Мой старый город. 3. Граждане советской коммуны

Н А   Ф О Т О Г Р А Ф И Я Х

       - Схема местоположения дома Стряпчевых на современной карте города Тюмени.
       - В нижнем ряду молодые жители дома в 1950-е годы
       - * Двор бывшего дома Стряпчевых (весна, 1958 г.)
       - ** Этот же участок после сноса всех домов и строений (1988 г.). Открылся прямой вид на монастырь с ул. Луначарского (см. карту).



               «Мы не можем вырвать ни одной страницы из нашей жизни,
                хотя легко можем бросить в огонь самую книгу».

                Жорж Санд



Д О М ,   В   К О Т О Р О М   М Ы   Ж И В Ё М

       Некогда просторный купеческий дом Стряпчевых, рассчитанный на одну семью, в 50-е годы ХХ века был донельзя перенаселен как теремок мышки-норушки. Это была заурядная советская коммуналка. В доме теперь проживали 13 семей, в которых насчитывалось примерно 40 человек.
       Жили в приспособленных кладовках, сенях без окон, в соседних и проходных комнатах, но никто не жаловался. Ещё остро ощущалась разруха тяжких послевоенных лет, когда было счастьем иметь хоть какую-то крышу над головой, кусочек собственной жилой площади, ключ от своей домашней двери и ни от кого не зависеть в этом растерзанном войной мире.
       Население дома было чрезвычайно пёстрым. К счастью среди жильцов не было приблатнённых «братишек» опасных для нашего незрелого мальчишеского подражания. Взрослых мужчин можно было пересчитать по пальцам одной руки: дядя Миша-золотарь да дядя Лёня Федюков. Николай Шакурский, Володя Гущин и Иван Кондратов были молодожёнами с малолетними детьми. 
        Всего пятеро мужчин на тридцать пять остальных жителей — это женщины, подростки, малолетние дети, бабушки-старушки. Тотальная безотцовщина после минувшей войны.

       Попытаюсь несколькими штрихами обрисовать некоторых колоритных представителей нашей совместной обители.


П Е Р В Ы Й   Э Т А Ж   Д О М А   К У П Ц А   С Т Р Я П Ч Е В А 

       На первом этаже в невероятной тесноте и крайнем неудобстве бытовых условий ютилось в семи квартирах около 23 человек.

       В Л А Д Я   К И С Е Л Ё В .    В крайней квартире вдоль брандмауэра жили брат с сестрой Владик и Люся Киселёвы с больной матерью. У неё было раковое заболевание. Вскоре она умерла и Владя остался за старшего.
       Владя терял голову от увлечения музыкой. Был у него электропроигрыватель на 78 оборотов, что по тем временам считалось роскошью. В лучшем случае у любителей пластинок были патефоны, и у меня, в том числе.
       Но не это примечательно. У Влади имелось собрание записей чехословацкой фирмы «Supraphon». Скорее всего, это были трофейные пластинки, привезённые с фронтов Великой Отечественной войны после победы.
       Эти записи с блестящими эстрадными оркестрами — «Чёрный дрозд и сапожник» с Кортесом Рудольфом, мелодии из фильма «Золотая симфония» - фокстрот «Премьера», мелодия «На льду» и бравый «О, Джеки Джо» поражали слух красотой исполнения, запоминающейся мелодией и качеством звучания. Ну и, конечно, звучали выдающиеся оркестровки Гленна Миллера из «Серенады солнечной долины» —  фокстрот «В настроении», лирическая «Знаю я», танго «Серенада лунного света», знаменитая «Читтануга Чу Чу». Ничего подобного по радиопрограммам не передавали.
       Зарубежные мелодии вызывали обоснованный интерес у нас, совсем ещё неискушённых любителей музыки, учитывая, что на прилавках магазинов того времени лежали скучные записи Бернеса, Руслановой, Тарапуньки и Штепселя, Бейбутова, Утёсова, Шульженко…
       Настоящим открытием для меня стали записи художественного свиста в исполнении советского виртуоза Ефима Нейда из архива Влади. Многие из нас пробовали насвистеть какую-нибудь знакомую мелодию. Попытался и я подражать Нейду. И очень даже неплохо получалось, в особенности под собственный аккомпанемент на гитаре.
       На музыкальные посиделки приходили ребята постарше нас, друзья Влади, увлечённые меломаны. Приносили что-то из своих фонотек. Они всерьёз и со знанием дела комментировали звучавшие диски. А незрелым любителям эстрады, вроде меня, оставалось только помалкивать и мотать на ус. Именно на посиделках у Влади я стал понимать, что такое настоящая эстрадная музыка. 
       Пластинок у Влади было, прямо скажем, не густо, но играли их часто и отдельные вещицы врезались в память навсегда. Одарённые исполнители! Великие мелодии! Благодарность  Владиславу за посвящение в хорошую музыку!
       С тех пор всю жизнь меня сопровождают радиолы, проигрыватели, магнитофоны, усилители, акустические системы, компьютеры и вечная музыка.

