Петька

Шёл 1919 год. Белогвардейцы вели бои по всей Алтайской губернии, они захватывали территории и устанавливали там свои порядки. Город Барнаул, сёла: Рубцово и Поспелиха — были под белогвардейцами. В занятых поселениях колчаковцы оставляли небольшие отряды, которые следили за порядком, наводя страх на местных жителей. Старожилам и переселенцам не нравились установленные Колчаком законы, они могли подвергнуться мобилизации, кроме того, местное население облагалось непомерными податями, разными земскими сборами, запрещалась и вырубка леса. Крестьяне расценивали это как незаконное посягательство на завоевания революции 1917 года. Недовольные переселенцы объединялись в партизанские отряды, рассчитывая, что Советская власть произведёт передел, и они получат обещанную землю.
В некоторых местах активисты поднимали восстания, но превосходящие силы белогвардейцев быстро расправлялись с ними.

Часть первая. Село Белоглазово
Село Белоглазово особо не отличалось от других алтайских сёл. Оно расположилось среди холмов, покрытых травой. В низинах же росли черёмуха, берёзы, клёны и различные кустарники: калина, боярышник, другие низкорослые ягодные растения. А берега реки широкой лентой обрамляли тальники, среди них возвышались стволы осин. Там росла ежевика, дикая малина и смородина. Эти места хорошо знали жители села, собирая здесь ягоды и грибы. Село утопало в зелени черёмух и тополей. Здесь были широкие улочки, пыльные дороги да редкие, раскинувшиеся на берегу судоходной реки Чарыш, саманные домики. В центре села стояли добротные, деревянные дома с узорчатыми ставнями. В одном из таких домов рядом с небольшой церквушкой располагалось Церковное училище. В нём получали три класса образования подростки из деревень, бывало, в училище обучалось тридцать подростков. Перед церковью располагалась площадь, на неё собирался народ на сходы, на празднества. Кроме училища, торговой лавки и почты, гордостью села был отвесный глиняный яр, высотой метров сорок-пятьдесят, возвышающийся над Чарышом. Он был виден отовсюду и, конечно же, украшал село своим величием. Белоглазовцы гордились яром. Но вышло так, что яр сыграл для многих людей, оказавшихся здесь в лихие годы гражданской войны, роковую роль.
Утро выдалось хмурым. Небо затянула тонкая, как шёлк, пелена. Серость поглотила спрятавшиеся за рано пожелтевшими палисадниками дома, скрыла деревья и бурлящую за высоким тальником реку. Рассветную тишину изредка нарушал звонкоголосый петух, крик его на самой высокой ноте надрывно обрывался, и образовавшаяся тишина звенела в ушах. Сонно ворчал пёс Тарзан, видно, тяжёлые предчувствия одолевали. Он, глухо гавкнув, попытался завыть, но, жалобно заскулив, тут же свернулся клубком. Что-то тревожило, но что?

Часть вторая. В сарае
После того, как за ними, с треском и скрежетом захлопнулась дверь, Петька поначалу даже обрадовался, подумав, что бить больше не будут… Он какое-то время лежал, боль сковывала всё тело. Снаружи слышалась брань, поросячий визг и громкий крик тётки Марьи:
— Побойтесь Бога, ироды! Чем я буду детей кормить?! Господи, за что? За что такое наказанье?
— Ничего, переживёшь, большевистская сучка, моли Бога, чтоб сама живой осталась! Тащи всё, что есть из продуктов, а то выпорем, мало не покажется!
Женщина, всхлипывая навзрыд, и проклинала беляков:
— Штоб вы повыдохли, последнее у детей забираете, — ворча, вынесла из дома свёрток с салом, — Нате, жрите сволочи!
Тётка Марья одна воспитывала четверых ребятишек-погодок, мужик её утонул в Чарыше по весне. Полноводная река мощным течением подмыла берег, а он спьяну не рассчитал, подъехал близко к воде, вот и обрушился вместе с землёй, телегой и лошадью в ледяную воду. Унесло их быстрым течением, как ни старались мужики спасти — всё зря.
По селу слышались то там, то здесь отдельные хлопки выстрелов, они как бы перекликались между собой. Белогвардейцы свирепствовали, особенно страдали семьи членов партизанских отрядов, партийных активистов. Их они обирали подчистую.
Петька переживал: «Как там мама? Они же, наверное, её бить тоже будут!»
Страх за неё не давал ему покоя, мысли путались. Измученный думами и не прекращающейся болью, провалился в короткий, полный страшных картинок, сон. Вой Тарзана разбудил его. Петька с трудом открыл заплывшие глаза. В помещении было сумрачно, свет еле проникал в небольшое оконце. Потолок нависал корявыми полусгнившими досками. Углы сарая затянула многочисленная паутина, она поблёскивала в полосках слабого света. Невыносимой была боль, казалось, его пропустили через жернова мельницы. Петька тихо стонал. Вспомнил, как белогвардейцы волокли их в село. Он не мог понять, кто же донёс на них с Ванькой?

