Иван Кочетов, 96 лет, родовой верхнедонской казак

Литературная  обработка, композиция, дизайн – Л.Л.Козлова-Руденко
                ИВАН КОЧЕТОВ.
                А всё-таки хорошая   штука – жизнь!
          




 

 
  След человеческой  жизни, как и  след дорог по степи, зарастает травой-муравой,  лишь пройдёт его срок  на Земле…

(ОБЛОЖКА ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ  фото на весь лист)



 
                Каждый прожитый нами миг  -
                Как подарок, дарованный Богом!
                Мы гостями пришли в этот мир. 
                Жаль, что времени очень немного…
               
Ирина Расшивалова

               
                Глава 1.
   Воспоминания потомственного донского казака,
    так и не получившего статус  «Дитя войны»
                Мы пережили войну, а «льготы»  -  это так,  мелочи жизни.
                И.Кочетов
     Я, как шолоховский дед Щукарь,  зараз расскажу вам  всё до нитки. Зачем?  А чтоб знали люди  свою историю.  Таких, как я, миллионы в нашей России. Только не все решатся рассказать о своей судьбе. Я вот решился.  Пришла пора. Мне 86. Промчалась жизнь, как лихая конница! Как и  жизнь моих ровесников, горькая и счастливая.   Надеюсь, что мой рассказ о  своей   жизни поможет кому-то осознать, что всё, данное нам судьбой, даётся не зря, и  все тяготы жизни отпущены нам в качестве некой  лакмусовой бумажки, позволяющей проявить истинную сущность происходящего, высветить скрытые мотивы наших действий.   А вдруг беды и несчастья проверяют нас:  в конце своего пути почувствовал   ли  ты, человек, красоту и благодать дарованной тебе  жизни? Сказал ли  спасибо этому миру?  Или так и утонул в болоте трудностей...    
   Древние греки  так рассуждали о смысле человеческой жизни: «Большинство смертных жалуется на коварство природы: дескать, рождаемся мы так ненадолго,  и отведенное нам время пролетает слишком быстро.
   Но нет, не мало времени мы имеем, а много теряем! Жизнь дана нам достаточно долгая, и ее с избытком хватит на свершение величайших дел. Но если она не направляется доброю целью, если наша расточительность и небрежность позволяют ей утекать у нас меж пальцев, то, когда пробьет наш последний час, мы с удивлением обнаруживаем, что жизнь, течения которой мы не заметили, истекла… 
   И это действительно так: мы не получили короткую жизнь, а сделали ее короткой. Мы не обделены ею, а бессовестно ее проматываем. Как богатое царское достояние, перейдя в руки дурного хозяина, в мгновение ока разлетается по ветру, а имущество, пусть и скромное, переданное доброму хранителю, умножается, так и время нашей жизни удлиняется для того, кто умно им распорядится».
     Поэтому я и решил: а пусть люди прочитают, как жил один из них в этом прекрасном и яростном мире,   доброй ли целью  направлял я свою жизнь?
   Перво-наперво: родился я в 1936 году, в хуторе Белавине Горбатовского с/совета, Боковского района Азово-Черноморского края (с 1937 года Ростовской области), где прожил 84 года. В 2020 году хутору исполнилось 210 лет. Расположен он на правом берегу степной речки «Кривая». Речка  соответствует своему названию, уж очень извилистая. Начало берёт в х. Ягодном (имение Листницкого) и впадает в реку Чир в хуторе Дуленкове,  до настоящего времени является границей между Ростовской и Волгоградской областями. По правому берегу речки расположены хутора Дубовой, Горбатов, Ушаков, Белавин, Дуленки. По левому берегу: Бахмуткин, Рубашкин, Горбатов, Ушаков, Белавин, Астахов. Хутора были казачьими.  Правобережные  относились к Еланской станице, левобережные к Усть-Хоперской станице. И даже в мои детские годы существовала такие клички: левобережцы - «Восхопря зелёная сопля», правобережцы  - «Елань голопузая».
   Каждому хозяину выделялся участок земли – усадьба. Усадьбы межевались высокими канавами и высокими валами земли. Это была и граница, и защита от весеннего паводка. Весной вода выходила из берегов и заливала большую часть хутора. На усадьбе, на возвышенно  месте, строили дом. Дома ставили  на высокие фундаменты от 50 см до 1 метра высотой: если вода зальёт усадьбу, то чтобы не вошла в дом. Фундамент засыпался землёй, и на нём строили дом. Дома строили на 3-4 просторных комнаты, потому что жили большими семьями. Вход в дом был с северной стороны, а с восточной, южной и западной стороны, были окна. Дома крылись соломой, стены обмазывались глиной и белились, полы были, в основном, земляные, мазались глиной и присыпались песком. Недалеко от дома строились хозяйственные постройки, двор был огорожен плетнями, и в каждом дворе был вырыт колодец. Дома были тёплые, уютные, просторные с красивыми ставнями и в летнее время утопали в зелени садов.
   Такие небольшие, но красивые хутора стояли по обоим берегам речки Кривой. В хуторах не было ни помещиков, ни купцов – жили казаки-крестьяне. В семье дедушки по отцовской линии было 10 детей, у дедушки по материнской линии было 8 детей. Родители мои с детства были приучены к сельской работе и в конце 30-х - начале 40-х годов успешно трудились в колхозе.
   Хутор наш был в колхозе им. «Крывошлыкова» 1-ой бригадой. В хуторе насчитывалось 55 дворов, в нём проживало 267 человек. Из них: дедушек 8, бабушек 19, мужчин 47, женщин 62, ребят разных возрастов 74 и девчат 57 человек. Это все, кого я помню. Жили небогато, но весело и дружно. В каждом колхозе был клуб, детские площадки (ясли), начальные школы, небольшие медпункты, выращивали хлеб, овощи. Имели фермы крупного рогатого скота, овцы, свиньи, птица, лошади, были пасеки-пчёлы, плотницкие бригады и конечно кузница. Умельцы-кузнецы ремонтировали сельхозинвентарь, подковывали лошадей и даже рабочих быков, сваривали железо.
   Все сельхоз работы и транспортные работы выполняли быки и лошади. Позже в районе была организованна машинно-тракторная станция (МТС), в колхозах появились тракторные отряды. Трактора были колёсные СТЗ, ХТЗ, Универсал, появились комбайны «Сталинец-1» и «Коммунар», а перед войной в колхозе приобрели автомашину Газ-ММ-полуторка. Труд хлеборобов стал намного легче.
    Мой отец, Андрей Никанорович,1903 года рождения, работал в колхозе старшим конюхом на конеферме. Лошадей в колхозе было много. Табун состоял их конематок, жеребят и молодняка 2-3 лет. Рабочие лошади  закреплялись за ездовыми.  Выпасов было много, а пахотной земли меньше, потому что почти  не было ещё механизации   и  все работы выполнялись  на быках и лошадях. Лошадей пасти помогали два молодых парня. Обязательно был  обеденный перерыв, в который  ездовые подменяли друг друга. Обедать  отец приезжал домой, а я в это время  уже поджидал его:  садился за стол и ждал, когда он войдёт.  Открывалась дверь,  появлялся отец.  У порога  он становился по стойке «смирно» и отдавал мне честь. Я быстро вставал из-за стола, вытягивался, поднимал ладонь к виску и тоже отдавал отцу честь.
 После приветствия отец выкладывал на стол подарки мне: весной – листья кислятки  или щавеля, летом – землянику, под осень – боярышник.
  После обеда мы устраивали   «урок танцев». Отец садился на стул,  клал  ногу  на ногу и качал через колено пружину, имитируя игру на гармошке, а я плясал. Потом  мы менялись  местами -  я играл, отец плясал.  Видимо,  эти уроки не прошли даром: в возрасте 20 лет я лихо отплясывал «Цыганочку»   или « Яблочко».
  Перед войной отец работал  с конями ездовым. После организации МТС с каждого колхоза выделялась пара лошадей  для перевозки горючего с Базковской  нефтебазы.  В  то время бензовозов не было.
   И вот 1941 год! Июнь! Фашистская Германия, нарушив все мирные договорённости, вероломно напала на нашу страну. Прерван спокойный мирный труд. Началась мобилизация взрослого населения на фронт. То в одном, то в другом конце хутора  слышался плач  женщин и детей. С нашего хутора было призвано 45 человек, в их числе было 9 молодых ребят. Хутор затаился в тревожном ожидании. Радио не было. Все сообщения получали из солдатских треугольников. Каждое письмо читали чуть ли не всем хутором. А вести приходили всё тревожнее, фронт приближался к нам. Через хутор пошли беженцы с Украины, Белоруссии, Литвы, Латвии, Эстонии. Гнали стада крупного рогатого скота, отары овец. Часто останавливались на ночёвку. Помню двух парней  - Майбу и Фиму (национальности не знаю) и двух девушек – украинок. Они  ночевали у нас на полу. Помню, как утром девушки проснулись, причёсывая волосы, одна рассказывала другой: «Во сне бачила Василя, як будто вин на балалайке грал». Встретилась ли девушка со своим Василём, сыграл ли  он ей  на своей балалайке – одному богу известно…
