Танар, 12 глава

Стихи.руАвторы Производоведение Рецензии Поэск Магазин О портале Ваша страница Кабинет автора
Танар, 12 глава
Вячеслав Толстов
XII

«Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!»

Спутники Бохара Кровавого недолго ждали его после того, как он отправился в погоню за Стелларой и не вернулся. Они ускорили работу на своей лодке досрочно и, запасшись провизией и водой, отплыли из бухты, на берегу которой они построили свое судно, и уплыли в Корсар, не жалея Бохара, которого все они искренне ненавидели.

Тот самый шторм, который был близок к тому, чтобы прогнать Танар мимо острова Химэ, понес корсаров на противоположный конец, унес их грубые паруса и, наконец, разбил их корабль, полностью разбитый, о скалы в верхней части Химэ.

Потеря лодки, провизии и одного из них, разбившегося о скалу и утонувшего, привела оставшихся в живых корсаров в еще более свирепом настроении, чем это было принято среди них, и тот факт, что часть острова, на которой они потерпели крушение, поскольку у них не было древесины, подходящей для постройки лодки, что заставило их перейти по суше на противоположный берег.

Теперь они столкнулись с необходимостью проникнуть в страну, полную врагов, в поисках пищи и материала для нового ремесла, и, в довершение всего своего несчастья, они оказались в мокром порохе и были вынуждены защищаться, если возникнет необходимость. , только с кинжалами и тесаками.

Большинство из них, будучи старыми моряками, хорошо знали, где они находятся, и даже многое знали о географии Химэ, нравах и обычаях его жителей, поскольку большинство из них во многих случаях сопровождали отряды, совершавшие набеги в глубь страны, когда Корсарские корабли напали на остров, чтобы украсть меха и шкуры, в безупречной обработке и дублении которых химейские женщины были искусны, в результате чего химейские меха и шкуры стоили в Корсаре дорого.

Тогда совет матросов постарше решил отправиться через всю страну к гавани на дальней стороне острова, где древесина соседнего леса дала бы им материал для постройки другого корабля с дополнительной возможностью прибытия корсара. рейдер.

Пока эти недовольные люди устало брели по острову Химэ, Джуд повел сопротивляющуюся Стеллару к своей деревне, а Гура повел Танара в том же направлении.

Джуд был вынужден делать большие обходные пути, чтобы избежать встречи с недружелюбными жителями деревни; и невольные ноги Стеллары не сильно ускорили его шаг, потому что она постоянно висела на спине, и, хотя ему больше не нужно было нести ее, он счел необходимым закрепить ее на шее кожаным ремнем и вести ее таким образом, чтобы предотвратить многочисленные, внезапные прорывы к свободе, которые она сделала, прежде чем он разработал этот план.

Часто она отступала, отказываясь идти дальше, говоря, что устала, и настаивая на том, чтобы лечь отдохнуть, ибо в глубине души она знала, что, куда бы Джуд или другой ни привел ее, Танар найдет ее.

Уже мысленным взором она могла видеть его на хвосте позади них и надеялась задержать марш Джуда достаточно, чтобы сариец настиг их прежде, чем они достигнут его деревни и защиты его племени.

Гура был счастлив. Никогда прежде за всю свою жизнь она не была так счастлива, и она видела в конце их пути возможный конец этому счастью, и поэтому она не повела Танара прямым путем в Карн, деревню Иуды, а привела его сюда. и туда под различными предлогами, чтобы она могла иметь его для себя как можно дольше. Она нашла в его компании мягкость и понимание, которых никогда не знала за всю свою жизнь.

Это была не любовь, которую Гура испытывал к Танар, но что-то, что могло бы легко превратиться в любовь, если бы собственная страсть Сарьяна была пробуждена к девушке, но его любовь к Стелларе исключала такую возможность, и хотя он находил удовольствие в обществе Гуры ему все же безумно не терпелось продолжить прямо по следу Джуд, чтобы спасти Стеллару и снова завладеть ею.

Деревня Карн не скалистая деревня, как Гарб, деревня Скурв. Он состоит из домов, построенных из камня и глины, и, полностью окруженный высокой стеной, стоит на вершине высокой плоскогорья, защищенной со всех сторон крутыми утесами, и возвышается с одной стороны над лесами и холмами Химэ, а с другой другой — широкие просторы Корсар Аз, или Корсарского Моря.

По крутым скалам к Карну взобрался Джуд, волоча за собой Стеллару. Это был долгий и трудный подъем, и когда они достигли вершины, Джуд был рад остановиться и передохнуть. У него также были кое-какие планы, так как в деревне на плато Джуд оставила себе пару, и теперь он обдумывал какой-то план, с помощью которого он мог бы избавиться от нее, но единственный план, который мог придумать Джуд, заключался в том, чтобы прокрасться в город и убить ее. Но что ему было делать со Стелларой в это время? И тут ему пришла в голову счастливая мысль.

Он знал пещеру, лежащую прямо под вершиной утеса и недалеко от нее, и к ней он повел Стеллару, а когда они подошли к ней, связал ей лодыжки и запястья.

— Я не оставлю вас здесь надолго, — сказал он. «Сейчас я вернусь и возьму тебя в деревню Карн в качестве моей подруги. Не бойтесь. На плато мало диких зверей, и я вернусь задолго до того, как кто-нибудь сможет найти вас.

— Не торопись, — сказала Стеллара. «Я буду приветствовать дикого зверя, который доберется до меня, прежде чем ты вернешься».

«Ты будешь думать по-другому после того, как какое-то время будешь спутницей Джуда», — сказал мужчина, а затем оставил ее и поспешил к обнесенной стеной деревне Карн.

С трудом приняв сидячее положение, Стеллара могла смотреть на местность, лежащую у подножия утеса, и вскоре внизу она увидела мужчину и женщину, вышедших из леса.

На мгновение ее сердце остановилось, на мгновение, когда ее глаза остановились на нем, она узнала в этом мужчине Танара. Крик приветствия был на ее губах, когда новая мысль остановила ее язык.

Кем была та девушка с Танаром? Стеллара увидела, как близко она подошла к нему, и она увидела, как она смотрит ему в лицо, и хотя она была слишком далеко, чтобы увидеть глаза девушки или ее выражение, в позе стройного тела было что-то, что означало поклонение, и Стеллара повернулась. свое лицо и уткнулась им в холодную стену пещеры и залилась слезами.

Гура указал вверх, на высокую гору. «Там, — сказала она, — прямо за вершиной этой скалы лежит Карн, деревня, где живет Джуд, но если мы войдем в нее, ты будешь убит, и, возможно, я тоже, если женщины доберутся до меня раньше».

Танар, осматривавший землю у своих ног, казалось, не слышал слов девушки. — Кто-то прошел прямо перед нами, — сказал он. «мужчина и женщина. Я вижу отпечатки их ног. Трава, придавленная их сандалиями, все еще медленно поднимается — мужчина и женщина — и один из них был Стелларой, а другой — Джуд.

«Кто такая Стеллара?» — спросила девушка.

— Мой друг, — ответил Танар.

Привычное выражение печали, с детства отмечавшее лицо Гуры, но сменившееся лучезарным счастьем с тех пор, как она покинула деревню Гарб с Танаром, вернулось, когда она со слезами на глазах подавила всхлип, оставшийся незамеченным Сариец, жадно обшаривающий землю перед ними. А в пещере над ними теплые слезы омыли несчастные щеки Стеллары, но порыв любви вскоре вернул ее взгляд к Танару как раз в тот момент, когда он повернулся и обратил внимание Гуры на хорошо заметный след, по которому он шел.

Глаза Сарьяна отметили отчаяние на лице его спутницы и слезы в ее глазах.

«Гура!» воскликнул он. "В чем дело? Почему ты плачешь?" и порывисто он подошел к ней вплотную и дружески обнял ее за плечи, а Гура, обескураженная добротой, уткнулась лицом ему в грудь и заплакала. И это было то, что увидела Стеллара — это была сцена, которую любовь и ревность интерпретировали по-своему, — и глаза амиокапийской девы вспыхнули уязвленной гордостью и гневом.

— Почему ты плачешь, Гура? — спросил Танар.

— Не спрашивай меня, — умоляла девушка. "Ничего особенного. Может быть, я устал; возможно, я боюсь. Но теперь мы можем не думать ни об усталости, ни о страхе, потому что, если Джуд ведет вашу подругу в деревню Карн, мы должны поспешить спасти ее, пока не стало слишком поздно.

— Ты прав, — воскликнул Танар. «Мы не должны медлить», и, сопровождаемый Гурой, он быстро побежал к основанию утеса, прослеживая следы Джуда и Стеллары там, где они вели к опасному подъему на скалу. И пока они спешили, жестокие глаза наблюдали за ними с опушки джунглей, из которых они сами недавно выбрались.

Там, где крутой подъем увенчал вершину утеса, голая скала не давала никакого намека на направление, которое выбрал Джуд, но в двадцати ярдах дальше, где снова начиналась мягкая земля, Танар уловил следы человека, на которые он обратил внимание Гуры.

— Следы Джуда здесь одни, — сказал он.

«Возможно, женщина отказалась идти дальше и он был вынужден ее нести», — предположил Гура.

— Это, несомненно, факт, — сказал Танар и поспешил вперед по ровной тропе, оставленной Химеей.

Путь вел теперь по хорошо обозначенной тропе, которая проходила через значительный участок кустов, которые вырастали значительно выше головы человека, так что ничего не было видно ни с той, ни с другой стороны и лишь на небольшом расстоянии впереди и позади них по извилистой тропе. . Но Танар не сбавил скорости, его единственной целью было восстановить Химеан до того, как он доберется до своей деревни.

Когда Танар и Гура достигли вершины утеса и исчезли из виду, восемнадцать волосатых мужчин появились из леса и последовали по их следу к подножию утеса.

Это были густые бакенбарды с яркими поясами на талии и такими же блестящими тряпками на головах. Огромные пистолеты и ножи торчали из-под их поясных одежд, а кортики свисали с бедер — судьба привела этих выживших с корабля Сида к подножию утесов под деревней Карн почти в тот же момент, когда прибыл Танар. С чувством удивления, не лишенного благоговения, они узнали сарианца, который был пленником на корабле и которого, как они думали, видели убитым мушкетным огнем на краю естественного колодца на острове Амиокап.

Корсары, движимые пагубным упрямством невежества, были движимы общим стремлением вернуть Танар. И с этой целью они дождались, пока Гура и Сарьян скроются за вершиной утеса, и пустились в погоню.

Стены Карна лежат недалеко от края плато, на котором они стоят. В вечном Пеллюсидаре события, которые в действительности далеко друг от друга, следуют, кажется, близко друг к другу, одно за другим, и по этой причине нельзя сказать, как долго Иуда находился в деревне Карн и успел ли он ужасная цель, которая привела его сюда, но факт оставался фактом: когда Танар и Гура достигли опушки кустов и посмотрели через поляну на стены Карна, они увидели Джуда, крадущегося из города. Если бы они видели его лицо, они могли бы заметить злобную торжествующую ухмылку, и если бы они знали цель, которая привела его таким украдкой в родную деревню, они могли бы воссоздать сцены кровавого эпизода, который только что разыгрывался в доме. из Химеи. Но Танар видел только, что Джуд, которого он искал, идет к нему, а Стеллары с ним нет.

Сарьян отвел Гуру назад, в укрытие кустов, окаймлявших тропу, к которой приближался Джуд.

Пришел химеан, и пока Танар ждал его прихода, корсары неуклюже взбирались на утес, а Стеллара, больная ревностью и несчастьем, безутешно прислонилась к холодному камню своей тюремной пещеры.

Джуд, не сознавая опасности, поспешил обратно к тому месту, где он оставил Стеллару, и когда он оказался напротив Танара, сарианец прыгнул на него.

Химеец потянулся за ножом, но был беспомощен в хватке Танара, чьи стальные пальцы сомкнулись на его запястьях с такой силой, что Джуд с криком боли выронил оружие, когда обе его руки были раздавлены давлением клинка. Хватка Сарьяна.

"Что ты хочешь?" воскликнул он. — Почему ты нападаешь на меня?

— Где Стеллара? — спросил Танар.

— Не знаю, — ответил Джуд. — Я ее не видел.

— Ты лжешь, — сказал Танар. «Я пошел по ее и вашим следам на вершину утеса: где она?» Он вытащил свой нож. «Скажи мне или умри».

«Я оставил ее на краю обрыва, а сам отправился в Карн, чтобы договориться о ее дружеском приеме. Я сделал все это для ее защиты, Танар. Она хотела вернуться в Корсар, а я всего лишь помогал ей.

-- Опять вы лжете, -- сказал сариец. — Но отведи меня к ней, и мы послушаем ее версию этой истории.

Химеец сдерживался, пока острие ножа Танара не уперлось ему в ребра; затем он сдался. — Если я приведу вас к ней, вы обещаете не убивать меня? — спросил Джуд. — Вы позволите мне вернуться с миром в мою деревню?

-- Я ничего не обещаю, пока не узнаю из ее уст, как вы с ней обошлись, -- ответил сарианец.

— Она не пострадала, — сказал Джуд. "Клянусь."

— Тогда веди меня к ней, — настаивал Танар.

Хмурый химеец вел их обратно по тропинке к пещере, где он оставил Стеллару, а на другом краю кустов восемнадцать корсаров, предупрежденные шумом их приближения, остановились, прислушались и вскоре бесшумно растворились в окружающем пространстве. кустарник.

Они видели, как из кустов вышли Иуда, Гура и Танар, но не нападали на них; они ждали, чтобы увидеть, с какой целью они вернулись. Они видели, как они исчезли за краем утеса недалеко от вершины тропы, ведущей вниз в долину. А потом они вышли из своих укрытий и осторожно последовали за ними.

Джуд привел Танара и Гуру к пещере, где лежала Стеллара, и когда Танар увидел ее, ее дорогие запястья и лодыжки, связанные ремешками, и ее щеки, все еще мокрые от слез, он прыгнул вперед и заключил ее в свои объятия.

«Стеллара!» воскликнул он. "Дорогой!" Но девушка отвернулась от него.

«Не прикасайся ко мне, — кричала она. "Я тебя ненавижу."