Часть третья. Предательство
Утром всё было, как всегда. Мама Фрося ему привязала хлеб к животу и пояснице полотенцем. Булки резала повдоль на две половины, чтобы незаметнее было. Сверху надела косоворотку посвободнее. В котомку уложила пару яиц, краюху хлеба да фляжку с молоком, такой в деревне ни у кого нет, дед её ещё с германской* привёз! Петька очень гордился этой фляжкой! Попить из неё разрешалось только самым близким друзьям, Ваньке, например. Мать, обняв и перекрестив сына, проводила его за ворота. А там уже дожидался Петьку Ванька, под его рубахой также был спрятан хлеб.
— Смотрите, ребятишки, во все глаза, чтобы вас никто не заметил. Господи, благослови! — с этими словами она перекрестила мальчишек на дорожку. Ещё какое-то время стояла, смотрела им вслед, а они, подобрав бичи, лежавшие на траве у калитки, отправились помочь пастуху собирать скотину в стадо. Женщины выводили своих бурёнок и подросших телят за ворота. Некоторые наказывали подпаскам:
— Петька, Ванька, следите, чтобы скот на поля не пошёл, потопчут пшеницу-то! Да на солончак не гоняйте, а то от тамошней полыни молоко горчит.
На что Петька по-взрослому ответил:
— Не первый раз, сами знаем, где пасти, — и, громко присвистнув, умело хлестнул бичом по земле, отчего отставшие коровы перешли на бег, догоняя основное стадо.