    И вот началась мобилизация мужчин на фронт. Работы в колхозах не прекращались.  Отец  стал  ездить  за горючим в ночь. После обеда   выезжал  из дома, ночь ночевал в Базках, рано утром загружался горючим, чтобы пораньше вернуться  домой.  И вот через несколько дней   после начала войны отец  с обеда уехал за горючим, а часа через три принесли повестку: «Явиться в райвоенкомат завтра к   8 часам для отправки на фронт. Отцов племянник  Андреян подседлал жеребца  и помчался за ним вдогон. Догнал в хуторе  на полпути  и отдал повестку. Отец принял  её, даже  бровью не дрогнув. Все мужики давно знали, что воевать придётся всем и долго. Все ждали повесток  - с болью в душе, с горестью, но не со страхом. Они собирались  на фронт, как на очень тяжёлую, но необходимую  работу. А если и боялись они, то лишь за жён да малых  своих детей и стариков. Как они выживут без помощи сильных мужчин в страшные годы…  Что будет с ними, если немец займёт хутор…
   Вернулся отец домой. Вечером вся родня собралась у нас дома. Посидели, попрощались, и мама пошла с отцом в Боковскую. Что испытывали они, рука об руку идя по летней степи, пусть каждый  решит, представив себя на их месте.  Пройдут ли они ещё хоть вместе раз  по родной земле… Сердце молило: да! А душа тосковала в предчувствии вечной разлуки
      А я в это время крепко спал. Уходя, отец долго смотрел на меня.  Прикоснулся рукой, крепко поцеловал и пошёл к выходу. Таким тёплым, маленьким, родным комочком, его частичкой, остался я, наверно, в его памяти…
      Ночью новобранцы и их жёны добрались  до военкомата. К 19 часам они попрощались  с мужьями. Конечно, ни одна из них и мысли не допускала, что прощается с любимым навсегда. Возвращаясь  домой,  у хутора  мама   встретила  группу новобранцев.  Среди них были два её родных брата – Тихона и Алексея.  С братьями она тоже увиделась в  последний раз…   Оба они, так же, как и отец, погибли на фронте.
    С приближением фронта была прервана всякая связь. Не стали  поступать скупые солдатские треугольнички. Но  сразу после освобождения нашей местности связь  стала налаживаться. Мы получили письма отца. Он писал:  «Перед началом битвы под Сталинградом  наш полк находился в г. Камышине  на краткосрочном отдыхе и пополнении личного состава ( когда мама прочитала эти слова – пополнение личного состава – она  вдруг зарыдала  и, будто захлебнувшись  их страшным значением, надолго замолчала). Разгромив фашистов под Сталинградом,   гоним их на запад, в их берлогу. Береги детей, моя дорогая жена, береги детей, прошу тебя». 
    Эти слова про детей писали в письмах с фронта  буквально все и каждый. Женщины часто читали друг другу треугольники  мужей  и вместе плакали  над ними.
  И вот летом 1944 года мы получили письмо  с неизвестным нам почерком. Всегда все боялись таких писем, долго не решаясь открывать его.  Это писал товарищ отца. Он сообщал, что при освобождении Черниговской области, в посёлке Козелец, погиб отец. Он служил в артиллерии, в звании  ефрейтора командовал орудием. Прочитав письмо, мама обняла всех нас, троих, и долго, отчаянно  плакала, сбивчиво приговаривая: «Сталинградский ад прошёл.. пол-России  прошёл… И вот.. Украина… Спасал Украину ваш отец… жизнью своей спас  украинцев…» Мы в голос вторили ей, всё безудержней и отчаянней. Ох, горьки  и жгучи были наши сиротские слёзы…  До сих пор, через почти 80 лет,  я чувствую в душе боль от них…
   Но, свято выполняя  просьбу отца беречь детей, мама    вынуждена была успокоиться. Она заставила себя жить.  В голодный 1947  год она последние крохи делила между нами, а у самой с голоду опухали руки, ноги, даже лицо…
   В июле 1942 года женщины-колхозницы готовили амбары и зернохранилище к новому урожаю. Мазали, белили помещения. Помогал им мужчина Шуваев Тимофей, по состоянию здоровья он не был взят на войну; мы, детвора, играли здесь же. В полдень с горы влетел отряд мотоциклистов. Солдаты с закатанными рукавами, с автоматами на груди взяли нас всех в кольцо. Тимофея поволокли к стене зернохранилища. Дети в крик, прячутся за мамкиными юбками, глаза ладошками закрывают,  женщины с плачем «пан, не надо, не надо»  просят солдат  не трогать детей и помиловать Тимофея, а фрицы, с гоготом  повторяя «кОзак», «кОзак», почему-то  достали фотоаппараты и фотографируют Тимофея. Потом сели на мотоциклы и поехали по хутору. И тут женщины догадались, что это  немцы  орали слово «казак»: у Тимофея на голове была казачья фуражка с красным околышем. Так мы испытали первый страх при встрече с оккупантами.
    К вечеру хутор был полностью забит немецкими солдатами, до полуночи стоял гомон, крик, чужой,  звуки непонятной речи, а также крик забиваемой домашней птицы, визг свиней и блеяние овец. Жуткое было чувство от  всего этого. Так начались дни оккупации. Помню обмундирование фашистов:  у солдат СС (немцев) – чёрное; простые войска - чёрно – зелёное; у  итальянцев  – серо - мышастое, у румын – грязно – жёлтое. Были у нас и финны, австрийцы, чехи, венгры. Вон сколько наползло! Вся Европа хотела русских земель.  Ну и получили они её…  Два метра на полтора. Да на полтора  в глубину… 
   Семья наша состояла из 4 человек: мама, старший брат 10 лет, сестра 8 лет и я 4,5 года. Ночью было страшно оставаться дома, и мы часто ночевали по 2-3 семьи в одном дворе. Помню, был такой случай. Не знаю, по каким данным, но  жителей  хутора  предупредили: ночью  налёт  авиации, будут бомбить. Мамаша загребла всех  в  кучу,  схватила    шесть ручонок в свои две  и поспешила  к соседям.  Но погреб их был уже заполнен другими соседями, и нам пришлось поздним вечером пробираться к  соседям подальше. Не успели мы пробежать метров 100 до их усадьбы, как  начался воздушный бой. Мы бежали, падали, снова бежали…. Мне было очень страшно, я шептал «Господи, Господи…. Спаси меня, Господи!», а сам смотрел на небо. Небо было расцвечено трассирующими пулями разных цветов. В эту ночь на территорию хутора было сброшено до 10 бомб. Разрушений не было, а страху натерпелись и стар, и млад  до смерти…
   Немецкие войска продвинулись в сторону Сталинграда, а к нам стали поступать семьи эвакуированных жителей из хуторов у Дона. У нас жили две семьи из хутора Плешакова и хутора Кривского. Немцы ушли, а нас заняли итальянцы. У них было много лошадей. Лошади размещались в садах, некоторых жителей итальянцы-офицеры  выгнали из домов, заняв их квартиры. У нас во дворе была натянута огромная палатка, и остальные солдаты ночевали в ней. Днём они уходили к лошадям  и потом  вереницей выезжали верхами в степь, какие у них там были мероприятия – мы не знали. Кавалеристы из них были неважные, в седле они держались, как у нас говорили, «сидит как кобель на плетне».
   Однажды утром у нас во дворе поднялся шум. Мама подоила корову и несла молоко в дом. Один из солдат хотел отнять у неё молоко, она с криком вступила с ним в борьбу. Из палатки выглянул старшой,  крикнул по - своему, солдат юркнул в палатку. Мама молоко отстояла. К вечеру солдат у нас не появился, и больше его у нас не было.  Вот ведь, недаром молвится, что  в куче дерьма найдётся и  кусок яхонта.  Итальянцы вообще были не так грубы и заносчивы,  как немцы. У них было много разных крестиков и иконок,  и они их охотно раздавали взрослым и детям.
     Потом часть итальянцев ушла от нас из хутора, часть осталась. Недалеко от нас в колхозном доме поселились два итальянских офицера. У нас же в  доме было слишком многолюдно. Пятеро детей, четверо  взрослых родителей и стариков, да ещё и поставленный  к нам на постой военнопленный,  Костя – одессит. Каждый вечер офицеры приходили к нам за молоком,  и они с Костей подолгу беседовали.  Офицер  рассказывал, как они жили в Италии и что у них там  остались такие же, как здесь,  малые дети. Однажды к нам пришёл итальянский переводчик Мишка. Он увидел на стене две старинные иконы и  решил их забрать. Брат метнулся к офицерам за помощью, и те пришли. Но пока пришёл офицер, Мишка сорвал одну икону, разломав оправу – ящичек, и убежал. Вторая икона до настоящего времени хранится в нашем доме.
   В зернохранилище, которое колхозницы готовили под зерно, размещалась румынская часть. Эти  горе – «воины» были унижены, грязны.  Закопчённые и вечно голодные, они страшно боялись даже  рядового немецкого солдата. Ходили по дворам, просили «пуцин хлеба» (кусок хлеба), в консервных банках жарили цельное зерно и ели. Спали в зернохранилище на полу, застланном соломой. Куда они от нас были переброшены, не знаю.
   В начале  зимы 1942 года наши войска разгромили фашистов под Сталинградом и стали их гнать на запад. С приближением фронта нас стали эвакуировать. На примитивной повозке, на коровах мы перебрались в хутор Земцовский. Там жила  дочь нашей бабушки Аксиньи, старшая сестра моей мамы.
