Зелёная фея. Глава 1

Глава 1

Новая квартира собралась по кусочкам под проворными родительскими руками. Полуголая, в лохмотьях престарелых обоях, поцарапанных косяках, жирных слезах краски на шелушащихся батареях – дыхнула ядовитой свежестью моющих средств, лишилась всего окутанного пылью преинтересного хлама на антресоли, оформилась свежим линолеумом и глянцевыми потолками.
После заехал викин старый диван с нечаянным поцелуем шоколадного мороженого на сливочной обивке, испуганные, запертые в одну большую коробку карточные домики книжных полок и по-китайски миловидный алиэкстрессовский ковер. Вместе с Викой прибыли еще: бело-яблочный ноутбук, крошечный Instax в пластиковом чехле и сразу же наказанный углом и забытьем синтезатор (кажется, мама не успела его продать, и он так и торговал чуть царапанными клавишами на красноярском «Авито»). Уклеенный их со Светой пухловатыми мордашками письменный стол, кухонный гарнитур, холодильник с намертво вживленными следами семейно-путешественных магнитиков – продать пришлось всё, что не уместилось в грустный вагончик военной жизни…
Мыли, собирали, выкидывали, быстро-быстро ворошили нутро огромных, с нее размером, коробок – в детстве Вика любила переезды. Они представлялись как дрожь солнечных лучей в пятнистых от ее пальцев окнах пустых комнат, как мамины сосредоточенные, спешащие движения, как очередная «Лента» в очередном городе, где она сидит, пухлощекая и довольная, в металлически потрескивающей тележке и ошеломленно взирает на бегущие ряды стеллажей. «Чего ты? Чего хочешь? «Киндер» или мармеладки тебе взять?» В детстве оно было проще. Безболезненнее.
И сейчас было не детство.
Панорамный балкон, заштопанный от холода желтоватой пеной, глядел с шестнадцатого этажа на визгливую, размытую и красноватую, как с чьего-то ночного режима фото, волейбольную площадку. Пить тепловатый «Липтон», вздрогнуть от раскатистого «Ау!» откуда-то снизу – в кого попали мячом?
Зачем я тут? Почему сейчас? Как же хочется назад…
Последняя нота дома – переменчивый, дрожащий шепот родительской спальни, цокнувший в коридоре выключатель, разразившийся иррациональным слепящим светом. Двенадцатый час, беззвучная мамина походка и проплывшая следом пузатая тень отца. Они долго сидели на кухне, сокрытые безголосой бархатной ночью, и тихо-тихо перешёптывались за некогда преданной забвению бутылкой крымского, а Вика, им казалось, как в детстве, безмятежно считает сны. Она же справится, наша девочка? Она же такая взрослая… Ничего, ей даже понравится на новом месте.
Цок – грустный вскрик бокала. «Лен, ну вот – пролила. Как всегда».
Этот снисходительный тон, и Леночка, как располневшая кошка, нескладно заваливается ему на колени.
Тишина предательски доносит Вике леночкино журчащие щебетание и легкие короткие смешки. Как дети ей-богу. Что интересно отмечают?
«Мы домой- тараторит Леночка в родную щетинистую щеку. – Мы возвращаемся домой!»

Прийти после восьмого в половине четвертого. Избавить от учебников хорошенький кожаный рюкзак, а себя – от чопорной школьной формы. Ответить на светино сообщение, плюсануть в беседе класса на идею пойти в театр.
– Вика, кушать будешь? – с кухни.
– Да, мам! Сейчас!
Вика прошествовала на кухню, листая наскоро отфотошопленные афиши с двумя давно и безнадежно несвежими Ромео и Джульеттой, и тут перед ней явилась тарелка супа и совсем близко – мамино расплывшееся, будто подтаявшей формы лицо. Она присела напротив:
– У меня хорошая новость. Папу повысили.
Радость-то какая. Перед глазами снова зарябили разномастные картинки на привычно сросшейся с экраном ладони – вниз, вниз, ссылка, вниз.
– Круто, –  отозвалась Вика, листая, пережевывая, листая, пережевывая, снова листая. – Мы, кстати, с классом в театр хотим пойти на той неделе. Я уже записалась. Ещё Марина Викторовна просила передать, что собрание в пятницу.