__________________________________
Германская* — Первая мировая война

Пастух дядя Вася верхом на лошади помог пацанам выгнать животных до крайних подворий, а дальше они уже сами, надеясь только на свои ноги, управлялись со скотом. Дядя Вася наказывал ребятам:
— Ну вот, Петька, ты, как всегда, за старшего. Следите, чтобы чужие собаки скот не разогнали, а то потом собирай их по забокам! — и тихо произнёс, — К сопке сразу не бегите, как в прошлый раз. Оглядитесь хорошенько, когда поймёте, что нет никого, тогда только. Ясно?
С тех пор, как белогвардейцы обосновались в селе, Петька с Ванькой стали почти каждый день пасти стадо, чтобы тайком передавать испечённый деревенскими женщинами хлеб партизанам. Решили, беляки не подумают, что дети могут связь с отрядом держать.
Выйдя за околицу, пацаны, похлёстывая бичами, направили стадо вдоль поймы реки мимо холма, там и трава была сочнее, и вода рядом.
Особенно выделялись яркостью красок заливные луга; зелень разбавляли хороводы ромашек, над которыми возвышались бордовые кровохлёбки, пышные кусты чертополоха привлекали внимание, даже кое-где уже виднелись первые сиреневые сентябринки. На холме седой гладью стелился ковыль, он лоснился под лёгким дуновением ветерка. Ощущалось приближение осени. У подножия холма островками росли молоденькие берёзки и кое-где виднелись кустики волчьей ягоды, маня к себе красными плодами. Но в селе все ребятишки знали, что есть их нельзя. За холмом, около одного из кустов, под валуном было потайное место. Петька с Ванькой всегда укладывали туда хлеб, хорошо маскируя веточками. А ещё там были записки, которые они тайно передавали дяде Васе. Что в этих записках, они, конечно, не знали, но догадывались: в них Петькин папка писал, что нужно для отряда и разные указания давал оставшимся в селе большевикам.
Следить за стадом ребятишкам помогала Ванькина Жучка, она, как колокольчик, звонким лаем сообщала, что коровы расходятся дальше, чем положено, и даже сама пыталась их развернуть, иногда у неё это получалось.
Петька с Ванькой, устроившись в тень под берёзкой, мечтали о новой жизни.
— Вот только б наши победили! Эх, жаль, что нас с тобой, Петька, ещё не берут в отряд. Мы бы этих беляков в два счёта! Папка говорил, что при Советской власти заживём хорошо, сами будем хозяевами, и земли дадут, сколько хочешь!
Осмотревшись и не обнаружив ничего подозрительного, ребята, как и раньше, побежали за холм прятать хлеб. Но неожиданно двое белогвардейцев на конях преградили путь. Их ждали. Бежать было бесполезно…
«Хорошо, что партизаны за хлебом не успели выйти», — подумал Петька.
— А ну, рассказывайте, чего вы тут делаете? — громко крикнул один из них, — Кого поджидаете?
— Мммы, — Петька со страху заикаться стал, — Ммы нникого не ждём. Мы со стадом деревенским тут.
— А чего за сопкой делаете? — выкрикнул второй с бородой.
— Так по нужде мы сюда бегаем, — сообразил что сказать, Петька.
— По нужде говорите? А это что? — беляк соскочил с коня и ногами разгрёб закладку, куда в ребята прятали хлеб. — Это что?
Петька увидел хлеб, который они вчера схоронили, он подумал: «Почему наши не забрали его? Что случилось? Может, увидели слежку, а передать в село не смогли»
А сам говорит:
— Ну, так это не наше, мы ничего не знаем, дяденька! Мы тут иногда пасём скот, но не видели никого чужого.
— Не видели, говоришь? Сучье отродье! А кому здесь хлеб припрятан? Тоже не знаете? А чьи отцы в отряде партизанщиной занимаются, тоже забыли? А, ну скидывайте рубахи, пороть вас будем! Помоги им, Степан! — крикнул он бородатому.
— Не надо, дяденька, мы ничего не сделали, за што пороть-то?
— Так, прекратили разговоры, щенки, и быстро оголили спины! — прокричал тот, который сидел на коне, и замахнулся нагайкой.
Петька, опустив голову, развязал пояс, и хлеб из-под рубахи вывалился на траву, то же произошло и с Ванькой.
— Оба-на! Вот гадёныши красноштанные! Ну што, будем тут их убивать или к начальству поведём? — выкрикнул Петро.
— Не, — ответил второй, сидя на коне, — К начальству поведём этих щенков. Так вернее будет. Может, чего ещё расскажут.
Белогвардейцы обвязали пацанов верёвками и, вскочив на коней, потащили за собой в село. Мальчишкам приходилось бежать, а уже в деревне Ванька споткнулся и упал, лошадь волокла его до самого центра села. Остановились перед домом, где расположился штаб белогвардейцев. Оттуда выскочили несколько беляков, один из них в офицерской форме подпоручик Земнов, который командовал отрядом.
Конвоиры, схватившие ребят, соскочили с коней и, отдавая честь командиру, доложили, что на месте тайника пойманы два подростка, при них обнаружен хлеб для красного отряда.
Ванька всё ещё лежал на земле в пыли и корчился, колени его и грудь были ободраны, виднелись кровоподтёки. Земнов приказал Ваньке встать, но тот не мог. Петька помог ему подняться, хотя и сам был со связанными руками.
— Итак, — заговорил подпоручик мягким голосом, — Если вы мне сейчас расскажете, для кого прячете хлеб, то я отпущу вас.
Петька молчал, Ванька тоже.
— Вы не знаете или не хотите говорить? — спросил он, и в голосе его зазвенели стальные нотки, — Не хотите говорить, тогда я скажу всё за вас! Хлеб этот вы носите большевистскому отряду. Так? Сколько человек в отряде? Где они прячутся? Говорите! — и он с ненавистью посмотрел на Петьку, у того даже холодные мурашки побежали ко коже.
«Ну нет, гады! Ничего я вам не скажу! Вот только Ванька бы выдержал, не подвёл…» — подумал Петька.
Парнишки молчали, опустив головы.
— Не хотите говорить, так я вас заставлю! — и приказал конвоирам всыпать им по пять плетей.
Ребята продолжали молчать, тогда их начали бить плётками, пинали, пока они не потеряли сознание. Особо старался Степан, приговаривая:
— Вот вам, сосунки, и Советская власть, и воля-вольная, и землица обещанная.