«Стеллара!» — воскликнул он в изумлении. "Что произошло?" Но прежде чем она успела ответить, они вздрогнули от хриплой команды сзади и, повернувшись, обнаружили, что смотрят в дула пистолетов восемнадцати корсаров.

— Сдавайся, Сарьян! — воскликнул вождь корсаров.

Глядя в дула около тридцати шести огромных пистолетов, которые в равной степени угрожали жизням Стеллары и Гуры, Танар не видел непосредственной альтернативы, кроме как сдаться.

— Что ты собираешься с нами делать, если мы сдадимся? — спросил он.

— Это мы решим позже, — прорычал представитель корсаров.

— Вы рассчитываете когда-нибудь вернуться на Корсар? — спросил Танар.

— Что тебе до этого, Сарьян? — спросил корсар.

— От этого зависит, сдадимся мы или нет, — ответил Танар. «Вы пытались убить меня раньше и обнаружили, что меня трудно убить. Я кое-что знаю о вашем оружии и вашем порохе, и я знаю, что даже с такого близкого расстояния я смогу убить некоторых из вас, прежде чем вы убьете меня. Но если вы ответите на мой вопрос честно и честно, и если ваш ответ будет удовлетворительным, я сдамся».

При упоминании Танара о том, что он знает об их порохе, корсары сразу же предположили, что он знает, что он мокрый, тогда как он только намекал на его постоянно низкое качество, и поэтому представитель решил, что будет лучше подождать, по крайней мере, на время. «Как только мы сможем построить лодку, мы вернемся в Корсар, — сказал он, — если тем временем корсарский корабль не бросит якорь в бухте Карна».

— Хорошо, — прокомментировал Сарьян. — Если вы пообещаете вернуть дочь Сида целой и невредимой ее людям в Корсаре, я сдамся. И ты также должен пообещать, что этой другой девушке не причинят никакого вреда и что ей будет позволено отправиться с тобой в Корсар в целости и сохранности или остаться здесь среди своих людей, как она пожелает.

— А как насчет другого мужчины? — спросил корсар.

«Вы можете убить его, когда убьете меня», — ответил Танар.

Глаза Стеллары расширились от испуга, когда она услышала слова сарианца и обнаружила, что ревность не может сравниться с настоящей любовью.

— Очень хорошо, — сказал корсар. «Мы принимаем условие. Женщины вернутся с нами в Корсар, а вы, двое мужчин, умрете.

— О нет, — взмолился Джуд. «Я не хочу умирать. Я химей. Карн — мой дом. Вы, корсары, часто приезжаете туда торговать. Пощадите меня, и я позабочусь о том, чтобы у вас было больше шкур, чем вы можете упаковать в свою лодку после того, как вы ее построили.

Лидер группы рассмеялся ему в лицо. «Восемнадцать из нас могут взять из деревни Карн все, что захотят, — сказал он. «Мы не такие глупцы, чтобы пощадить вас, чтобы вы могли пойти и предупредить свой народ».

«Тогда возьмите меня с собой в качестве пленника», — взвыл Джуд.

— И все время тебя кормить и присматривать за тобой? Нет, мертвый ты для нас дороже, чем живой.

Пока Джуд говорил, он пробрался к входу в пещеру, где встал наполовину позади Стеллары, словно укрываясь за счет девушки.

С жестом отвращения Танар повернулся к корсарам. — Пойдем, — нетерпеливо сказал он. «Если сделка будет удовлетворительной, нет смысла обсуждать ее дальше. Убейте нас и доставьте женщин в целости и сохранности в Корсар. Вы дали слово».

В тот момент, когда Танар завершил свое обращение к корсарам, Джуд повернулся, прежде чем кто-либо успел ему помешать, и исчез в пещере позади него. Мгновенно Корсары бросились в погоню, а остальные с нетерпением ждали их возвращения с Джудом. Но когда они появились, они были с пустыми руками.

— Он сбежал от нас, — сказал один из тех, кто отправился за химейцами. «Эта пещера — вход в темный длинный туннель с множеством ответвлений. Мы ничего не видели и, опасаясь заблудиться, вернулись к входу. Было бы бесполезно пытаться найти человека внутри, если только вы не знакомы с туннелем, который пронизывает скалу за этой пещерой. Нам лучше убить этого немедленно, прежде чем он тоже успеет сбежать, — и парень поднял пистолет и нацелил его на Танара, возможно, надеясь, что его порох высох с тех пор, как они отправились с пляжа на противоположный берег реки. остров.

"Останавливаться!" — закричала Стеллара, прыгая перед мужчиной. «Как вы все знаете, я дочь Сида. Если вы вернете меня ему в целости и сохранности, вы будете хорошо вознаграждены. Я позабочусь об этом. Вы все знали, что Сид везет этого человека на Корсар, но, возможно, не знали, зачем.

— Нет, — сказал один из корсаров, которые, будучи простыми моряками, ничего не знали о планах своего командира.

«Он знает, как делать огнестрельное оружие и порох, намного превосходящие наши, и Сид вез его обратно в Корсар, чтобы он мог научить корсаров секретам изготовления пороха и изготовления оружия, которых мы не знаем. Если вы убьете его, Сид будет в ярости на вас, а вы все знаете, что значит злить Сида. Но если ты вернешь и его в Корсар, твоя награда будет гораздо больше.

«Откуда мы знаем, что Сид жив?» — спросил один из корсаров. — А если его нет, то кто вознаградит вас за ваше возвращение или за возвращение этого человека?

— Сид — лучший моряк, чем Бохар Кровавый — это вы все знаете. И если Бохар Кровавый благополучно довел свою лодку до Амиокапа, мало кто сомневается, что Сид благополучно довел свою лодку до Корсара. Но даже если бы он этого не сделал, даже если бы Сид погиб, ты все равно получишь свою награду, если вернешь меня на Корсар.

«Кто заплатит?» — спросил один из матросов.

— Бульф, — ответила Стеллара.

«Почему Булф должен платить вознаграждение за ваше возвращение?» — спросил корсар.

— Потому что я буду его парой. Это было желанием Сида и его».

Нисколько не изменив выражения лица, Сарьян не выдал той боли, которую эти слова причинили ему, как нож, пронзивший его сердце. Он просто стоял, скрестив руки, и смотрел прямо перед собой. Глаза Гуры расширились от удивления, когда она посмотрела сначала на Стеллару, а затем на Танара, поскольку она вспомнила, что последний сказал ей, что Стеллара — его пара, и она с помощью женской интуиции знала, как сильно мужчина любит эту женщину. Гура была озадачена и опечалена, потому что догадывалась о боли, которую слова Стеллары причинили Танару, и поэтому ее доброе сердце побудило ее приблизиться к Танару и нежно положить свою руку на его руку в немом выражении сочувствия. .

Некоторое время Корсары шепотом обсуждали предложение Стеллары, а затем представитель обратился к ней. — Но если Сид мертв, некому будет вознаградить нас за возвращение Сарьяна; следовательно, мы могли бы с тем же успехом убить его, потому что у нас будет достаточно ртов, чтобы накормить их во время долгого путешествия в Корсар.

— Вы не знаете, что Сид мертв, — настаивала Стеллара. — Но если так, то кто лучше Булфа подходит на пост вождя корсаров? А если он вождь, то вознаградит вас за то, что вы вернули этого человека, когда я объясню ему, с какой целью его вернули в Корсар.

-- Что ж, -- сказал корсар, почесывая затылок, -- может быть, вы и правы. Он может быть более ценен для нас живым, чем мертвым. Если он пообещает помочь нам управлять лодкой и не попытается сбежать, мы возьмем его с собой. А как насчет этой девушки?

«Держите ее, пока мы не будем готовы к отплытию, — прорычал один из других корсаров, — а затем отпустите ее».

- Если ты хочешь получить какое-либо вознаграждение за мое возвращение, ты не сделаешь ничего подобного, - решительно сказала Стеллара, а затем Гуре: - Что ты хочешь сделать? Голос у нее был холодный и надменный.

«Куда идет Танар, туда и я хочу пойти», — ответил Гура.

Глаза Стеллары сузились и на мгновение вспыхнули огнём, но тут же вернулись к своему естественному доброму выражению, хотя и с оттенком грусти. — Хорошо, — сказала она, грустно отворачиваясь, — девушка должна вернуться с нами в Корсар.

Матросы довольно долго обсуждали этот вопрос, и большинство из них было против, но когда Стеллара настояла и заверила их в еще большей награде, они в конце концов согласились, хотя и с большим ворчанием.

Корсары смело маршировали через плато, мимо стен Карна, с аркебузами наготове в руках, прекрасно понимая страх перед ними, который прошлые набеги вселили в груди химейцев. Но они не стремились грабить или требовать дани, так как все еще опасались, что их порох бесполезен.

Когда они достигли противоположной стороны плато, откуда они могли смотреть на залив Карна, хриплый крик удовольствия вырвался из глоток корсаров, потому что там, на якоре в заливе, стоял корсарский корабль. Не зная, как скоро судно может сняться с якоря и уйти, корсары кувыркались по крутой тропе к берегу, в то время как позади них озадаченные жители деревни наблюдали за ними поверх стены Карна, пока последний человек не исчез за вершиной. скалы.

Бросившись к кромке воды, корсары пытались разрядить свои аркебузы, чтобы привлечь внимание с судна. Несколько зарядов высохли, и в результате взрыва на стоящем на якоре корабле появились признаки жизни. Матросы на берегу срывали пояса и носовые платки, отчаянно размахивали ими в знак бедствия и вскоре были вознаграждены видом спускаемой с корабля шлюпки.

На расстоянии слышимости от берега лодка остановилась, и офицер окликнул мужчин на берегу.

— Кто ты, — спросил он, — и чего ты хочешь?

«Мы часть экипажа корабля Сида», — ответил представитель моряков. «Наш корабль потерпел крушение посреди океана, и мы направились к Амиокапу, а затем к Химэ, но здесь мы потеряли лодку, которую построили на Амиокапе».

Убедившись, что это были корсары, офицер приказал лодке приблизиться к берегу, и, наконец, она была выброшена на берег недалеко от того места, где группа стояла в ожидании ее прибытия.

После кратких приветствий и объяснений офицер взял их всех на борт, и вскоре после этого Танар из Пеллюсидара снова оказался на корсарском военном корабле.

Командир корабля знал Стеллару и, тщательно расспросив их, одобрил ее план и согласился взять с собой Танара и Гуру обратно на Корсар.

После разговора с офицером Танар на мгновение оказался наедине со Стелларой.

«Стеллара!» он сказал. — Что изменилось в тебе?

Она повернулась и холодно посмотрела на него. -- В Амиокапе ты был достаточно здоров, -- сказала она, -- но в Корсаре ты был бы только голым варваром, -- и, повернувшись, ушла от него, не сказав больше ни слова.
XIII

ПЛЕННИКИ

Путешествие на Корсар прошло без происшествий, и на всем его протяжении Танар не видел ни Стеллары, ни Гуры, ибо, хотя он и не был заключен в темный трюм, ему не разрешалось подниматься выше первой палубы, и хотя он часто поглядывал на На верхней палубе на корме корабля он так и не мельком увидел ни одну из девушек, из чего сделал вывод, что Гура был заперт в одной из кают и что Стеллара намеренно избегала ни его, ни любого вида.

Когда они приблизились к побережью Корсара, Танар увидел ровную местность, изгибающуюся вверх, в туманную даль. Ему показалось, что вдали виднеются очертания холмов, но в этом он не был уверен. Он увидел возделываемые поля, клочки лесов и реку, впадающую в море, широкую, извилистую реку, на берегу которой, немного в стороне от океана, лежал город. В этом месте на берегу не было никакой гавани, но корабль направился прямо к устью реки, вверх по которой он плыл к городу, который, приблизившись к нему, он увидел далеко превосходящим по размерам и претенциозности своих зданий. любое человеческое жилище, которое он когда-либо видел на поверхности Пеллюсидара, не исключая даже новой столицы объединенных королевств Пеллюсидара, которую строил император Давид.

Большинство зданий были белыми с красными черепичными крышами, а некоторые с высокими минаретами и куполами разных цветов — синими, красными и золотыми, последние сияли на солнце, как драгоценные камни в диадеме императрицы Дианы.

Там, где река расширялась, был построен город, и здесь стояла на якоре большая флотилия военных кораблей и множество меньших судов — рыбацкие лодки, речные лодки и баржи. Улица вдоль набережной была усеяна магазинами и кишела людьми.

Когда их корабль приблизился, с палубы стоящих на якоре военных кораблей загрохотали пушки, и на салют ответили их собственные суда, которые, наконец, бросили якорь посреди течения, напротив города.

Небольшие шлюпки отплыли от берега и быстро поплыли к военному кораблю, который также спустил несколько своих шлюпок, в одну из которых Танар была приставлена под присмотром офицера и пары матросов. Когда его вытащили на берег и промаршировали по улице, он привлек большое внимание толпы, через которую они проходили, так как в нем сразу же узнали пленного варвара из какого-то нецивилизованного квартала Пеллюсидара.

Во время высадки Танар ничего не видел ни со Стелларой, ни с Гурой, и теперь он задавался вопросом, увидит ли он их когда-нибудь снова. Его разум был наполнен теми же печальными мыслями, которые сопровождали его на протяжении всего долгого пути от Химэ до Корсара и которые в конце концов убедили его в том, что он никогда не знал настоящую Стеллару до тех пор, пока она не призналась в себе на палубе корабля. корабль в гавани Карн. Да, на Амиокапе с ним было все в порядке, но в Корсаре он был всего лишь голым дикарем, и этот факт доказывался ему теперь убедительными свидетельствами надменного презрения, с которым туземцы Корсара смотрели на него или обменивались грубыми шутками с его расход.

Сарьяну было больно думать, что его так обманула женщина, которой он отдал всю свою любовь. Он поставил бы свою жизнь на кон, веря, что перед ним самая милая, чистая и верная личность, и узнать, наконец, что она поверхностна и неискренна, ранило его в самое сердце, и его страдания облегчались одной-единственной мыслью — его безоговорочная вера в сладкую и прочную дружбу Гуры.

