Шуточки Честь десантника

Офицерам в/ч 64406


Самолет был еще в воздухе, разбрасывая по синему небу тех, кого прекрасная половина городка ласково называла «одуванчиками».
На земле самолет ждали. На старте находилась последняя в этот день, по традиции офицерская, партия парашютистов.
Вся предстартовая подготовка давно закончена, пройдены с десяток линий проверок парашюта, где внимательные глаза, казалось, рентгеном просвечивали экипировку каждого, кто готовился уйти в небо. Офицеры с постными лицами прослушали предпрыжковый инструктаж, который знали наизусть, проставили свои автографы в специально изготовленных свитках с бесчисленными пунктами по мерам безопасности, чем окончательно убедили соответствующих должностных лиц в их, должностных лиц, административной, а также в юридической неуязвимости.
После всего этого офицерам уже ничего не оставалось делать, кроме как валяться на траве с уложенными за спинами парашютами и ждать самолет.
Три лейтенанта, расположившись чуть в стороне, от скуки развлекались: лейтенант Тишин голосом замполита батальона майора Килимнюка обвинял лейтенанта Хабирова в том, что он «не живет жизнью части», «слабо повышает боевую готовность» и «социалистическое соревнование, как положено организовал».
«А почему не подстрижены?» – разливался Тишин и тут же уличал: «А потому что вам на все наплевать, товарищ лейтенант!»
Добродушный крепыш Рим Хабиров пытался принять вид кающегося командира взвода, а последний член триумвирата лейтенант Юра Кузнецов изображал начальство повыше и время от времени вставлял замечания типа: «А не пора ли его на гауптвахту, товарищ майор?»
Сценарий стремительно раскручивался. Миша Тишин, невысокий, кругленький, действительно напоминавший замполита, вошел в раж: «Вы бездельник, товарищ лейтенант», – доказывал он – «Оклад у вас как у …».
«Меры комсомольского воздействия применили?» – с царственной небрежностью высокого начальства перебил его Кузнецов.
«Какие меры! Палку ему, палку…»
«Палку? – внезапно переспросил Кузнецов, слегка приподнимаясь, и тон его так резко разошелся с «пьесой», что Миша Тишин лишь растерянно повторил по инерции «Палку…» - и умолк, а Рим Хабиров насторожился и внимательно посмотрел на Кузнецова.
«Парни, – сдержанно произнес Кузнецов, – скажите, ту палку, которую вы мне сунули на укладке в купол, вы ее взяли назад?»
К этому моменту все трое уже стояли на коленях и ощупывали друг друга тревожными взглядами.
«Я – нет», – сказал Хабиров. Все трое как по команде поднялись и, не сговариваясь, двинулись от окружающих подальше…
…Утром на укладке парашюта, едва объявили перерыв, к Кузнецову подскочили и Хабиров, и Тишин и наглым тоном попросили закурить. В ответ Кузнецов ловко свернул фигу, тогда Хабиров поднял с земли сучковатую корявую палку и, крадучись, пошел на Кузнецова. Кузнецов мгновенно принял боевую стойку, но Тишин, смеясь, выхватил у Хабирова палку и тут же сунул ее в складки растянутого на столе  купола со словами: «Так-то, Рим, надежней будет, а то время терять…»
После этого все трое ушли с поляны в тень на положенный перекур…
«Короче, – жестко сказал Хабиров, – я точно назад не брал. – Ты, Миша?»
«Точно, нет».
«Ты, Кузя?»
«За придурка считаете?» – зло прищурился Кузнецов.
«Значит, палка – там», – подвел итог Хабиров.
«Но как же ты ее не прощупал, когда укладывал парашют», – недоумевал Тишин.
«Не знаю!»
Помолчали, взвешивая обстановку.
Первый высказался Кузнецов: «Ну и что будет? Она выйдет вместе с тканью сквозь эластичное кольцо. Вперед нас приземлится».
Признанный специалист по парашютной технике Миша Тишин насмешливо посмотрел на Кузнецова и менторским тоном поведал: «Да! Если она войдет в него как папа в маму. А если она перекроет кольцо поперек? Что тогда будет?»
Помолчали: Ежу понятно – парашют не сработает.