Слух о том, что Петьку и Ваньку поймали, разнёсся по деревне быстро. Ефросинья, Петькина мать, бледная, как смерть, прибежала первая, за ней дядя Вася. Она, было, кинулась на беляков, да дядя Вася удержал её:
— Куда ты, Фроська! Себя погубишь и пацанов не спасёшь!
В это время площадь всё больше и больше заполнялась жителями деревни. Некоторые издали наблюдали за происходящим.
Ванькина мать стояла на коленях, прямо в пыли и просила, рыдая, не бить сына.
— Не трогайте моего мальчика, Христом Богом прошу!
Помилуйте, ребятишек, малы они, несмышлёные. За что их-то?

После пыток мальчишек облили холодной водой, приведя в чувство, и привязали к дереву, поставив рядом с ними конвой. А через некоторое время допрос продолжился вновь. Жители стояли отдельными группами, бабы вытирали слёзы, мужики выкрикивали яростно:
— Детишек-то за что? Отпустите их!
Истошные вопли матерей, пытавшихся прорваться к сыновьям, слышались на всё село, воздух безжалостно рассекали удары нагаек. Было ясно — никого не подпустят близко.

В сарай Петьку и Ваньку бросили поздно вечером, объявив жителям, что утром ребят расстреляют на яру.
Сельчане не расходились. Казалось, остановилось время, гробовая тишина словно прижимала людей к земле. От надрывного плача матерей с тополей, каркая, взлетали наблюдавшие за происходящим и почуявшие запах крови вороны.
Подпоручик приказал разогнать толпу. И люди, уклоняясь от ударов нагаек и свистящих над их головами пуль, побежали к своим домам. Васькину мать соседки её подхватили и помогли ей уйти подальше от площади. Ефросинья лежала на земле, она безутешно выла. Дядя Вася и помог ей встать и повёл домой.

Часть четвёртая. Митька

Часов в десять утра в отряд пришёл Митька Сигарёв. Он сообщил, что был в ночном, а под утро видел, как около сопки, за которой хлебная закладка, беляки на конях стояли.
— Значит, засада, — сказал Иван Петрович. — Хлеб сегодня забирать не будем. Нарвёмся на них, точно. А это нежелательно. Слабы мы ещё. А как же пастухов предупредить? Они ведь давно уже в поле. Митька, беги, может, отвлечёшь ребят, чтобы они не ходили к тайнику. Давай быстрее! Осторожно только, на глаза белякам не лезь!
Митька немым рос, это все в деревне знали и не трогали его. За лошадьми он умел ухаживать, вот и обязали его беляки в ночное ходить. К нему приставляли бойца  для уверенности. Это ночью, а днём Митька спал, но в этот раз он, увидев беляков у сопки, предупредил наших. Назад он пробирался по забоке и увидел, что беляки схватили пацанов. Притаился в кустах, а потом вновь вернулся в отряд, чтобы сообщить обо всём командиру.
Операцию по освобождению Петьки и Ваньки наметили на предутренние часы.

