышла в сени.

 А на завтра, утром дедушка поднял внучку в пять часов.

— Поедем-ка на покос. Я без тебя никуда. Кто мне квас принесёт? Ласточка не принесёт, а Валентинка принесёт. Кто поможет? Кто сено подгребёт? Ласточка только ест его, Валентинка всё управит, да?

— Угу— одеваясь, ответила внучка.

Ещё совсем сонная, она вскарабкалась на лошадь, обхватила деда руками и, прижавшись к его спине, сладко дремала всю дорогу.


— Ну вот и добрались, с Божьей помощью. Дремешь ещё? Давай-ка, слазь — он помог внучке спуститься с лошади и, привязывая Ласточку к дереву, сказал.
 —Погляди, какой я шалаш сладил, в таком и зимовать не страшно— увидев, что она дрожит, спросил

. —Замёрзла?

 — Ага.

 — Садись, я тебя потниками укутаю, костёр разожгу, быстро согреешься.

Он накрыл её шерстяными войлочными ковриками и отправился за дровами.
Развел костёр, набрал воды из родника и принёс рыбу из мордушек и принялся её чистить.

 — Сейчас ухи похлебашь и оживёшь—  заверил он.

Уха была очень запашистой, с зелёным луком, укропом и перцем, и конечно Валентинка быстро согрелась. Она скинула коврики, и даже кофту расстегнула.

 — Чё, разогрелась? От ухи так— засмеялся Николай.

— Ага, разогрелась.

 — А сон-то прошёл?

 Она кивнула, но было видно, что не очень-то он и прошёл.

 — Ну, вот и хорошо. Сейчас литовочки направлю, и пойдём с Богом. Пока вы ездили, я две полянки скосил, нам вон там, за ельником скосить осталась, на пригорке.

Он достал из тайника косы, бруски, наточил лезвия кос, положил брусок в карман и забросив на плечо косы, сказал

 — Ну что, вставай, пошли, подкосим с Божьей помощью.

 — Пошли — согласилась внучка и пошла следом.

Поднимаясь на косогор, Валентинка увидела цветы, дикие ирисы.

 — Батя, батя, смотри, кукушкины слёзки— она сорвала цветочек — а как вкусно пахнет!—воскликнула внучка.

— Он не только вкусно пахнет, он ещё и горло лечит. Вот нарви и насуши, зимой горлышко лечить станешь — посоветовал он.

— Батя, а почему их слёзками кукушкиными зовут?

 — Кукушка плачет, слёзки на землю капают, где упали, там и цветы растут.

 — Правда? Это только от кукушкиных слёз, цветы растут? А от моих?

 — Не приведи Господь тебе такой жизни, как у кукушки.

 — А какая у кукушки жизнь?

 — А ты разве не слыхала, что у неё своего гнезда нет и поэтому она свои яйца в чужие гнёзда кладёт. Яйца у неё большие, а кладёт к маленьким. Птицы не в силах его из гнезда выкатить, и высиживают, как своё. А он вылупится и всех птенчиков из гнезда выкинет, чтобы одному в гнезде жить. Вот кукушка и плачет, птенчиков чужих оплакивает.

 — Тогда пусть бы сама гнездо свила и своих птенчиков растила.

 — Птенчиков растить вдвоём нужно, а у кукушки пары нет. Потому и гнезда нет.

 — А почему у неё пары нет?

 — У вот придём после косьбы, я тебе расскажу. А сейчас на вот тебе литовочку и иди за мной следом — он вручил внучке косу, сам поплевал себе в ладони и со словами" Господи благослови", взмахнул косой.

Ряд у деда ровный, травы много, а у Валентинки ряд тонюсенький, но тоже ровный.
Прошли они по три ряда, один ряд широкий, другой тоненький. Смотрит Валентинка на них и думает

 — У бати один ряд, как мои три вместе. Значит батя делает один ряд, а у меня три как его один получается вот и выходит, что не шесть рядом, а всего четыре.

— Вот и последнюю полянку скосили. Дня за три трава высохнет, только бы вёдра постояли. Ну, добре, айда к шалашу. Передохнём, уху погреем, перекусим и ворошить начнём.

 — Батя, а как ворошить? Что я буду делать?

 —  Пошли. Там разберёшься.

Когда вернулись к шалашу, дедушка разжёг костёр, нагрел чай, разогрел уху. Достал из котомки запашистую булку хлеба, яйца, лук, мёд, сырой картофель.

— А зачем тебе сырая картошка? Варить будешь?

 — Не варить, а запекать. Вот костёр прогорит, я её в золу зарою и пойдём копнить.  Когда вернёмся,  у нас картошка готова будет, бери да ешь. Мы в детстве любили печёнки. Коней пасёшь или покос убирашь, всегда печёнки запекали. Едим их, все умажемся— засмеялся он, вспоминая своё детство.


Завтра суп с тушёнкой сварим. Сбегай вон к валежнику, собери у него сучья, да подкинь в костёр.
Валентинка набрала хвороста, дедушка за это время нарезал хлеб, почистил яйца, приготовил миски и кружки. Увидев хворост в руках внучки, обрадовался
 — О, молодец, два сучка подбрось, а эти на вечерний костёр сгодятся, молодец. Садись, я ухи налью, уже согрелась, а там и чай поспеет.

Чай пили с молоком и мёдом.

— Подкрепились, теперь немного отдохнём.  Отчего солдат гладок? Наелся и набок.

 — Бать, а ты мне обещал про кукушку рассказать.

 — Обещал, так расскажу— устраиваясь поудобней ответил Николай.

 — Ну, это давно было, когда ещё и нас с бабушкой не было, а люди уже друг дружке эту историю пересказывали. Вот я тебе, а ты своим детям или внукам расскажешь.

 — Ага.

В одном селе, что стояло на высоком берегу большой реки, жила у бедных родителей славная девушка и отдали её славную, да смирёную за пастуха замуж. Летним днём он коров пас, а вечером придёт, поест, да спать ложится. Всё по дому приходится делать жене. Она и дрова колет, и сено косит, и у скота чистит Она же и пищу готовит, и моет, и стирает и дыры на одёже починяет.