   Хатка у неё была глиняная, но просторная, в ней и  размещались мы,  восемь человек. Под одну крышу был пристроен коридорчик и сарай, в который поставили наших коров. Однажды ночью к нам ворвались румынские солдаты и, угрожая оружием, забрали одну корову. Вторую корову, бабушкину, мы на ночь стали водить к соседям, у них жили немецкие офицеры, и мародёры этот двор обходили стороной.
   В одно декабрьское утро мы с братом вели корову домой, и начался артобстрел. Мама встретила нас на полпути, бегом завели корову в сарай, а сами мы спустились в погреб. Снаряды рвались всё чаще,  один разорвался недалеко от погреба и хатки в садке. Бабушка Аксинья в погреб не спускалась, она всё время находилась в хате. После прекращения обстрела мы вылезли из погреба  и в хате  увидели, что бабушка стояла на коленях, молилась богу.  Топилась грубка. Рядом с ней на полу лежал осколок от снаряда. Пробив глиняную стену, он упал рядом с бабушкой….
    Но вот, наконец,  в хутор ворвались наши танки и пехота. Солдаты сначала хватали нас, детей,  на руки, обнимали, целовали, совали нам кто сухарик, кто кусочек сахара, а  потом снова хватались за  автоматы и бежали, преследуя убегавших немцев. Дня через три – четыре мы возвратились домой. Во дворе нас встретила собачка, которая оставалась дома. Она с визгом носилась вокруг нас такая счастливая, будто  сообщала о Победе.   А от нашего сада до соседской усадьбы в три ряда зияли воронки от противотанковых мин… Между нашими усадьбами проходила дорога в сторону Боковской. Немцы заминировали этот участок, и, надо же,  сами на них и  подорвались!  Вишнёвые деревья были,  будто скошены,  и лежали на земле изуродованными и распятыми… В доме со стороны сада не было ни глазков, ни рам, лишь  пустые оконные проёмы  смотрели на нас…  И было так же  страшно видеть родной дом, как человека с пустыми глазницами. Но во второй комнате окна были целые, и это хоть немного успокоило нас.
    По возвращении домой я заболел воспалением лёгким. Лечили меня, помню, горячим кипячёным коровьим молоком, добавляя топлёное коровье масло и питьевую соду. Ух, и пренеприятный был напиток! Однако я начал выздоравливать.   
   Весной недалеко от нашей усадьбы, на пустыре, были вырыты четыре огромных могилы,   и к ним стали свозить со степи трупы павших солдат.   
     Горбы делать было не из чего,  и трупы укладывали рядами на дно могилы, накрывали шинелями и зарывали землёй. Позже эти  захоронения были вскрыты и останки перевезены в хутор Горбатов, где погребены в общей братской могиле. Там и  установлен памятник павшим воинам.
  А наша после оккупационная жизнь продолжалась. Мы – «дети – войны» испытали голод и холод и не детскую тяжёлую работу. Ели «китушки» с хвороста и верб. Серёжки с тополей, «рябочки» и «капури». Ели лепёшки из лебеды, крапивы, конского щавеля, а осенью толкли жабрей. Всё шло в пищу. Носили брюки, а девочки сарафаны и юбки из немецких плащ – палаток, немецкие кованые ботинки на 6-8 размеров больше. Носили отцовские пиджаки и шапки. Помню, снимая шапку, я  вдыхал запах изнутри  и говорил  тоскливо: «Папкой пахнет».
   Жизнь продолжалась. Открывались школы, начала работать почта, пошли солдатские письма – треугольнички.  Но всё чаще то в одном, то в другом дворе снова стал слышен плач женщин и детей, уже потерявших на фронте  мужа и отца, или сына и брата.
  Когда  кончилась война, солдаты возвращались домой. Те, что были в плену  и за другие провинности  были осуждены  на разные сроки.  Таким осуждённым  был и Яков Васильевич Кочерженцев. В 60-е  годы, когда я уже был ветработником, он работал чабаном. И вот какую историю    он мне рассказал.  Когда наш отец был под Сталинградом, там же были и  наши односельчане Яков и Денис.  Случайно встретившись с отцом, они часто собирались вместе, когда были свободны. Однажды они решили покинуть расположение своих частей  и пробираться домой. В назначенный день Денис и Яков  пришли  к отцу с предложением  покинуть фронт.  Отец подумал, помолчал и сказал: «  Нет, ребята, я не пойду. Неизвестно, как сложится наша судьба, а детям всю  жизнь  будут колоть глаза, гляди , мол,  вон идёт сын или дочь дезертира. Нет. Я не пойду»
    Яков после войны  получил срок 10 лет, а Денис числился пропавшим без вести, хотя ходили слухи, что он был расстрелян  своими  же солдатами.
 После этого рассказа я стал ещё больше благодарен  своему отцу. Ещё больше  уважаю его и восхищаюсь им. В те тяжёлые военные годы  он не смалодушничал, не покинул фронт,  думая не только о казачьем долге перед Родиной, но и о  будущем его троих детей.
    По полям и степям послеоккупационных районов было  разбросано огромное  количество  мин, снарядов, гранат. Пронырливые и любопытные мальчишки не могли пройти мимо таких «игрушек»… В нашем хуторе погибли трое ребят.  Ещё двоим оторвало руку, некоторые получили лёгкие ранения.   Эти отголоски войны продолжались до 1946 года,  но даже в 60-е годы в хуторе Дубовой ребятами школьного возраста была найдена мина, которая унесла жизнь двух мальчиков… 
     Будто продолжалась проклятая война,  хотя  ещё весной 1943 года Боковским райвоенкоматом были сформированы отряды из ребят призывного возраста, которые  под руководством инструктора находили боеприпасы и отмечали их красными флажками. С Каменского военного гарнизона были прикомандированы старший лейтенант и   четыре рядовых минёров – подрывников.  По указанию военных боеприпасы свозились  в безопасное место и взрывались там, а  подозрительно опасные – взрывались на месте.
     И вот однажды трое ребят пришли на обед, прихватив  с собой внешне безопасный найденный снаряд. В это время налетела огромная грозовая туча и начался ливневый дождь. Зная, что после дождя идти на работу не надо, трое парней уединились на летнем базке под навесом и решили разрядить принесённый снаряд. Снаряд взорвался.  Все  погибли. Один был рядовой с хутора Дуленкова, второй их совхоза «Красная Заря», третий с хутора Яблоновского. Позже подорвался на мине военный минёр – подрывник Каменев Иван Дмитриевич, 1925 года рождения.
      Вот так подбирала война тех, кто  уже, казалось,  пережил её… 
    В хутор вплоть до мая 1945 года продолжали поступать фронтовые похоронки. Летом 1944 года горе не минуло и нас. Отец в возрасте 35 лет погиб при освобождении Украины, Черниговская область, село Козелец. Похоронен в одиночной могиле, в саду под яблонькой. Позже, после окончания войны, незнакомая женщина с Украины  прислала  нам  письмо. Адрес узнала при вскрытии и перезахоронении одиночных могил в братскую могилу.
   В моей жизни война оставила глубокий след: пал отец, шесть родных дядей и два двоюродных брата. Все они погибли в возрасте от 20 до 45 лет.  Нас осталось 16 человек двоюродных братьев и сестёр и 4 племянников – сиротами. Сколько было пролито слёз? Немерено!
   В мае 1945 года окончилась война, слёзы радости текли по щекам, и какими же они были жгучими на  щёках сиротских щеках!  Мы знали, что нам с фронта ждать некого. Из 45 человек, призванных на войну, пало 22 человека. Осталось 19 вдов и 50 детей сирот. Без решения властей   нам был присвоен статус «безотцовщина», который сопровождал нас до совершеннолетия. А вот статус «дети войны» наши региональные власти не могли принять, хотя в нашем небольшом хуторе «детей войны» в возрасте от 14 лет и младше  насчитывалось более 120 человек. В настоящее время на начало 2021 года  в живых осталось из 120 человек  одиннадцать, в том числе  7 человек сирот.  Уже нет ни одного ветерана войны, ни одной вдовы...
   В 1944 году  я пошёл в 1 класс начальной школы. Писать приходилось на газетах, чернила делали из отвара конского щавеля или из отвара паслёнки. Учиться было трудно, но интересно. После окончания четырёх классов я поступил в Горбатовскую семилетнюю школу. В школу ходили за семь километров  и, отучившись одну четверть, мы бросили школу. Ребята постарше ещё кое - кто ходил, а мы, малыши, вернулись снова в четвёртый класс. Второй год четвёртый класс я окончил с похвальной грамотой. К  счастью, семилетнюю школу перевели в хутор Белавин. Белавинскую семилетнюю школу я окончил в 1952 году. В 50-е годы вышло постановление Совета Министров о всеобщем среднем образовании, и я поступил в Боковскую среднюю школу, которую окончил в 1955 году.
   Во время летних каникул мы, 11-12 летние мальчишки, помогали своим родителям в прополке, уборке сена и хлебов. По два человека на бричке, на быках отвозили зерно от комбайнов. Однако не под   силу нам было запрягать быков  -  ярмо не поднимешь. Ночевали на току в шалаше или на поле в копнах соломы.  В 50-е годы были организованы лесхозы, там работа оплачивалась деньгами и первое время, до уборки урожая, мы ездили полоть лесополосы и лесопитомники. Заработав денег на учебники, помогали в колхозе на уборке урожая. В колхозе оплачивали работу трудоднями.      
