В Амурской дельте...

Лежу на боку и читаю письма Чехова: «Что же касается религии, то молодые купцы относятся к ней с раздражением. Если бы Вас в детстве секли из-за религии, то Вам это было бы понятно. И почему это раздражение — глупость? Оно, быть может, глупо выражено, но само по себе оно не так глупо, как Вам кажется. Оно меньше нуждается в оправдании, чем, например, идиллическое отношение к религии, когда любят религию по-барски, с прохладцей, как любят метель и бурю, сидя в кабинете.»(Письмо А.С. Суворину. 21 января 1895 г. Мелихово). Рядом с топчаном, на котором я возлежу, на стуле, горит настольная лампа. Семь часов утра, еще темно: читать без света нельзя… 

Надо лежать полчаса: принял лекарство и соблюдаю инструкцию. На некоторое время прерываю чтение и  смотрю на тыльную сторону руки, освещаемую теплым светом лампы. Голубоватые развилки вен напоминают дельту реки…

 Я появился на свет в роддоме, расположенном на берегу Амура, в Хабаровске. В четыре часа утра. Мама встала и выглянула в окно. Луг перед окнами роддома, который еще вчера был зеленым, был весь золотым: в этот день расцвели одуванчики…

Мама тогда заканчивала третий курс Хабаровского пединститута. На четвертом курсе она проходила педпрактику в школе. Оставлять меня было не с кем, и мама просила присмотреть за мной учениц. Возвращается однажды из школы, а ученицы ей – протяжно-удивленно, с большими глазами: «Вы знаете: Ваша ляля обкакалась…» Прошел первый год моей жизни на земле. Маме надо было готовиться к сдаче госэкзаменов. И меня отправляют к дедушке и бабушке.  Они работали в «фельдшерско-акушерском пункте» нивхского селенья Тунгуска, расположенном в дельте Амура. Дедушка – фельдшером, а бабушка – акушеркой.

Нивхи (их все дальневосточники зовут «гиляки»), к сожалению, как и другие народности нашего Севера,  склонны спиваться. Но – очень добрый, наивный народ. Как рассказывала бабушка мне уже когда я был подростком, «гиляки» шли днем и ночью на прием к дедушке. Понятие о нормированном рабочем дне у них полностью отсутствовало. Единственным способом получить хоть какой-то отдых был обман простодушных аборигенов. Бабушка выходила к пришедшим гилякам со словами: «Бобылев – пьяный. Спит». Посетители уважительно и понимающе кивали головами и  удалялись…

Когда меня привезли к гилякам, они все высыпали на улицу, брали меня на руки и, сравнивая меня со своими детишками в этом возрасте, шумно восхищались моим размером, весом и белизной… Как мне рассказывала бабушка я тогда был силен не по годам. Она как-то раз ненадолго ушла из дома, огородив меня в углу тяжелеными сундуками (я еще тогда не ходил). Возвращается – и первое, что видит, это рассыпанная по всему полу земля и разбитые горшки из-под цветов… Я легко справился с сундуками, отодвинул их и всласть натешился, выдергивая цветы из горшков… Проказливость, конечно, осталась у меня… Но куда девалась сила?... :)

В 2007 году, на Троицу, дирекция «Глинских чтений» командировала меня в Хабаровск. Я как самый "молодой" возглавлял нашу педагогическую делегацию, в которую, помимо меня, входили доцент МГУ, специалист по церковно-славянскому языку и профессор Мичуринского пединститута (им обоим было уже за 70: молодежь тогда дрогнула и не захотела лететь на «дикий и Дальний Восток»). Нас принимала Хабаровская семинария. В ее здании, в день Троицы, провели «Глинские чтения». Назавтра, в День Святого Духа,  Тихоокеанском университете конференция была продолжена – в более торжественном и расширенном формате. После конференции – экскурсия по Хабаровску. Прикрепили к нам очень ученого и умного иеромонаха Никанора (Лепешева). Он нас опекал, водил по городу.