Часть пятая. Анфиска
В селе на самой дальней улице, утопая в порослях черёмухи, стоял старый полузаброшенный дом, в нём жила Фиска, по годам ей ещё и сорока не было. Родители её от тифа померли, чудом она выжила тогда, видно, молодой организм победил болезнь. Тяжело пришлось девушке, родных в деревне не осталось. Мыкала она горе, мыкала да выпивать стала. Мужики к ней часто захаживали, кто деньжат подкинет, кто продуктами рассчитается за определённые услуги. А тут, как беляки зашли в село, зажила Фиска хорошо. Уток, гусей ей беляки ворованных таскали да другие продукты, что у местных отбирали. Особо Степан похаживал, он-то и выведал у неё пьяной, как к отряду большевистскому подобраться. Фиска-то знала про тайник, даже сама иногда, когда была трезвая, помогала хлеб печь.
Вот и надумали беляки выследить пацанов и схватить, знали, что у Петьки отец командир отряда.
— Сам за щенком явится, тут мы его и накроем! — радовался Степан, теребя свои усы.
А, как услышала Фиса, что мальчишек поймали и издеваются над ними, поняла, что натворила:
— Ой, горе мне, горе! Как же это я? Неужто ничего святого во мне не осталось? Как теперь людям в глаза смотреть буду? — выла она, уткнувшись в подушку. Всю жизнь свою вспомнила, и маму, и отца. И как одна осталась, голову преклонить некуда было. Мёрзла да голодала. Как мечтала жизнь по-новому начать, как все люди, ребёночка родить. — Никому я не нужна такая. Ох, устала я от этой жизни. Руки на себя наложу, намучилась… Жить не хочется…
— Ты чего воешь, аж во дворе слыхать! — привёл в чувство женщину грубый мужской голос. Это был Прохор, очередной ухажёр.
— Чего тебе! Уходи!
— Как, уходи! Я с подарком, вот, гляди какие бусы! Только королеве такие носить! А вот и бутылочка, повеселимся? — он поставил бутылку на край стола.
— Говорю же, уходи, ненавижу вас всех! — злобно прошипела она.
— Нет уж! Не за тем я сюда крался, чтобы назад идти ни с чем! — он схватил женщину и с силой притянул её к себе. Она старалась оттолкнуть его, но бесполезно, силы были далеко не равные. Тогда она изо всей мочи укусила его за щёку, Прохор подскочил от боли, хватаясь за лицо, кровь стекала по пальцам.
— Ты что, сука, ополоумела совсем! Да я тебя сейчас…. — но договорить он не успел, женщина схватила бутылку, стоявшую на столе и с силой ударила его по голове. Прохор упал. Она связала его руки за спиной. Потом сбегала в сени, нашла топор и размахнувшись, добила беляка. Посмотрев в окно, не идёт ли кто, на засов закрыла входные двери, открыла крышку подполья и, кряхтя, столкнула туда грузное тело Прохора. Затем взяла лучину, зажгла её и стала подпаливать всё тряпьё в доме, когда огонь хорошо разгорелся и дым заполнил помещение, женщина, кашляя и задыхаясь, легла на кровать с иконкой в руках, которая от мамы её осталась, и закрыла глаза. Пожар увидели жители села, сбежались, кто с ведром, кто с вилами. Да поздно, дом уже невозможно было затушить. Так и ушла Фиса в мир иной со своей, как ей казалось, тайной.

Часть шестая. В штабе беляков
Подпоручик Земнов ходил из угла в угол по кабинету. Он обдумывал план, как не упустить партизан. А что придут они этой ночью выручать пацанов, он знал почти точно.
Единственное, что беспокоило его, это то, что не было информации о количестве бойцов и насколько хорошо вооружён партизанский отряд. Земнов открыл дверь кабинета и пригласил прапорщика. Прапорщик Григорий совсем недавно был прислан в отряд, но опыт боевой уже имел.
— Заходи, садись. Надо план составить, как партизан встретить. Я думаю, что не сегодня-завтра они нагрянут. У нас два «максима» есть. Поставим их на выходе из деревни, а по периметру, вдоль заборов, окопаются солдаты, каждый через пятьдесят метров. Надо бы чаще, но нас мало. Кони пусть в конюшне стоят, мы так справимся, патронов хватает.
Я не думаю, что их будет много. Мы их пулемётами перестреляем! Проследи, Гришка, чтобы наши все трезвыми были. А где ефрейтор Прохор? Его что-то не видно. Ему поручаю следить за бойцами, чтобы не спали. Прохора позови, пусть придёт срочно.
Григорий выскочил из кабинета, опросил бойцов, но никто его не видел, вернулся в кабинет:
— Нет Прохора, пропал. Говорят, он сразу после обеда куда-то ушёл.
— Так найдите! Или с вас три шкуры спущу. Разболтались совсем! Немедленно найдите Прохора. Никакой дисциплины!
— Есть! — Гришка пулей выскочил из кабинета.
Спустя час он возвратился и доложил, приложив руку к козырьку:
— Митрий, сочувствующий нам, видел, как Прохор к Фиске шёл огородами. А потом дом её сгорел дотла. Всё обследовали, следов Прохора нет. Есть вероятность, что он погиб там вместе с бабой.
— Вон из кабинета! — заорал подпоручик.
Прохор был лучшим помощником Земнова, он хорошо разбирался в военном деле. И Земнов всегда советовался с ним перед предстоящей операцией.
— С кем приходится работать! Чёрт побери! — почти обречённо проговорил он, — Если ефрейтор действительно погиб, тяжело будет без него. Кого же мне поставить вместо Прохора? Его-то в отряде побаивались.