       Д Я Д Я    М И Ш А - З О Л О Т А Р Ь .    Рядом с Киселёвыми жил дядя Миша с женой тётей Паной. Было ему где-то около пятидесяти. Дядя Миша работал ассенизатором. Но все звали его золотарём. Работёнка у него была, не дай бог, врагу. В его распоряжении имелся караван из двух-трёх огромных деревянных бочек, уложенных горизонтально на телегах-тарантасах, в которые были запряжены унылые клячи.
       У нас была возможность наблюдать за его работой, когда он черпал смердящее дерьмо из нашей уборной и сливной ямы ведром, привязанным к длинному шесту. Заполнив таким способом все бочки, он с трубкой в зубах восседал на передней. Остальные клячи покорно шли на узде за головной повозкой. Чтобы из бочек не так  сильно плескало на неровностях, дядя Миша накрывал люки мешками. Но всё равно плескало. Куда и как он сливал эти бочки неизвестно.
       Надо добавить, что у дяди Миши не было глаза. Со своей неизменной трубкой во рту, обветренным морщинистым лицом и чёрной повязкой наискосок он напоминал старого пирата. Но душераздирающий запах, исходящий от его колоритного каравана, сводил на нет всю романтику.
       Дядя Миша славился хлебосольством. У него постоянно собиралась какая-то родня. Пили только бражку. Для крепости в неё добавляли табак и всякое разное снадобье (поговаривали, что даже куриный помёт!). Как-то во время его очередной гулянки мы собрались у Влади послушать пластинки. И дядя Миша не обнёс соседа бражкой. Каким-то образом мне, семикласснику-школяру, тоже перепал стаканчик. Первый в моей жизни. Меня заверили: «Сладенько, вкусненько». Но в голове так взыграло, что нескоро я отважился возвратиться домой.
       Володя, сын дяди Миши, шоферил и иногда заезжал на своём грузовике к отцу с ночевкой, хотя жил и работал в деревне Тюнёво, что по Велижанскому тракту. Володя охотно делился с нами, ребятнёй, солёными шоферскими байками. Машину он ставил в нашем дворе и  разрешал по ней полазить и даже «порулить» в кабине.
       Это была примечательная машина — газген. Рядом с кабиной у передних бортов кузова располагались большие цилиндрические печи-реакторы, которые преобразовывали тлеющие в них берёзовые чурки в горючий газ. Вот на этом газе и ездила машина. С бензином тогда были проблемы. Но и отправиться в путь на дровах было непросто. Надо было сначала растопить и раскочегарить реакторы. Заправки древесными чурками хватало на 80 км пробега. В общем, сплошная морока.
 
