Восьмиклассница

Я часто видела её в школе, но так и не смогла узнать хотя бы её имя. Да это и не важно... Хотя нет, стоять, я не могу вам врать, давайте по честному. Раскрою вам маленький секрет. Знаете, в литературе есть такой приём: когда автор хочет сделать образ обобщённым, он не даёт имени своему герою, либо обзывает его каким-то мутным псевдонимом или говорящей фамилией. Мне лень париться и следовать этим банальным творческим замашкам, поэтому мою героиню будут звать Восьмиклассница. Какие-то вопросы? Нет? Отлично, поехали дальше.

Так вот. Я часто видела её в школе. (Или с кем-то путаю?) Среди толпы других учеников она казалась проржавевшим механизмом в общей карусели жизни. Не то, чтобы эта карусель казалась мне до жути прочной, но она хотя бы функционировала, понимаете? Хотя бы.  С горем пополам, скрипя и держась на святом духе, она уныло ползла в светлое не светлое, но все-таки будущее. И представьте себе, как в такой общей атмосфере заброшенного парка аттракционов может быть что-то ещё хуже скрипящего механизма? Я поняла - может. К сожалению.

Это был мой последний (или предпоследний - черт его разберёт) год одиннадцатилетнего тюремного срока. Я разболталась до такой степени, что всем было не то, что до лампочки на то, что я творю, но они даже удивлялись, если я делала что-то относительно приличное в рамках этого воспитательного учебного заведения. Ах да, прошу прощения, эта история не обо мне, вот досада.

Я дежурила в раздевалке во время урока. Парила втихаря и держалась за виски, пытаясь справиться с мигренью. Это было неудивительно: бред Кафки мог читаться только под головную боль. В момент, когда боль достигла своего апогея, я услышала дикие вопли. Поначалу мне казалось, что всё, что происходит - в моей голове: и полулюди-полутараканы, и крики какой-то женщины. Мои мысли сами как тараканы расползались по моей думалке и сливались в один большущий винегрет. Я попыталась немного сконцентрироваться на реальном мире и поняла: вопли мне не мерещатся. А даже если бы и мерещились, я бы нисколько не удивилась: зрительными и слуховыми галлюцинациями меня уже давно было не удивить. Кто-то орал истошно.
Я тихонько выглянула. Было страшно. Вдруг драка - а чего мне лезть под горячую руку каким-нибудь забивным или АУЕ - на меня и без того неодобрительно косятся. Жаль, а мне нравятся мои фиолетовые волосы и радужный значок.

Моему взгляду предстала следующая картина. Девчонка, младше меня года на два - три, билась в какой-то особо страшного вида истерике, едва ли не катаясь по полу. Её пыталась удержать хрупкого вида блондинка без особого успеха (вероятно, молодая классная руководительница). При этом в школьном коридоре, который невероятно усиливал звуковой эффект, было чертовски пусто, что само по себе является странным фактом, даже учитывая, что было время урока. Не было спешащих с обеда запоздалых учителей, прогуливающих уроки пары - тройки "ну а ч; мне сделают" - пацанов и тому подобное. Я ощутила, что застала что-то ужасно личное. Меня не должно здесь быть. Но это было своего рода кино, у которого нашёлся невольный зритель, и не смотреть его я не могла.

Просто представьте себе, как человек, девочка, у которой, может, только недавно пошли месячные и которая вместе со своими одноклассниками угорает со слова "многочлен" на полном серьёзе говорит, что не хочет жить. Ремарка: подобного рода заявлениями в нашем мире никого не удивишь. Знаменитый список 27, постироничные дединсайдики со своим 1000-7 - это стало скучным, пресным и уже не вызывает абсолютно никаких эмоций, потому что кажется показушным. Но твою мать, подобные тенденции имеют своё логическое основание. Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. Гоните взашей тех, кто говорит, что психологических проблем и болезней не существует и надо просто заняться спортом, выпить глицинчику и соблюдать режим. Это, блять, не так работает, ок?

Девочка кричала, что не хочет жить, в деталях описывала способы, которыми убьёт себя, какие уже испробовала, но они не помогли. Кричала о том, что ей просто страшно здесь находиться. Все доводы растерявшейся учительницы она парировала до боли простыми ответами, от которых мне становилось тошнотворно страшно. Было заметно, что всё, что она держала в себе очень долгое время, вырвалось наружу. Это была абсолютная безысходность, отчаяние, боль, которую я чувствовала почти физически. Меня затрясло.