  Вновь приближается  годовщина дня Победы, а мне,  на 86-м году жизни, долгими стариковскими бессонными ночами, мне всё чаще вспоминаются эпизоды страшных военных лет….
    Однажды мы  возвращались  домой. И вдруг увидели,  что сбочь дороги в лощине лежат трупы солдат в нижнем белье, замёрзшие в разных позах. По моим детским понятиям   (и по желанию!) это были не наши, а немецкие солдаты. Далеко  на дороге встречалась  нам и  другая картина: в кювете, как на витрине, рядом  выложены противотанковые мины  -  не менее  20 штук.
      Страшные всплывают картины….
   Как известно, русские женщины и девушки - самые красивые в мире. По казачьей традиции молодые женщины и девушки носили облегающую тело одежду (юбки  и кофточки в талию). После эвакуации материи не было, поэтому рабочую одежду: юбки, кофты, сарафаны -  шили из немецкой плащ-палатки, а выходную - из немецких или итальянских шинелей и парашютов. Юбки   делали из шинелей, а кофточки  - из шёлковых клочков парашютов и белых  масхалатов.  В гильзах артиллерийских снарядов порох закладывался в белые шёлковые мешочки, вот  из этих мешочков тоже шили кофточки.  Изготовленные  кофточки красили серой из сигнальных ракет. Сера была разных расцветок: жёлтые, красные, розовые, светло-зелёные.   Шёлковые кофточки прекрасно окрашивались в эти цвета. И вот молодая девушка Мария Куликова, которая  работала трактористкой в соседнем колхозе имени Будённого,  по пути на работу в овражке нашла несколько  не выстрелянных артиллеристских снарядов. Видимо, ей захотелось узнать, как упакован порох в гильзе, и она решила разрядить снаряд.
 Снаряд взорвался, и молодое девичье тело было разорвано на куски….
   Во время оккупации поля не обрабатывались, были заращены бурьяном, и часто на полях попадались невзорвавшиеся  снаряды и мины. Семнадцатилетний тракторист Макевнин Пётр на тракторе ЧТЗ пахал поле. Неожиданно под гусеницей трактора раздался взрыв. Трактор заглох, а Пётр очнулся на земле недалеко от трактора -  взрывной волной он был выброшен с сиденья трактора и приземлился недалеко на пашню. Гусеница трактора была разбита, а Пётр отделался испугом. Такого испытания не пожелаешь и заклятому врагу!
    Вспоминается и такой случай. 8 мая 1945 года к нам в хутор приехал батюшка, помню, звали его поп Ивакин. Отслужив службу на частном кладбище, он пошёл на общие гражданские кладбища. Все прихожане: старухи и  другие  женщины,  и мы, детвора, – за ним. Взрослые помолились, помянули усопших родственников, а мы, пацанва, до кладбища не дошли, а свернули на площадку, где находился склад. Там было много немецких пулемётных лент с патронами, валялись пустые снарядные гильзы и разный хлам, свезённый туда после освобождения нашей территории. Притащив домой ленту с патронами, разрядили патроны, порох ссыпали в банки, а из пули молотком выбили свинец  -  он  был прекрасным зарядом для стрельбы из рогатки. С патронами мне попался цилиндрик размером в 1,5 сантиметра. С одной стороны он был  залит   плёнкой. Позже я узнал, что это и был  взрыватель от малой мины, и размещался он в носике мины.
   Дома за столом сестра, придя из школы, выполняла домашнее задание, что-то писала. Я взял остроносые ножницы и попытался снять плёночку. Под ней показалась красивая зелёная сера. Эх, думаю, сниму плёнку, высыплю серу   -  и какие  будут красивые чернила!  Ни у кого во всей школе такого не будет! Зажал его покрепче в пальцах, ковырнул ножницами поглубже…. Раздался сильный взрыв. Сестра пулей выскочила из комнаты и опомнилась только за двором. Я с криком побежал к двери во вторую комнату - там у нас выращивались колхозные цыплята, и мама в это время их кормила. Выбежав из комнаты, она увидела страшную картину: меня с окровавленной мордашкой…   Рубашонка на груди в крови, и с пальцев обеих рук капает кровь….
     С прибежавшими на взрыв и крики соседскими парнями взяли меня под руки и повели к колодцу обмывать.  В это время мимо нашего сада проскакал верховой на лошади. В то время телефона не было, и связь с сельским советом была только конно-нарочным: из райцентра пакеты доставлялись в сельский совет, и все распоряжения разносились посыльными по колхозам. Посыльный, увидев эту кутерьму,  остановился, чтобы  помочь.
    Меня обмыли, левую руку обернули платком и уложили в постель. Утром мама повела меня в медпункт. И вот именно тогда по дороге нам встретилась моя крёстная, которая  сообщила, что закончилась война.
    В медпункте мне обмыли раны розовым раствором марганца, потом навели крутой раствор и залили им раны, забинтовали, и мы отправились домой. Через день ходили на перевязку. Организм молодой, раны заживали быстро. Но бинты стали сильно присыхать к ранам.  По указанию фельдшера Анны Прохоровны  санитарка Соломонида Васильевна в «стерильную» немецкую каску наливала теплой воды, делала слабый раствор марганца, и я отмачивал в ней бинты. Вскоре всё зажило, но пальцы, большой и указательный, были оторваны по второй сустав. А сама  рука  быстро зажила  и не создавала мне никаких помех.
    После окончания школы, нас молодых ребят, брали на учёт в военкомате. Мы часто проходили медицинскую комиссию. В 1957 году я был призван в ряды Советской Армии.
    В те годы служить в армии мечтал каждый молодой человек. Мечтал об этом и я.  Но на пересыльном пункте в городе Шахты, при прохождении заключительной медицинской комиссии, было принято решение  в соответствии с 126 статьёй: «При отсутствии роговых фалангов на пальцах левой руки в мирное время к строевой службе не годен».
    Я был отправлен домой. В августе 1958 года  снова вызвали для прохождения комиссии. На комиссию надо было явиться стриженному под машинку. Я, зная, что не пригоден к воинской службе, стричься не стал.
   По первому заходу в кабинет меня не стали проверять, а послали стричься. Когда  кончилась работа  комиссии  с последним допризывником,  я снова зашел в кабинет. На столе перед комиссией лежал точно такой справочник, как в Шахтсх. Я, набравшись смелости, обратился к работнику райвоенкомата: «Товарищ старший лейтенант, пожалуйста, откройте справочник на такой-то странице, статья 126». Что-то недовольно буркнув, он стал листать справочник. Найдя нужную страницу, внимательно прочитал статью 126,  посмотрел мои руки и, взглянув на врачей, сказал: «Шагом марш одеваться. Завтра явиться в военкомат с маленькой фотографией».
     На следующий день я прибыл с фотокарточкой. Мне велели  подождать на улице. Через полчаса позвали в кабинет  и вручили свидетельство об освобождении от воинской обязанности. Заключили:  «Свободен!». Так закончилась моя военная карьера.
    После окончания 10 классов в 1955 году я пошёл работать в колхоз. Работал прицепщиком в тракторной бригаде, конюхом по уборке лошадей, скотником на МТФ и учётчиком. К работе относился добросовестно. Поэтому в ноябре 1959 года, по рекомендации бригадира комплексной бригады Бесхлебного П.А., от  колхоза им. Кривошлыкова я  был направлен на учёбу в Тарасовскую сельхозшколу, где и  учился на младшего ветеринарного фельдшера. В сельхозшколе  познакомился я  с  девушкой.  Она тоже была  из статуса «безотцовщина». Зовут её  Лебедевой Тамарой Николаевной, 1941 года рождения. Её отец, учитель по профессии, командир роты Лебедев Николай Тимофеевич, в звании гвардии лейтенанта пал смертью храбрых в бою с фашистскими захватчиками 12 декабря 1942 года в Борисовском районе Смоленской области. Так сообщалось в похоронке. Дочку свою он не видел, так как она родилась в октябре 1941 года, а он уже воевал в действующей армии. В письме он просил назвать свою дочь Тамарой.
   В июне 1960 года северные районы Ростовской области колхозы были реорганизованы в совхозы. Мой хутор числился в совхозе «Боковский» 4-м отделением. В сентябре 1960 года мы приехали ко мне на родину в хутор Белавин, в октябре сыграли свадьбу, а в ноябре были направлены  на работу в хутор Дубовой – 6-е отделение совхоза «Боковский». Жили на частной квартире у пожилых людей, занимали одну комнату с отдельным входом.     Имущество наше было небольшое: койка с постелью, два стула, столик и два чемодана. Во дворе стояла деревянная кровать, и  дедушка разрешил нам ей пользоваться. Мы занесли её в комнату, матрас набили мягкой луговой травкой и в свободное время на ней отдыхали. Зарплата у нас была небольшая. У меня 600 рублей, у жены 400 рублей, а после денежной реформы 1961 года мы стали получать вместе 100 рублей. Продуктов на неделю брали у мамы. У нас был печёный хлеб, квашеная капуста с помидорами и немножко картошки, а в магазине  много дешёвых консервов, маринованные огурцы и зелёные помидоры. Мне было 24 года, Тамаре 19 лет. Так начиналась наша самостоятельная семейная жизнь.
 