Именно такими мыслями был занят его разум, когда его вели в здание вдоль набережной, похожее на гауптвахту.

Здесь его передали дежурному офицеру, и после нескольких кратких вопросов двое солдат отвели его в другую комнату, подняли в полу тяжелый люк и велели ему спуститься по грубой лестнице, ведущей вниз, в темноту внизу.

Не успела его голова опуститься ниже балок пола, как над ним захлопнулась дверь. Он услышал скрежет тяжелого засова, когда солдаты запирали его, а затем стук их шагов, когда они покидали комнату наверху.

Медленно спустившись примерно на десять футов, Танар наконец вышел на поверхность каменного пола. Глаза его привыкли к перемене, и он понял, что квартира, в которую он спустился, была не в полной темноте, а в нее просачивался дневной свет из маленького зарешеченного окошка под самым потолком. Оглядевшись, он увидел, что он единственный обитатель комнаты.

В стене, против окна, он различил дверной проем и, подойдя к нему, увидел, что он выходит в узкий коридор, идущий параллельно длине комнаты. Глядя вверх и вниз по коридору, он различил слабые блики, как будто другие открытые дверные проемы тянулись по одной стороне коридора.

Он уже собирался отправиться на экскурсию, когда его внимание привлек шум чего-то, снующего по полу коридора, и, обернувшись налево, он увидел темную фигуру, крадущуюся к нему. Он был около фута в высоту и, возможно, три фута в длину, но в тенях коридора он вырисовывался слишком неясно, чтобы он мог различить его детали. Но вскоре он увидел, что у него были два сияющих глаза, которые, казалось, были направлены на него.

Когда оно смело шагнуло вперед, Танар шагнул назад в комнату, которую собирался покинуть, предпочитая встретиться с существом в меньшей темноте квартиры, а не в мрачном коридоре, если существо намеревалось напасть на него.

Существо подошло и, повернувшись в дверной проем, остановилось и оглядело Сарьяна. В своей родной стране Танар был знаком с разновидностью лесной крысы, которую сарианец считал крупной, но никогда в жизни ему не снилось, что крыса может вырасти до огромных размеров отвратительного существа, которое противостояло ему своей смелостью, блестящие глаза-бусинки.

Танар был обезоружен, когда его взяли на борт корабля «Корсар», но даже в этом случае он не боялся грызунов, даже если тварь решит напасть на него, в чем он сомневался. Но свирепый вид крысы заставил его задуматься, когда он задумался о том, каким может быть результат, если несколько крыс одновременно нападут на человека.

Вскоре крыса, все еще стоявшая лицом к нему, завизжала. На какое-то время воцарилась тишина, потом существо снова завизжало, и Танар как будто издалека услышал ответный визг, потом еще и еще, и вскоре они становились все громче и громче, и он понял, что крысиный визг Корсарское подземелье звало своих товарищей в атаку и на пир.

Он огляделся в поисках какого-нибудь оружия для защиты, но там не было ничего, кроме голого камня на полу и стенах. Он услышал, как приближается крысиная стая, но разведчик, обнаруживший его, все еще стоял в дверях, ожидая.

Но почему он, мужчина, должен ждать? Если ему суждено умереть, он умрет, сражаясь, и если бы он мог ловить крыс по мере их появления, одну за другой, он мог бы заставить их платить за еду и дорого платить. И вот, с ловкостью тигра, человек прыгнул на грызуна, и его прыжок был таким внезапным и неожиданным, что одна рука упала на отвратительное существо, прежде чем оно успело убежать. С громкими визгами он пытался вонзить свои клыки в его плоть, но сариец был слишком быстр и слишком силен. Его пальцы сомкнулись на шее существа. Он развернул его тело несколько раз, пока не сломалась шея, а затем швырнул труп в сторону наступающей стаи, которую он уже мог видеть вдалеке сквозь тусклый свет в коридоре, в центре которого теперь стоял Танар, ожидая своей неминуемой гибели. , но он был готов сражаться, пока существа не утащили его вниз.

Пока он ждал, он услышал шум позади себя и подумал, что еще одна стая ведет его сзади, но, обернувшись через плечо, он увидел фигуру человека, стоявшего перед дверным проемом дальше по коридору.

"Приходить!" — крикнул незнакомец. — Здесь ты найдешь безопасность. Танар не терял времени и мчался по коридору к тому месту, где стоял человек, а крысы следовали за ним по пятам.

«Быстрее сюда», — крикнул его спаситель и, схватив Танара за руку, потащил его через дверной проем в большую комнату, в которой находилась дюжина или больше мужчин.

В дверях крысиная стая остановилась, глядя внутрь, но ни одна из них не переступила порог.

Комната, в которой он очутился, была освещена двумя большими окнами, чем та, из которой он только что вышел, и при лучшем свете он имел возможность рассмотреть человека, спасшего его. Этот парень был гигантом медного цвета с прекрасными чертами лица.

Когда мужчина еще немного повернул свое лицо к свету из окон, Танар издал восклицание удивления и восторга. «Джа!» — воскликнул он, и прежде чем Джа успел ответить на приветствие, из дальнего конца комнаты выскочил еще один человек.

«Танар!» — воскликнул второй мужчина. «Танар, сын Гхака!» Когда сарианец развернулся, он обнаружил, что стоит лицом к лицу с Дэвидом Иннесом, императором Пеллюсидара.

«Джа Анорок и Император!» — воскликнул Танар. "Что произошло? Что привело вас сюда?"

«Хорошо, что мы были здесь, — сказала Джа, — и что я услышала визг крысиной стаи как раз в тот момент, когда я это сделала. У этих других парней, — и он кивнул в сторону оставшихся заключенных, — не хватает мозгов, чтобы попытаться спасти новичков, которые находятся здесь в заключении. Дэвид и я пытались вбить им в тупые головы, что чем больше нас будет, тем безопаснее мы будем от нападений крыс, но они думают только о том, что теперь они в безопасности, и поэтому им все равно. что станет с другими беднягами, которых запихнули сюда; у них также не хватает мозгов, чтобы заглянуть в будущее и понять, что, когда некоторые из нас будут вывезены или умрут, может не хватить сил, чтобы отразить атаки голодных зверей. Но расскажи нам, Танар, где ты был и как в конце концов попал сюда.

— Это длинная история, — ответил сарианец, — и сначала я хотел бы выслушать историю моего императора.

«Приключения, выпавшие на нашу долю, не представляют особого интереса, — сказал Дэвид, — но могут быть очень ценными для нас моменты в том, что мне удалось узнать от корсаров относительно ряда проблем, которые меня озадачивают.

«Когда мы увидели, как флот Корсаров уплывает вместе с вами и другими нашими людьми, заключенными на его борту, мы были полны ужаса, и когда мы стояли на берегу великого моря над Страной Ужасной Тени, мы были подавлены безнадежность когда-либо осуществления вашего спасения. Именно тогда я решил рискнуть предприятием, из-за которого мы оказались здесь, в темнице столицы Корсара.

«Из всех, кто вызвался сопровождать меня, я выбрал Джа, и мы взяли с собой в качестве пилота корсарского пленника по имени Фитт. Наша лодка была одной из тех, что корсары бросили во время бегства, и на ней мы продолжали путь к Корсару без происшествий, пока не попали в самый ужасный шторм, который я когда-либо видел».

— Несомненно, та же самая буря, что разбила флот корсаров, уносила нас, — сказал Танар.

— Несомненно, — сказал Дэвид, — как ты скоро узнаешь. Шторм унес все наши снасти, сломав мачту прямо у палубы, и оставил нас беспомощными, за исключением двух пар весел.

«Как вы, возможно, знаете, эти большие весла настолько тяжелы, что, как правило, два или три человека управляются с одним веслом, а поскольку нас было всего трое, мы могли лишь медленно грести вместе с одним человеком, гребущим на каждом весле. сторона, в то время как третий сменил сначала одного, а затем другого через промежутки времени, и даже это могло быть достигнуто только после того, как мы сократили большие зачистки до размера, с которым мог справиться один человек без чрезмерного утомления.

«Фитт проложил курс, который мой компас показал мне почти точно на север, и мы следовали ему с небольшим отклонением или вообще без него после того, как буря утихла.

«Мы спали и ели много раз, прежде чем Фитт объявил, что мы недалеко от острова Амиокап, который, по его словам, находится на полпути между местом, где мы высадились, и землей Корсар. У нас все еще было достаточно воды и провизии, чтобы продержаться остаток пути, если бы мы были снаряжены парусом, но медленный прогресс гребли грозил нам голодной смертью или смертью от жажды задолго до того, как мы могли бы надеяться достичь Корсара. . Столкнувшись с этой судьбой, мы решили приземлиться на Амиокап и переоборудовать наш корабль, но прежде чем мы успели это сделать, нас настиг корабль корсаров, и, будучи не в состоянии ни спастись, ни защититься, мы попали в плен.

«Корабль был одним из тех, что сформировали армаду Сида, и, насколько им было известно, единственным, уцелевшим во время шторма. Незадолго до того, как они нашли нас, они подобрали лодку с выжившими на корабле Сида, включая самого Сида, и от Сида мы узнали, что вы и другие заключенные, несомненно, потерялись вместе с его судном, о чем он сказал. находился в тонущем состоянии в то время, когда он оставил его. К моему удивлению, я узнал, что Сид также бросил свою дочь на произвол судьбы, и я полагаю, что этот трусливый поступок тяготил его разум, поскольку он всегда был молчалив и угрюм, избегая общества даже своих собственных офицеров.

— Она не умерла, — сказал Танар. «Мы бежали вместе, единственные выжившие, насколько нам известно, с корабля Сида, хотя позже мы были захвачены членами другой команды лодки, которая также достигла острова Амиокап, и с ними мы были доставлены на Корсар».

«В моем разговоре с Сидом, а также с офицерами и матросами корабля «Корсар» я стремился убедить их в том, что они знают о протяженности этого моря, известного как Корсар-Аз. Среди прочего я узнал, что у них есть компасы и они умеют пользоваться ими, и они сказали мне, что на запад они никогда не доплывали до крайних пределов Корсар-Аз, который, как они утверждают, простирается на огромное водное пространство на бесчисленное количество раз. лиги за пределами знания человека. Но на восток они следовали вдоль береговой линии от Корсара на юг почти до берега, на котором высадились, чтобы напасть на империю Пеллюсидар.

— Это предполагает, фактически почти доказывает, что Корсар находится на том же большом континенте, что и империя Пеллюсидар, и если нам удастся сбежать из тюрьмы, мы сможем вернуться по суше обратно в нашу страну.

— Но есть еще это «если», — сказал Джа. «Мы много раз ели и спали с тех пор, как они бросили нас в эту темную дыру, но теперь мы не ближе к спасению, чем были в тот момент, когда нас сюда поместили; мы даже не знаем, какая судьба нас уготовила».

-- Эти другие пленные говорят нам, -- продолжал Давид, -- что тот факт, что нас не убили сразу, что является обычной участью военнопленных среди корсаров, указывает на то, что они спасают нас с какой-то целью; но что это за цель, я не могу понять.

— Могу, — сказал Танар. — На самом деле я совершенно уверен, что знаю.

"А что это такое?" — спросил Джа.

-- Они хотят, чтобы мы научили их делать огнестрельное оружие и порох, как у нас, -- ответил сарианец. — Но как вы думаете, где они вообще взяли огнестрельное оружие и порох?

-- Или большие корабли, на которых они плавают, -- добавил Джа. «Корабли, которые даже больше, чем те, которые мы строим? Эти вещи были неизвестны в Пеллюсидаре до того, как к нам пришли Дэвид и Перри, но корсары, похоже, знали о них и всегда ими пользовались.

— У меня есть идея, — сказал Дэвид. «И все же это настолько безумная идея, что я почти не решался принять ее, не говоря уже о том, чтобы выразить ее».

"Что это такое?" — спросил Танар.

«Это мне подсказали в моих беседах с самими корсарами», — ответил император. «Все они без исключения уверяли меня, что их предки пришли из другого мира — мира, над которым солнце не стояло постоянно в зените, а регулярно пересекало небо, оставляя мир во тьме половину времени. Они говорят, что часть этого мира очень холодная и что их предки, которые были мореплавателями, застряли со своими кораблями в замерзших водах; что их компасы вращались во всех направлениях и стали для них бесполезными, и что, когда, наконец, они прорвались сквозь лед и поплыли в направлении, которое они считали югом, они пришли в Пеллюсидар, который они нашли населенным только голыми дикарями и дикими зверями. И здесь они основали свой город и построили новые корабли, число которых время от времени пополнялось другими мореплавателями из этого мира, из которого, как они говорят, они пришли.

«Они вступили в брак с туземцами, которые в этой части Пеллюсидара, казалось, были очень низкого уровня». Дэвид сделал паузу.

— Ну, — спросил Танар, — что все это значит?

«Это означает, — сказал Дэвид, — что если их легенда верна или основана на фактах, что их предки пришли из того же внешнего мира, из которого пришли Перри и я, но каким путем? — это поразительная загадка».

Много раз во время заключения трое мужчин обсуждали эту тему, но так и не смогли прийти к какому-либо определенному разгадке тайны. Еду им приносили много раз, и несколько раз они спали, прежде чем пришли корсарские воины и забрали их из подземелья.

Их привели во дворец Сида, архитектура которого только усиливала тайну происхождения этой странной расы в сознании Дэвида Иннеса, поскольку здание, казалось, демонстрировало неопровержимые доказательства мавританского влияния.

Во дворце их провели в большую комнату, уютно заполненную усатыми корсарами, одетыми в самые безвкусные одежды, которые далеко превосходили яркостью цвета и орнаментом сравнительно скромную одежду, которую они носили на борту корабля. На возвышении, в одном конце комнаты, на большом резном стуле восседал мужчина. Это был Сид, и когда глаза Дэвида остановились на нем, его разум впервые уловил многозначительный намек на титул правителя Корсаров.

Раньше это имя было только именем Давида. Он не считал это титулом; и не по ассоциации он пробудил какой-либо особый ход мысли, но теперь, в сочетании с мавританским дворцом и резным троном, он пробудил.

