Не зачеркнуть

Создано в соавторстве с Ластиком (https://vk.com/violentmercy)
_______________________________

* * *

Где-то в местах, что слабо видны на картах, крик всколыхнул пространство полынным знаком — море, всегда немое, внимало шальной мольбе. Она стояла, как будто глуха, — пустая, и ветер трепал подол над скалистым краем, до беды — один вдох и покорность своей судьбе. Мало ль таких? Привычно. Не к каждому ангел личный спускается на коне. И к ней ведь пришёл не ангел — не свет излучает факел, горящий в живой груди.

Он говорил: «Давай-ка, берись за гриф. Я на земле холодной оставлю миф, кровь свою вплавлю в струны, и вот тогда... Боже мой, бред, да зачем мне твоя душа? Напридумала, глупая, невесть чего себе. Я дарю, что имею.

Что попрошу взамен? У каждого дара плата всегда своя: что-то не сможешь, иное попросит волю, затем — петля. От меня не зависит... Ты выбирай, не дело стоять на мысе. Прыгнуть успеешь — и смысла немного в том, чтоб впустить солёные волны в своё нутро.

Змеем по небу грозы скользят легко — время чеканит шаг. Кто же, скажи, посмеет ему мешать?

В акте первом ты станешь петь — не сломать и не побороть, хрупкому звуку подарим металл и плоть. Песня взлетит, как неистовый дикий шторм, дрогнут в глубинах древние плиты гор. Пусть моя клятва силы твои утроит, только представь: родившись вдали от боли, из нот сотворённый мир — как душа — поёт, каждого сердца треснет под кожей лёд. Трепетней чайки, сильнее седого моря — станет твой голос его обновлённой кровью, мощью, что крепче стали, нежней, чем шёлк. Я тебе всю отдам её. Ну так что?»

Падало солнце в раскрытую грудь земли, лопались струны — яростно, горячо. Голос — предатель, веры просил ещё.

Акт второй. Предлагал: «Ладно, возьмись за кисть. Хочешь, чтоб встрепенулись и проросли те семена, что уснули в пыли планет? Звёзды зажечь, каких и на карте нет? Станешь для них клавиром, Сверхновой, верь мне — вмиг воскресим Вселенную на мольберте, чтоб лепестки под пальцами пламенели, зарево растекалось с холста, алея, чтобы закат с привкусом кислой меди; небо и землю ловким штрихом разделим. Всё, что захочешь, сможем мы написать: новое солнце в бронзовых небесах, птицы, улыбки, смех и вокруг леса...

Что ж ты страдаешь? Закрыта в себе, боса. Кисть предлагает много, цвета все — явь, лишь чудеса все мира бери да славь. Всякий мазок и линия встанут в ряд, в тебе признавая бога и райский сад».

Трескалась краска на высохших берегах, сказочный мир осыпался к её ногам. Чтобы он жил, нужно совсем немного — любовь к мелочам должна выстилать дорогу.

Переливалась тьма, будто кварц, в глазах. Тихо вздохнул и только тогда сказал:

«Я тебе дал возможность творить добром. Ты упиралась. Что же, бери перо! Слово, по сути, магия и ключи. Плата высокой будет: берёшь — молчи. Пишутся символы цветом раскрытых жил, каждый день — это бой, что предстоит прожить. Вся истечёшь по капле, узнаешь, как, немея, дрожит обескровленная рука. Пусть плод запретный дорого стоит, но силу даёт он терпкую, как вино: коды мутаций вписаны в ход сюжета — кто был охотник, однажды проснётся жертвой. Жизни хрупки и режутся без ножа, между строк не найдётся только твоя душа. Сможешь менять истории, судьбы, лица, подвластным станет новорожденный мир на любой странице, от тебя не требуя ничего.

В общем, всё просто — легче процесса нет. Однако к людям другим дорогу забудь навек. Скажут они: "Не держит таких земля!" Станешь для них — серп, темнота и яд. Новые строчки любую съедят наживку; кто не сбежал, рассыпется на обрывки, — взрослая сказка напишет себя сама».

Всё, что сказал, — не соврал, сбылось; всё, что писалось, вмиг обретало кость. Так небосвода трескалась скорлупа.

Разум, живущий прошлым, под текстом пал: то, что внедрилось в сердце, съедая жалость, — это не боль, подобно оно пожару, этим огнём не укрыться и не спастись, разве что враг, забывшись, согреется и простит.

Теперь в подворотнях злобно ютятся тени, руки дрожат, и сложно вставать с постели. В третьем акте волны пульса в ладонь не бьют, не шелестят ракушками на холсте. Всё опустело, выпито, и везде, куда не пойдёт, ей будет и суд, и смерть. Тоненький стержень событий принёс немало — вряд ли найдётся что-то, что бы его сломало; должен же прок быть от наносимых ран: сладостный мир застыл на конце пера.

Она собирает сокровища, волшебство, где сотни материй сольются в блаженный сон. Капли чернил — это компас, что часть бумаги, кровь ему — топливо цвета живого мака. Корни его купаются в руслах вен, в плоскость страниц вплетая любовь и тлен.

Можешь бежать, но от страха застынет ртуть —

слово её
никому не забыть.

Не зачеркнуть.