Вот мы на набережной, стоим над бескрайним, сверкающим на солнце  Амуром в ротонде, которую помню с детства, рядом с памятником Муравьеву-Амурскому (изображен на пятитысячных купюрах)…  Напротив ротонды, через улицу– здание роддома, в котором я появился на свет…

 А вот - замечательно красивый, величественный Градо-Хабаровский собор Успения Божией Матери, полностью повторяющий уникальную архитектуру дореволюционного храма, разрушенного богоборцами. Над входом - лик Спаса Нерукотворного с необычно грозным взглядом . Видя, что я поражен надвратной иконой, иеромонах Никанор замечает: «С нашего владыки писали». В тот момент я не понял смысла этих слов: владыка Марк встретил нас как отец родной, был сама милость и ласка… Неужели он может так смотреть?  Но уже на следующий день я осознал вполне, что имел в виду отец Никанор… Мы стояли в здании еще не освященной домовой церкви Хабаровской семинарии, ждали начала литургии, во время которой сие освящение должно было состояться. Певчие что-то расшумелись «на хорах»… Тут выходит из алтаря владыка и бросает всего один только взор в сторону хоров – все немедленно стихает: в церкви воцаряется мертвая тишина. Я узнал этот взор. "Спас - ярое око"...

 Вот мы, наконец, в Краеведческом музее. Экскурсовод распинается перед «гостями из Москвы», подробно, с чувством рассказывает о местной экзотике, показывает нам юрты нивхов. Я бросаю реплику: «А, это - гиляки…».  Что я наделал!!! Предупредительность и приветливость на лице женщины-экскурсовода сменяется недружелюбным, полупрезрительным выражением: «Так вы – местный?! Уехали!! Бросили Дальний Восток!!!». Спешим распрощаться. Надо было еще развозить подарочные комплекты глинских книг по библиотекам и вузам города.
 
Последний пункт нашего маршрута – библиотека Хабаровского педагогического университета. Вручаю комплект. В ответ - тоже подарок: история университета за 70 лет. Сажусь в ожидающий нас микроавтобус, ищу по содержанию "Филологический факультет" (его окончили и мама, и папа), открываю нужную страницу - в разделе  размещена только одна фотография. На ней - коллектив выпускников факультета 1951 года с моим юным папой (второй справа в верхнем ряду). Папа  умер в 2006 году – за год до моей  поездки на берега Амура...

Вот на такие воспоминания меня навела «дельта» синих старческих вен на моей руке…
***

ПОСТСКРИПТУМ. Уже после написания сей заметки, лежал в больнице РПЦ им. Святителя Алексия Московского, где встретился с настоящим  нивхом, который лечился в той  же палате, что и я.   На первый взгляд, он не был похож на те фотографии "гиляков", которые сохранились в нашем семейном архиве: экзотическая, оборванная и наверно, не очень чистая одежда, темные худые лица, несколько ошеломленный перед фотокамерой вид...

Мой сосед по палате выглядел чисто, ухоженно, даже интеллигентно.  Очень тихий и скромный, маленького роста и и какие-то мягкие, скользящие, округлые движения.. В лице - азиатские черты. Зовут "Николай Павлович" - как Николая I :)  Фамилия тоже русская - не запомнил. Думал сначала: может, якут? Среди них много православных... Но сомнения оставались  (может, где-то там глубоко, на самом донышке памяти замерцали воспоминания раннего, бессознательного детства?) .

 Я долго приглядывался к нему, наконец, решился - спросил, откуда он? - "С Сахалина". Завожу разговор издалека - о коренных народах Сахалина и Приамурья. Упоминаю нивхов. Он мне: "Я  - нивх" - !?? Оказалось, родился и жил в русском поселении на Сахалине, совершенно обрусел, родного языка не знает, мастер по холодильным установкам, православный.  Сейчас живет в Подмосковье. Списался по Интернету с одной одинокой москвичкой (она в в свое время долго работала в больнице Святителя Алексея). Они поженились. Николай Павлович переехал к ней с Дальнего Востока более десяти лет назад...

Интересно, что бы сказала Николаю Павловичу  экскурсовод Хабаровского Краеведческого музея, рассказывавшая нам о нивхских юртах? :)