       К О Р Т У С О В Ы .     Из общей кухни вела дверь в почти тёмную каморку, окно которой выходило в помещение под лестницей веранды. В каморке ютились тётя Нюра Кортусова с сыном Витькой. Тётя Нюра была малограмотной затюканной женщиной и работала школе-интернате техничкой. Она была болезненной и часто обращалась за помощью к нашей соседке-медичке Фаине Павловне за лекарствами. Однажды у Фаины Павловны не оказалось таблетки  от головной боли и она дала Нюре что-то безвредное от желудка. А потом надсмехалась – Нюра благодарила, что голова быстро прошла…
       Меня восхищали медицинские знания соседки Фаины Павловны и её умение назначать необходимые лекарства. Она помогала соседям, чем могла. Я не собирался становиться врачом, но всерьёз постиг, как непроста сфера медицины. И в дальнейшем это помогало мне ориентироваться в лекарственных средствах, хотя бы на уровне досужего советчика.   

       Ч У Б Ы .    Через стенку от Кортусовых жила семья Чубов – тётя Фрося с детьми Лидой и моим другом Вовкой. Вход в квартиру Чубов был через другой подъезд. Когда Лида вышла замуж за Володю Гущина, молодой вскрыл дверь в комнату Кортусовых и получилась спальня для молодой семьи. К тому моменту Витёк Кортусов с мамой уже переехали в другую квартиру на Пролетарской улице. Вскоре Лида родила дочь.
       У тёти Фроси был ещё старший сын – Вася, который жил за домом отдыха имени Оловянникова, в деревне Труфанова. Вася был женат,  имел детей, но судьба обошлась с ним жестоко. По молодости и неопытности он пытался разобрать какое-то взрывное устройство и оно рвануло. Взрывом ему оторвало кисти обеих рук, выбило глаза, лицо и грудь изуродовало оспинами и синими вкраплениями пороха. Вася очень любил, когда ему читали книги. Этим старались угодить ему и тётя Фрося, и Лида, и Вовка, когда его привозили из деревни в гости. Я жалел Васю и тоже не раз брался что-нибудь почитать вслух.
       Лида умела немного играть на семиструнной гитаре и научила нескольким аккордам и песням своего брата Вовку и меня. Постепенно я освоил расположение ладов, научился настраивать гитару и мог бегло подобрать мотив любой песни, перемежая его с готовыми аккордами. С гитарой я впоследствии не раз бывал душой поющей компании. И не беда, что порой не хватало техники и богатства звучания гитары. Главное в весёлой компашке – это ритм. 

       В О Л О Д Я   Г У Щ И Н .    Володя был мастеровым хозяином — золотые руки. В дровянике он соорудил столярный верстак, где изготавливал несложную мебель для своей молодой семьи. Не отказывал он и мне в инструменте. Делился опытом, подсказывал и показывал.
       Под его влиянием я пристрастился к столярному ремеслу. Сначала он мне отдал старую ржавую стамеску и велел её как следует почистить. Потом показал, как сделать для неё ручку с обоймами, как правильно заточить лезвие. После этого Володя предложил сделать собственный рубанок (стамеска у тебя теперь есть!) и подарил для него железку (нож). Пришлось крепко повозиться. По его совету нашёл сухое берёзовое полено с правильными слоями древесины, изготовил из него заготовку рубанка. Продолбить стамеской сквозной наклонный паз для лезвия и клина было делом далеко не простым. Рубанок получился кривоватый и грубоватый. Но он строгал!!!
       Позже и в моём дровянике тоже появился небольшой верстак, постепенно приобретался различный инструмент. Возникла маленькая мастерская. Появилась уверенность в работе с деревом.   

       Ф Е Д Ю К О В Ы .    У Федюковых были сын Александр и дочь Люда. В их комнате два цокольных окна выходили на улицу Луначарского. Но самое интересное – квартира Чубов была для них проходной комнатой! Хотя Федюков и Вовкина мама были братом и сестрой, нормальной такую квартиру не назовёшь.
       Почти одновременно с Вовкиной сестрой Люда принесла чернявенькую дочку от курсанта военно-инженерного училища, слинявшего с дипломом об окончании в неизвестном направлении нашей бескрайней страны.
       У дяди Лёни в хозяйстве тоже был разные инструменты. Он не отказывал нам в помощи, учил мастерить несложные деревянные самоделки своими руками.