Сид! Родриго Диас де Бивар — Эль Кампеадор — национальный герой Испании одиннадцатого века. Что это значит? Его мысли вернулись к кораблям корсаров — их разношерстной команде с аркебузами и тесаками, — и он вспомнил захватывающие истории, которые читал мальчишкой о пиратах Испанского Майна. Может ли это быть просто совпадением? Могла ли во внутреннем мире вырасти нация людей, которые так сильно походили на пиратов XVII века, или их предки действительно нашли дорогу сюда из внешней коры? Дэвид Иннес не знал. Он был откровенно озадачен. Но теперь его вели к подножию трона Сида, и больше не было возможности для восхитительных размышлений, которые на мгновение поглотили его разум.

Жестокие, хитрые глаза Сида смотрели на троих заключенных с его звериного лица. «Император Пеллюсидара!» — усмехнулся он. «Король Анорока! Сын царя Сари!» а потом он громко расхохотался. Он протянул руку, его пальцы разжались и сжались в сжимающем жесте. «Император! Король! Принц! — снова усмехнулся он. — И все же вы все в лапах Сида. Император — ба! Я, Сид, Император всего Пеллюцидара! Ты и твои голые дикари! Он повернулся к Дэвиду. «Кто ты такой, чтобы принять титул Императора? Я мог бы раздавить вас всех, — и он сжал пальцы жестом грубой жестокости. «Но я не буду. Сид щедр, и он тоже благодарен. Вы получите свободу за небольшую цену, которую легко заплатите». Он сделал паузу, словно ожидая, что его спросят, но никто из троих не проронил ни слова. Внезапно он повернулся к Дэвиду. «Где вы взяли огнестрельное оружие и порох? Кто сделал их для тебя?»

«Мы сделали их сами», — ответил Давид.

— Кто научил тебя их делать? — настаивал Сид. "Но не бери в голову; достаточно того, что вы знаете, и мы знали бы. Вы можете завоевать свою свободу, обучая нас.

Давид умел делать порох, но мог ли он делать порох лучше, чем корсары, он не знал. Он оставил это Перри и его подмастерьям в «Империи» и прекрасно понимал, что не сможет воссоздать современную винтовку, такую, какую производили в арсеналах Сари, потому что у него не было ни чертежей для изготовления винтовок, ни ни машины, ни чертежи для изготовления машин, ни мастерские для изготовления стали. Но тем не менее здесь была одна возможность возможной свободы, которая могла проложить путь к бегству, и он не мог отказаться от нее ни для себя, ни для своих товарищей, признав их неспособность производить современное огнестрельное оружие или улучшать порох Корсаров.

- Ну, - нетерпеливо спросил Сид, - каков твой ответ?

— Мы не можем делать порох и ружья, пока человек ест, — ответил Давид. «Ни мы не можем сделать их из воздуха или из разговора. У нас должны быть материалы; у нас должны быть заводы; у нас должны быть обученные люди. Вы будете спать много раз, прежде чем мы сможем выполнить все это. Готовы ли вы подождать?»

«Сколько раз мы будем спать, прежде чем ты научишь наш народ делать эти вещи?» — спросил Сид.

Дэвид пожал плечами. — Не знаю, — сказал он. «В первую очередь я должен найти подходящие материалы».

«У нас есть все материалы», — сказал Сид. «У нас есть железо и ингредиенты для производства порошка. Все, что вам нужно сделать, это собрать их воедино лучше, чем это удалось нам».

— У тебя могут быть материалы, но, возможно, они недостаточно хорошего качества, чтобы делать вещи, которые в одиночку удовлетворят подданных Императора Пеллюсидара. Возможно, ваша селитра низкого качества; в вашей сере могут быть примеси; или даже уголь может быть приготовлен неправильно; и есть еще более важные вопросы, которые следует учитывать при выборе материала и его превращении в сталь, подходящую для изготовления огнестрельного оружия пеллюциданцев».

— Не торопитесь, — сказал Сид. Он повернулся к мужчине, стоявшему рядом с ним. «Позаботьтесь о том, чтобы этих людей всегда сопровождал офицер», — сказал он. «Пусть идут, куда хотят, и делают, что хотят, выполняя мои приказы. Снабдите их работниками, если они того желают, но не позволяйте им медлить и не позволяйте им бежать под страхом смерти». Так закончилось их интервью с The Cid of Korsar.

Случилось так, что человеком, назначенным следить за ними, был Фитт, парень, которого Дэвид выбрал, чтобы сопровождать его и Джа в их преследовании корсарского флота, и Фитт, хорошо познакомившийся с Дэвидом и Джа и не испытавший ничего, кроме внимательное отношение с их стороны, было далеко не недружественным, хотя, как и большинство всех других корсаров, он был склонен к дикости и жестокости.

Выходя из дворца, они мельком увидели девушку в комнате, выходящей в коридор, в котором они находились. Фитт, охваченный важностью своего нового положения и чувствуя себя чем-то вроде шоумена, открывающего и объясняющего свои чудеса несведущим и непосвященным, описывал различные интересные объекты, мимо которых они проходили, а также важных персон, и теперь он кивнули в сторону комнаты, в которой видели девушку, хотя они уже прошли по коридору так далеко к этому времени, что уже не могли ее видеть. — Это, — сказал он, — дочь Сида. Танар остановился как вкопанный и повернулся к Фитту.

— Могу я поговорить с ней? он спросил.

"Ты!" — воскликнул Фитт. — Ты говоришь с дочерью Сида!

— Я знаю ее, — сказал Танар. «Мы двое остались одни на заброшенном корабле, когда его покинули офицеры и команда. Иди и спроси ее, хочет ли она поговорить со мной.

Фит колебался. — Сид может не одобрить, — сказал он.

— Он не давал тебе никаких указаний, кроме как сопровождать нас, — сказал Дэвид. «Как нам продолжать нашу работу, если нам не разрешают говорить с кем-либо, кого мы выбираем? По крайней мере, вы будете в безопасности, если приведете нас к дочери Сида. Если она захочет поговорить с Танаром, ответственность будет не на тебе.

— Возможно, вы правы, — сказал Фитт. "Я спрошу ее." Он подошел к дверям квартиры, в которой находились Стеллара и Гура, и теперь впервые увидел, что с ними мужчина. Это был Бульф. Все трое подняли головы, когда он вошел.

— Здесь есть один, кто хочет поговорить с дочерью Сида, — сказал он, обращаясь к Стелларе.

"Кто он?" — спросил Бульф.

— Это Танар, военнопленный из Сари.

— Скажи ему, — сказала Стеллара, — что дочь Сида не помнит его и не может дать ему интервью.

Когда Фитт повернулся и вышел из комнаты, обычно грустные глаза Гуры метнули злобно-удивленный взгляд на Стеллару.
XIV

ДВА СОЛНЦА

Давид, Джа и Танар были размещены в казармах внутри дворцовой стены и немедленно приступили к выполнению плана, предложенного Давидом, который включал инспекцию не только порохового завода Корсаров, но и арсеналов, в которых производилось их огнестрельное оружие, но также посещались залежи селитры, месторождения серы, угольные карьеры и железные рудники.

Эти различные экскурсии с целью проверки источников снабжения и способов его получения не вызывали у корсаров никаких подозрений, хотя их истинная цель была совсем иной, чем казалось.

Во-первых, у Давида не было ни малейшего намерения учить корсаров, как улучшать их порох, тем самым превращая их в гораздо большую угрозу миру его империи, чем они могли бы когда-либо стать, будучи ограниченными порохом более низкого качества, который не мог взрываться так же часто, как взрывался. Однако эти инспекционные поездки, которые часто уводили их на значительное расстояние от города Корсар, давали предлог для того, чтобы отложить урок по изготовлению пороха, пока Давид и его товарищи пытались состряпать какой-нибудь план побега, который мог бы содержать хотя бы семена пороха. успех. Кроме того, они дали троим мужчинам лучшее знание окружающей страны, познакомили их с различными тропами и познакомили с нравами и обычаями первобытных племен, которые занимались земледелием Корсара и всеми работами на рудниках, нитровых ложах. и сжигание угля.

Вскоре они узнали, что все корсары живут в городе Корсар и что их насчитывается около пятисот тысяч душ, а так как весь труд выполняется рабами, то каждый корсар мужского пола старше пятнадцати лет свободен для военной службы. службы, в то время как те, кому от десяти до пятнадцати лет, были фактически таковыми, поскольку это включало период их обучения, в течение которого они изучали все, чему можно было научить их в морском деле и искусстве пиратства и набегов. Вскоре Давид понял, что свирепость корсаров, а не их количество, представляла угрозу для мира Пеллюсидара, но он был уверен, что с таким же количеством кораблей и людей сможет их одолеть, и был рад, что ему это удалось. взял на себя эту опасную миссию, потому что чем дольше трое исследовали окрестности Корсара, тем больше они убеждались, что побег возможен.

Первобытные дикари, у которых корсары отняли их страну и которых они фактически обратили в рабство, были настолько низкого уровня интеллекта, что Давид был уверен, что корсары никогда не смогут успешно использовать их в качестве солдат или воинов, которых они превосходили численностью. десять к одному; их деревни, по словам его корсарского осведомителя, простирались далеко вглубь страны, до самых дальних уголков, куда еще не проникал ни один человек.

Сами туземцы говорили о холодной стране на севере, в бесплодных и пустынных пустошах, где не может жить ни один человек, и о горах, лесах и равнинах, простирающихся на восток и юго-восток до, как они выражались, «самых берегов». Молопа Аза» — пылающее море пеллюцидарианской легенды, по которому плывет земля Пеллюсидара.

Эта вера туземцев в непрерывную протяженность суши на юге и юго-востоке подтверждала веру Давида в то, что Корсар находится на том же континенте, что и Сари, и эта вера в дальнейшем подкреплялась отчетливым чувством идеальной ориентации, которое испытали трое мужчин. в тот момент, когда они ступили на берег Корсара; или, скорее, то, что испытали прирожденные пеллюцидианцы, Джа и Танар, поскольку Давид не обладал врожденным инстинктом возвращения домой. Если бы океан какой-либо значительной протяженности отделял их от земли, где они родились, два пеллюцидарианца были уверены, что они не могли бы быть так уверены в направлении Сари, как сейчас.

По мере того как число их поездок в разные места за пределами города Корсар увеличивалось, бдительность Фитта ослабевала, так что трое мужчин время от времени оказывались вдвоем в какой-нибудь отдаленной части сельской местности.

Танар, уязвленный неоднократными отпорами Стеллары, стремился убедить себя, что не любит ее. Он старался заставить себя поверить, что она жестока, жестока и неверна, но все, что ему удалось сделать, это сделать себя еще более несчастным, хотя он скрывал это от своих товарищей и так же усердно, как и они, предавался планированию их побега. Его сердце наполняла агония при мысли о том, что он навсегда уйдет из-под близости женщины, которую он любил, хотя надежды на то, что он увидит ее, если он останется, было мало или совсем не было, поскольку слухи о приближающейся свадьбе Стеллары и Булфа были в ходу. в казарме, где он был расквартирован.

Окно комнаты, в которую его отвели, выходило на часть сада Сида — место исключительной природной красоты, где деревья, цветы и кусты окаймляли покрытые гравием дорожки, а миниатюрное озеро и ручей сверкали в лучах солнца.

Танар редко бывал в своей квартире, а когда бывал, то обычно лишь невзначай обращал внимание на сад за стеной, но однажды, вернувшись с осмотра железного рудника, он остался наедине со своими грустными мыслями. , и, усевшись на подоконник окна, он смотрел вниз на прекрасный пейзаж внизу, когда его внимание привлекла фигура девушки, которая появилась почти прямо перед ним на одной из усыпанных гравием дорожек. Она смотрела на его окно, и их взгляды встретились одновременно. Это был Гура.

Приложив палец к губам, призывая его к тишине, она быстро подошла к его окну настолько близко, насколько это было возможно для нее.

— В дальнем конце вашей казармы есть ворота в садовой стене, — сказала она тихим шепотом, настроенным на то, чтобы достичь его ушей. «Приступайте к этому немедленно».

Танар остановился, чтобы не задавать вопросов. Тон девушки был властным. Вся ее манера говорила о настойчивости. Спустившись по лестнице на первый этаж, Танар вышел из здания и медленно пошел к его дальнему концу. Вокруг него были корсары, но они привыкли видеть его, и теперь он вел себя медленно и небрежно, не вызывая подозрений. Сразу за концом казармы он подошел к маленькой двери с массивными досками в стене сада, и когда он подошел к ней напротив, она распахнулась, и он быстро шагнул в сад, Гура тут же закрыл за собой ворота.

«Наконец-то мне это удалось, — воскликнула девушка, — но я думала, что никогда не смогу этого сделать. Я так старался увидеть тебя с тех пор, как Фитт забрал тебя из дворца Сида. Я узнал от одного из рабов, где в бараке была твоя квартира, и всякий раз, когда я был свободен, я всегда был под твоим окном. Дважды прежде я видел тебя, но не мог привлечь твоего внимания, а теперь, когда мне это удалось, возможно, уже слишком поздно».

"Слишком поздно! Что ты имеешь в виду? Слишком поздно для чего? — спросил Танар.

«Слишком поздно, чтобы спасти Стеллару», — сказала девушка.

— Она в опасности? — спросил Танар.

«Подготовка к ее свадьбе с Булфом завершена. Она не может больше откладывать это.

— Почему она должна хотеть откладывать это? — спросил Сарьян. «Разве она не довольна мужчиной, которого выбрала?»

— Как и все мужчины, ты глуп в вопросах, касающихся женского сердца, — воскликнул Гура.

— Я знаю, что она мне сказала, — сказал Танар.

«После всего, через что вы прошли вместе; после всего, чем она была для тебя, как ты мог поверить, что она любит другого? — спросил Гура.

— Вы хотите сказать, что она не любит Бульфа? — спросил Танар.

«Конечно, она его не любит. Он ужасный зверь».

— И она все еще любит меня?

«Она никогда никого не любила», — ответила девушка.

«Тогда почему она так поступила со мной? Почему она сказала то, что сказала?»

«Она ревновала».

"Ревнивый! Завидовать кому?

— Меня, — сказала Гура, опуская глаза.