Это моя жена!

   К работе мы относились добросовестно, поэтому чувствовали хорошую поддержку со стороны бывшего директора совхоза Кириленко Н.Т., главного врача Короткова Ю.Ф..  Хорошими наставниками были Боков К.Г., Попов Н.П., Титов А.Н., Обнизов Н.В., Романов Ф.С., Никулин С.А. Мы им очень благодарны. Через два года мы были переведены на четвёртое отделение хутора Белавина, где и проработали до выхода на пенсию. Ветеранов труда мы не заработали, хотя и имеем большой стаж. «Ветеран труда» Волгоградской области присваивается работнику, имеющему 40 лет трудового стажа, а «Ветеран труда» Ростовской области присваивается,  работнику, имеющему 46 лет стажа, из них 30 лет работы на территории Ростовской области. При принятии этого закона ни один ростовский законодатель не задумался  о судьбе детей войны, о том, может ли человек, окончивший 10-11 классов средней школы в возрасте 18-19 лет к шестидесяти годам выработать стаж 46 лет?
   У меня рабочий стаж при выходе на пенсию составил 41 год, и все эти годы проработаны на территории Ростовской области. Из 41 года – 36 лет проработал ветеринарным работником, из них 26 лет на должности ветеринарного врача. Когда я отправился в областной пенсионный фонд, мне ответили: «Не положено!».
   Вывод: надо было проработать 30 лет на территории Ростовской области и рвануть на Крайний север или Дальний восток.  Там же  год работы засчитывался за два, и придётся проработать на Севере  восемь лет, чтобы добавить 16 лет к Ростовскому стажу.
    И ещё раз хочется обратить внимание на моё поколение «детей войны». Мало того, что мы помогали старшим в восстановлении разрушенного хозяйства во время войны, но, достигнув зрелого возраста,  мы  создали крепкие семьи  и, в условиях голодной, разрушенной до Урала страны, восстановили численность населения, потерянного в  страшные годы  великого народного бедствия!  Несмотря на крошечно-маленький декретный отпуск, женщины этого поколения  рожали и воспитывали по трое, четверо, пятеро, шестеро детей! Они не имели денежного пособия при рождении ребёнка, не имели возможности дома воспитывать ребёнка до трёх лет, не имели материнского капитала за  рожденного ребёнка в размере более полумиллиона рублей!   А после всего двухмесячного декретного отпуска  наши матери и жёны  приступали к работе, но  не забывали  о воспитании детей.
   Особенное, огромное спасибо нашим матерям-вдовам, которые в тяжелейшие военные и послевоенные годы не бросили нас на произвол судьбы, а старались привить нам любовь к труду, к Родине и народу, дать образование и вывести на правильный жизненный путь. Низкий поклон им за то, что они заменили детские ясли и садики и своим внукам - нашим детям, баловали их, но в то же время  прививали любовь к труду и людям.
    Дети наши и внуки окончили советские школы, приобрели специальности сельских тружеников. Они видели стада коров, слышали топот и ржанье лошадей, вдыхали аромат свежеобмолоченного зерна. После развала Советского Союза, сельское хозяйство пришло в упадок, все специалисты сельского хозяйства, классные механизаторы и водители, все животноводы оказались не у дел, стали невостребованные. Женщины занялись домашним хозяйством, а мужчины вынуждены ездить на заработки за тысячи километров, по полмесяца, а то и по месяцу не видя жён и  детей. Классные специалисты метут московские дворы, тротуары, на спецмашинах убирают снег, моют улицы и площади, работают грузчиками, охранниками, засаживают клумбы цветами и ухаживают за ними. Выполняют всякие работы, чтобы заработать тридцать-сорок тысяч на содержание семьи.
    И несмотря на это, благодаря  хорошему  семейному  воспитанию  трудовых  навыков, мы – старики, спокойны. Внучка Алла, старшая дочь сына Сергея, живёт с родителями, занимается домашним хозяйством, внучка Таня живёт в Москве, с мужем Сергеем воспитывают двух детишек Оксану и Артёма. Оксана ходит в школу, Тёма в детский сад. Внук Денис с женой Алёной живут в родительском доме, воспитывают дочку Машуньку. Денис – шестое поколение рода Кочетовых, отличный механизатор, имеет собственный трактор, самоходную сенокосилку, во время уборки урожая, работает на комбайне у фермера.
 
  А это моя семья.