       И В А Н   К О Н Д Р А Т О В .     Справа от Чубов и Федюковых через крохотные сени был вход в комнатку с небольшой кухней молодого супруга Ивана и его жены Нади. Вскоре у молодой пары родилась дочурка, которую за маленькие пальчики, сжатые в кулачок и похожие на лапки, я прозвал «енотиком» к вящему удовольствию Ивана и Нади.
       От Ивана у меня осталась присказка «сгорит в общей печке», если речь идёт о чём-то нестандартном, но всё же условно пригодном для применения.
       Все жильцы покупали на ДОКе сосновую срезку, чтобы протопить слегка печь и что-то приготовить в умеренно прохладную погоду, не расходуя запаса дров. Рубили срезку поперёк остро заточенным топором на массивной колоде. При этом выставляли мерку, чтобы поленца были одинаковы по длине и не упирались потом в дверку топки.
       Иван рубил срезку, как попало, на глаз, не обращая особого внимания на длину поленьев. А когда я спросил его об этом, он уверил меня: «Сгорит в общей печке!». Я не понял. Тогда он повёл меня на кухню показывать «общую печку», пристроенную сбоку к русской печи. Длина топки была не меньше метра. Дрова любой длины в такую печку вместятся без проблем. Вот что значит «общая печка»! И этот термин ко мне приклеился на всю жизнь!
       Иван работал токарем на аккумуляторном заводе и как-то помог отремонтировать велосипед, у которого чрезмерно износилась беговая дорожка шарикоподшипника на вале каретки педалей. Ремонт вала был невозможен. Запчастей в магазинах и мастерских не было. А какое же лето без велосипеда?
       Новый вал Иван не только выточил по образцу, но и отфрезеровал лыски под клинья, закалил и отшлифовал. От маминых денег решительно отказался. Скажу честно, я был настолько восхищён неограниченными, как мне казалось, возможностями завода и искусством мастера, что не без этого посвятил себя в дальнейшем металлообработке и машиностроению. На всю жизнь спасибо Ивану за пример мастерства!
   
       Р А М Е Н С К И Е .    В крайней квартире справа, в цокольном помещении жила многодетная тётя Шура Раменская с дочерьми Гутей, Зоей, Люсей и Верой. Постепенно все дочери повыходили замуж и разъехались кто куда. Осталась она вдвоём с красавицей Веркой.


В Т О Р О Й   Э Т А Ж   Д О М А   К У П Ц А    С Т Р Я П Ч Е В А

       При равных площадях первый этаж был населён плотнее второго. На втором этаже одновременно проживало всего шесть семей общей численностью в разные периоды до 18 человек.
 
       Ш А К У Р С К И Е.    В соседях у нас жили Николай Сергеевич с женой-красоткой Фаиной Павловной и дочкой Танечкой. Николай был очень мрачным, нелюдимым типом. Настоящий бирюк. Я не припомню, чтобы с кем-то из соседей он беседовал,  когда-нибудь улыбался или, тем более, смеялся. Он даже и не здоровался с соседями. Поговаривали, что вроде бы он какой-то «репатриированный» [1], что усиливало его дурную репутацию. Где он работает, никто не знал.
       В отличие от мужа Фаина Павловна, роскошная блондинка, фельдшер по профессии, была очень общительной и контактной. Она красиво одевалась, следила за своей внешностью. Любила подпевать под собственную радиолу опереточным певицам с пластинок.
       Любви у них с Николаем Сергеевичем не было. 
       Наши соседствующие комнаты разъединяла заколоченная ныне дверь. А с помощью фанерных перегородок в кухне получились две изолированные квартиры. Звуки и запахи через условные стенки проникали совершенно беспрепятственно.
       Двери из наших квартир выходили в просторный коридор-прихожую, а затем через крытую веранду и вниз во двор.
       Но однажды Николай Сергеевич вдруг самоуправно разобрал фанерную перегородку между своей и нашей кухней, якобы из экономии, под тем предлогом, что за площадь общей кухни не нужно платить. В результате этого наши раздельные квартиры стали коммуналкой. С мамой случилась истерика. Вызов скорой помощи, уколы, дух валерьянки. Но сделать она ничего не смогла, а я был слишком молод, чтобы противостоять произволу нелюдимого соседа. 