Сариец стоял, тупо глядя на темноволосую химейскую девушку, стоящую перед ним. Он заметил ее стройное тело, опущенные плечи, унылое выражение лица. — Гура, — спросил он, — я когда-нибудь говорил тебе слова любви? Разве я когда-нибудь давал Стелларе или кому-то другому право верить, что люблю тебя?

Она покачала головой. «Нет, — сказала она, — и я сказала об этом Стелларе, когда узнала, что она думает. Я сказал ей, что ты меня не любишь, и в конце концов она убедилась и попросила меня найти тебя и сказать, что она все еще любит тебя. Но у меня есть еще одно сообщение для вас от себя. Я знаю тебя, Сарьян. Я знаю, что ты не собираешься оставаться здесь довольным пленником корсаров. Я знаю, что ты попытаешься сбежать, и я пришел просить тебя взять Стеллару с собой, потому что она убьет себя, прежде чем станет спутницей Бульфа.

«Сбежать», — размышлял Танар. «Как это может быть выполнено из сердца дворца Сида?»

— Это мужская работа, — сказал Гура. — Это тебе планировать путь.

"А ты?" — спросил Танар. — Ты хочешь уйти с нами?

— Не думай обо мне, — сказал Гура. «Если вы и Стеллара сможете сбежать, мне все равно».

— Но вы имеете значение, — сказал человек, — и я уверен, что вы не хотите оставаться в Корсаре.

-- Нет, я не хочу оставаться в Корсаре, -- ответила девушка, -- тем более теперь, когда Сид, кажется, приглянулся мне.

— Ты хочешь вернуться в Химэ? — спросил Танар.

«После краткого вкуса счастья, которое я испытала, — ответила девушка, — я не могла вернуться к ссорам, ненависти и постоянному несчастью, которые составляют жизнь в пещере Скурва и которые продолжались бы в какой-нибудь другой пещере, если бы Я хочу найти себе пару в Химэ.

— Тогда пойдем с нами, — сказал сариец.

— О, если бы я только мог! — воскликнул Гура.

— Тогда это решено, — воскликнул Танар. «Ты пойдешь с нами, и если мы доберемся до Сари, я знаю, что ты всегда сможешь обрести покой и счастье для себя».

-- Это похоже на сон, -- задумчиво сказала девушка, -- от которого я проснусь в пещере Скурва.

«Мы воплотим мечту в реальность, — сказал сариец, — а теперь давай придумаем, как лучше всего вывести тебя и Стеллару из дворца Сида».

— Это будет не так просто, — сказал Гура.

-- Нет, это самая трудная часть нашего побега, -- согласился сариец. «Но это должно быть сделано, и я считаю, что чем смелее план, тем больше вероятность его успеха».

-- И это нужно сделать немедленно, -- сказал Гура, -- ведь свадебные приготовления завершены, а Бульфу не терпится найти свою пару.

На мгновение Танар задумался, пытаясь сформулировать какой-нибудь план, который мог бы содержать хотя бы видимость осуществимости. — Ты можешь немедленно привести Стеллару к этим воротам? — спросил он у Гуры.

— Если она одна, то да, — ответила девушка.

— Тогда иди и приведи ее и жди здесь с ней, пока я не вернусь. Моим сигналом будет низкий свист. Когда услышишь, отпирай ворота.

— Я вернусь как можно скорее, — сказал Гура, и когда Танар шагнул в дверной проем во двор казармы, он закрыл и запер за собой ворота.

Сарьян огляделся и с радостью заметил, что, по-видимому, никто не видел, как он выходил из сада. Вместо того чтобы вернуться по фасаду казарм тем путем, которым он пришел, он повернул в противоположном направлении и направился прямо к одним из главных ворот дворца. И эта стратегия была вызвана еще и другим мотивом — он хотел убедиться, сможет ли он пройти мимо стражи у главных ворот, не встретив сопротивления.

Танар не принял одежды своих похитителей и все еще выделялся скудной одеждой и простыми украшениями дикого воина, и его приходы и уходы уже сделали его знакомой фигурой во дворце дворца и на улицах Корсара за его пределами. Но он никогда раньше не проходил через дворцовые ворота в одиночку; ни без вездесущего Фитта.

Подойдя к воротам, он не торопился и не медлил, а сохранял размеренный темп и беззаботное поведение. Другие входили и выходили, и, поскольку первый, естественно, подвергался гораздо более пристальному рассмотрению охраной, чем последний, Танар вскоре оказался на улице Корсара возле дворца Сида.

Перед ним предстали привычные виды, ставшие уже привычными, — узкая пыльная улица, маленькие открытые лавочки или базары, выстроившиеся вдоль противоположной стороны, развязные корсары в блестящих платках и поясах, и рабы, таскавшие взад и вперед тяжелую ношу — садовую тележку и плоды охоты поступали из отдаленных районов, в то время как тюки дубленых шкур, соли и других товаров, столь необходимых простым вкусам аборигенов, везли из города вглубь. Некоторые тюки были значительного размера и веса, для них требовались услуги четырех носильщиков, и они поддерживались двумя длинными шестами, концы которых опирались на плечи мужчин.

Были вереницы рабов, несущих провизию и боеприпасы флотилии кораблей, готовившихся к новому набегу, и еще одна вереница, перевозившая добычу из трюма другого корабля, который совсем недавно бросил якорь в реке перед городом.

Вся эта деятельность представляла собой сцену явного замешательства, которое усиливалось голосами торговцев, расхваливающих свои товары, и пронзительными пререканиями потенциальных покупателей.

Сквозь разношерстную толпу сарианец пробирался к другим воротам, которые вели на дворцовую территорию рядом с дальним концом длинных беспорядочных казарм. Так как это были ворота, через которые он чаще всего проходил, на него обращали лишь взгляд, когда он проходил, и, оказавшись внутри, он сразу же спешил в помещение, отведенное Давиду. Здесь он нашел и Дэвида, и Джа, которым он немедленно раскрыл план, который он совершенствовал с тех пор, как покинул сад Сида.

«А теперь, — сказал он, — прежде чем вы согласитесь с моим планом, позвольте мне пояснить, что я не ожидаю, что вы будете сопровождать меня, если вы чувствуете, что шансы на успех слишком малы. Мой долг и желание спасти Стеллару и Гуру. Но я не могу просить вас поставить под угрозу ваши планы побега.

«Твой план хорош, — ответил Давид, — и даже если бы это было не так, это лучшее из того, что было предложено до сих пор. А что касается нашего ухода либо от вас, либо от Стеллары, либо от Гуры, то это, конечно, даже не вопрос для обсуждения. Мы пойдем с тобой, и я знаю, что говорю не только за себя, но и за Джа.

-- Я знал, что ты это скажешь, -- сказал сарианец, -- а теперь приступим немедленно к проверке плана.

— Хорошо, — сказал Дэвид. — Вы сделаете покупки и вернетесь в сад, а мы с Джа немедленно приступим к выполнению своей части.

Все трое сразу направились к дворцовым воротам в дальнем конце казарм и, проходя через начальника Корсара, остановили их.

"Где сейчас?" — спросил он.

«Мы собираемся в город, чтобы сделать покупки для долгой экспедиции, которую мы собираемся совершить в поисках новых месторождений железа в глубинке, дальше, чем когда-либо раньше».

— А где Фит? — спросил капитан ворот.

— Сид послал за ним, и пока его нет, мы делаем необходимые приготовления.

— Хорошо, — сказал мужчина, явно довольный. — Вы можете пройти.

«Сейчас мы вернемся с носильщиками, — сказал Дэвид, — за кое-какими личными вещами, а затем снова пойдем, чтобы забрать остатки снаряжения. Не оставите ли вы сообщение, что нас должны пропустить, если вас здесь не будет?

— Я буду здесь, — сказал мужчина. — Но что ты собираешься везти в глубинку?

«Мы ожидаем, что нам, возможно, придется путешествовать даже за самые дальние пределы Корсара, где туземцы мало или совсем ничего не знают о Сиде и его власти, и по этой причине нам необходимо брать с собой провизию и предметы торговли, чтобы мы могли торгуйтесь с ними на то, что нам нужно, так как у нас не будет достаточного количества людей в нашей партии, чтобы взять эти вещи силой».

"Понятно," сказал человек; «Но кажется забавным, что Сид не посылает мушкеты и пистолеты, чтобы забрать то, что он хочет, а не портит этих дикарей, торгуя с ними».

— Да, — сказал Дэвид, — это действительно кажется странным, — и все трое вышли на улицу Корсара.

За воротами Давид и Джа повернули направо к рыночной площади, а Танар сразу же направился к одному из магазинов на противоположной стороне улицы. Здесь он купил два больших мешка из хорошо выделанной кожи, с которыми тотчас же вернулся на территорию дворца и вскоре оказался перед садовыми воротами, где издал низкий свист, который должен был послужить сигналом, по которому девушки должны были узнать, что он прибыл.

Почти сразу же ворота распахнулись, и Танар быстро вошел внутрь. Когда Гура закрыл за собой ворота, Танар оказался лицом к лицу со Стелларой. Ее глаза были влажными от слез, ее губы дрожали от сдерживаемых эмоций, когда сарианец раскрыл свои объятия и прижал ее к себе.

Рыночная площадь города Корсар представляет собой большую открытую площадь, где местные жители обменивают свою сельскохозяйственную продукцию, сырые шкуры и мясо животных, добытых ими во время охоты, на предметы первой необходимости, которые они хотят вернуть. в свои дома с ними.

Фермеры приносят овощи в больших корзинах из тростника, переплетенных травой. Эти корзины обычно имеют около четырех футов в каждом измерении и несут на одном шесте два человека, если груз легкий, или на двух шестах и четырех носильщиках, если груз тяжелый.

Дэвид и Джа подошли к группе мужчин, чьи корзины были пусты и которые, очевидно, собирались уйти с рынка, и, расспросив нескольких из этой группы, нашли двоих, которые возвращались в ту же деревню, лежавшую на значительном расстоянии почти прямо к северу. Корсар.

По приказу Сида Фитт снабдил трех своих заключенных достаточными средствами в деньгах Корсара, чтобы они могли делать необходимые покупки для проведения своих исследований и экспериментов.

На деньгах, состоявших из золотых монет разного размера и веса, на одной стороне было грубо отчеканено нечто, якобы изображавшее Сида, а на другой — корабль Корсар. Золотая монета так долго была средством обмена в Корсаре и его окрестностях, что ее принимали даже жители отдаленных деревень и племен, так что Давиду не составило труда воспользоваться услугами восьми перевозчиков и их двух корзин. довезти снаряжение по крайней мере до их деревни, которая на самом деле была намного дальше, чем Давид собирался пользоваться услугами туземцев.

Заключив свои договоренности с мужчинами, Дэвид и Джа пошли обратно к воротам дворца, где офицер, кивнув, пропустил их.

Пока они шли вдоль барака к противоположному концу, их единственным страхом было то, что Фитт мог вернуться после интервью с Сидом. Если бы он это сделал, и если бы он увидел и спросил их, все было бы потеряно. Они едва дышали, подходя ко входу в свои апартаменты, которые также были апартаментами Фитта. Но они ничего его не увидели, миновав дверной проем и поспешив к двери в садовой стене. Здесь они остановились, приказав носильщикам поставить корзины поближе к дверному проему. Дэвид Иннес присвистнул. Дверь распахнулась, и по слову Танара вошли восемь носильщиков, взяли два свертка сразу за воротами и положили по одному в каждую из корзин, ожидающих за стеной. Крышки были закрыты. Рабы возобновили свою ношу, и группа развернулась, чтобы вернуться к дворцовым воротам, через которые только что вошли носильщики со своими пустыми корзинами.

Снова предчувствие оледенило сердце Дэвида Иннеса, опасаясь, что Фитт мог вернуться, но они миновали казармы и достигли ворот, не увидев его, и здесь их остановил корсар.

— Это не заняло у вас много времени, — сказал он. — Что у тебя в корзинах? и он поднял крышку одного из них.

— Только наши личные вещи, — сказал Дэвид. «Когда мы вернемся снова, у нас будет полное снаряжение. Не хотите ли вы осмотреть все это одновременно?»

Корсар, глядя на мешок со шкурами, лежащий на дне корзины, на мгновение заколебался, прежде чем ответить. «Очень хорошо, — сказал он, — я сделаю все это одновременно», — и позволил крышке вернуться на место.

Сердца троих мужчин остановились, но голос Дэвида Иннеса не выдавал никаких необычных эмоций, когда он обращался к капитану ворот. «Когда Фитт вернется, — сказал он, — скажите ему, что я очень хочу его увидеть, и спросите, не подождет ли он в наших покоях, пока мы не вернемся».

Корсар угрюмо кивнул и жестом пригласил их пройти через ворота.

Повернув направо, Дэвид повел группу по узкой улице к рыночной площади. Там он резко свернул налево, через извилистый переулок, и повернул на север по другой улице, параллельной той, на которую выходил дворец. Здесь были более бедные магазины и меньше движения, и перевозчики могли хорошо проводить время до тех пор, пока группа не выехала из города Корсар на открытую местность за его пределами. И тогда, угрозами и обещаниями дополнительных золотых, трое мужчин призвали носильщиков увеличить скорость до качающейся рыси, которую они поддерживали до тех пор, пока не были вынуждены остановиться от изнеможения. Короткий отдых с едой, и снова в путь; они не замедлили шага, пока не достигли холмистой лесистой местности у подножия гор, далеко к северу от Корсара.

Здесь, под защитой леса, носильщики сложили свою ношу и бросились на землю, чтобы отдохнуть, в то время как Танар и Давид откинули крышки корзин и, развязав прочные ремни, закрывавшие устья мешков, обнажили их. содержание. Наполовину задушенные и почти неспособные пошевелить затекшими конечностями, Стеллара и Гура были подняты из корзин и явлены взорам изумленных носильщиков.

Танар повернулся к мужчинам. — Вы знаете, кто эта женщина? — спросил он.

— Нет, — сказал один из их числа.

— Это Стеллара, дочь Сида, — сказал сариец. — Вы помогли украсть ее из дворца ее отца. Ты знаешь, что это будет означать, если тебя поймают?

Мужчины дрожали от явного ужаса. «Мы не знали, что она была в корзине», — сказал один из них. «Мы не имели к этому никакого отношения. Это ты ее украл.