   Внучка Таня – дочь дочери Оли – прекрасная швея. Шьёт любую одежду, а также прекрасная мастерица по изготовлению сувениров. С мужем Сашей живут в станице Каргинской, воспитывают сына Артёма. В настоящее время Артём ходит в школу, а  будучи ещё в детском садике, с матерью выезжал в поле, любовался посевами подсолнуха и ходил по полю пшеницы, разглядывал и ощупывал колосья. Во время уборки урожая перезнакомился с фермерскими комбайнёрами, и они брали его в кабину комбайна и объезжали с ним круг- два в загонке. А дома он  с каким восторгом рассказывает бабушке, как косят хлеба, помогая ей кормить и поить утят и цыплят, пропалывать на огороде грядки! Вторая дочь, внучка Настенка, живёт в городе Шахты. Окончив Шахтинское медицинское училище, проходила практику в городской больнице  и после окончания училища, была приглашена на работу в городскую больницу, где и работает по настоящее время. С мужем Женей воспитывают дочку Ксению.
   И шестой внук Ваня – сын младшей дочери Лены. По возрасту самый младший, а по росту самый высокий. После окончания 11 классов Боковской школы, перед призывом в армию окончил при ДОСААФе курсы шоферов. После призыва, пройдя курс молодого бойца в городе Копяре, был направлен в город Барнаул, для прохождения дальнейшей службы в ракетных войсках. Освоил тяжёлые большегрузные машины. После армии женился, живёт в хуторе Базки Шолоховского района. Работает в Москве на спец. машине. Вот результат развала колхозов – живет в любимой  Донщине, но вынужден  работать в Москве! С женой Настей воспитывают дочку Софию. В 2021 году Софийка пойдёт в школу.
  То есть даже при неблагоприятных социальных  условиях, при отсутствии настоящей, действенной и постоянной  заботы государства о своих гражданах, можно помочь своим детям найти достойную  социальную нишу, чтобы честно жить, с  удовольствием трудиться и радоваться белому свету!
  Я очень  благодарен своей верной жене Тамаре Лебедевой  за  достойных детей, за  трудности  и радости  семейной жизни, за верность и любовь!
   Как сложится  дальнейшая судьба наших потомков, нам неведомо. Хочется, чтобы и правнуки выросли достойными гражданами России. Жаль, что правнуки, повзрослев, не будут иметь представления, какие многолюдные казачьи хутора располагались по обоим берегам речки Кривой. Хутора тянулись сплошной линией, разделялись или небольшой канавкой или межевой канавой. Так в хуторе Дубовом насчитывалось около 80 дворов, в Горбатове- до 60 дворов, В Ушакове по обоим берегам 53 двора, в Белавине по обоим берегам 97 дворов, в Астахов - 55 дворов, в Дуленках - до 70 дворов. Кстати: однажды я возвращался  домой  с станице Боковской на попутной машине. В кузове нас было человек пять. Среди нас -  один парень. Городской, так сказать, « з города Луганьска». Когда въехали в хутор Дулёнки, он с ехидной улыбкой спрашивает  меня: «Какой это хутор?». Я говорю: «Дулёнки». Он с усмешкой: «А  что,  тут живут Дуньки и Лёньки?». Я человек, не лишённый чувства юмора, поэтому говорю: «Ну, почему же только Дуньки и Лёнки, здесь живут Яшки и  Машки, Аньки и Ваньки, Мишки и Гришки, Махоры и Иришки. Слева видишь дом под бугром – в нём  живёт дед Костолом, а вот справа домик - Агафья и Денис, а за ним дед Фетис».
     Дальше, проезжая Астахов и Белавин, он больше не спрашивал, кто здесь живёт.
   Через трёхкилометровый перевал от речки Кривая протекает совсем малая речушка Ильинка. В устье её и по берегу реки Чира расположен хутор Коньков, а вверх по течению в степи расположен хутор Ильин. В нём насчитывалось дворов сорок. Вокруг него в радиусе четырёх – пяти километров не было ни одного хутора. Старшие нам детям объясняли, что там живут староверы, кто называл их полипоны, а кто калакуты. Позже я узнал, что там жили люди с такими именами: Аристарх, Порфирий, Евстигней, Прохор, Авраам, Зиновий, Ананий. Таких имён на нашей речки не было. Упомянутые мною хутора были многолюдны до 1990-х годов. После развала СССР – развалились колхозы и совхозы! Стали организовывать «СПК», «ООО», «ТОО» и доООкались  до того, что не стало ни одной головы скота, ни одного животноводческого помещения, ни одного трактора. Часть земли разделили на паи, которые мы сдали в аренду, а оставшуюся часть взяли в долгосрочную аренду районные начальники. Были начислены имущественные паи, но они исчезли, как роса после восхода солнца. Испарились бесследно. За последние 30 лет в хуторе Дубовом из 80 дворов осталось 14, в хуторе Горбатове из 60-28 осталось 10, в хуторе Ушакове из 53-  - ни  одного, хутор стёрт с лица земли, в Астахове из 55 осталось 25 дворов, в Дуленках из 67 осталось 38, в Ильине из 40 осталось 3. В моём родном хуторе, в котором я родился и живу 85 год, из 97 дворов осталось 58 дворов.   
     В 19 квартирах живут по одному человеку, в 16-ти - по два, в 11-ти по три – четыре человека, в 12-ти живут цыгане. Люди, предки которых пролежали под колесом кибитки и, кочуя по стране, не приложив рук  ни в военные годы к борьбе, ни послевоенные к восстановлению разрушенного хозяйства, теперь в почёте. Имеют гурты скота и овец, держат наёмных рабочих, пасут на наших паевых выпасах и разъезжают на иномарках.
  Обращались мы и к юристу, и районному начальству по этому вопросу, результат  -  ноль!
   Единственный «лучик» бывшей казачьей жизни  - это ансамбль «Православный Дон». Большое спасибо организатору и руководителю ансамбля Вечёркину Геннадию. Вот такой результат работы наших родителей и нас, «детей войны». Всё, что десятилетиями создавалось, крепилось нашими руками, было разрушено ельцинскими реформаторами  в одночасье.
  Но ничего, мы гордимся  прожитой жизнью. Мы пережили все лишения и невзгоды войны, тяготы послевоенных лет, а то, что нас лишили статуса «дети войны» и «ветеран труда» и положенных нам льгот, пусть останутся на совести наших региональных чиновников. Без льгот мы живём двадцать пятый год на пенсии – и не пропали, как, наверно, хотелось бы некоторым! Жизнь прожита не зря. С октября 2022 года мы вступили в 63-й год семейной жизни. Вырастили троих детей, имеем шесть внуков и шесть правнуков. По мере возможности мы ещё всем помогаем. Не забываем матушку – землю. Сажаем огород: огурцы, помидоры, перец, капусту, морковь, лук, чеснок и картофель. На зиму продукты заготавливаем свои. Конечно, не забываем про цветы.  Весной у нас во дворе расцветают подснежники, тюльпаны, ландыши, лилии, пионы, петуньи, розы и другие цветы, а до морозов цветут хризантемы. 
   Несмотря на старческие болячки, мы продолжаем трудиться. Ещё в молодые годы  нам одна бабушка сказала: «Бог любит трудящихся – а не лодырей молящихся». Придерживаясь этого, мы и живём я – 86 год, а бабушка – 81 год. Желаем всем доброго здоровья и долгих лет жизни, а причинённое зло и обиды – надо прощать. Эти воспоминания я пишу не из соболезнования себе и своему поколению, а для того, чтобы мои дети, внуки, правнуки, праправнуки помнили и гордились   трудной, иногда  очень короткой, но яркой жизнью своих предков  - прапрадедушек  и горькой вдовьей жизнью прапрабабушек. Гордились своими дедами, тем, что они ценой своей жизни отстояли мир на земле, уничтожив «коричневую чуму». Гордились прабабушками  и бабушками, восстановившими разрушенное хозяйство страны  и воспитавшими  достойных людей нашего общества.
    Хочу, чтобы  мои потомки помнили и чтили память русского народа, чтобы они могли дать отпор любым злопыхателям и «грамотеям», пытающимся унизить мощь, силу и славу русского народа  и переписать историю. Чтобы они помнили:  Знамя Победы на рейхстаге установили не Джон или дядюшка Сэм, а русские, советские воины –  освободители  Алексей Берест, Михаил Егоров и Мелитон Кантария!
    Верность моих потомков Родине и  будет лучшим памятником мне и  всему моему поколению.
  А молодым мамашам мой совет: не ходить на митинги и не тащить за собой детей на защиту таких типов, как Навальный. Вместо этого требовать от правительства, чтобы такие, как Навальный и ему подобные, не сидели  два – два с половиной года в колонии общего режима и не шили рабочие рукавички, а в готовых рукавичках поработали физически на заготовках леса в тайге, или в каменном карьере, или  на стройке с десяток лет.
  И ещё я  хочу от всего сердца пожелать доброго здоровья, сил, мужества  и терпения человеку, который взял на себя ответственность за дело защиты чести и достоинства России – В.В. Путину!
                Глава 2
       Воспоминания  одного из «детей  войны», Ивана Кочетова,  о своём  детстве  на встрече со школьниками.
    Мой отец, Андрей Никанорович,1903 года рождения, работал в колхозе старшим конюхом на конеферме. Лошадей в колхозе было много. Табун состоял их конематок, жеребят и молодняка 2-3 лет. Рабочие лошади  закреплялись за ездовыми.  Выпасов было много, а пахотной земли меньше, потому что  не было ещё механизации   и  все работы выполнялись  на быках и лошадях. Лошадей пасти помогали два молодых парня. Обязательно был  обеденный перерыв, в который  ездовые подменяли друг друга. Обедать  отец приезжал домой, а я в это время  уже поджидал его:  садился за стол и ждал, когда он войдёт.  Открывалась дверь,  появлялся отец.  У порога  он становился по стойке «смирно» и отдавал мне честь. Я быстро вставал из-за стола, вытягивался, поднимал ладонь к виску и тоже отдавал отцу честь.
 После приветствия отец выкладывал на стол подарки мне: весной – листья кислятки  или щавеля, летом – землянику, под осень – боярышник.
  После обеда мы устраивали   «урок танцев». Отец садился на стул,  клал  ногу  на ногу и качал через колено пружину, имитируя игру на гармошке, а я плясал. Потом  мы менялись  местами -  я играл, отец плясал.  Видимо,  эти уроки не прошли даром: в возрасте 20 лет я лихо отплясывал «Цыганочку»   или « Яблочко».
  Перед войной отец работал  с конями ездовым. После организации МТС с каждого колхоза выделялась пара лошадей  для перевозки горючего с Базковской  нефтебазы.  В  то время бензовозов не было.
      И вот летом 1941 года объявили  о нападении на СССР  фашистской Германии. Началась мобилизация мужчин на фронт. Работы в колхозах не прекращались.  Отец  стал  ездить  за горючим в ночь. После обеда   выезжал  из дома, ночь ночевал в Базках, рано утром загружался горючим, чтобы пораньше вернуться  домой.  И вот через несколько дней   после начала войны отец  с обеда уехал за горючим, а часа через три принесли повестку: «Явиться в райвоенкомат завтра к   8 часам для отправки на фронт. Отцов племянник  Андреян подседлал жеребца  и помчался за ним вдогон. Догнал в хуторе  на полпути  и отдал повестку. Отец принял  её, даже  бровью не дрогнув. Все мужики давно знали, что воевать придётся всем и долго. Все ждали повесток  - с болью в душе, с горестью, но не со страхом. Они собирались  на фронт, как на очень тяжёлую, но необходимую  работу. А если и боялись они, то лишь за жён да малых  своих детей и стариков. Как они выживут без помощи сильных мужчин в страшные годы… Что будет с ними, если немец займёт хутор…
   Вернулся отец домой. Вечером вся родня собралась у нас дома. Посидели, попрощались, и мама пошла с отцом в Боковскую. Что испытывали они, рука об руку идя по летней степи, пусть каждый  решит, представив себя на их месте.  Пройдут ли они ещё хоть вместе раз  по родной земле… Сердце молило: да! А душа тосковала в предчувствии вечной разлуки
      А я в это время крепко спал. Уходя, отец долго смотрел на меня.  Прикоснулся рукой, крепко поцеловал и пошёл к выходу. Таким тёплым, маленьким, родным комочком, его частичкой, остался я, наверно, в его памяти…
      Ночью новобранцы и их жёны добрались  до военкомата. К 19 часам они попрощались  с мужьями. Конечно, ни одна из них и мысли не допускала, что прощается с любимым навсегда. Возвращаясь  домой,  у хутора  мама   встретила  группу новобранцев.  Среди них были два её родных брата – Тихон и Алексей.  С братьями она тоже увиделась в  последний раз…   Оба они, так же, как и отец, погибли на фронте.
    С приближением фронта была прервана всякая связь. Не   поступали скупые солдатские треугольнички. Но  сразу после освобождения нашей местности связь  стала налаживаться. Мы получили письма отца. Он писал:  «Перед началом битвы под Сталинградом  наш полк находился в г. Камышине  на краткосрочном отдыхе и пополнении личного состава ( когда мама прочитала эти слова – пополнение личного состава – она  вдруг зарыдала  и, будто захлебнувшись  их страшным значением, надолго замолчала). Разгромив фашистов под Сталинградом,   гоним их на запад, в их берлогу. Береги детей, моя дорогая жена, береги детей, прошу тебя».  Эти слова про детей писали в письмах с фронта  буквально все и каждый. Женщины часто читали друг другу треугольники  мужей  и вместе плакали  над ними.
  И вот летом 1944 года мы получили письмо  с неизвестным нам почерком. Всегда все боялись таких писем, долго не решаясь открывать его.  Это писал товарищ отца. Он сообщал, что при освобождении Черниговской области, в посёлке Козелец, погиб отец. Он служил в артиллерии, в звании  ефрейтора командовал орудием. Прочитав письмо, мама обняла всех нас, троих, и долго, отчаянно  плакала, сбивчиво приговаривая: «Сталинградский ад прошёл.. пол-России  прошёл… И вот.. Украина… Спасал Украину ваш отец… жизнью своей спас  украинцев…» Мы в голос вторили ей, всё безудержней и отчаянней. Ох, горьки  и жгучи были наши сиротские слёзы…  До сих пор, через почти 80 лет,  я чувствую в душе боль от них…
   Но, свято выполняя  просьбу отца беречь детей, мама    вынуждена была успокоиться. Она заставила себя жить.  В голодный 1947  год она последние крохи делила между нами, а у самой с голоду опухали руки, ноги, даже лицо…
 Когда  кончилась война, солдаты возвращались домой. Те, что были в плену  и за другие провинности  были осуждены  на разные сроки.  Таким осуждённым  был и Яков Васильевич Кочерженцев. В 60-е  годы, когда я уже был ветработником, он работал чабаном. И вот какую историю    он мне рассказал.  Когда наш отец был под Сталинградом, там же были и  наши односельчане Яков и Денис.  Случайно встретившись с отцом, они часто собирались вместе, когда были свободны. Однажды они решили покинуть расположение своих частей  и пробираться домой. В назначенный день Денис и Яков  пришли  к отцу с предложением  покинуть фронт.  Отец подумал, помолчал и сказал: «  Нет, ребята, я не пойду. Неизвестно, как сложится наша судьба, а детям всю  жизнь  будут колоть глаза, гляди , мол,  вон идёт сын или дочь дезертира. Нет. Я не пойду»
    Яков после войны  получил срок 10 лет, а Денис числился пропавшим без вести, хотя ходили слухи, что он был расстрелян  своими  же солдатами.
 После этого рассказа я стал ещё больше благодарен  своему отцу. Ещё больше  уважаю его и восхищаюсь им. В те тяжёлые военные годы  он не смалодушничал, не покинул фронт,  думая не только о казачьем долге перед Родиной, но и о  будущем его троих детей.
  А ещё я благодарен своей верной подруге, своей жене Тамаре Лебедевой из Маньковки. С ней  мы пережили вместе горе и радость, 63 года, шагая рука об руку по семейной жизни.
Эх!  А всё-таки хорошая   штука – жизнь!
 