.Зима пришла. Муж на печи днями спит. А жена и двор разметёт, и печку натопит, и еды наготовит, и со скотом всё управит. А он встанет с печи и спрашивает, почему она ему любимых пирогов не напекла. Не успеваю, говорит, мог бы мне помочь, двор бы размёл от снега или сена корове дал, или ведро с помоями свиньям вынес, или дров наколол или воды  в бочку натаскал. А он ей отвечает, мол я не для того женился, чтобы всё это делать, я говорит, лето трудился и муку заработал, вот и пеки из моей муки, то что я велю и, да спасибо скажи, что я тебе кушать разрешаю.

Стали дети рождаться и всё мальчики. Видят они, как батюшка к их  матушке относится, покрикивает, да поругивает, а то и руку подымет, если она какое слово, поперек скажет. Вот и они переняли от отца такое же к матери обращение. Пока у груди были, любили мать, а как сами стали в свой рот тащить, так и мать им не нужна, покрикивают, да поругивают.

Она им говорит, чтобы они дров принесли, водички с речки наносили, а они ей мол, это не мужское дело. Постарела их мать, с делами не справляется, а нет чтобы самим чего –то делать, на неё злобу вымещают. Вот и решила бедная женщина с жизнью проститься. День был дождливый, семья её ещё спала, а она встала и пошла на высокий берег. Дождь идёт, всю её промочил, а она не слышит этого, стоит над рекой и на судьбу свою жалуется.

 — Измываются надо мной и муж мой, и дети мои любимые, и жизни мне никакой нет. Стара я стала, и силы меня покинули, и не могу боле на этом свете жить— после этих слов и прыгнула с высокого берега в бурные воды, да только до воды не долетела, как в птицу, в кукушку, превратилась. Тут и дождь закончился, и солнце засияло, и полетела она к своему дому.

Села на берёзу и любуется на любимых детей. А дети ходят по двору и мать клянут, мол, ушла и еды им не наготовила и рубахи не постирала, и печь не затопила, плохая, мол мать, совсем негодная, лучше бы мол и не приходила вовсе, старая. Отец молодую в дом приведёт, а эта не нужна.
 
Закуковала печально кукушка, и тут дети её увидели, и давай в неё палками кидать. Кидают, да кричат, что прочь отсюда, прочь. Вот и взлетела она с ветки и полетела в лес, летит, а сама плачет. Где слеза пала, там цветок вырос, голубой как слеза и с пестринкой, как у кукушки перья.

 — А дети?

 — А что дети. Дети поняли, да поздно. Мать-то не вернёшь. А уж когда и соседи им сказали, что видели, как она в реку кинулась, так им и вовсе стыдно стало, а матери-то уж нет.

За отца замуж ни какая женщина не пошла, все знали, как он измывался над своей женой. Сынам он тоже не нужен, ушли они от него. Так и околел на холодной печи. Без матери дети сироты, а без жены муж как без матери, ну а без хозяйки и дом сирота.
Вот такие дела.
Ну, что, передохнули, айда на нашу первую поляну, будем ряды ворошить, да в валки сматывать. Ты свои вороши, а я свои.

 — А как это ворошить и сматывать?

 — А я покажу. Вначале переворошим, его ветром обдует и тогда уж валки делать.

Валентинка быстро поняла, как ворошить, да в валки скатывать. Правда, не так быстро, как дедушка, но всё равно у неё всё получалось правильно.

А солнце печёт и ветерок с реки дует, работать хоть и нелегко, но всё же под силу, только часто пить хочется.

 — Сбегай-ка, принеси мне кваску —попросил Николай внучку.

 — Ага, счас —бросив на ряд грабли, побежала Валентинка за бидончиком.
Бидончик с квасом под горой стоит, в родничке. К нему спуститься нужно, потом вверх на гору подняться. Зато квас всегда прохладный, освежающий.
А Николай этим временем валки, в кучки стаскивает.
 Вернулась Валентинка, а уже копна стоит.

— Как же быстро их батя складывает! — подумала внучка, подавая квас деду.
Утолил Николай жажду, обтёр свои усы и продолжил копнить. На первой поляне четыре копны получилось. Пошли на вторую. Дед копнит, а Валентинка за ним сено подскребает, чтобы ни травинки скошенной, не осталось брошенной.


— Больше по вечерам косить не будем. Отдыхать будем. В речке искупаемся, сенную труху смоем, освежимся. А сейчас давай ещё напряжёмся и за работу. Копёшки ещё четыре – пять, думаю, на поляне получится.



На поляне они поставили ещё четыре хороших копны и спустились к реке.

— Ну вот, с почином тебя. Теперь ты знаешь, как копнить. Пошли мыться в реку. Бабушка нам бельишко чистенькое собрала, помоемся, переоденемся и будем сват королю и брат министру! Завтра состирнём то, что сымем и на солнышко. К вечеру высохнет и в самый раз нам опять чистое надеть.

 После реки, усталость прошла, чистые и весёлые, они пили травяной чай с молоком и мёдом, и вприкуску с запечённой картошкой. Кто так не ел, значит тот и не знает, что такое самая вкусная еда.

— Бать, а ты меня завтра опять в пять утра поднимешь?

 — Косить больше не будем, так что дам тебе немного подрыхнуть, но в восемь подыму, спать долго нельзя.

— Почему нельзя? Когда я простыла, то бабушка наоборот меня спать заставляла, говорила, что во сне человек оздоравливает!

 —  — Ты же не болеешь!

 — Болею, руки болят, спина болит. Мне оздоровиться нужно.

 — Это у тебя не болезнь, эта ломота от непривычки. Вот втянешься, и ничего болеть не будет. А вот если будешь подолгу спать, то и будешь хворая, квёлая, кислая, капризная ещё и злая.

 — Ну почему? Батя!

— Почему? А я вот знаю, почему. Скажи, земля какой формы?

 — Круглая.

 — Во-о-от, почти как шар. А вот ты на шар сколько стаканов с водой поставишь?