Часть седьмая. Ночь в сарае
Стало совсем холодно, не было даже сена или соломы, чтобы как-то укрыться и хоть немного согреться. Слёзы подступали к глазам, Петька уже не мог справляться с ними. Ему так хотелось к маме… «Как она там? — думал он, — наверняка, её пытают…» Ему вдруг послышался мамин голос, показалось, будто мамина ладонь нежно погладила его по голове:
— Петенька, сынок, ну что ты днями пропадаешь на речке? Господи, как мне тебя от этого Чарыша оторвать? Часами сидишь там с удочкой. Боюсь я за тебя, несмышлёный ты ещё, а река горная, холодная. Сколько в ней потонуло…
Очнулся Петька, понял, что заснул на мгновение, и мама ему приснилась. Дрожь прошла по избитому телу мальчишки, тошнота подкатила к горлу, на лбу выступил холодный пот…Рубашка огрубела от запёкшейся крови, не грела совсем. Умирать не хотелось…
Прислушался. В деревне тихо. Но вряд ли в эту ночь кто-то из односельчан спал. «Как ноет рука... Вот гады! Разбили своими сапогами лицо… Даже глаза раскрыть не могу. Пить хочется. Надо же было нам с Ванькой попасться этим уродам!? Нет, я их не боюсь, я знаю, нас всё равно выручат, — но мысль, что партизаны могут не знать о случившемся, его не покидала, — Да, наверняка, белогвардейцы устроили засаду у тайника. Хоть бы наши не вышли… Хоть бы не вышли!»
В углу, свернувшись клубком, на земле лежал Ванька. Петька не знал, спит он или нет. Он даже не стонал. «А вдруг он умер?» — подумал мальчишка со страхом, ему даже почудилось, что Ванька и не дышит вовсе, и, превозмогая боль, потянулся к нему, ухватился за ногу. Ванька громко всхлипнул, после чего Петька облегчённо вздохнул:
— Молодец Ванька — ты настоящий пацан! Ничего им не сказал. И терпел, не плакал даже, хотя ты и слабее меня.
Бывало, они с Ванькой боролись на поляне. Ванька проигрывал, но никогда не отчаивался, говоря:
— Подожди, ещё немного подрасту, и моя возьмёт!

За дощатой дверью ясно слышался храп беляка, охраняющего их. Храпел он долго, протяжно, иногда бурля и повизгивая, в другое время Петька бы посмеялся, но сейчас было совсем не до смеха. Когда храп на короткое время затихал, наступившая тишина казалась зловещей. Дверь, подпёртая толстой доской снаружи, не давала возможности её открыть. Страх становился всеобъемлющим, и предчувствие скорой гибели почти парализовало Петьку.
Он вспомнил, как, захватив село, белые согнали всех жителей на центральную площадь. Видел, как избивали председателя сельсовета дядю Ваню Краснова, как привязали его к лошади и поволокли к яру, к самому его краю, а дядя Ваня, весь в крови, встал и прокричал громко:
— Нас много, всех не убьёте!
В него стреляли, после чего осевшее на землю тело столкнули с высокого яра в Чарыш. До сих пор помнит Петька тот звон в ушах, плач женщин и выкрики мужиков, согнанных на яр, дабы, показать им, что такое будет с каждым, кто пойдёт против них.
Поговаривали, что тело Ивана Краснова ночью выловили деревенские и захоронили где-то в забоке.
Партизанами руководил Петькин отец, в отряд сразу пошли Ванькин папа и два его старших брата: Лёнька с Гришкой. Братья, можно сказать, взрослые совсем. Закончили Белоглазовское церковное училище и считались в селе образованными. Они сразу встали на сторону Красной Армии и хотели попасть в отряд Сухова. Ванька с Петькой на пять лет младше парней, втайне завидовали им, глядя, как ловко те вскидывают ружья, как целятся и метко стреляют. Отец уже два года как брал их с собой на охоту. Сначала парни загонщиками были, а потом сами стали стрелять дичь, там и научились меткости.
Петька с Ванькой с раннего детства ездили на лошадях, взрослые брали их с собой в ночное. Им очень хотелось побыстрее повзрослеть и вместе с отцами и братьями бороться «за правое дело», — так говорил Петькин папка.
Местность, где было расположено село Белоглазово, мальчишки знали хорошо. Не раз ходили за грибами, ягодами, пасли деревенский скот, — так что знакомо было каждое дерево, каждый перелесок.
Тут Петька услышал разговор за дверью.
— Ну, што, Гришка? Спишь што ли? Ты не спи, карауль! Подпоручик узнает, пристрелит! Вроде тихо кругом, я по всем постам прошёл. Думаю, не сунутся они сюда, побоятся. Отряд-то наш большой, в бою бывалый… Побоятся они. Да у нас всё надёжно, на краю деревни стоят мужики в дозоре. Ладно, давай, до утра. Пошёл и я, вздремну немного, скоро светать начнёт.