                Глава 3.   
                --Для чего  вдруг написал стихи я? Чтобы отдохнуть от прозы!

        Последний лист календаря
 «Последний лист календаря»
Нашей жизни - не простой…
В бури, в грозы, в ураган,
 В зной и  непогоду  -
Рядом мы прошли с тобой
62 года!
   В 19  вышла замуж,
  Старше  муж – но пара!
  62 года вместе
  Ваня и Тамара!


 62 года  в браке
Нам прожить судьба дала.
Но прощаться  рановато -
Поважнее есть дела!

Деток трое, внуков – шесть,
Семеро правнуков!
 Надо каждого  успеть
Приласкать и обогреть!
Вот такая штука.
 Сон, покой их сторожить
 Лелеять  -  как цветочки!
 Надо долго-долго   жить 
  Старикам.  И точка!
5 октября 2022г




 

  Родительский дом моей супруги, в котором живет её сестра - композитор, поэт и певица Эмма Николаевна  Завгородняя  (крайняя слева), которая сфотографирована   вместе с друзьями и с  родственниками художника-баталиста  Грекова, приехавшими из Монреаля (Канада) на родину своего великого предка ( мужчина рядом с Эммой Николаевной  и женщина в очках)

              К  86-летнему юбилею с некруглой  датой!
Вот две маленькие даты:
 20.22  и 19. 36…   
Сколько размышлял над ними:
Вроде, восемьдесят шесть?

Хоть поверьте, хоть проверьте  -
Всё оно вот так и есть!
И не больше, и не меньше –
Только восемьдесят шесть.

Много горя испытал,
Злобы и презренья,
Лжи, обмана, клеветы,
 Много униженья.

 Пережил годы  войны,
Голод и разруху.
Но  не  уйти   с дороги жизни
Всё ж  хватило духу!

Двадцать один год  - отмечен:
Крепко стал на  ноги!
Поднял голову повыше
И расправил плечи
 
23  год  прошёл «на сто»-
Я начал вить своё гнездо!
Буря, снег  и непогода
 Не  покрыли нас невзгодой:

 Верной, преданною  парой
 Мы  живём   с женой Тамарой
 Вот уж   шестьдесят два года
 И   храним свою  породу!

 Дети,  правнуки и внуки
Норовят поближе сесть –
Ведь сегодня деду  ВАНЕ
Ровно 86!

 Дети, правнуки и внуки
Деда уважают
И до сотни лет прожить
Все ему  желают.
 
 Трое деток, внуков шесть,
Семеро правнуков.
Два Артёма, две Софии,
Ксана, Ксения, Мария
Смотрят деду в глазки,
Ожидают ласки.

 Дед жалеет и милует,
Обнимает и целует
В носик, в лобик, в темя  -
Ведь они его семья,
Всё родное  племя.

 Самый младший внук Иван
Против деда – великан!
Посидел немного – встал:
Видит  - дедушка устал.
Взял он дедушку в охапку
И отнёс в его кроватку.

Уложил – пускай уснёт,
Чуть поспит – и отдохнёт.
 Охранять входные двери
Тёме, правнуку, доверил.
- Тёма, у дверей постой,
Охраняй  его покой!
 
 Стонет старость по ночам,
Ну, а днём – бодрится.
Думает, ещё кому-то 
В жизни пригодится!

