Старик

Моя бабушка во время ВОВ была подростком. Жила её большая семья ( мать, отец, две сестры и четыре брата ) в селе Гродно в Беларуси. Во время войны тяжело приходилось каждому- не было дома, которого бы не коснулась ее тяжелая длань. Мужчины ушли на фронт, в селе остались в большинстве своем старики, женщины и дети. Вот и старались и помочь друг другу, и поддержать как могли тех, кому тяжелее всех. Ну и обязанности ушедших, работу, меж собой поделить.

Бабушка старалась наравне со взрослыми. И стариков навещала одиноких, и семьи большие, где отец на фронте- продукты отнести, приготовить, прибраться. То помогала отцу- он врачом был, на подхвате была. Знали её местные, доверяли, хвалили- как взрослая она. Ответственная, умная, хоть и молоденькая совсем.

И вот случилось так, что заболел серьезно почтальон. А он не только почту- пенсии разносил. В голодное время тяжёлое в этих крохах - спасение для стариков. И получилось так, что некому подменить его. Все или сами старые в этом селе - не обойти несколько сёл, или женщины с детьми. А, может, боялись просто- в то время ведь и плохие люди никуда не делись. Подкараулить да убить могли ради сумки с деньгами. Почтальон потому-то и ружье с собой носил, да засветло всегда разносил, боялся темноты. А тут послеобеденное время уже.

Бабушка, услышав о беде, вызвалась помочь. Сомнений у почтальона не было, что себе присвоит пенсии или ещё что - все знали, какая честная и хорошая семья. Боялся, что ребенку почти доверяет- случись что с ней, на его совести останется навек. Да больше желающих не было, а многим не то, что деньги нужны были- долги раздать, да снова занять. Так жили люди. Не отдаст- снова не дадут, голодать будет.

В-общем, решили, что пойдет по нескольким лишь селам ( вернее, почтальон решил, а бабушка в силу юношеского максимализма решила, что все обойдет. Доброе дело ведь, оно частично не делается), ружье возьмёт с собой. И идти будет только по большим дорогам, где проезжать может кто.

Несколько сёл бабушка обошла быстро- радовались жители, что принесли все же пенсии ( как слухи о болезни почтальона разносились с такой скоростью - одному Богу известного), вручить ей пытались нехитрый гостинец, да только бабушка, отшучиваясь или чуток приукрашивая ( что вот только что ела или гостинцев сумку надавали, чтобы не носить, оставила в другом селе, на обратном пути заберёт) , не брала- знала, как туго самим старикам.

Уже стемнело, а бабушке несколько сёл осталось. Никто бы не рискнул идти, а она, комсомолка ещё, ни в Бога, ни в черта не верила тогда. Только в лихих людей, да и то, надеялась, не встретятся такие. Ведь уже столько сёл обошла, а все спокойно было.

Дорога длинной была к одному селу, гораздо удобнее через лес пойти было, вдвое, а то и втрое короче. Да только не ходил так никто- боялись отшельника, что жил в лесу давно. Сколько - уж никто и не помнил. Кто говорил, что ему лет восемьдесят, кто- что целых сто. Самые старые жители деревни той вспоминали, что когда детьми были - уже был он почтенного возраста, жил один, в избе на краю леса. "Колдуном был", твердили одни - "и привороты черные на кладбище делал, и порчей не гнушался, и дитя если выкинуть хотела какая неразборчивая в любви селянка- всё к нему бежали ". "Нет, целителем"- нетерпеливо возражали другие-" Травы собирал, лечил людей, заговоры делал от испуга или икоты. А все злодейства его - выдумка. Нет им доказательств".

Но не верил никто особо старикам, да и слушал их мало кто.

Деда этого изредка видели по вечерам у края дороги- стоял, вдаль смотрел. Седой как лунь, одет в длинную рубаху до пояса, серые штаны как из мешковины. Борода длинная, белая. Опирается на посох и смотрит куда-то невидящим взглядом.