Вскоре пришла школьная психологиня, и разговор пошёл по второму кругу, только без классной руководительницы. Она в это время с абсолютно потерянным видом трясущимися руками наливала себе водички. И лишь половина жидкости достигла своего назначения - другая же часть пролилась на новое элегантное чёрное платьице в духе коко шанель. Разговор шёл минут двадцать, и всё это время я сидела в уголке между стеной и перегородкой раздевалки, не в силах пошевелиться или сделать вдох погромче. Я была почти уверена в том, что меня парализовало. Благо, ещё минут через пять пришёл отчим Восьмиклассницы, который увёл ребёнка домой. Нет, не так: он с воплями не хуже девочки, утащил её домой едва ли не за шкирку. Такой вот прозаический конец истории, которая неприятно поразила меня. Только в этот момент на миллисекунду я увидела лицо девочки. Но глупо полагать, что я его запомнила, так бывает только в фильмах. Запомнила я разве что размазанную по лице тушь и безумные глаза. Всё.

Спустя несколько дней я всё ещё не оставляла попыток найти её в школе. Но это была проблема с двумя неизвестными: я не знаю ее имени и не знаю, как она выглядит. Точнее, плюс-минус я запомнила, в какой она была одежде, но такую носит половина  учениц. Да и вдобавок, зачем она мне, что я ей скажу? Только спустя время я поняла, что ничего не хотела ей сказать. Я хотела послушать, что она скажет мне. Наверное, это то, чего ей никогда не хватало.
Ночью мне снова плохо спалось.

                ***
Что ты чувствуешь, когда декорации спадают? Боль, страх, облегчение? Когда вокруг зияющая пустота и нет ни времени, ни пространства, ни тебя - ни-че-го...
Шаг влево. Шаг вправо. Стена. Ещё стена. Ещё. И ещё. Четыре стены. Вверх - вниз - пол - потолок. Наоборот. Бетонные. Пусто. Квадрат, замыкается. Гладко; или нет, шершаво; или нет, ребристо; или... Два шага - упёрся; ещё два - снова. Темно. Звуков нет. Точнее, звуков не существует вообще. Рыба. Открываешь - закрываешь - пугающее ничего. Никто зашёл. Никто положил тебе руки на плечи. Поворачиваешь голову : туда - сюда, туда - сюда... Никого. Тебя тоже. Протягиваешь руки - рук нет. Вертишься - безветренно. Не чувствуешь. Ни-че-го...
"А если это навсегда? А если я застрял?" - так подумал бы ты, если бы здесь было место мыслям. И ты застрял, дружище. Ты капец как влип в самое мерзкое, что может только с тобой случиться - в жизнь. Но так как это уже произошло - смирись и расслабься. Хуже некуда. Или есть?
Оно такое пугающе - липкое, как объяснить... Когда это происходит - тебя не существует в пространстве - есть только эта мерзкая жижа, которая застилает твоё естество, ты слишком сильно сосредотачиваешься на своём дыхании, тебе становится реально хреново дышать, появляются гнетущий страх и навязчивые мысли, вот и ходишь в трясучке как маятник в тех же гребанных четырёх стенах коммуналки. И не понимаешь, что страшнее: жить или умирать.

                ***
Зачем писать хорроры и придумывать несуществующих монстров, если реальный мир более пригоден для того, чтобы человеку хватило страха на всю оставшуюся жизнь? Если он (а не монстры под кроватью) является лучшей страшилкой на ночь. И прелесть её заключается в том, что проснуться и забыть - не выйдет. А те, кому все-таки удалось вырваться из этого царства Морфея, вряд ли смогут нам поведать о том, какого это - бодроствовать. Может, нам не понравится?

                ***
Солнышко, я не знаю твоего имени. Я даже не знаю, жива ли ты сейчас. Но если ты всё ещё в состоянии пить свой утренний кофе, заправлять кровать и чистить зубы - я горжусь тобой. Я горжусь тем, что ты находишь в себе силы вставать по утрам. Что ты борешься с теми проблемами, которые другим людям кажутся незначительными. А еще - я тебя понимаю, хотя мне очень бы хотелось, чтобы это было не так. Наверное, я никогда не перестану быть, как и ты, мой маленький друг, восьмиклассницей.