Давайте дружить семьями. 14. Марья Ивановна

Проходя мимо быткомбината, они одновременно, как по команде, посмотрели на окна второго этажа, где был кабинет директора. "На окнах шторы", - констатировал Разуваев. Юбкин с Борисовым захихикал.

-Пошли быстрее, чтоб нас не увидела Верка, - сказал Борисов.

-Да, надо торопиться, - поддержал его Юбкин, показывая короткий путь мимо книжного магазина «Глобус».

Дальше уже их вел Борисов, который лучше знал дорогу.

Как только заходил разговор о Верке, тут же, как из доисторического прошлого, как из небытия, из нирваны, где все это угасание, прекращение, отсутствие волнения, беспокойства, неудовлетворенности, нетерпения, страстей и прочее, как тогда, когда девственно чистый  луч света проникнет в щель между стеной и плотной шторой,  и дальше, проткнув, как шпагой, длинный кабинет, вырвет у полумрака письменный стол и несколько стульев у стены, и это, пожалуй, все, больше ничего из мебели там не было, остальное – пустота, угнетающая душу, и они  вызывали к жизни Марью Ивановну. Марья Ивановна – не высокая и не маленькая. У нее глаза чаще бывают пустыми, чем со смыслом, как две темно коричневые точки на картоне, и сама она, как картонная. Тогда ее фигура, лицо - иллюзия формы. Только однажды, когда в разговоре, говорил Юбкин, и была произнесена следующая фраза, неправильно понятая Разуваевым, и поэтому замечание его прозвучало не к месту, глупо, что, мол, «щекотливый вопрос», он выскочил со своим: «Давайте я вас пощекочу». Юбкин не в счет, но рядом стояла Клавдия Валентиновна, главный инженер, по общему мнению Юбкина и Разуваева, она-то настоящая дура. И кстати, если поставить рядом Марью Ивановну и Клавдию Валентиновну, то сухость, и в фигуре, и в натуре, Клавдии Валентиновны частично переходила на Марью Ивановну, из-за чего та как женщина проигрывала. «Давайте»… - вздохнув, чуть слышно, будто про себя произнесла Марья Ивановна. Его предложение должно было удивить ее, но не удивило. Он же удивился ее словам. Разуваев был далек от мысли, что это предложение."Она непонятная", - сделал заключение он.

В тот день на ней было темно зеленое шерстяное платье, новое, без катышек, к которому она еще не привыкла и поэтому была рассеяна и как бы искала зеркало, в которое можно было посмотреть.

Юбкин и Разуваев говорили о ней грубо, но это ничего не значило. Они (Юбкин точно) ничего о ней не знали.

Не на работе она была, наверное, такой, какой увидел ее Разуваев в случае со словом «пощекотать»: слабой, податливой – хотя это еще как сказать. Есть женщины, сделанные из двух частей. Нет в них определенности. И тут путаешься, какая она. Если с Лизой Юбкина все ясно: она какая в школа, такая и дома – если Верка – везде стерва, то Марья Ивановна казалась, с какой стороны на нее ни посмотри, ненатуральной (сделанной), что, наверное, неправильно, потому что не может же быть, чтоб во всем фальшь. Но это потом, об этом он думал позже, а сейчас они подошли к книжному магазину «Кругозор».

Если пройти мимо него, он справа, слева – кирпичная пятиэтажка, то дальше как бы в глубине двора и отдельно, но тогда нет никакого двора, бетонный забор и открытые железные ворота, в них видно одноэтажное здание (это РЭУ).

Только что было солнце, вселяющее  уверенность в будущем, и вот оно зашло. Настроение испортилось. Ему как бы поддакивали обрезки гнилых труб у стены,  куча соли, которые были тут. Это все в грязи.  Деревья без листьев. Каким тут может быть направление души, то есть в прошлое, где хорошие и плохие воспоминания, или в будущее, осиянное (озаренное) прекрасной перспективой. В тот момент и больше – в то время (в те годы) Разуваев над этим вопросом не задумывался. Так что, не думайте, что он, так сказать, находился в пароксизме отчаяния, задавал себе какие-то там философские вопросы о смысле жизни и прочем. Он был ко всему этому безразличен. Были оттенки настроения, где прохладно, но не холодно, не так, чтоб можно было замерзнуть, без крайностей, без надрыва и истерик.

-Скорее бы май, - будто угадав настроение Разуваева, сказал тут Юбкин.

-Скорее бы лето. А там, - произнес Разуваев.

-Что там?

-Там тепло и так далее.

-Куда я их положил? – хлопая руками по карманам, где должен быть ключ, спросил Борисов, когда они пришли на место.

-Ты меня спрашиваешь? – с раздражением спросил Юбкин.

-Нет, конечно. Откуда тебе знать, куда я их положил, ведь тебя не было, когда я собирался.

«Он играет», - подумал Разуваев, заподозрив его во лжи.
   
-Я помню, что брал ключ. Тогда, где он? – продолжал Борисов.

-Может, тебе только кажется, что ты его брал, а на самом деле не брал, - предположил Юбкин.
 
-Брал. Я хорошо помню, что брал, и положил вот в этот карман, - говорил он, уже в который раз залезая рукой в правый карман пиджачка.