«Поверят ли вам корсары, когда мы расскажем им о большом количестве золота, которое мы заплатили вам, если нас захватят?» — спросил Танар. «Нет, они вам не поверят, и мне не нужно говорить вам, какова будет ваша судьба. Но вы в безопасности, если будете делать то, что я вам говорю».

"Что это такое?" — спросил один из туземцев.

«Возьми свои корзины и поспеши в свою деревню и никому, пока ты жив, не рассказывай о том, что ты сделал, даже своим товарищам: если ты не скажешь, никто не узнает, потому что мы не скажем».

«Мы никогда не скажем», — хором закричали мужчины.

«Даже не говорите об этом между собой, — предупредил Давид, — ибо даже у деревьев есть уши, и если корсары придут в вашу деревню и спросят, вы скажете им, что видели трех мужчин и двух женщин, идущих на восток сразу за Границы города Корсар. Скажи им, что они были слишком далеко, чтобы ты мог их узнать, но что они могли быть дочерью Сида и ее спутницей с тремя мужчинами, которые их похитили.

«Мы сделаем, как вы говорите», — ответили носильщики.

«Тогда уходите», — потребовал Дэвид, и восемь человек поспешно собрали свои корзины и исчезли в лесу на севере.

Когда две девушки достаточно окрепли и отдохнули, чтобы продолжить путешествие, группа снова отправилась в путь, немного пройдя на восток, а затем снова повернув на север, поскольку Танар планировал сбить корсаров с тропы путешествуя на север, а не на восток или юг. Позже они повернут на восток, далеко к северу от области, которую, как можно ожидать, корсары будут прочесывать в поисках их, а затем снова, после многих переходов, они снова изменят свое направление на юг. Это был окольный путь, но он казался самым безопасным.

Лес сменился соснами и кедрами, появились продуваемые ветрами пустоши, усеянные корявыми и чахлыми деревьями. Воздух был холоднее, чем они когда-либо знали его на своей родине, и когда ветер дул с севера, они дрожали у ревущего костра. Животные, которых они встретили, были более редкими и имели более густую шерсть, и нигде не было признаков человека.

Однажды, когда они остановились в лагере, Татарин указал на землю перед собой. "Смотреть!" — крикнул он Давиду. «Моей тени больше нет подо мной», а затем, посмотрев вверх, «солнца нет над нами».

-- Я заметил это, -- ответил Давид, -- и пытаюсь понять причину этого, и, может быть, мне удастся с помощью легенд корсаров.

По мере того как они продвигались вперед, их тени становились все длиннее и длиннее, а свет и тепло солнца уменьшались, пока они не путешествовали в полусумерках, которые всегда были холодными.

Давным-давно они были вынуждены шить более теплую одежду из шкур убитых ими зверей. Танар и Джа хотели повернуть обратно на юго-восток, потому что их странный инстинкт самонаведения влек их в этом направлении, к их собственной стране, но Дэвид попросил их сопровождать его еще немного дальше, потому что в его уме возникла странная и удивительная теория, и он хотел, чтобы продвинуться еще немного дальше, чтобы получить еще более сильное доказательство его правильности.

Когда они спали, то отдыхали возле ревущего костра, а однажды, когда они проснулись, они были покрыты легкой мантией из холодного белого вещества, которое пугало пеллюцидарианцев, но Давид знал, что это снег. И воздух был полон кружащихся частиц, и ветер кусал открытые части их лиц, ибо теперь на них были меховые шапки и капюшоны, а руки были покрыты теплыми рукавицами.

«Мы не можем идти дальше в этом направлении, — сказал Джа, — иначе мы все погибнем».

— Возможно, вы правы, — сказал Дэвид. «Вы четверо поверните обратно на юго-восток, а я пройду еще немного на север и догоню вас, когда убедюсь, что то, во что я верю, правда».

«Нет, — воскликнул Танар, — мы останемся вместе. Куда ты пойдешь, мы пойдем».

— Да, — сказал Джа, — мы не бросим тебя.

«Тогда еще немного дальше на север, — сказал Давид, — и я буду готов вернуться вместе с вами», и так они продвигались вперед по покрытой снегом земле в сгущающийся мрак, который наполнял души пеллюциданцев ужасом. Но через некоторое время ветер переменился и подул с юга, и снег растаял, и воздух снова стал благоухающим, и еще дальше сумерки медленно рассеялись, и свет стал ярче, хотя полуденное солнце Пеллюсидара теперь едва было видно позади них.

— Я не могу этого понять, — сказал Джа. «Почему оно должно снова стать светлее, хотя солнце все дальше от нас?»

— Не знаю, — сказал Танар. — Спроси Дэвида.

-- Я могу только догадываться, -- сказал Дэвид, -- и моя догадка кажется настолько нелепой, что я не осмеливаюсь ее озвучить.

"Смотреть!" — воскликнула Стеллара, указывая вперед. «Это море».

— Да, — сказал Гура, — серое море; это не похоже на воду».

"И что это?" — воскликнул Танар. «Большой пожар на море».

— И море не изгибается вверх вдали, — воскликнула Стеллара. «В этой стране все не так, и я боюсь».

Дэвид остановился как вкопанный и уставился на темно-красное зарево впереди. Остальные собрались вокруг него и тоже наблюдали за этим. "Что это такое?" — спросил Джа.

«Поскольку на небе есть Бог, это может быть только одно», — ответил Давид. — И все же я знаю, что это не может быть той вещью. Сама идея нелепа. Это невозможно и нелепо».

— Но что это может быть? — спросила Стеллара.

— Солнце, — ответил Давид.

— Но солнце почти скрылось за нами, — напомнил ему Гура.

«Я не имею в виду солнце Пеллюсидара, — ответил Давид. «но солнце внешнего мира, мира, из которого я пришел».

Остальные стояли в немом благоговении, наблюдая за краем кроваво-красного диска, который, казалось, плывет по серому океану, по покрасневшей поверхности которого красная и золотая блестящая дорожка вела от береговой линии к пылающему шару, где море и небо казались встречаться.
XV

БЕЗУМИЕ

«Теперь, — сказала Стеллара, — мы не можем идти дальше». да и на восток, и на запад, и на север простиралось огромное угрюмое море, и вдоль береговой линии у их ног поднимались и опускались огромные ледяные глыбы с угрюмым ревом и громкими звуками, когда море перемалывало бурлящую массу.

Долгое время Давид Иннес, император Пеллюсидара, стоял, глядя на эту огромную и пустынную водную гладь. — Что там дальше? — пробормотал он себе под нос, а потом, качая головой, отвернулся. «Пойдем, — сказал он, — нанесем ответный удар ради Сари».

Товарищи встретили его слова радостными возгласами. Улыбки заменили полубеспокойные выражения, которые были отмечены на их осунувшихся лицах с того момента, как они обнаружили, что их любимое полуденное солнце осталось позади.

Легкими шагами, со смехом и шутками они встречали предстоявший им долгий и трудный путь.

Во время второго перехода, после того как они повернули назад от северного моря, Гура обнаружил странный предмет слева от их маршрута.

-- Похоже, это какая-то странная туземная хижина, -- сказала она.

«Мы должны исследовать это», — сказал Дэвид, и пятеро направились в сторону странного объекта.

Это была большая тяжелая плетеная корзина, перевернутая на голой земле. Вокруг него были сгнившие остатки снастей.

По предложению Давида люди перевернули корзину на бок. Под ним они нашли хорошо сохранившиеся остатки промасленного шелка и сеть тонких шнуров.

"Что это такое?" — спросила Стеллара.

«Это корзина и все, что осталось от газового мешка воздушного шара», — сказал Дэвид.

«Что такое воздушный шар, — спросила девочка, — и как он сюда попал?»

-- Я могу объяснить, что такое воздушный шар, -- сказал Дэвид. «Но если бы я был уверен, что прав в своем предположении о том, как он попал сюда, я бы получил ответ на тысячу вопросов, которые веками ставили в тупик людей с внешней коры». Он долго стоял молча, созерцая потрепанную корзинку. Его разум, погруженный в размышления, не обращал внимания ни на что другое. «Если бы я только знал, — подумал он. — Если бы я только знал, а ведь как иначе оно могло попасть сюда? Чем еще мог быть этот красный диск на морском горизонте, как не полуночным солнцем арктических регионов».

— О чем ты вообще говоришь? — спросил Гура.

— Бедняги, — задумчиво проговорил Дэвид, очевидно, не замечая присутствия девушки. «Они сделали большее открытие, чем могли надеяться в своих самых смелых мечтах. Интересно, дожили ли они до этого». Он медленно снял меховую шапку и стал против корзины с опущенной головой, и по какой-то необъяснимой причине, которую они не могли объяснить, его спутники обнажили головы и последовали его примеру. И после того, как они возобновили свое путешествие, прошло много времени, прежде чем Дэвид Иннес смог стряхнуть с себя последствия этого унылого напоминания об одной из самых жалких трагедий в мире.

Члены отряда так стремились достичь ободряющего тепла любимого Пеллюсидара, которого они знали, что двинулись на юг с кратчайшим отдыхом; и они не были полностью удовлетворены, пока их тени снова не легли прямо под ними.

Сари, находившийся немного восточнее юга, возвращались с севера по другому маршруту, отличному от того, которым они следовали из Корсара. Конечно, пеллюцидарианцы не знали эти точки компаса как северные или южные, и даже Дэвид Иннес помнил их в большей степени в соответствии с пеллюцидарианской схемой, чем та, с которой он был знаком на внешней коре.

Естественно, с солнцем всегда в зените и без звезд, без луны и без планет, пеллюцидарианцы были вынуждены разработать систему указания направления, отличную от той, с которой мы знакомы. Инстинктом они знают направление, в котором лежит их собственная страна, и каждый пеллюцидарианец отсчитывает все направления от этой исходной линии, а другие направления он указывает простым и изобретательным способом.

Предположим, вы прибыли из Сари и направляетесь от опоясанного льдом моря над Корсаром в любую точку на Пеллюсидаре, вы бы установили и удерживали свой курс таким образом. Вытяните пальцы правой руки и держите ее в горизонтальном положении ладонью вниз прямо перед собой, мизинец указывает в направлении Сари — направление, которое вы знаете инстинктивно, — а большой палец указывает влево. прямо под прямым углом к линии, на которую указывает ваш мизинец. Теперь таким же образом разведите левую руку и опустите ее поверх правой руки так, чтобы мизинец левой руки точно накрыл мизинец правой руки.

Теперь вы увидите, как пальцы обеих рук охватывают дугу в сто восемьдесят градусов.

Сари находится к юго-востоку от Корсара, а Земля Ужасной Тени лежит прямо на юге. Следовательно, сарианец, указывающий в направлении Страны Ужасной Тени, сказал бы, что он шел двумя пальцами левой руки от Сари, поскольку средний палец левой руки указывал бы точно на юг, в сторону Страны Ужасной Тени. Если бы он шел в противоположном направлении или на север, он просто добавил бы слово «назад», сказав, что он едет двумя левыми пальцами назад от Сари, так что по этому плану каждая сторона компаса примерно покрыта и с достаточным точность для всех требований примитивных Pellucidarians. Тот факт, что когда кто-то движется вправо от своей установленной исходной линии и указывает на это, упоминая пальцы левой руки, может сначала показаться запутанным, но, конечно, следуя этой системе веками, это совершенно нормально. понятно пеллюцидарианцам.

Когда они достигли точки, в которой город Корсар находился в трех пальцах правой руки от Сари, они в действительности были прямо к востоку от города Корсар. Теперь они находились на плодородной полутропической земле, изобилующей животной жизнью. Мужчины были вооружены пистолетами, а также копьями, луками, стрелами и ножами; в то время как Стеллара и Гура были вооружены легкими копьями и ножами, и редко был марш, который не был бы свидетелем встречи с одним или несколькими дикими зверями первобытных лесов, покрытых зеленью холмов или холмистых равнин, по которым их вел их путь.

Они уже давно перестали опасаться преследования или захвата корсарами, и хотя они обогнули дальние внутренние районы, на которые претендовал Корсар, и столкнулись с некоторыми туземцами один или два раза, они не видели ни одного представителя правящего класса, в результате чего что впервые с тех пор, как они попали в лапы врага, они почувствовали непререкаемую свободу. И хотя другие опасности, подстерегающие их на пути, могли показаться ужасающими кому-то из внешнего мира, они не произвели такого впечатления ни на одного из пяти, чей жизненный опыт делал их полностью самостоятельными и, хотя они постоянно были начеку, и бдительный, не угнетенный возможностью будущих бедствий. Когда опасность внезапно столкнулась с ними, они были готовы встретить ее. После того, как она прошла, они не угнетали себя ожиданием следующей встречи.

Джа и Дэвид очень хотели вернуться к своим товарищам, но Танар и Стеллара были в высшей степени счастливы, потому что они были вместе, а Гура был доволен просто быть рядом с Танаром. Иногда она вспоминала Балала, своего брата, потому что он был добр к ней, но Скурва, Слоу и Дунга она старалась забыть.

Так они шли счастливой и довольной компанией, когда с внезапностью и неожиданностью молнии среди ясного неба на них обрушилась беда.

Они миновали гряду невысоких каменистых холмов и спускались по узкому ущелью на Сариской стороне хребта, когда, свернув за отрог холма, столкнулись лицом к лицу с большим отрядом корсаров, состоявшим из сотни человек. . Лидеры увидели и сразу же узнали их, и дикий торжествующий крик, сорвавшийся с их губ, подхватили все их товарищи.

Давид, который был впереди, понял, что сопротивление будет бесполезным, и в тот же миг его план был сформирован. — Мы должны расстаться, — сказал он. «Танар, вы со Стелларой идете вместе. Джа, возьми с собой Гуру, а я пойду в другом направлении, потому что нас всех нельзя схватить. По крайней мере, один должен бежать, чтобы вернуться в Сари. Если это не я, то пусть тот, кто победит, передаст это сообщение Гаку и Перри. Скажите Перри, что я уверен, что обнаружил полярное отверстие во внешней коре, ведущее в Пеллюсидар, и что если он когда-нибудь установит радиосвязь с внешним миром, он должен сообщить им об этом факте. Скажи Гаку, чтобы он направил свои силы на Корсар по морю, а также по суше. А теперь прощайте, и каждый сам за себя.