Часть восьмая. Ивановы
Не все жители деревни были за Советскую власть, некоторые затаились и при удобном случае готовы были перебежать на сторону белогвардейцев. Были и такие, которые заняли нейтральную позицию - ни нашим, ни вашим. А Петька родился в семье, сочувствующей большевикам. И фамилия-то у них самая русская — Ивановы. Отец Иван Петрович ещё с юношеских лет замечал всю несправедливость властей, и в его душе рос протест. Когда стали образовываться первые отряды большевиков, он сразу примкнул к ним, а потом и командиром стал. Характер у него жёсткий, но справедливый, зазря никого не обижал и душой болел за каждого бойца.
Жили они с Фросей по тем временам не бедно, работали с утра до ночи. Коровку держали да поросят, птицу тоже. Троих деток воспитывали. Петька старший самый, ему частенько приходилось за младшими приглядывать да гусей пасти. Родители-то в поле да по хозяйству. По осени соберут урожай да скотинку заколют, так после налогов и поборов семье мало что оставалось. Научил Иван Петьку рыбачить, тот иногда приносил неплохой улов – всё подмога. Жили, Бога не гневили, картошка с молоком да солонина всегда были на столе. Надеяться-то не на кого.
У Ивана отец в Первую мировую погиб, а мать медведь подрал, когда она за грибами пошла, не выжила после этого, померла. Ванька-то младшим в семье рос, кроме него ещё два старших брата, Кузьма да Гришка, да сестра Маруся. У них свои семьи живут отдельно. Кузьма с Иваном в отряде. По первости думали они к Сухову присоединиться, а как прошёл слух о том, что его отряд народ грабит, дома сжигает, зверствует и насильничает, решили оставаться на месте и защищать своё село. *******
Когда в село вошёл отряд белогвардейцев, Иван Петрович решил не принимать бой, а уйти в прибрежные леса и там копить силы, чтобы помочь Красной Армии. В отряд стали приходить жители окрестных деревень и сёл. Шли семьи, чудом спасшиеся от расправы. Но самостоятельно вести бои было ещё рано. Белогвардейцы превосходили количеством, да и вооружены они были хорошо. У партизан же ружья — и то не у всех, некоторые в отряд приходили с самодельными пиками да с вилами. Повстанцы надеялись примкнуть к отряду Мамонтова, который неподалёку громил врагов Советской власти.
Кормились партизаны, в основном, рыбой, так как отряд стоял в густых прибрежных зарослях. На ночь они ставили перемёты, благо рыба в реке водилась обильно. Помогали и жители близлежащих деревень: кто едой, кто одеждой –— дело-то шло к осени.


Часть девятая Разгул беляков

В доме у Петьки расположились пятеро белогвардейцев. Под дулом карабина они заставили мать готовить еду, угрожая утром расстрелять вместе с её «щенком». То же самое происходило во многих домах села, в проулках часто раздавались выстрелы и пьяные возгласы. Дико визжали свиньи, кричали курицы, по которым солдаты целились и стреляли, громко смеясь. Гуляли шумно и долго, и только за полночь затихли. Разошлись по своим постам.
Брезжил рассвет, в деревне стояла мёртвая тишина. В тёмных квадратах окон не виделся свет ламп, лишь изредка появлялись бледные испуганные лица, они всматривались в конец улицы, пытаясь увидеть своих.
Коровы звучным мычаньем стали давать знать о себе, зазывая хозяек на утреннюю дойку.
Подпоручик Земнов, не спал, часто выходил на крыльцо, прислушивался, курил. В деревне было тихо. А когда замаячил рассвет, он зашёл в дом и уверив себя в том, что теперь уже не нападут, снял обмундирование, лёг на кровать и заснул крепким сном.
Часть десятая Освобождение