 — Да один, сколь ещё, да и то может упасть, если шарик маленький.

—Верно. А вот люди как стакан с водой, а с земли не падают, почему?

 — Земля большая пребольшая, люди малюсенькие, вот и не падают.

 — Ну, хорошо, земля большая, но у неё есть верх и низ. Внизу тоже люди живут и ходят они по земле вниз головой, и не падают, почему?

— И почему?

— Земля притягивает, вот почему. Помнишь, мы на тетрадный листик сыпали железную стружку и я под листочком магнитом водил и стружка не сваливалась с листа. Помнишь?

 — Помню. Мы потом этим магнитом булавки искали среди пуговиц с бабушкой в её коробке.

— Ну вот и земля- матушка, нас на себе как магнитом держит. Вот мы ходим по ней, а она нас за стопы к себе тянет. Днём сильнее тянет. Днём она теплом солнечным на ночь запасается. Вот через нас ей и приходится это тепло тянуть.

 Ну а если мы разляжемся на постели, то своим телом и закроем солнечное тепло от земли. Вот она через наше тело на себя и тянет, и тепло, и наши силы, все вытягивает. Больной днём спит, с него земля вместе с теплом и хворь тянет. А здоровый, кто днём спит, тот никогда не выспится. Наоборот, без сил становится. Как солнышко встало и человеку вставать нужно, тогда он будет всегда в добром духе. Прилечь днём на полчаса, ну на час, конечно можно, а спать нет, нельзя.

— Поня-а-атно.

 — Ну хорошо, коли понятно. Давай стелиться к ночи будем,

 — Ой, только мне потник от Ласточки не нужно, он не вкусно пахнет.

 — Не глянется? Вот и гадюкам тоже не глянется, поэтому они рядом и не ползают и близко к потнику не подползают. А то на покосах были случаи, когда даже днём кто спит с открытым ртом, так змея через рот внутрё заползала. А потник есть, лошадью несёт, она даже рядом ползать не будет.

 За четыре дня дедушка с внучкой сложили девятнадцать копён.

  — Вот, нам с тобой осталось ещё одиннадцать копён собрать и на корову хватит. Ну копён пять ещё на телёночка понадобится. Это шестнадцать выходит. Если шестнадцать не выйдет, то всё же придётся подкосить немного. У нас осталась ещё полянка на три копны, да только туда проходить через болотце нужно. Ручеёк там течёт и поверху разливается, земля, как трясина. Если там косить придётся, так я найду узкое место, тропку из сучков и веток слажу и она заместо мостика получится.

После того, как всё сено было уложено в копна, Николай всё же решил выкосить полянку за болотцем.
Он нашёл узкое место на болоте и, нарубив сучьев и веток, уложил их толстым слоем через болото. Они немного утопились, но всё же тропинка получилась сухая и устойчивая. До обеда полянку выкосили и, прибрав в укромное место нужные на покосе вещи, дед и внучка засветло отправились домой.
 
Дома натопили баню, намылись и напарились от души. Вечером бабушка для покосников приготовила вкусный ужин со сладким хворостом и ягодным пирогом.

А утром к Валентинке пришёл соседский мальчик, Вовка Ахременко.

 — Мы на рыбалку собрались, ты пойдёшь? — спросил он, как только Валентинка вышла на улицу.

 — У меня нет удочки.

 — Удочку и не надо, мы сачком ловить будем. Нужно гнать рыбу в сачок и когда она в него заплывёт, тащить сачок на берег. Пойдёшь?

 — Пойду! Я только бате скажу и пойду.

— Возьми битончик под рыбу — крикнул вслед Вовка..

— Хорошо!

Валентинка никогда не была под железнодорожным мостом, под которым протекает новое русло Балыксы и впадает в Томь. Да и вообще в этой стороне она не была ни разу.
Ребятишек набралось около десяти человек, часть детей ушли вверх по течению, а Валентинка и ещё несколько ребятишек, в основном девочки, встали по краям сачка.

Погода стояла солнечная, жаркая, а под мостом было прохладно. Даже дул лёгкий ветерок. Вода разливалась во всю ширину русла, и поэтому там было мелко, немного выше колен. Течение тоже было не сильным.
Мальчишки, взявшись за руки, гнали стайку рыб к сачку. Девчонкам нужно было приседать и стучать по воде руками.

Все трудились добросовестно. Мальчишки от души топали, создавая шум и брызги. Девчонки подпрыгивали на месте, приседали и со всей силы колотили по воде руками. При этом всем было весело и радостно.
Когда стайка рыб оказалась в сачке, его нужно было поднять и вынести на берег, но он оказался очень тяжёлым. Один Вовка никак не мог с ним справиться.

 — Девчонки, помогайте, а то рыбы уходят— закричал Вовка и девчонки кинулись поднимать тюлевый сачок с рыбой. Все вместе приподняли сачок над водой и вынесли его на берег. Рыба была довольно крупная, некоторые рыбки больше ста грамм. Она подпрыгивала, выскакивала из рук, но ребятишки собрали её всю, ни одной не упустили а, сложили в ведро. Оно было полным. Отжав мокрую одежду и немного отдохнув, мальчишки вновь пошли гнать рыбу в сачок. Так они делали три раза. Рыбу всем делили Валентинкиным бидончиком.

Мокрая с головы до пят, Валентинка несла домой трёхлитровый бидончик свежей рыбы.
Радость распирала грудь и лилась через край. Глаза светились, а улыбка не сходила с лица. Это было счастье!

— Вот. Рыба — сказала она радостно, поставив на пол бидончик со свежей рыбой.
 
 — Ух ты, вот это рыбачка так рыбачка, сколько рыбы наловила! Давай-ка бабушка, садись чистить. Внучка- то у нас, добытчица и грибов, и ягод, и рыбы, всего на зиму припасла.

 — Ну-ка, давай, я на камне перечищу. А ты садись, поешь, рыбачка ты наша, суп в духовке,— Пелагея взяла бидон с рыбой и ушла на речку.