Сворачивая по своим следам, пятеро бежали вверх по ущелью и, будучи гораздо более активными и проворными, чем корсары, опередили их, и хотя грохот мушкетов следовал за ними, а вокруг них падали или проносились мимо них куски железа и камня, никто не был поражен.

Танар и Стеллара нашли и пошли по крутому ущелью, ведущему вверх вправо, и почти в то же время Джа и Гура отклонились влево по течению сухого водного пути, а Давид продолжал свой обратный путь вверх по главному ущелью.

Почти на вершине и в пределах досягаемости Танар и Стеллара обнаружили, что их путь прегражден отвесной скалой, которая, хотя и не превышала пятнадцати футов в высоту, была абсолютно неприступной; они не могли найти опору на крутых склонах ущелья справа или слева, и, пока они стояли в этом тупике, спиной к стене, отряд из двадцати или тридцати корсаров, с трудом поднимаясь по ущелью, прорезал от их отступления; и не было никакого места, где они могли бы спрятаться, но вместо этого они были вынуждены стоять там на виду у первого врага, который попался им на глаза, и, таким образом, со свободой, которая уже была в их руках, они снова попали в руки Корсарс. И Танар был вынужден сдаться без сопротивления, потому что не осмелился рисковать жизнью Стеллары, привлекая на себя огонь врага.

Многие корсары были за то, чтобы немедленно отправить Танара, но командующий офицер запретил им это, потому что по приказу Сида все пленники, которые могли быть пойманы, должны быть возвращены живыми. «Кроме того, — добавил он, — Бульф особенно хочет вернуть этого Сарьяна живым».

Во время долгого пути обратно на Корсар Танар и Стеллара узнали, что это был один из нескольких отрядов, которые Сид отправил на их поиски с приказом никогда не возвращаться, пока они не спасут его дочь и не схватят ее похитителей. Они также внушили им, что единственная причина, по которой Сид настаивал на том, чтобы заключенных вернули живыми, заключалась в том, что он и Булф хотели приговорить их к смерти, соизмеримой с их преступлением.

Во время долгого обратного пути в Корсар Танар и Стеллара, как правило, держались порознь, хотя несколько раз им удавалось обменяться парой слов.

«Мой бедный Сарьян», — сказала Стеллара на одну из них. «Я желаю Богу, чтобы ты никогда не встречал меня, потому что от этого может произойти только горе, боль и смерть».

«Мне все равно, — ответил Танар, — если я умру завтра или будут мучить меня вечно, ибо нет слишком высокой цены, чтобы заплатить за счастье, которое я испытал с тобой, Стеллара».

«Ах, но они будут мучить вас — вот что сжимает мне сердце», — воскликнула девушка. — Забери себе жизнь, Танар. Не позволяйте им получить вас. Я знаю их и знаю их методы, и я скорее убью тебя своими руками, чем увижу, как ты попадешь в их лапы. Сид — зверь, а Бульф хуже Бохара Кровавого. Я никогда не буду его парой; в этом ты можешь быть уверен, и если ты умрешь от собственной руки, я вскоре последую за тобой. И если есть жизнь после этого, как учили их предки корсаров, то мы встретимся снова там, где все мир и красота и любовь».

Сарьян покачал головой. «Я знаю, что здесь, в этой жизни, — сказал он, — и не знаю, что там в другой. Я буду цепляться за это, и вы должны цепляться за это до тех пор, пока какая-то другая рука, кроме нашей, не отберет это у нас».

— Но они будут так ужасно мучить тебя, — простонала она.

«Никакие пытки не могут убить счастье нашей любви, Стеллара», — сказал мужчина, и тогда охрана разняла их, и они побрели через утомительные, бесконечные мили. Насколько отличается страна глазами отчаяния и печали от залитого солнцем рая, который они видели, когда путешествовали по нему рука об руку со свободой и любовью.

Но, наконец, долгое и жестокое путешествие завершилось, и это была достойная прелюдия к его жестокому финалу, ибо у ворот дворца Стеллара и Танар разделились. В ее покои ее сопровождали служанки, в которых она узнала фактически своих охранников и хранителей, в то время как Танара привели прямо к Сиду.

Войдя в комнату, он увидел пылающее лицо вождя корсаров, а под возвышением, прямо перед ним, стоял Бульф, которого он видел лишь однажды, но лицо которого никто никогда не сможет забыть. Но там был еще один, чье присутствие вызвало на лице Танара выражение большего ужаса, чем жестокие лица Сида или Бульфа, ибо, стоя прямо перед помостом, к которому его вели, сарианец увидел Давида I, императора Пеллюсидара. . Из всех бедствий, которые могли случиться, это было самым страшным.

Когда Сарьяна подвели к Дэвиду, он попытался заговорить с ним, но корсарские стражники грубо заставили его замолчать; и им больше никогда не будет позволено общаться друг с другом.

Сид смотрел на них свирепо, как и Булф. «Для тебя, предавшего мое доверие и похитившего мою дочь, нет наказания, которое могло бы соответствовать твоему преступлению; нет такой ужасной смерти, что смертью она искупит твой грех. Я не в состоянии представить себе какую-либо форму пытки, применение которой к вам доставило бы мне достаточное удовольствие. Мне придется искать предложения вне моего собственного разума, — и его глаза вопросительно бегали по офицерам, окружавшим его.

-- Дайте мне вот это, -- взревел Бульф, указывая на Танара, -- и я могу обещать вам, что вы станете свидетелями таких пыток, каких еще не видели глаза человеческие; и тело человеческое никогда прежде не выносило».

— Это приведет к смерти? — спросил высокий корсар с мертвенно-бледным лицом.

— Конечно, — сказал Бульф, — но не слишком скоро.

«Смерть — это долгожданное и желанное избавление от мучений», — продолжал другой. «Вы бы доставили кому-либо из них удовлетворение и удовольствие от наслаждения даже смертью?»

— Но что еще есть? — спросил Сид.

«Есть живая смерть, которая хуже смерти», — сказал трупный.

-- И если вы можете назвать пытку хуже той, которую я имел в виду, -- воскликнул Бульф, -- я с радостью откажусь от всех своих притязаний на этого Сарьяна.

— Объясни, — приказал Сид.

— Вот это, — сказал трупный. «Эти мужчины привыкли к солнечному свету, к свободе, к чистоте, к свежему воздуху, к общению. Под этим дворцом есть темные, сырые подземелья, куда не проникает ни один луч света, чьи толстые стены непроницаемы для звуков. Жители этих ужасных мест, как вы знаете, произвели бы действие, противоположное человеческому обществу, и единственная опасность, единственное слабое место в моем плане состоит в том, что их постоянное присутствие может лишить этих преступников разума и тем самым разрушить ту самую цель, для которой я считаю необходимым их присутствие. Целая жизнь отвратительного одиночества и мучений в тишине и во мраке! Какую смерть, какую пытку, какое наказание вы можете назначить этим людям, которые по безобразию могли бы сравниться с тем, что я предложил?

После того как он перестал говорить, остальные некоторое время молча обдумывали его предложение. Тишину нарушил Сид.

«Бульф, — сказал он, — я считаю, что он прав, потому что я знаю, что, как бы я ни любил жизнь, я скорее умру, чем останусь один в одной из дворцовых темниц».

Бульф медленно кивнул головой. «Мне очень не хочется отказываться от своего плана, — сказал он, — потому что я хотел бы сам подвергнуть эту пытку этому Сарьяну. Но, — и он повернулся к трупу, — вы правы. Вы назвали пытку бесконечно худшей, чем любая, которую я мог себе представить.

— Так приказано, — сказал Сид, — разделить дворцовые подземелья на всю жизнь.

В полной тишине, не нарушаемой толпой корсаров, Танару и Давиду завязали глаза; Танар почувствовал, что с него лишились всех украшений и скудной одежды, которую он обычно носил, за исключением набедренной повязки. Потом его толкнули и грубо потащили, сначала туда, потом сюда. Он узнавал, когда они шли по узким коридорам, по приглушенному эху и разной реверберации шагов его охранников, когда они пересекали большие помещения. Его потащили вниз по каменным ступеням и через другие коридоры, и, наконец, он почувствовал, что его опустили в отверстие, охранник схватил его под каждую руку. Воздух был влажным и пах плесенью, плесенью и чем-то еще, что было отвратительно, но неузнаваемо для его ноздрей. А потом его отпустили, и он упал на небольшое расстояние и приземлился на каменную плиту, которая была мокрой и скользкой для его босых ног. Он услышал звук над головой — скрежещущий звук, как будто по каменному полу толкнули каменную плиту, чтобы закрыть ловушку, в которую его опустили. Тогда Танар сорвал повязку с его глаз, но с тем же успехом мог оставить ее там, потому что оказался в кромешной тьме. Он внимательно прислушивался, но не было ни звука, ни даже звука удаляющихся шагов его стражи — тьма и тишина — они избрали самую страшную пытку, которую они могли учинить сарианину, — тишину, мрак и одиночество.

Долгое время он стоял неподвижно, а затем медленно начал пробираться вперед. Он сделал четыре шага, прежде чем коснулся стены, и эти два шага он сделал до конца, и там он повернулся и сделал шесть шагов, чтобы перейти, прежде чем он достиг стены на противоположной стороне, и таким образом он сделал круг своей темницы и нашел что она была четыре на шесть шагов — может быть, не маленькая для темницы, но уже, чем могила Танара из Пеллюсидара.

Он пытался думать — думать, чем занять время, пока смерть не освободит его. Смерть! Не мог ли он поторопиться? Но как? Шесть шагов была длина его тюремной камеры. Разве он не мог мчаться на полной скорости из одного конца в другой, раздавив себе мозг от удара? И тут он вспомнил свое обещание Стелларе, несмотря на ее призывы к нему покончить с собой: «Я не умру от своей руки».

Он снова сделал обход своей темницы. Он думал о том, как они будут его кормить, ибо знал, что они будут кормить его, потому что хотят, чтобы он жил как можно дольше, поскольку только так они могли охватывать его мучения. Он подумал о ярком солнце, освещающем плато Сари. Он думал о юношах и девушках, свободных и счастливых. Он подумал о Стелларе, такой близкой, где-то там, над ним, и в то же время бесконечно далекой. Если бы он был мертв, они были бы ближе. — Не моей собственной рукой, — пробормотал он.

Он пытался строить планы на будущее — пустое, темное, безмолвное будущее — вечность одиночества, которое предстало перед ним, и он обнаружил, что сквозь отчаяние полной безнадежности его собственный непобедимый дух все еще мог разглядеть надежду, какие бы планы ни рушились. все с нетерпением ждали дня свободы, и он понял, что ничто, кроме смерти, не может лишить его этого утешения, и поэтому его план наконец осуществился.

Он должен каким-то образом удерживать свой ум от постоянной сосредоточенности на настоящем. Он должен вычеркнуть из него все мысли о тьме, тишине и одиночестве, окружавших его. И он должен быть в форме, умственно и физически, к моменту освобождения или побега. И поэтому он планировал ходить и систематически тренировать руки и другие мышцы своего тела до конца, чтобы поддерживать себя в хорошем состоянии и в то же время вызывать достаточную усталость, чтобы позволить ему спать как можно больше, и когда он отдохнув перед сном, он полностью сосредоточился на приятных воспоминаниях. И когда он претворил свой план в жизнь, то обнаружил, что это было именно то, на что он надеялся. Он тренировался до тех пор, пока полностью не утомился, а затем лег в приятные дневные сны, пока его не поглотил сон. Привыкнув с детства спать на твердой земле, каменная плита не доставляла ему особого дискомфорта, и он спал среди приятных воспоминаний о счастливых часах со Стелларой.

Но его пробуждение! По мере того, как сознание медленно возвращалось, оно сопровождалось чувством ужаса, причина которого постепенно просачивалась в его пробуждающиеся чувства. Холодное, склизкое тело ползло по его груди. Инстинктивно его рука схватила его, чтобы оттолкнуть, и его пальцы сомкнулись на чешуйчатом предмете, который извивался, корчился и боролся.

Танар вскочил на ноги, холодный пот выступил из каждой поры. Он чувствовал, как волосы на его голове встают дыбом от ужаса. Он отступил назад, и его нога коснулась еще одной из этих ужасных вещей. Он поскользнулся и упал, и, падая, его тело натолкнулось на другие — холодные, липкие, извивающиеся. Поднявшись на ноги, он отступил к противоположному концу своего подземелья, но повсюду пол был покрыт корчащимися чешуйчатыми телами. И вот тишина превратилась в столпотворение бурлящих звуков, в черный котел ядовитого шипения.

Длинные тела обвились вокруг его ног, извивались и извивались вверх, к его лицу. Не успел он оторвать от себя одну и отшвырнуть в сторону, как ее место заняла другая.

Это был не сон, как он сначала надеялся, а суровая, ужасная реальность. Эти отвратительные змеи, наполнявшие его камеру, были лишь частью его пыток, но они разрушили свою цель. Они сведут его с ума. Он уже чувствовал, как его разум шатается, а затем в него вкрался хитрый замысел безумца. С их собственным оружием он победит их цели. Он бы быстро лишил их возможности мучить его дальше, и он разразился пронзительным, безрадостным смехом, когда вырвал змею из своего тела и поднес ее к себе.

Рептилия корчилась и боролась, и Танар из Пеллюсидара очень медленно поднес руку к ее горлу. Для Пеллюсидара это была небольшая змея, около пяти футов в длину и около шести дюймов в диаметре.

Схватив рептилию примерно в футе ниже ее головы одной рукой, Танар несколько раз ударил ее по лицу другой, а затем прижал к груди. Смеясь и крича, он бил и бил снова, и наконец змея нанесла ответный удар, глубоко вонзив свои клыки в плоть сарьяна.

С торжествующим криком Танар отшвырнул вещь от себя, а затем медленно опустился на пол на корчащиеся, извивающиеся фигуры, покрывавшие ее.

«Вашим же оружием я лишил вас возможности отомстить», — завопил он и потерял сознание.