Раньше он пилил, сверлил,
Всё чего-то мастерил.
Старый стал – ослабли руки.
 Стал стихи писать от скуки!
Шутит: к будущему лету
Станет дедушка поэтом.

 - Напишу я вам поэму
Про себя, про бабу Эмму.
Напишу листочков пару
И про бабушку Тамару!
 - Глянь-ка, старый, размечтался!
  Впрямь до ста лет жить собрался?!
Ну, старик, наюморил –
Всех со смеху уморил!

Дед с обидой  отвечал:
-  Описать хотел то,  сё –
Раз смеётесь – значит, всё!
 Хватит языком чесать,
Незачем стихи писать!
Брошу ручку за диван.
Всем привет-
Ваш дед Иван!
 23. 11.19.36 - 23.11 20.22 –
Вот вам на ладони
 Вся моя  судьба!
                Горе грибника
Стынут ноги…
Боль в  грудях ...
 И спина  тревожит…
«В  общем, полный финиш, крах!»  -
Голова  итожит…
 Нет зубов…   Оглохли уши..
А в глазах   - сплошной туман…
Угадайте, это кто же?
Это Кочетов Иван!

… И с такими  вот   стихами
Не сходил я за грибами!!!

                Такие, брат, дела….
Восемь лет прожил до школы.
Одиннадцать  - учился.
Пятилетку жил в колхозе –
В пыли, в грязи  и в навозе.
Тридцать шесть прошли недаром –
Работал я ветеринаром.
Стажу – сорок один год:
Мало!
Нету  деду льгот.
Прожил  восемьдесят шесть…
Двадцать шесть  - на пенсии,
Без всякой претензии!
Воспитал троих детей –
Оля, Миша и Сергей.
Семь раз прадед,
Шесть раз дед.
Не чиня  ни зла, ни бед,
Заложив руки в карман,
Ходит дедушка Иван!
А вот бабушки –старушки
До сих пор поют частушки:
«Я надену  бело платье,
Разгоню в поле туман,
Не скажу, к какой девчонке
Ходит Кочетов Иван!»
Благодарен я мамаше,
Что такого родила –
Балагура, непоседу -
Вот такие, брат, дела!
   02.01.23
   Пророчество  русского дедушки Ивана.
Ну и клоун ты, Зеленский!
Сел на трон ты  президентский?
Так  подумай хорошенько,
Чем ты лучше Порошенко?!

 Все красоты Украины
Превратили  вы  в руины!
Наломав  не дров, а веток,
Сколько ты угробил деток?!

Бабушек и стариков,
Юношей, мужчин, отцов…
Сам нацист, собрал нацистов -
Уж оскома от фашистов!

ДанилОв, Гордон, КвашА  -
Эк, команда хороша -
Пробежала по Европе
И по блоку НАТО,
Мол, направить нам  рога
На Россию  надо!

 А Россия не спешила,
Подумала и решила:
Прекратить весь маскарад -
В ад направить  тот  формат!

Сатана без духу рад –
Распахнул ворота в ад!

 Все  канадцы, австралийцы,
И британцы, и австрийцы,
И Макрон, и итальянцы,
 И конечно, древний старец -
Байден Джо-американец,
Скандинавы, прибалтийцы,
Немец Штольц и Меркель - фрау
(Что с России газ тянула
 И  Россию ж обманула) –
 Все у котлов  собрались,
Суда они   дождались!
 
Россияне ж у печурки
К устью  подвигают чурки,
Чтобы ярче печь горела,
Чтоб смола круче  кипела!

Потом умные потомки
Соберут все их обломки,
Превратят всё  в пыль, в туман -
 Разметут  их  злой  обман!

 Всё. Хватит голову морочить!
Буду Я теперь пророчить  -
Не Зеленский – наркоман -
Я, русский дедушка Иван!

  Станем жить в одной  квартире
  Мы в   многополярном мире!
   Делать то, что каждый  сможет,
   Сильный  слабому поможет
   Делить честно всё, что есть –
   Будет всем хвала и честь!



   ДЛЯ КНИГИ КОЧЕТОВА

                ИВАН КОЧЕТОВ

  БРАВО, МАТУШКА-РОССИЯ!

Эй, Зеленский, шут лохматый,
Прекращай стрелять по хатам!
Дай дожить спокойно  свой
 Срок, намеченный  судьбой!
   
 В наркотическом галопе
Пробегая   по Европе
 И вопя в Квартире НАТО:
«Дайте мне скорей гранату,
 Чтоб в Россию запустить
И Россию развалить!»,
Ты  родную Украину
Превратил в страну - руину!
 
Би-Би-Си  галдело  в НАТО:
«Разделить Россию надо!»
 Но хватит бегать и кричать -
 Пришло время  отвечать!

За старушку  Украину
Розгами тебе раскрасят спину,
А за бабушку Европу
Докрасна  нажарят попу!
 
 Все соратники по НАТО
 Этому не  очень  рады-
 Хоть хихикают  в усы  -
 Но крепко подтянув трусы!
 
   А  Мать - Россия  помолчала,
   И, повернувшись к ним,  сказала:
  «Я – НЕ ПРЕЖНЯЯ РОССИЯ.
   ВАС ТЕПЕРЬ Я НЕ БОЮСЬ.
   ЕСЛИ ТРОНЕТЕ ХОТЬ БЫЛКУ,
   КРЕПКО ВРЕЖУ  ПО ЗАТЫЛКУ!
   
   ТЫ, ПРОГНИВЩИЙ СТАРЫЙ ЗАПАД,
   ПРИТАИСЬ, ЛЕЖИ, КАК ЛАПОТЬ,
   ТЫ Ж,  ТРЕЩЁТКА  БИ-БИ-СИ, 
    НА-КОСЬ,  ДУЛЮ   ВЫКУСИ!»

БРАВО, МАТУШКА РОССИЯ,
ПРОЦВЕТАЙ, РОДНАЯ РУСЬ!
ТЫ ДЛЯ МИРА   КОПИШЬ СИЛЫ,
 И  Я РОДИНОЙ  ГОРЖУСЬ!






  Иван Кочетов.  Донской  казак.
                Родина  моя,  светлая…
АХ, РОССИЯ МОЯ РОДНАЯ,
ДОРОГАЯ МОЯ РУСЬ,
ПРОЖИЛА ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ -
ПРОЖИВЁШЬ  ЕЩЁ –  НЕ ТРУСЬ!

 СКОЛЬКО  РАЗ ВРАГИ ПЫЛАЛИСЬ
НА УРАЛ-ГОРУ ЗАЛЕЗТЬ,
ТЫ С УСМЕШКОЙ ОТВЕЧАЛА:
ЗАЛЕЗАЙТЕ, МЕСТО ЕСТЬ!

ШВЕДЫ, НЕМЦЫ  И ФРАНЦУЗЫ,
ТУРКИ, ЧЕХИ И АВСТРИЙЦЫ,
ПОДОЙДЯ К ЧЕРТЕ ГРАНИЦЫ,
ПОЛУЧИВ ПИНКА ПОД ЗАД,
РАЗВОРАЧИВАЛИСЬ ВЗАД!

РЕКИ ВОЛГА, ДОН, КУБАНЬ,
ЛЕНА, ОБЬ И ЕНИСЕЙ
КОРМЯТ ВСЕХ НАС - РОССИЯН -
КРАСЯТ ЛИК  СТРАНЫ МОЕЙ!

НЕНЦЫ, ЧУКЧИ И БУРЯТЫ,
ДАГЕСТАНЦЫ  И ЧЕЧНЯ,
И МАРИЙЦЫ, И ЯКУТЫ -
 И ОДЕТЫ, И ОБУТЫ,

СЫТЫ ВСЕ, И ВСЕ В  УЮТЕ  -
МЫ ЖИВЁМ В ОДНОЙ СЕМЬЕ
НА РОССИЙСКОЙ НА ЗЕМЛЕ!

ЕСЛИ ВРАГ ЗАШЕВЕЛИТСЯ,
ВСЕ СЖИМАЮТСЯ В КУЛАК,
СТАВ СТЕНОЮ  ВДОЛЬ ГРАНИЦЫ,
ЧТОБ ПОДДАТЬ ВРАГУ ТУМАК!

 Я  НЕ ЗНАХАРЬ, НЕ КУДЕСНИК
ПРЕДСКАЗЫВАТЬ  Я НЕ БЕРУСЬ.
НО УВЕРЕН, ЧТО ВОВЕКИ,               
ПЕРЕЖИВ ВСЕ ЛИХОЛЕТЬЯ,
НЕ ОДНО ТЫСЯЧЕЛЕТЬЕ
БУДЕТ ЖИТЬ И ПРОЦВЕТАТЬ
 НАША РОДИНА -   РУСЬ-МАТЬ!