На другой день, Валентинка увидела в окно, что мальчишки проходят мимо их дома, а её не зовут. Она выбежала за ворота и окликнула

 — Мальчишки!

 — Чего тебе— отозвался Юрка.

 — Вы куда?

— На кудыкину гору — ответил кто-то.

 — А я?

 — Ну догоняй — немного посовещавшись, ответили мальчишки.

Валентинка быстро догнала, и пошла с ними вместе. Они дошли до последнего дома на улице и вышли на тропинку, что идёт до горы Сиротки. Пошли вдоль Сиротки, мимо родника, потом пошли по тропе, что идёт на Крестьянку и, остановились возле пихтача.

 — Так! Курить будешь? — спросил Вовка, улыбаясь во все свои тридцать два зуба.

 — Что? — округлив глаза, переспросила Валентинка.

 — Не будешь курить, дуй домой— сказал Юрка.

 — Буду— тихо ответила девочка.

Вовка быстро достал сигарету, прикурил и подал Валентинке.

Она взяла сигарету в рот .

 — Чё, соску взяла? Кури — скомандовал Вовка.

 — Как?

 — Тяни через неё воздух в рот— подсказал он.

Валентинка втянула в себя дым и закашлялась. Из глаз полились слёзы. Кашель раздирал грудь, не давал дышать, она хрипела, хватая ртом воздух и быстро махая кистями рук у своего лица, словно подгоняя к нему чистый воздух или разгоняя дым. Увидев это, мальчишки не на шутку испугались.

— Давай к ручью, а то задОхнется— крикнул Юрка и, подхватив Валентинку под руки, мальчишки поволокли её к ручью. Усадив на камень возле воды, кинулись к роднику набирать в ладошки воду. Каждый подносил к её рту  пригоршни с водой, и у каждого она успевала сделать глоток, перед тем, как вся вода вытечет через пальцы.

Постепенно кашель прошёл, но болело горло и грудь, а ещё тошнило, и кружилась голова, распух нос. Но, несмотря на это ужасное состояние, она увидела большое отверстие в земле, из которого мощным потоком, бьёт эта холодная и прозрачная вода, образуя тот самый ручей, что течёт через их, с батей, поляну. А ещё у родника детские глаза поймали лежащие на досточке глиняные изделия.

— Чё, пошли дальше?—спросил Юрка.
 Валентинка кивнула.

 — Тогда вставай, пошли— скомандовал он.

Мальчишки подождали, когда она поднимется с камня и все вместе отправились дальше.

— У меня первый раз тоже кашель был, чуть кишки через рот не вылезли.

 — Да, меня даже мутило потом неделю.

Каждый шёл и рассказывал о своём первом опыте, чтобы поддержать Валентинку.
Куда они идут, Валентинка не знала. Но если её друзья куда-то пошли, то она, как их друг, должна быть с ними.

Все прошли по мостику через речушку на Крестьянке и стали подниматься на гору по тропе, которая шла мимо кладбища. У Валентинки сжалось сердце от внутреннего испуга. Но она шла уверенно и твёрдо, не показывая своего страха
Все поднялись на самый верх горы. Вовка Ахременко сказал

 — А теперь нужно лечь, и скатится вниз до могилок, вот так — он лёг на бок и покатился.

Вовка был крупный мальчик, тяжёлый и его не подкидывало на буграх и, вообще он был одет в пиджак. На мальчишках тоже были тёплые кофты, только Валентинка была в лёгком платьице.

Мальчишки друг за другом, все покатились вниз. Валентинка тоже легла на бок, прижала свои руки к груди, закрыла глаза и покатилась.
Остановиться было невозможно, она так разогналась, что не успевала крикнуть от боли, когда попадала на невидимые в траве камни или бугры.

 Это со стороны казалось всё ровным и гладким. Голова её, словно отдельная часть тела, болталась в воздухе. Хотелось втянуть её в себя, или прижать к груди подбородок, но не было ни сил, ни возможности.

Не знает Валентинка, что заставило мальчишек её перехватить перед могилами и крестами, или то, что она была самая маленькая и худенькая, среди них, и её как тряпочку трепало на спуске, или то, что она всё же девчонка, но перед самой могилой они её успели задержать.

Больно ударившись о что-то или кого-то, она хотела резво вскочить, но тут же упала от головокружения.

 — Ты, дура что ли, ты чего скачешь. Ты полежи на спине, посмотри на небо, если оно качается, то лежи и жди, когда оно перестанет качаться, тогда и вставай — закричали на Валентинку Юрка и Вовка.

Отлежавшись, она села, болели все кости, но голова уже не кружилась. Только шея, она была словно чужая.

 — Готова?—спросил Юрка.

Валентинка кивнула.
— Тогда вставай, пошли— и все, кроме неё, как горох рассыпались по склону горы, сбегая вниз.

Валентинка так не могла, дрожали ноги и почему-то руки дрожали тоже. Но спускаясь, постепенно она успокоилась и даже перестала дрожать, да и боли в теле такой, уже не чувствовала, а вот шея всё равно была чужая.
Мальчишки спустились к реке, встали кучкой и о чём-то очень оживлённо разговаривали. Валентинка постаралась пойти побыстрее, и хотя ноги уже не дрожали, но в груди по –прежнему всё тряслось. Только вида она старалась не показывать.

Это потом, дома, перед сном, она вспомнит, как катилась и осознает то, что не поймай её мальчишки, зашиблась бы она о крест, или старую, как камень плотную, могилу. А сейчас она улыбаясь, спешила к ребятам. Все вместе дружно, они пошли на свою улицу.

— Эт ты чё с руками-то сделала? Ты где шастала?—спросила бабушка, увидев синяки и ссадины на руках у внучки.

 — С горы катилась— честно ответила внучка.

 — Чёмор тебя туда тащил что ли? Убьёшься ведь, бестолочь! Архаровцы эти,  заманили?

 — Какие?

 — Такие, за которыми ты вчистила, аж пятки засверкали. Какие. Вон соседский пацан и друзья его. Какие? Такие. Они и постарше и покрепче тебя будут. Тебе за ними не угнаться. Ты вот девочек бы нашла себе, а не пацанов, и играла бы с ними.