Цокнуло сообщение от Светы, и Вику затянуло в очередное бессмысленное видео. Тут порхнули яростные леночкины руки.
– Ну, мам! – возмутилась Вика.
– Вик, твоего отца повысили до командира части. С переводом в Ульяновск. Заступает в следующий понедельник. Я уже позвонила Марине Викторовне и завтра поеду к директору.
Отложенный на край стола телефон ежесекундно разрывался светиными сообщениями.
«Надень завтра то прикольное платье»
«У нас завтра три совмещенных с 11 «б»
«Мать»
«Ну ты понимаешь, о чем я»
– В Ульяновск? – переспросила Вика.
– Папе точно сказали об этом только вчера. Раньше всё было до конца неясно, поэтому мы тебе не говорили… Понимаю, это так… не вовремя
«Ау, ты где?», – писала Света.
Ау. Ау. Ау. И вот она уже сидит, скукожившаяся, сложенная сбоку до нелепых длинных плоскостей, во всерастворящим жарком кольце маминых рук и плачет, как маленькая девочка. И вот она сидит, сонная, в тихо теряющей знакомый двор машине, чуть склонив голову на щемяще пахнущее домом мамино плечо; отец, растекшийся по водительскому сидению, пусто и сосредоточенно гонит прочь. Прочь от тяжелой надписи «Красноярск», прочь от жиденьких желтоватых полей, прочь от последнего знакомого городишки – кажется, она была там со школьной экскурсией – прочь из области. Как будто летом едут на юг. И через две недели обратно. Только в последний раз. В самый последний. Кареглазая девица в черном окне – постный, безразличный лик, но у него отчего-то драгоценно блестящие влажные глаза, те же самые, из которых хлещут незамеченные ею викины слезы.
Взбудораженные улеи фирменных заправок, где родители снова и снова теряют её у кассы – «Показалось, на месте», вполне приличные, под что-то деревянно-крестьянское стилизованные придорожные кафе, сутки и двадцать часов – нескончаемая дорога в новую жизнь, бурчащая что-то отцовским голосом о каком-то подрезавшем мудаке, о ближайшем магазине, о жизни старой и попеременно предлагающая (уже голосом материнским) то отцу, то самой Вике сыпучее приторное печенье и холодный чай. Краткие хлопки двери в кратких полевых остановках. Тонкий полусон-полубыль, навеянный разлетающейся прямо в лицо пленкой  – оттенки от суровой осени до позднего лета – российских широт. Как будто минуешь, опережая время, сразу несколько времен года. Безжизненные огни спящих деревенек и поселков, где в проблесках вай-фай Вика успевала отправить сообщение Свете. Хрустящие чипсы, влюбленные родительские перешептывания и мысли о том, чтобы никогда не приехать. Уснуть и проснуться дома, а утром пойти в свою родную гимназию.
Кажется, в машине Вика тоже плакала, неслышно, чтобы не спугнуть хлипкое родительское счастье, воровато пробравшееся и словно помолодевшее до времен их добрачной влюбленности.
Проснулась она от деликатно родительского толчка. Их чемоданы сторожили на резной плитке стоянки, хладный ночной ветер оглаживал все в мурашках тонкие плечи, студено гулял по ногам.
– Квартира, конечно, капец… Мебель должны привезти послезавтра..., – вещала мама. – Здесь пока остановимся… Вика, кофту надень!
– За неделю обустроим… Мне очень понравился район, везде новые многоэтажки…
Под фон родительский обсуждений, она снова задремала и подорвалась от смешной отцовской попытки незаметно, не разбудив, извлечь ее с заднего сидения и куда-то донести.
– Да ладно, пап. Поставь меня. Я сама, – просипела. – Чемоданов тебе, что ли, мало?
– Всё своё ношу с собой! Даже такое тяжелое.
– Это не дочь тяжелая, а пузень мешает!
Полуживые, на последних силах они загрузились в отель, где проспали двенадцать часов, и взялись за служебку только на следующее утро.
– Хата, конечно, звездец, – прокомментировал отец.