       Д Ж О Н С О Н   И   А П Р А Н И Ч И.    Зато этим обстоятельством незамедлительно воспользовалась ЖЭК, которая не нашла правонарушения на наши жалобы. Более того, под предлогом острого жилищного дефицита плотники ЖЭКа немедля выгородили коридор досками и фанерой, оставив узкий проход на веранду через нашу бывшую кухню. Дверь в коридор с кухни Шакурских заколотили гвоздями. Поставили «буржуйку». Получилась новая квартира  площадью 10-12 кв.метров.
       В этот тёмный закуток, имевший окно только в веранду, поселили двух инвалидов – деда без руки и бабку с больными ногами, передвигавшуюся при помощи костылей. Бабка растирала хворые ноги пахучей эвкалиптовой мазью и её едкий запах через щелястые переборки беспрепятственно витал по всей квартире.
       Старик носил короткие жёсткие усы, за что мы его прозвали Джонсоном по похожести на шпиона из фильма «Застава в горах».
       Пожили они с нами недолго. Сначала умер Джонсон, а вскоре за ним ушла и бабушка.
 
       В коридоре поселилась Мария Апранич с дочками Людой и Таней. Сёстры от разных отцов были абсолютно непохожими. Тане было года три и эта черноволосая кудрявенькая девчушка  стала всеобщей любимицей всего нашего двора. Танюшка знала только одно стихотворение, но читала его с такой эмоцией, что её часто просили повторить. И она умильно декламировала, не выговаривая некоторые буквы:
      
       Ой, вода! Ой, вода!
       Нету снега, нету льда.
       Плилетели чулавли
       И солёвушки мали.   
      
       Мария – человек непростой судьбы. У неё была правильная речь, она оказалась прекрасной рассказчицей и неожиданно так увлекла мою мать историями о своём непростом житье-бытье, что они подолгу просиживали вечерами за её драматичными повествованиями.
       Сразу же после переезда к Марии приклеился сожитель. Как они ухитрялись жить вчетвером в коридорном закутке непонятно. Полюбовник работал на строительстве дороги по Казанской улице, недалеко от нашего дома (см.на схеме). Улицу тогда стали мостить гранитом, а он, поигрывая мощными бицепсами на загорелом теле, с помощью обыкновенной кувалды разбивал крупные глыбы на отдельные камни. За это мы прозвали его Камнедробителем. Он нелепо погиб на той стройке, попав под гусеницы бульдозера, пятившегося задним ходом.
 