 — Нет у нас на улице девочек.

 — Да как это? В казённых-то домах, разве их мало?

 — Они с нами дерутся, а не дружат.

 — Ну вот, опять не Слава Богу. Это чё тако-то, девки и дерутся?  Ох мир весь испортился совсем. Ох эти советские, всё перебаламутили, язви их. Девки деруться, где это видано. Барышни! — возмущалась Пелагея.

На другой день, взобравшись на дедушкин горбыль, что лежал вдоль забора, ребята стали звать Валентинку

 — Ва-а-лька-ааа, Ва-ль-каааа, Валькааа — кричали они на разные голоса.

Пелагея выглянула в окно, перед ней над забором выстроилась в шеренгу целая гвардия мальчишек.

 — Иди, вон твои подружайки пришли — язвительно произнесла Пелагея, глядя на внучку.

Валентинка выбежала во двор.

 — Давай с нами плот строить, нам вот досочек надо, ты спроси у своего бати, хотя бы три штуки  что б дал — попросил Вовка.

 — А где вы плот строить будите?—поинтересовалась она.

 — Возле нас. Ну, спросишь?

 — Ага. Счас — согласилась Валентинка и побежала к деду.

 — Бать, мальчишки плот строят, им досточки нужны, ты дашь?

 — Только горбыль. Другого ничего не дам. Вон, на котором стоят, пусть  его и берут, сколь надо.

 Она быстро вернулась и сообщила мальчишкам о разрешении.

 — Берите, сколько надо, вот эти.

 — Ураа, берё-ё-ём--  они как мураши накинулись на пачку горбыля, раскидали её по поляне, выбрали, что им нужно и перетаскали на Вовкин берег.

Разворошив горбыль и взяв, что нужно, мальчишки больше не вернулись.

 — Ну. Кто всё это складывать будет?— спросил Николай внучку.

 — Мальчишки. Я их сейчас позову.

— Ну-ну, сейчас ты их дозовёшься, как же — и он сам пошёл к ребятам.

Валентинка запереживала, она испугалась за ребят, что их дедушка за такое безобразие наругает. Постояв немного у калитки, она побежала следом. Подбегая к кучке копошившихся ребят, Валентинка не сразу заметила деда, он ползал на коленях по плоту и переделывал то, что уже успели сделать мальчишки.

 — Так будете ладить, так перетонете всё, как котята— ворчал он на них— айдате-ка, я вам от вершинки дам, в самый раз брёвнышко будет. Его вот сюда, с этого краю приладить надо. Да свою ножовку возьму, а этими только руки калечить — он слез с плота и отправился домой. Мальчишки всей гурьбой бежали следом.

После того, как плот, под управлением деда был построен, все пришли складывать горбыль на место.

Мальчишки строили плот, а у неё из головы не выходил огромный родник, который так бил из земли, что над водой образовывалась водяная шляпа. А ещё, глиняные изделия.

 — Кто их там лепит? И где берёт белую глину?— в её голове постоянно возникали эти вопросы.

Одна за ограду она никогда далеко не уходила, а возле Сиротки была только с дедушкой. Но до родника они никогда не доходили. Улучив момент, когда все заняты своим делом, Валентинка с огорода перебежала на пасеку, а там, перемахнула через жерди и в лес.

По тропке, что за их огородами, она бежала к роднику. Вот и пихтач, а там и родник, в окружении пихтача. Она обошла пихтач и подошла поближе к роднику. Со страхом заглянула в огромную дыру в земле, из которой, как дым, клубится вода.

— Так вот как реки появляются— догадалась девочка— но если реки появляются из земли, откуда в них тогда появляются рыбы? Может быть батя правильно говорит, что всё сделал Бог? А в школе про это не знают? Вот и рыб он всяких сделал и с неба их в реки отпустил.

Она смотрела вглубь этого большого и какого-то жуткого отверстия в земле и видела, как вода выносит из глубины маленькие камушки, песочек и даже  жучков. Они всякие разные и формой, и цветом, и величиной. Вокруг этого отверстия серая глина, она лежит волнами. И тут Валентинка вспомнила про глиняную лепку. Она развернулась туда, где её видела вчера, лепка всё так же лежала на досточке. Только вот лепка была почти белая.

 — А где же берут белую глину, в роднике она тёмно серая?— Валентинка протянула руку в воду, взяла горсть глины. Ледяная вода, словно обожгла её ручку. Рука "загорела" и стала красной. На глине отпечатались её пальчики. Она вспомнила посудку из папье-маше, что они делали с мамой, и ей захотелось, что-нибудь слепит.

 Вначале она не знала, что лепить, но руки сами начали что-то делать с глиной. Она скатала колобок, а потом пальчики сделали из него какой-то стаканчик, из которого получилась чайная чашечка, только не хватало ручки . Валентинка достала немного глины и скатала из неё тоненькую колбаску, которую потом прилепила к чашке и получилась ручка.

 Ставить своё изделие на досточку, к чужим поделками, она не захотела и поставила свою чайную чашечку на большой плоский камень, на котором вчера сидела.
Увлёкшись лепкой из глины, она и не заметила, как наступил вечер. На камне появились и тарелки и чайник и даже чугунок глиняный.

 — Ты это куда усверкнула? Я туда, я сюда, а тебя нигде нет. Ты где это лындашь? Вот лында так лында! Ты, девка, по всему видать, похлеще мамки своей будешь. Якшашься с пацанами. Вихляшься от дела. Помогать-то думашь, нет?

 — Думаю— опустив голову отвечала внучка бабушке.

 — Думает она, как же. Усверкнула, только тебя и видели. Где была-то, гулёна?

 — На роднике?

 — С кем ты там была?

 — Одна.

— Как одна? До самого вечера и одна? Где –то ела?

 — Нет.