– Зато трёшка, – парировала Леночка. – И ЖК совсем новый. Ничего, за неделю управимся.
– Чур вот эта – моя! – выкрикивает Вика.
Кеды хрустяще несут ее через пропитанные солнцем и пустотой комнаты.
– Хорошо, только полы там сама кладешь! И мебель собираешь!
– Ну пап!
Чик – через два дня светин телефон прогрузил сперва собственноручно подаренный ночник с лисой, узорчатые обои, потом – укомплектованные в «домики», уже прикрученные, толстые разноцветные тетрадки. Вику в газетном треугольнике – папа сложил – и с валиком. Бессонный двор с панорамной лоджии (рисованный призрак на стекле – высокая худосочная девица с русым хвостиком). И, наконец, безумный – тысячи тысяч квадратных глазниц, выпадающие, скошенные, словно приседающие на колено танцоры, ряды крыш – вид с общего балкона шестнадцатого этажа.
«А красивый город»
«Красноярск мне, конечно, больше нравится»
«Но, признай, город красивый»,- цокало одно за другим.
«А я и не спорю», – отозвалась Вика.
На миг замерла над экраном: тоска зависла между ней и Светой, натянутая, как неотправленное сообщение – не уместить во весь пласт ярких смайликов. Всё это: слова, ее айфон – просто поверенные расстояния. Там, у Светы, уже утро воскресенья. И Вике очень хочется, как обычно по выходным, очнуться после бессонной, до утра выбалтывающей секреты ночевки, на продавленном диване, в светином облепленном постерами бункере – девичий рай из романов и настолок. Жевать испеченное тетей Юлей печенье с вареньем и тактично кивать на колхозные шутки дяди Вадика…
Ещё совсем теплые, образы только сильнее сдавливали что-то в груди.
«Красивый»
«Но если знать, что не вернешься в Красноярск»
«Вся красота как-то меркнет»
«Мать, да ты драматизируешь», – отбила Света.
– Вика, иди сюда! Помоги подержать! – окликнул отец.
«Вот закончишь 11 и вернешься».
«Поступим в один уник, как хотели».
«Переезд – не конец света».
– Иду!
«Как же мне не хватает твоего позитивного настроя», – спешно отправила Вика и, шутливо бурча что-то про детский труд и жестокосердность эксплуататоров, отправилась помогать.
– Да помощи от тебя! – сыронизировал отец. – Ты пока шла, мы уже с мамой управились.
– Всё, хватит на сегодня! – скомандовала мама.
19. 20. 21 – экран смущенно моргал – 50 процентов яркости днем, 10 ночью – пока грузчики сменялись штукатурщиками, тревожное эхо вдохами собираемой мебели, писком микроволновки, жующие мусор кроссы домашними тапочками. «Я всё помыла. Теперь в прихожей разуваемся!» 22 сентября на пороге викиной обители замялся заношенный, класса с седьмого, рюкзак: «Дочь, ты в машине забыла… Всё. Всё перевезли».
Новая комната тоже упиралась во двор, а ещё в чужие окна. Каждое – сиюминутная вырезка чьей-то жизни: располневшая парочка ужинала на балконе. Им за 35, и они долго работали на свою квартиру. Как это, должно быть, печально – всю жизнь платить ипотеку за хату с видом на двор.
Многоэтажка напротив – просто десятки телевизоров. Парочка ужинает на балконе. Слева мама качает младенца, ниже женщина поливает цветок. А двумя этажами выше влюбленные… Она опускается на колени. О Боже! Фу! Шокированная, Вика дернула жалюзи.
В гостиной – отец укомплектовал ногами только протертый мамой журнальный столик – едва слышно журчали новости. На кухне мама вещала: «Вы не понимаете, она очень, ОЧЕНЬ способная девочка… И что, что набрали класс!? И что выпускной… ЕГЭ…. Я вас поняла! Всего доброго!»
– Мне не удалось договориться с лицеем, – сообщила Леночка за ужином. – Так что завтра ты идешь в школу рядом с нами. Ну ты видела: мы ее проезжали.
«Итак, – написала Вика Свете, замешкавшись в прихожей в  08:17 утра, – часть первая, глава первая – новая жизнь».