Боялись его люди- не любил он, когда вглубь леса, во владения его, чужой забредал. То морок наводил- чудилось людям всякое, о чем и говорить вслух страшно; то кругами водил осмелившихся войти в его вотчину глупцов, да так, что те и с жизнью прощались, думая, что и сгинут в лесу навеки; то обращался ( ну, говорили так, по крайней мере) в огромного бурого медведя, на задних лапах наступающего на незваного гостя. Погоняет его по лесу- да и испарится в сумерках на глазах обезумевшего от страха человека.

Так что мало кто ходил в тот лес, даже рядом боялись бродить. А бабушка решилась- если уж такая слава о нем идёт, да никто не рискует туда заходить, то безопаснее в этом лесу намного, чем на дороге. А тропки там были, раньше люди через пролесок из села в село ходили. А что до колдуна - так ведь выдумка. Просто угрюмый нелюдимый старик.

На том и порешила, войдя в лес. Уже смеркалось, спешила, почти бегом продвигаясь по лесу. Понимая, как сглупила, решила в том селе, куда шла, и заночевать- не ночью же обратно возвращаться. Вот только выйти бы к нему - казалось, что кружит по одному и тому же месту она. Вот и ель знакомая, лапы немного скошены у основания. Или пень, что выглядит жутким маленьким уродцем, вновь оказывается на пути. Вдобавок сильный страх охватил - будто нечто жуткое должно произойти, случиться.

Когда, после очередного круга бесплодных скитаний по лесу, вышла она на поляну, то обомлела- луна заливала все вокруг своим призрачным светом. Сколько же она здесь находится?

И вдруг прямо по центру поляны она увидела фигуру старика, будто грелся он под холодной луной, подняв голову кверху. От страха не жива не мертва, не могла она даже пошевелиться. А старик , опустив голову, окинул её долгим взглядом, от которого кровь стыла в жилах...и, молча равернувшись, пошел вглубь леса, на маленькую узкую тропку, что она и не приметила раньше. И, надо же, бабушка сама пошла за ним. Вернее, тело словно ведомое невидимой нитью кукловода послушно зашагало за жутким стариком, стараясь не отставать, почти шаг в шаг. А разум сопротивлялся, ужасаясь происходящему. Пыталась бабушка и тексты молитв вспомнить - да будто мешал кто, голова тяжелела, словно хмельной становилась при малейших попытках обратиться к Богу. Руки не слушались, когда пробовала поднять их- перекреститься, чтобы отогнать морок. Горько пожалела она, что смеялась, отвергала Бога. Идет вслед за стариком, а у самой слезы из глаз лишь безмолвно катятся, да носом шмыгает. На звук обернулся старик- а глаза как фонари горят, жёлтые -прежёлтые. Лицо его как у волка оскалилось, вытянулось. Но в глубине взгляда - удивление мелькнуло. Как будто озадачен он слегка. Молча буравил он ее тяжёлым взглядом, а она даже пошевелиться не могла, лишь внутри трепетала от ужаса. А затем с оттенком досады проговорил, почти не размыкая губ:

-Ладно, иди. Жалко тебя, молоденькая совсем ещё - взмахнул рукой перед ее лицом....и на той тропинке, что к началу дороги в лес ведет, оказадась она. Пришла в себя- сердце стучит как бешеное. Бросилась бежать вперед, к дороге. Ружье больно по спине стучит, сумка спереди болтается, подстегиваемая страхом, вылетела на большую дорогу, что вдоль леса шла- и едва под копыта лошади не попала. Пригляделась- телега.

Знакомый голос окрикнул по имени. Оказывается, председатель одного из сел беременную жену как раз к ее отцу вёз - воды отошли, скоро родит. Та, белее мела, лежала, укрытая шубами да платками пуховыми, в телеге. Запрыгнула бабушка к ним, последний взгляд на лес кинув. Удивилась - не полночь, как ей показалось, была - вечер неглубокий.

Дома отец отчитал её за такое своеволие - случилось бы что, так и не узнали бы родные, как сгинула, где. Это же надо - девчонка вызвалась на то, на что многие мужики не решались. Деньги разносить по селам, да в такое время... Но долго не стал ругать - велел воды греть, полотенца нести.

Никому не рассказала бабушка о том странном случае в лесу, лишь по прошествии многих лет- мне, внучке.

А что с дедом тем стало- никто не знает. Сгинул- словно и не бывало. И молва прошла о нём - будто и вовсе на свете не жил