— Ты что, извести себя хочешь? И так кожа да кости, Господи прости, как будто тебя не кормят. А ты ещё и сама исть не идёшь. Ну я за тобой бегать не буду. Не хочешь исть, не ешь, сдыхай. Быстрей закопаем и делу конец. Один раз поплачу и успокоюсь, чем вот так из-за тебя переживать. Где ты, как ты, жива-нет? Где искать? Куда кинуться? У тебя одна дорога, пред нами много, по какой искать?

 — Я больше не буду.

 — Смотри у меня. Больше не буду. Садись кушать и спать.

— Баб, а можно я завтра на родник пойду?—спросила Валентинка, ложась в кровать.

— До завтра дожить надо, спи.

Всё же бабушка отпустила Валентинку на родник, правда после обеда.
 — Пока не отобедашь, не пущу. Вот садись, поешь и пойдёшь на свой родник.

 Валентинка покушала и, по той же тропке, за огородами, прибежала к роднику. Поделки её из глины высохли и стали белыми.

— Ух ты, белые. Тогда их можно раскрашивать, как мы с мамой ту посудку раскрашивали. Надо за карандашами и красками сбегать — подумала она и побежала домой. Забежав в дом, она сдёрнула с верёвки бабушкин платок, расстелила его на кровати, и сложив на него краски, карандаши, кисточки, всё завернула. Схватив свёрток, подбежала к ограде.
Как только залезла на прясло, до неё из леса донеслось пение. Она замерла.
До неё доносилась музыка и удивительное пение, такое, какое Валентинка слышала по радио или в кино

Как заворожённая, она слезла с жердей и пошла туда, откуда доносилась музыка и пение.
Пробираясь через ёлочки и пихточки, она приблизилась к их с дедушкой  поляне. На поляне сидели цыгане и пели под гитару цыганские песни. Валентинка замерла. Она впервые видела настоящих цыган и впервые слышала, как настоящие цыгане играют и поют. Это было так интересно!
.Раньше цыган она видела только в кино.

Молодой, с чёрными кудрями парень, тронул струны гитары, и зазвучала очень красивая музыка. Цыганки, одна за другой, поплыли по зелёному ковру поляны. Музыка нарастала, учащалась, и танец оживлялся всё сильнее и сильнее и наконец перешёл в пляску. Пляска становилась бойкой и зажигательной.

Замелькали руки, подолы и голые пятки. Музыка всецело овладела Валентинкой и ей тоже захотелось пуститься в пляс. Всецело захваченная музыкой, она машинально стала повторять движения цыганок. А музыка звучала так, словно это звучали не струны, а неведомые голоса.
Валентинка забыла про глину в роднике и про посудку и краски. Она наслаждалась музыкой, которая рождалась в руках этого юноши.

Как же красиво он играл! У Валентинки замирало сердце от звучания его гитары.
Вот цыганки вновь запели, их голоса разливались по округе, и наполняли душу девочки чем-то необычным, волнующим и радостным. Всё в ней трепетало, и вот-вот готово было вырваться наружу, как вдруг кто-то из цыган, что-то громко крикнул, и вся группа быстро покинула поляну.

 Пойти за ними девочка побоялась. Цыгане ведь, они детей крадут.
Под сильным впечатлением, она побрела к роднику.
Сквозь зелёные кружева пихт, Валентинка увидела у родника незнакомую женщину. Женщина была не одна, а с двумя девочками, они лепили что-то из глины.

 — Ты чья будешь?—спросила женщина, когда Валентинка подошла к роднику.

 — Я, Скударнова

 — А, ты бати Николая внучка! А ты чего одна здесь?

 — Посудку из глины леплю — ответила Валентинка.

Девочки прекратили лепить, и стали наблюдать за женщиной и Валентинкой.

 — Ты в какой класс пойдёшь?

 — Во второй.

 — А мы только в первый. Вот Нина и Наташа, а тебя как?

 — Валентинка.

 — Валя значит. Ну, а я тётя Маша. Так ты почему здесь одна? Здесь нельзя одной быть — нагоняющим страх голосом, проговорила тётя Маша.

 — Почему?

 — А ты видишь эту дыру в земле, из которой бьёт этот фонтан?

 — Вижу.

 — Ну вот, в эту дыру мальчик, как ты, такой –же, взял и прыгнул и с концами. Отец его хотел достать, да сам ушёл следом.

 — А зачем он прыгал?

 — А он смотрел, смотрел в эту дыру и прыгнул. Видать позвала она его.

 — Она же не человек, как она позвала?

 — Ну, вот так. Это местные нам рассказали и теперь я вот с дочками вместе хожу. Близко к этой дыре их не подпускаю, и смотреть в неё не даю.

 — А я вчера смотрела, меня никто не позвал.

 — Ну, и слава Богу, что всё обошлось. Больше одна не ходи сюда, опасно.

 Только вот Валентинка совсем не испугалась.
Наполненная очаровавшей её музыкой и пением цыганок, она всё ещё находилась под этим впечатлением.
Возможно и, узоры на глиняных поделках были сделаны под влиянием этого впечатления. Потому что на них ложились яркие изображения цветов и узоров, разных раскрасок
 Раскрасив вчерашние поделки, она налепила новых. Как только раскраска высохла, она собрала в подол свои изделия и принесла их домой.

 — Видал чё мы можем!. Выходит, внучка, тебе надо гончарный круг сладить, ты тогда настоящую посуду делать станешь. Печь сложить для обжига. И ты у нас настоящим гончаром будешь -- увидев Валентинкины изделия, предложил Николай.

 — А зачем им обжиг?—удивилась она.

 — А чтобы дольше служили, и для пищи пригодны были, и под дождями не размокли — пояснил он.

— Не знаю— пожала плечами девочка и понесла свои изделия в свою комнату..

— Август- то дожливый какой, похоже зальёт нас. Надо успеть стог сметать, и пока дороги не размыло сено вывезти. Завтра мы с Валентинкой на покос пойдём. Стог сложим, да пойду к Алексеичу, пусть что-нибудь даёт, трактор или машину, чтобы до дождей вывести. А то потом и на гусеничном, не пролезть будет.