В полночь группа партизан из десяти человек выдвинулась в село. Местность они знали, как свои пять пальцев, поэтому подобрались к дозорным незаметно, и обезвредили всех. Пять человек во главе с Иваном Петровичем, незаметно зашли в село.
Митьке было приказано вывести из села Ефросинью и мать Ванькину Антониду. Деду Семёну — осторожно, как он умел, отвязать лошадей и увести в назначенное место. А Иван Петрович и Лёнька с Гришкой пошли за ребятами.

Петьке вдруг послышался шорох за наружной стенкой сарая, он прислушался. В это же мгновение резко прекратился храп беляка за дверью и приглушённый голос:
— Петька, Ванька сюда! — заставил вздрогнуть Петьку.
Он потянулся к другу, пытаясь тащить его к двери, но тут же почувствовал, как кто-то сильный поднял его на руки, это был отец. Петька прижался к нему и зашептал:
— Я знал, что ты придёшь, я знал!
Отец прижал Петьку к себе и сказал негромко:
— Тихо, сынок.
Ванька идти не мог, Лёнька с Гришкой вынесли его на руках. Возле двери Петька заметил охранника, лежащего на земле, только он уже не храпел... Партизаны затащили его внутрь сарая и подпёрли дверь той же доской.
За деревней ребят ждали. Мама обняла Петьку и целовала, целовала его. По щекам её текли слёзы. Ване быстро соорудили носилки, срезав две молодые берёзки, оказалось, что у него перебиты обе ноги. Мама его, с опухшими от слёз глазами, шла рядом, держа Ваньку за руку и приговаривая:
— Живой, живой! Держись сыночек, держись родной мой…

Партизаны вели за поводья лошадей, с ними шёл дед Семён, который имел особый подход к лошадям, они его беспрекословно слушались. Петька не раз ходил с ним в ночное и знал, что дед Семён, как никто другой, мог объездить любого коня. В деревне деда уважали, Петька многому учился у него. В отряд дед пошёл сразу, поверил он новой власти. Вот и тут, незамеченным, увёл лошадей прямо из-под носа беляков, обезвредив охранника и, забрав с собой его винтовку. Митька тоже шёл вместе со всеми.

Село, в котором остались старики, женщины да ребятишки продолжало жить в страхе с единственной надеждой:
— Придут наши, освободят!

***
Группа людей с лошадьми, прихватив с собой пулемёты, спешила скрыться, пока враги спали. Чарыш надёжно спрятал их в своих прибрежных, зелёным поясом отгородивших реку от степных ветров, лесах, до того, как послышались первые хлопки выстрелов. Белогвардейцы проснулись.
Обнаружив пропажу лошадей и пленников, они, взъерошенные и опухшие от пьянки, выскакивали из домов с отборными матами, стреляя в разные стороны. Подпоручик выбежал на крыльцо. Отряд его уже метался по площади с криками:
— Партизаны коней увели!
— Пленных нет!
— Дозорных порешили!
— Догнать! — прокричал подпоручик, выскочивший их дома в одних кальсонах, грозно размахивая карабином, — всех перестреляю!
Но было поздно, из-за холма с криками «Ура» на село нёсся конный отряд казаков, шашек в тридцать. Это отряд Мамонтова пришёл на помощь. Беляки уйти не успели, подпоручика взяли в плен.
Над зданием, где ещё утром располагался штаб белогвардейцев, подняли красный флаг. Партизаны вернулись в село.
Через два дня, оставив в селе председателем Ванькиного отца, конный отряд Красной армии, пополнившийся местными партизанами, уже мчался от селенья к селенью освобождая земли от белогвардейцев.

А в небе зарождалась заря, она уверенно красила в алый цвет горизонт. Земля ждала солнце, которое вот-вот начнёт подниматься над холмом, и его лучи проникнут в каждое оконце, подарят свет и тепло

***
Яр над рекой Чарыш в селе Белоглазово – это живой памятник погибшим в боях за лучшую жизнь. С его большой высоты изуродованные тела красноармейцев и партизан принимала река. Она помнит всё…