       Б А Б А   Л У Ш А .    В темном закутке кухни Шакурских за холщёвой занавеской ютилась на топчане древняя, беззубая, безродная бабушка Лукерья Евстафьевна Деркач. Откуда она появилась в доме никто не знал.
       Баба Луша была стара, страшна cморщенным лицом и седыми космами, глуховата, имела нос крючком и всего  два клыка в нижней челюсти, за которые и получила от пацанов прозвище – Волчица. Она вполне могла бы стать эталоном для гримёров артиста Григория Милляра, прославившегося ролью «всесоюзной» бабы Яги во многих фильмах. Честно говоря, некоторые пацаны любили поддразнить  старушку. Она злилась, свирепо шипела и скалила свои клыки, что и забавляло их больше всего. 
       Баба Луша нянчила двухлетнюю Танечку Шакурскую. За так, за угол на кухне, за кусок хлеба с барского стола.
       Когда Шакурский сломал перегородку между нашими кухнями, баба Луша неприкрыто стала торжествовать победу своего господина, постепенно завоёвывая место на нашей кухне. На наших полках появились её плошки и миски, а готовить себе она стала на шестке нашей русской печи, на таганкЕ, раскладывая под ним костерок из щепок и веточек. Этот процесс шёл возле дверей нашей комнаты, холодная печь не давала тяги и дым наполнял помещения. Тогда и понадобилась помощь печника.
       Чтобы обеспечить себя топливом впрок, баба Луша тащила с улицы щепки, сучья, обломки досок, фанерки, картонные ящики и складывала их в кучу между стайками для поросят и кур на заднем дворе (см.фото*). Эту кучу она называла  –  дрОва,  с ударением на «о». Постепенно склад «дров» рос, поднялся выше крыш свинарных построек, чем и привлёк законное внимание пожарников. Но они так и не смогли ничего добиться от хозяйки склада бабы Луши, которая прикинулась абсолютно глухой!
       Как-то Лукерья Евстафьевна оказалась свидетельницей спортивного праздника на площади у областного музея. Её восхищению не было предела и она долго комментировала свои впечатления от этого торжества: «Шо деется! Шо деется! Музыка грае, фхлаги трепещють! Баби голи бегають, прыгають!»

       О Р Л О В А ,   Ш А Х О В Ы,    Т И М О Ф Е Е В Ы .    Через стену от Шакурских жила старуха Орлова (Орлиха) и семья учительницы математики Зинаиды Николаевны Шаховой с мамой Сысолятиной (Сысолятиха) и дочкой Тамарой. Вход в их квартиру был через отдельный тамбур.
       В отличие от остальных жильцов учительница по закону и праву имела единственную в доме двухкомнатную квартиру с изолированными комнатами. Её небольшая семья отличалась стремлением к лидерству. Старуха Сысолятиха обычно возглавляла все женские посиделки на лавочке во дворе. Зинаида Николаевна, при любой возможности не переставала постоянно нас одёргивать и профессионально воспитывать. А Томка знала много всяких дворовых игр и обычно брала инициативу их проведения в свои руки. И это у неё хорошо получалось.
       После смерти одинокой старушки Орловой в её комнату втиснулось сразу пять жильцов – Агнесса Ивановна Тимофеева с мужем Сашей и детьми Сашей, Людой и Машей. Пятилетняя Машка однажды выпала из окна второго этажа во двор, к счастью, благополучно. Там и высота-то всего чуть больше двух метров и мягкая земля. Но все удивлялись лишь лёгкому испугу ребёнка.


М О Ж Е Т   Б Ы Т Ь

       Вот такой «советский союз» поселился в бывшем доме тюменского купца Дмитрия Дмитриевича Стряпчева. При создании воспоминаний мне случайно удалось выяснить у единственного известного мне жителя этого дома, здравствующего и поныне, что некоторые коренные жители знали его дореволюционную историю. Кто и когда впервые поселился в этом доме установить теперь, увы, неосуществимо. Возможно, самые старые во дворе бабушки Сысолятина, Орлова и баба Луша жили здесь до октябрьского переворота в качестве прислуги или в иной роли, общались с хозяином усадьбы Дмитрием Стряпчевым и не раз встречались с его гостем Григорием Распутиным. Но придерживали язык за зубами. Мало ли что…


П Р О Щ А Н И Е   С   О Б И Т Е Л Ь Ю   Ю Н О С Т И

       Сами того особо не помышляя, старшие дали мне и моим сверстникам возможность погрузиться в чарующий мир зарубежной музыки, показали пример уважительного отношения к книге, заложили азы понятий о медицине, научили игре на гитаре, преподали навыки работы с деревом и различным инструментом, пробудили интерес к металлообработке, к машинам и механизмам. 
       Много чего ещё я освоил в этой дворовой школе жизни. Добрые люди научили меня добрым делам. И я им всю жизнь был глубоко признателен за эти уроки.