— А мы опять в пять утра на покос поедем? — спросила внучка.

 — Да чё там таку рань делать? Роса кругом. Часиков в восемь или девять и отправимся. Пока приедем, пока чай скипятим, вот росу и ветром обдует, да солнышком подсушить. Да и мы от дороги отдохнуть успеем.

Дедушка не обманул, выехали из дома в девятом часу утра.
Валентинка уже приспособилась держаться верхом на лошади, спинка от езды больше не болит.

Как только прибыли на покос, Николай сразу разжёг костёр, подвесил над огнём котелок с водой, а сам, нарубив ивовых веток, и срубив молоденькую  берёзку, сделал волокушу. Потом из осины выстрогал шест. Нашёл удобное место для стога и, слегка перекусив, принялся готовить стоговище.

Для этого он выкопал неглубокую траншею, приволок большую берёзу, уложил её в траншею так, что вершина и комель были на верху, а ствол в траншее.

— Время ещё есть, пошли за черникой сходим— позвал дед внучку.

 — Здесь есть черника?—радостно воскликнула девочка.

 — Есть, есть. Пошли. Бери котелок и поднимайся на гору, вон туда ближе к соснам бери. У самого сосняка чернижник. Я битончик возьму и догоню тебя, иди.

Добравшись до ягоды, Валентинка одну бросала в котелок, а другую себе в рот. Николай поднялся быстро и прошёл вперёд на несколько шагов.

В котелке уже было ягоды больше половины, когда Валентинке захотелось  догнать деда. На её пути была упавшая берёза. Девочка не стала её обходить, а решила залезть на ствол и спрыгнуть по другую сторону. Она подбежала к дереву, протянула руку, чтобы ухватиться за крепкий сучок, и залезть на свол, как увидела прямо под рукой, маленькую головку змеи с блестящими глазками.

Свернувшись в ровный бело чёрный диск, она грелась на солнышке.
Валентинка отдёрнула руку и, бросив котелок с ягодой, пустилась в строну, от берёзы, истошно крича на весь лес.

 — Батяаааа, батяааа, батяаа

Она не заметила, как Николай быстрыми прыжками догнал её и, обхватив за плечи, остановил
 — Ты чего? Меня потеряла?

 — Там, там , там змея. Она смотрела на меня. Она хотела меня укусить— взволнованно говорила девочка, а по щекам текли крупные слёзы.

 — Глупенькая. Ты не читала бабушкин заговор? Ну! "Мне путь да дорога, змее пень да колода" и так повторяй, когда по лесу идёшь, забыла что ли?

 — Нет. Не забыла, она на валёжине, на берёзе лежала. Такая, пёстрая, с головкой по середине. На меня смотрела

— Фу ты, боже мой. Так, а чё ты хотела? Путь-дорога твоя свободна, а на валёжинах ягоды не растут— засмеялся Николай.

 — Я к тебе хотела. Я хотела перелезть через берёзу — всё ещё в испуганном состоянии отвечала внучка.

— Ну пойдём, посмотрим на твою змею — завернул он внучку.

 — Она белая с чёрными пятнами. Она как блин свернулась, а головка в серединке с блестящими глазками — говорила, постепенно успокаиваясь девочка.
Не доходя до упавшей берёзы, метров пять, они остановились.

 — Где, в каком месте видела?

 — Вон там, под большим сучком.

 — На солнышке грелась.

 — Ага.

Николай огляделся и с земли поднял прутик.

— Ну, пошли к ней, не бойся. Это же обычная гадюка, они на человека не прыгают. Пока ты на неё не наступишь, она не ужалит — успокаивал он внучку.

Они подошли поближе, Валентинка разглядела змейку, она была на прежнем месте. Николай на минутку остановился, что-то проговорил, Валентинка не поняла и быстро, твёрдым шагом пошёл к берёзе.

Валентинка побежала следом. Развернув прутик толстым концом, он поддел пёстрый диск за край. Диск на прутике приподнялся, но змея не шелохнулась.

 — Смотри, она неживая, видишь?—он столкнул змею с дерева, она скатилась по стволу и, упала на бок, не шевелясь. Валентинка подбежала к дереву, заглянула за него, змеиный диск лежал на боку, у дерева. Глазки всё так же блестели.

— Убедилась?

 — Убедилась, только глазки то у неё всё равно блестят, как живые.

— А где котелок-то наш?

 Валентинка окинула взглядом черничные кустики и не сразу увидела в них закопчённый котелок, но когда увидела, громко закричала

 — Нашла, нашла котелок — она подняла его, ягоды там не было.

— Чё, пустой?

 — Ага. Пустой, всё высыпалось.

 — Ну, не горюй, я набрал полный битончик, вечером чай с ягодой и мёдом пить будем. А сейчас, в ружьё! Я буду копна сваживать, а ты за мной
 подскребать. Бери грабельки и пошли. Начнём с нашей первой полянки.
Они пришли на поляну, где возле кустов когда-то цвели ярко розовые лесные пионы. Теперь вместо цветов были семенные коробочки.

Николай разломил коробочку и показал внучке семена вишнёвого цвета.

 — Смотри, это семена Марикорешек, из них бусы ладят. Ты набери их, а бабушка покажет тебе, как бусики ладить.

 — А в чё собрать?

 — Ну пока так, в кучку собери, потом в платок сложишь.

Валентинка собрала все коробочки с лесного пиона и сложила их на этом же месте, под кустом. В это время Николай с Ласточкой, возили на волокушах копна через железную линию, к стоговищу.

  После того, как с трёх полян вывезли копна, стали подниматься вверх ,на следующую поляну. Путь шёл мимо лежащей берёзы, на которой грелась пёстрая гадюка. Валентинка решила убедиться, там ли этот пёстрый змеиный блин? Она спустилась сверху к дереву, но у дерева змейки не было.

За день к стоговищу свозили почти все копна, остались только свежие три копны на последней полянке, что на самой вершине, за болотцем. Туда они и отправились.

Подтянув волокушу к копне, Николай открепил её, а взял верёвку, закреплённую концами на подпруге по обе стороны лошади, закинул её за копну и скомандовал
 — Ну.. Пошла-а-а.