«Палку надо убрать! Но – как?» – человек дела Рим Хабиров полоснул взглядом окрест.
Остальные тоже повертели головами: в заварившейся каше чужие уши не нужны.
«Ты меня, Тиша, не пугай. Не откроется основной, я рвану запаску. Что я запаску не рвану, что ли? – в голосе Кузнецов прорвалось высокое негодование непризнанного воздушного акробата, – А палку убрать не успеем: вы посмотрите, где уже самолет», – ткнул пальцем в небо Кузнецов.
Все задрали головы – самолет делал разворот для посадки.
«Добазарились… сразу надо было…»– выругался Рим Хабиров.
«Послушайте, парни, – несмотря на обострившуюся обстановку, Миша Тишин не утратил менторский тон, – В тех двух ситуациях Кузя, согласен, останется жив. Но представьте себе, что эта чертова палка станет под углом к кольцу и лишь поначалу задержит выход основного купола, а когда Кузя рванет запаску, вдруг пойдет и основной. Что тогда будет?»
Помолчали: Ежу понятно: ситуация, считай, безнадежная – купола перехлестнут друг друга.
«Вот поэтому лучше пойти и…»– Миша не кончил.
«Ты что! – шагнул к нему Кузнецов, – саботируешь мероприятие, гад! Здесь на поле мой взвод. Что я им расскажу? Про вас, дураков? Ну нет! Два против одного – я прыгаю!»
«Хватит балаболить!» – заорал Хабиров и отрубил: «Вынимаем палку!»
Он было круто повернулся к рощице на кромке поля, но его товарищи стояли не двигаясь, а Кузнецов жалобно протянул: «Не успеем».
Тогда Хабиров хлопнул обоих по плечам своими тяжелыми ладонями и не подал, а выдохнул самую привычную для десантника команду: «Отход! Быстро – в лес!»
Тройка рванула галопом. Подбежали к опушке. «Человек дела» стал за куст в засаду с задачей преградить путь любому: в проводимой операции лишние глаза ни к чему. «Специалист» вместе с «воздушным акробатом» принялись потрошить парашют. Растянули купол. Где-то в его складках затаилась палка. Стоя на коленях, усиленно дыша, они запустили ладони в капрон и стали перебирать ткань. В этот напряженный момент они сильно напоминали знаменитую «нечистую пару» потрошителей стульев, и, наконец, Тишин воскликнул: «Есть!»
Он не без усилий вытащил запутавшуюся в нутре купола уродливую палку костяного цвета и удивленно стал ее разглядывать: «Ты как же не заметил такую?»
Кузнецов мельком взглянул на палку и уставился в конец летного поля: там садился самолет.
«Так, сейчас уложим», – Миша отшвырнул палку и принялся бережно выпрямлять купол.
«Какой – уложим. А ну-ка дай сюда», – Кузнецов выхватил у Тишина купол и принялся резкими, лихорадочными толчками правой руки запихивать его в камеру. Спина и плечи у него подрагивали от возбуждения. У Тишина физиономия медленно сделалась овальной, нижняя челюсть отвалилась. С надрывом дыша, Кузнецов пытался затянуть камеру, но непослушная материя вырывалась то тут, то там, и тогда Кузнецов, вцепившись руками в края камеры, стал коленом утрамбовывать купол.
Миша Тишин сидел на корточках и потерянно бормотал: «Ты что, надо же складочка к складочке, складочка к складочке…»
«Не ной! Советский парашют сработает! Помоги лучше!»
Миша помог.
Назад бежали вперегонки с самолетом, уже катившимся по бетонной полосе.
Миша Тишин кричал на бегу: «Давай махнемся! Давай махнемся! Это я палку сунул!»
Кузнецов не отвечал.
На стартовой площадке лениво крутил винтами самолет, офицеры стояли в строю. Лейтенанты, запыхавшись, подбежали.
«Разрешите приступить к прыжкам, товарищи… лейтенанты?» – смерил их насмешливым взглядом плотный седой полковник, руководитель занятия.
«В туалет бегали», – ляпнул Хабиров, которого за язык никто не тянул.
Полковник только этого и ждал. Над головами несчастных лейтенантов незамедлительно сверкнул меч возмездия: «Плохому солдату перед боем всегда в туалет хочется» – ликующим басом пропел полковник под общий повальный хохот.