       Осенью 1957 года власти приняли решение расселить наш дом-муравейник. В районе вторых путей к тому времени был возведён образцово-показательный четырёхквартальный поселок из щитовых «финских» домиков под шифером, на четыре двухкомнатные квартиры каждый. По сути одна из комнат была кухней.
       Стены и потолки были идеально обшиты гипсокартоном. Два больших окна. В центре печь с плитой. Кроме того, из входного коридорчика была дверь в холодную кладовую, где располагался лаз в приличное подполье.
       Всего в поселке на бывшем картофельном поле было смонтировано сорок восемь домов (192 квартиры), аккуратно расставленных по периметру прямоугольника 4 х 4 дома.
       Внутри кварталов поставили длинные дровяники с отделениями на каждую квартиру и четырьмя сортирами напротив торцов. К центру каждого квартала подвели водопровод с раздаточной колонкой. 
       Продольные улицы посёлка назвали именем Белинского и малопонятной Таврической, а поперечные переулки в честь Героев Советского Союза Ульяны Громовой, Олега Кошевого, Сергея Тюленина. На том познания о «Молодой Гвардии» у градостроителей иссякли. Завершили парад Героев почему-то переулки Добролюбова и Клары Цеткин. Имена ещё двух молодогвардейцев Героев Советского Союза Любы Шевцовой и Ивана Земнухова проектировщикам вспомнить не удалось. Наверное, плохо учились в школе.
       С двух сторон посёлок был ограничен длиннющими заборами. Справа по Белинского располагались стратегические продовольственные базы, куда веером подходили второстепенные пути от железнодорожной станции, собственно и давшие название посёлку – Вторые пути. Слева по Таврической за забором с колючей проволокой тянулись необъятные продуктовые базы треста ресторанов и кафе.

       По Белинского проложили асфальт и пустили автобус № 17 «Вокзал – пос.Вторые  пути» через центр города и Затюменку. Через посёлок и Товарное шоссе пытались даже запустить автобус по малому кольцу «Б», по аналогии с кольцом «А». Но что-то пошло не так и его вскоре отменили.

       Новенькие домики внешне выглядели добротными и уютными, правда зимой теплоизоляция не оправдывала их названия «финский дом». А в общем - не жильё, а картинка! Заезжай и живи! И многие, никогда не знававшие благоустроенных квартир, согласились на переезд. Но не все! Самые практичные и терпеливые расширили свои квартиры за счёт съехавших соседей и остались на Луначарского до лучших предложений на благоустроенное жильё. 

      
       P.S. Шло время. Постепенно прежние связи бывших соседей купеческого дома Стряпчевых ослабевали и, в конце-концов, прервались. Старые знакомцы разъезжались, стирались из памяти, уходили в мир иной.
       Исподволь редели и шеренги домиков на улицах и переулках посёлка Вторые пути, а на их месте возникали крупнопанельные пятиэтажки. Последний щитовой дом на улице Белинского 9, разобрали 20 марта 1985 года. Если вести отсчёт по нему, то посёлок Вторые пути из продуваемых всеми ветрами дощато-стружечных домиков продержался двадцать семь с половиной лет.

       P.P.S. Тем временем в районе старого дома Стряпчевых последовательно шли опустошительные изменения. К концу 80-х абсолютно все постройки квартала между улицами Луначарского и Ямской от строительного института до школы № 10 были снесены (см. карту и фото**). После чего в 1988 году на этом громадном пустыре приступили к возведению дополнительного четырёхэтажного учебного корпуса строительного института длиной почти в квартал и крупного спортивного комплекса «Зодчий» с плавательным бассейном.

       Имевший определённую историческую ценность дом Стряпчева, в котором останавливались знатные гости Царской фамилии, их «милый друг» Григорий Ефимович Распутин и его родня, с карты города бесславно исчез.



       Александр Соханский,
             1988 – 2023 г.г.


       [1] Репатриация — (от лат. repatriate)  возвращение на родину. Термин обычно употребляется в отношении военнопленных, перемещённых лиц, беженцев, эмигрантов с восстановлением в правах гражданства.