Ласточка рванулась и затянула на волокушу копну. Прикрепив волокушу, он взял под уздцы лошадь и повёл её через болотце. Лошадь почувствовала, что ноги её утопают в вязкой грязи и рванулась вперёд. Николай не ожидал такого рывка и не успел убрать ногу. Ласточка наступила на стопу, сломав Николаю ногу выше щиколотки. Резиновый сапог лопнул, и Валентинка с ужасом увидела, торчащую острыми зубцами кость, и хлынувшую на чёрную грязь, красную кровь. У неё закружилась голова, и перехватило дыхание.

 — Валентинка, подай мне грабли— строго потребовал дед.

Она, не помня себя, протянула грабли, он взял и сломал их о колено здоровой ноги на две половинки.

 — Сикать хочешь?—спросил дед, не глядя на внучку.

 Валентинка почувствовала, что очень даже хочет.

 — Хочу.

 — Вылей квас из битончика, посикай туда и дай мне.
 
Валентинка кинулась к кусту, где стоял бидончик, быстро выплеснула квас и набрав в него своей мочи, отдала деду.

 — Отвернись, я тоже посикаю.

В это время лошадь сама, благополучным образом, опираясь на тропинку из веток, выбралась из болотца и встала рядом.
 .
Как только шум струи перестал звучать, Валентинка обернулась и посмотрела на деда. Он, сидя на тропинке из веток, разматывал портянку. Освободив ногу, стал поливать её мочой. Промыв рану, он соединил кости, и приложив части от древка, примотал их ленточками из портянок. Концы древка, он сделал длиннее пятки. Потом промочив часть портянки в моче, обмотал рану. Оторвав разорванную голяшку от сапога, надел её широкой частью на место перелома.

— Валентинка, вон кукольник, видишь?

 — Вижу.

 —Подрой его корни, они у него густые, но сидят не глубоко, выдерни его с конем.
Валентинка, не помня себя, отодрала дёрн от корней чемерицы и ухватившись за крепкий ствол, без труда выдернула его с корнем.
Вместе с Ласточкой и чемерицей, они спустились к костру. В костре ещё тлели угли и, Николай подбросив в него хвороста, подвесил над костром котелок с водой. Взяв нож, он подошёл к березе вырезал кору нужной длины, снял её со ствола.
Когда закипела вода, Николай заварил корень и, отставив котелок в сторону, накрыл его крышкой.
Удобно усевшись, он размотал портяночные ленты, вновь промочил рану мочой и ещё раз проверил, правильно ли сложил свои кости. Когда отвар немного остыл, он выпил одну ложку отвара и черпая ложкой из котелка отвар, стал поливать им свою рану.

Потом раскрыл берёзовую кору и обмотнул ею рану. Кора обхватила место перелома. Хорошо пролив и ногу, и кору чемеричным отваром, он в нескольких местах закрепил её проволокой. Затем, приложив к коре две части от древка, и их тоже примотал проволокой, оставив торчать концы древка под пяткой.

 — Ну вот. Теперь пойдём, нам ещё две копны надо спустить с горы — он отхлебнул немного ядовитого отвара и пошёл, опираясь раненой ногой на торчащие концы древка.

Как спал батя ночь, Валентинка не знает, сама спала, как убитая. Дедушка не стал её рано будить, дал выспаться. Она проснулась сама, от яркого солнца, которое светило прямо в шалаш.

 — Проснулась? Ну давай, вставай. Умывайся, кушать будем.

 — Чё кушать?

 — Чё кушать? Да суп с тушёнкой и сухарями. А ещё сгущёнки банка есть, будешь?

 — Буду.

 — Ну вставай, а я  сгущёнку открою. У меня всё готово.

-Как только испарилась роса, Николай стал смётывать основание стога, поставив в центр шест.

Сметав его метровой высоты, он подсадил на него внучку.

 — Берись за шест и ходи вокруг него, утаптывай. На край не ходи, не тряси, чтобы не растрясти его, а то расползётся. Ходи и ходи вокруг шеста, а я буду тебе туда подкидывать и подкидывать, а ты приминай.

—Хорошо — кивнула девочка и добросовестно принялась приминать сено,  вокруг шеста. Когда стог стал высоким, Николай взял деревянные рогатулины и стал укладывать сено возле шеста. Валентинка уже никуда от шеста не отходила, топталась на месте.

 — Ну вот, Онучка моя. Мы с тобой и сметали стог. Молодец ты у меня. Я сейчас переброшу верёвку через стог, и вилы в стог воткну, а ты по верёвке да по вилам, как по ступенькам и спустишься низ.

 Николай взял двое вил и рогатулины, вонзил их в стог, одно под другим. Закрепив один конец верёвки за дерево, другой конец он перебросил через стог.

 — Ну, давай, развернись к шесту, ухватись за верёвку и спускайся по вилам, как по ступенькам. Не торопись. Хорошо осматривайся и спускайся. Давай

Валентинка легла на живот, взяла в руки верёвку и, закрыв глаза, стала скользить вниз по верёвке.

 — Стой! Встань ногой на вилы! Быстро! Ногой на вилы! Руки решишь! Сдерёшь и кожу и мясо!
Валентинка напугалась, руки и в самом деле, зажгло. Она  " нащупала" носком сапога вилы и встала, потом другой ногой на другие вилы, что ниже и вскоре почувствовала руки бати. Всё, она на земле.

Домой вернулись уже затемно.

На покосе Валентинка часто вспоминала цыган, их песни и танцы, и мечтала, что как только вернётся с покоса, обязательно сходит туда, на ту поляну, где стоит табор. Она даже придумала, где спрячется, чтобы её не заметили, и будет наблюдать за ними, за их необычной жизнью, слушать их песни, любоваться на танцы. Но вернувшись на поляну, табора она там не нашла.

Она бродила по полянкам, слушая, где-то в глубине своей души, мелодию цыганских песен, закрыв глаза, вспоминала и повторяла движения их танцев