Лейтенанты стояли молча.
В самолете царил полумрак, плавно покачивало, ровно гудели двигатели. Парашютисты сидели на своих местах невозмутимые, настороженные. Лейтенант Юрий Кузнецов оценивал обстановку: «Должен сработать, однако…»– лейтенант недоверчиво усмехнулся этому «однако». Лейтенант бесконечно верил в родной парашют. Его вера граничила с фанатизмом. Но это был не фанатизм. Спроси кто-нибудь у лейтенанта, в чем тут дело, и лейтенант несомненно привел бы в пример успехи советских спортсменов-парашютистов, не имеющих себе равных в мире, вспомнил бы, где изобретен парашют, стал бы сравнивать параметры отечественных и зарубежных парашютов и горячо доказывать, что наши лучше… Он бы вспомнил все, но главного бы так и не сказал. Ему бы просто в голову не пришло сказать это главное, с которым он родился, которое впитал с молоком матери, с которым он вырос. Это главное заключалось в том, что в стране, которую готовился защищать лейтенант, на первом месте всегда стоял Его Величество Человек. А коль парашют предназначен для того, чтобы доставить этого Человека к цели живым и невредимым, так в какой же другой стране могут быть надежней парашюты? Действительно, о чем тут говорить?
В дни боевой учебы лейтенант с безграничной настойчивостью внушал солдатам, как он выражался, «Незыблемый постулат десантника»: «Парашюты не подводят, подводят люди. Паника в воздухе – единственная причина гибели парашютиста». И солдаты поверили лейтенанту. Постепенно его взвод стал лучшим в части по парашютно-десантной подготовке.
Лейтенант понимал, что сейчас ему предстояло на собственной шкуре проверить «незыблемый постулат». И он готовился вступить в схватку в воздухе за собственную жизнь.
«…Обязан сработать, однако… к несчастью, в жизни все бывает», – сказал поэт. Посему, главное не спешить, поспешишь – людей насмешишь. Точнее, навеешь неизъяснимую тихую грусть, глубокую скорбь, так сказать. А к чему плодить скорбящих?» Нет, лейтенант Кузнецов не будет спешить. Он выбросится в люк – группировочка» – и, подхваченный воздушным потоком, станет чутко вслушиваться в работу прибора, отсчитывающего секунды. Он всегда, не смотря на любую болтанку, слышал, как работает прибор, слышал и дублируемый рывком кольца завершающий щелчок, вслед за которым мгновенно и торжественно распахивается белый купол. А если сегодня торжественный момент не последует, то надо лететь к земле («с одним крылом» – привет певице!) и выжидать, может он еще соизволит сработать, основной. И лишь когда тянуть уже будет нельзя, рвануть кольцо запаски правой, придерживая левой ранец основного парашюта. Да, именно так! Нюанс: едва правая рука освободится – и ее за голову: ранец держать двумя руками, чтобы исключить третий вариант «специалист» Тишина. Лейтенант удовлетворительно улыбнулся и прикрыл глаза – теперь до самого сигнала к прыжку он раз за разом мысленно прокручивал, проигрывал ситуацию.
Но ничего не случилось. Этот его прыжок ничем не отличался от других. Парашют не стал мстить хозяину за грубое обращение, понимая: обстоятельства; однако, это не значило, что парашют совсем не имел характера. При приземлении он от души с маху хлопнул лейтенанта «о земь» и поволок его за собой по камням и рытвинам как монгольский всадник заарканенную жертву: мол, обстоятельства обстоятельствами, а и дури тоже хватает.
Лейтенант, опомнившись, вскочил на ноги, забежав против ветра, укротил парашют.
Погасший купол расстелился у ног лейтенанта, прикинувшись неиспачканной пеленой младенца Гаргантюа. Лейтенант с наслаждением вздохнул, стянул с головы шлем, оттер рукавом пот со лба и услышал крик: «Кузя! Кузя»
Оглянулся. С разных сторон к нему подбегали Хабиров и Тишин.
«Ну что!»
«Ну, как!»
«Нормально», – безразлично промямлил Кузнецов и, не сдержавшись, торжественно возвестил: «Матчасть сработала!»
Январь 1986 года