Кто может сказать, как долго он так пролежал во мраке и тишине этой погребенной темницы в безвременном мире. Но, наконец, он пошевелился; медленно его глаза открылись, и когда сознание вернулось, он ощупал его. Каменная плита была голой. Он сел. Он не был мертв и, к своему удивлению, обнаружил, что не испытал ни боли, ни отека от удара змеи.

Он встал и осторожно пошел по подземелью. Змеи исчезли. Сон восстановил его душевное равновесие, но он вздрогнул, осознав, как близок был к безумию, и несколько смущенно улыбнулся, размышляя о тщетности своего ненужного страха. Впервые в жизни Танар из Пеллюсидара понял значение слова «страх».

Пока он медленно ходил по подземелью, одна его нога наткнулась на что-то лежащее на полу в углу — что-то, чего не было там до прихода змей. Он нагнулся, осторожно пошарил рукой и нашел железную чашу с тяжелой крышкой. Он поднял крышку. Здесь была пища, и, не задаваясь вопросом, что это и откуда, он ел.
XVI

ПОСЛЕДНЯЯ ТЬМА

Смертельная монотонность его заточения тянулась. Он тренировался; он ел; он спал. Он так и не узнал, как и когда приносят еду в его келью, и через некоторое время его это уже не заботило.

Змеи приходили обычно, когда он спал, но после того первого опыта они уже не внушали ему ужаса. И после дюжины повторений их посещения они не только перестали его раздражать, но он стал с нетерпением ждать их прихода, как перерыва в смертельном однообразии своего одиночества. Он обнаружил, что, поглаживая их и разговаривая с ними тихим голосом, он мог успокоить их беспокойные корчи. И после неоднократных повторений их визитов он был уверен, что один из них стал чуть ли не домашним животным.

Конечно, в темноте он не мог отличить одну змею от другой, но всегда просыпался от того, что нос одной змеи нежно стучал ему в грудь, и когда он брал ее в руки и гладил, она не пыталась убежать; никогда больше ни одна из них не ударяла его своими клыками после той первой оргии безумия, во время которой он думал и надеялся, что рептилии ядовиты.

Ему потребовалось много времени, чтобы найти отверстие, через которое рептилии проникли в его камеру, но, наконец, после усердных поисков он обнаружил отверстие около восьми дюймов в диаметре, примерно в трех футах от пола. Его бока были стерты бесчисленными проходами чешуйчатых тел. Он просунул руку в отверстие и, ощупывая все вокруг, обнаружил, что стена в этом месте имеет толщину около фута, а когда он просунул руку к плечу, то ничего не чувствовал ни в каком направлении за стеной. Возможно, там была еще одна камера — еще одна камера, такая же, как у него, — или, возможно, отверстие открывалось в глубокую яму, полную змей. Он придумывал множество объяснений, и чем больше он думал, тем больше ему хотелось разгадать загадку таинственного пространства за пределами его камеры. Таким образом, его ум был занят тривиальными вещами, и одиночество, и темнота, и тишина преувеличивали важность этого вопроса сверх всякой причины, пока он не стал навязчивой идеей. Все часы бодрствования он думал об этой дыре в стене и о том, что лежит за ней, в стигийской тьме, куда не могут проникнуть его глаза. Он спросил змею, которая постучала ему в грудь, но она не ответила ему, и тогда он подошел к дыре в стене и спросил дыру. И он уже хотел рассердиться, когда оно не отвечало, как вдруг его разум спохватился и с содроганием отвернулся, понимая, что этот путь ведет к безумию и что он должен, прежде всего, оставаться хозяином своего разума. .

Но все же он не оставил своих размышлений; только теперь он вел его с разумом и здравомыслием и, наконец, придумал хитрый план.

Когда в следующий раз ему принесли еду и он съел ее, он снял железную крышку с железного горшка, в котором она находилась, и швырнул ее на каменную плиту своей камеры, где она разбилась на несколько частей. Одна из них была длинной и тонкой, с острым концом, который он надеялся найти среди обломков сломанной обложки. Этот кусок он сохранил; остальные он положил обратно в котел, а затем подошел к отверстию в стене и начал медленно, медленно, медленно царапать твердый раствор, в который были вложены камни вокруг отверстия.

Он много раз ел и спал, прежде чем его труд был вознагражден тем, что рядом с дырой оторвался единственный камень. И снова он много раз ел и спал, прежде чем извлекли второй камень.

Как долго он работал над этим, он не знал, но теперь время шло быстрее, и его ум был так поглощен своими трудами, что он был почти счастлив.

В это время он не пренебрегал физическими упражнениями, но спал реже. Когда пришли змеи, ему пришлось прекратить свою работу, потому что они постоянно входили и выходили через отверстие.

Он хотел бы знать, как пища доставляется в его камеру, чтобы он мог знать, есть ли опасность, что те, кто принесет ее, услышат, как он царапает известку в стене, но так как он никогда не слышал, как приносят еду, он надеялся, что эти тот, кто принес его, не мог слышать его, и он был совершенно уверен, что они не могли его видеть.

И так он работал неустанно, пока, наконец, не выцарапал отверстие, достаточно большое, чтобы впустить его тело, а затем долго сидел перед ним, ожидая, стараясь удостовериться, что он хозяин своего разума, ибо в этом вечная ночь одиночества, которая была его существованием, как долго он не мог даже догадываться, он понял, что это приключение, которое ему предстояло, приняло такие судьбоносные размеры, что он снова почувствовал себя на грани безумия. И теперь он хотел удостовериться, что независимо от того, что находится за этим отверстием, он сможет встретить это со спокойными нервами и ясным и здравым умом, ибо он не мог не понимать, что его может поджидать острое разочарование, так как во время все долгие периоды его царапания и царапанья с тех пор, как он обнаружил дыру, через которую змеи проникали в его камеру, он понимал, что надежда на побег была основой желания, побудившего его продолжить работу. И хотя он ожидал разочарования, он знал, каким жестоким будет удар, когда он упадет.

Прикосновением, которое было почти лаской, он медленно провел пальцами по шероховатым краям увеличенного отверстия. Он сунул в нее голову и плечи и потянулся далеко с другой стороны, ощупывая рукой, которая ничего не находила, ища глазами, которые ничего не видели, а затем он втянулся обратно в свою темницу, прошел в ее дальний конец и сел. на полу, прислонился спиной к стене и ждал — ждал, потому что не смел пройти через это отверстие, чтобы столкнуться с новым разочарованием.

Ему потребовалось много времени, чтобы овладеть собой, а затем он снова стал ждать. Но на этот раз, после аргументированного рассмотрения вопроса, заполнившего его разум.

Он подождет, пока ему принесут еду и уберут пустую посуду, чтобы ему дали более длительный срок до возможного обнаружения его отсутствия, на случай, если он не вернется в свою камеру. И хотя он часто заходил в угол, где обычно оставляли еду, прошла вечность, прежде чем он нашел ее там. И после того, как он съел его, прошла еще вечность, прежде чем вместилище было убрано; но в конце концов его убрали. И снова он пересек свою келью и остановился перед отверстием, которое вело неизвестно куда.

На этот раз он не колебался. Он был хозяином своего ума и нервов.

Одну за другой он просовывал ноги в отверстие, пока не сел обеими ногами на дальний конец стены. Затем, перевернувшись на живот, он начал опускаться, потому что не знал, где может быть пол, но нашел его сразу, на том же уровне, что и его собственный. И через мгновение он стоял прямо и если не на свободе, то, по крайней мере, больше не был узником в собственной камере.

Он осторожно ощупывал себя в темноте, нащупывая путь на несколько дюймов за раз. Он обнаружил, что эта камера была намного уже, чем его собственная, но очень длинной. Протягивая руки в обоих направлениях, он мог коснуться обеих стен и, таким образом, продвигался вперед, осторожно ставя ногу, чтобы чувствовать каждый шаг, прежде чем сделать его.

Он принес с собой из своей кельи железную щепку, которую он отломил от крышки горшка и которой он до сих пор царапал себя на свободу. И обладание этим куском железа придавало ему некоторое чувство безопасности, так как означало, что он не совсем безоружен.

Вскоре, продвигаясь вперед, он убедился, что находится в длинном коридоре. Одна нога коснулась грубого вещества прямо в центре туннеля. Он оторвал руки от стен и нащупал перед собой.

Это был цилиндр с шероховатым покрытием около восьми дюймов в диаметре, который возвышался прямо из центра туннеля, и его пальцы быстро подсказали ему, что это ствол дерева с еще не уцелевшей корой, хотя и стертой местами.

Миновав эту колонну, которая, как он догадался, была опорой слабого участка свода туннеля, он пошел дальше, но, сделав всего пару шагов, подошел к глухой стене — туннель пришел к крутому повороту. конец.

Сердце Танара упало внутри. Надежды его росли с каждым шагом вперед, и теперь они вдруг обратились в отчаяние. Снова и снова его пальцы пробегали по холодной стене, которая остановила его продвижение к надежде на свободу, но не было никаких признаков пролома или щели, и он медленно повернулся к своей камере, миновав деревянную колонну и возвращаясь в крайнем унынии. . Но, уныло продвигаясь вперед, он собрал все свои духовные силы, решив не позволить ожидаемому разочарованию сломить его. Он вернется в свою камеру, но продолжит пользоваться туннелем. Это было бы передышкой от монотонности его собственных четырех стен. Это увеличило бы расстояние, которое он мог бы пройти, и, в конце концов, он оправдал бы усилия, которые были необходимы, чтобы получить доступ к нему.

Вернувшись в свою камеру, он снова лег спать, потому что в последнее время он отказывал себе во сне, чтобы продолжить работу, которой он был занят. Когда он проснулся, змеи снова были с ним, и его друг нежно похлопывал его по груди, и он снова принял унылое однообразие своего существования, измененное только регулярными экскурсиями в его вновь обретенные владения, из черных недр которых он пришел. знать так же хорошо, как свою собственную камеру, так что он бодро прошел от проделанной им дыры к деревянной колонне в дальнем конце туннеля, обогнул ее и снова пошел бодрой походкой и с такой же уверенностью как будто он мог ясно видеть, потому что он считал шаги от одного конца до другого столько раз, что знал с точностью до мгновения, когда он преодолел расстояние от одного конца до другого.

Он ел; он спал; он тренировался; он играл со своим скользким компаньоном-рептилией; и он шагал по узкому туннелю своего открытия. И часто, обходя деревянную колонну в ее дальнем конце, он размышлял о ее истинном назначении.

Однажды он заснул в своей собственной келье, думая об этом, а когда проснулся от нежного постукивания змеиной морды по своей груди, то так резко сел, что рептилия с шипением упала на каменную плиту, ибо отчетливо и резко на пороге в его пробуждающемся уме возникла идея, чудесная идея, почему он не додумался до нее раньше?

Взволнованный, он поспешил к отверстию, ведущему в туннель. Через него проходили змеи, но он боролся за первенство с ордой рептилий и рухнул головой вперед на ложе из шипящих змей. Поднявшись на ноги, он почти пробежал всю длину коридора, пока его протянутые руки не коснулись грубого ствола дерева. Так он простоял довольно долго, дрожа как лист, а потом, обхватив колонну руками и ногами, начал медленно и неторопливо подниматься вверх. Это была идея, которая захватила его своей непреодолимой хваткой при пробуждении.

Он пошел вверх сквозь тьму и, время от времени останавливаясь, чтобы ощупать его руками, обнаружил, что ствол дерева поднимается по центру узкой круглой шахты.

Он медленно поднялся вверх и на расстоянии около тридцати футов над полом туннеля ударился головой о камень. Пощупав вверх одной рукой, он обнаружил, что в потолке над ним залито дерево.

Это не могло быть концом! Что могло быть для туннеля и шахты, которые никуда не вели? Он шарил рукой во тьме во всех направлениях и был вознагражден, обнаружив отверстие в стене шахты примерно в шести футах ниже потолка. Выйдя из ствола дерева, он забрался в отверстие в стене шахты и тут же очутился в другом тоннеле, более низком и ужем, чем тот, что у основания шахты. Было еще темно, так что он был вынужден продвигаться так же медленно и с такой же большой осторожностью, как в тот раз, когда он впервые исследовал свой туннель внизу.

Он продвинулся совсем немного, когда туннель резко повернул направо, и впереди него, за поворотом, он увидел луч света!

Осужденный, вырванный из пасти смерти, не мог бы приветствовать спасение с большей радостью, чем Танар из Пеллюсидара приветствовал этот первый тонкий луч дневного света, который он видел за кажущуюся вечность. Он тускло светил сквозь крошечную щель, но это был свет, небесный свет, который он никак не ожидал увидеть снова.

Восхищенный, он медленно пошел к ней, и когда он достиг ее, его рука наткнулась на грубые, некрашеные доски, которые преградили ему путь. Свет просачивался через крошечную щель между двумя этими досками.

Каким бы тусклым ни был свет, глаза его, так давно не привыкшие к свету, болели. Но, отвернув их так, чтобы свет не падал прямо на них, он в конце концов привык к этому, и когда он это сделал, то обнаружил, что, как ни мала щель, через которую падал свет, она пропускала достаточно, чтобы рассеять кромешную тьму. внутренней части туннеля, и он также обнаружил, что может различать предметы. Он мог видеть каменные стены по обеим сторонам туннеля, и, присмотревшись, он мог видеть доски, которые образовывали препятствие, препятствовавшее его дальнейшему продвижению. И, изучив их, он обнаружил, что с одной стороны было что-то похожее на защелку, изобретение, о котором он совершенно не знал до того, как поднялся на борт корсарского корабля, на котором был взят в плен, ибо в Сари нет замки и защелки.

Но он знал, что это за вещь, и она сказала ему, что доски перед ним образовывали дверь, которая открывалась к свету и к свободе, но что было сразу за ней?

Он приложил ухо к двери и прислушался, но не услышал ни звука. Затем он очень внимательно осмотрел замок, экспериментируя с ним, пока не обнаружил, как им управлять. Успокоив нервы, он мягко толкнул шероховатые доски. Когда они медленно отклонялись от него, поток света хлынул в первую узкую щель, и Танар закрыл глаза руками и отвернулся, понимая, что он должен привыкнуть к этому свету медленно и постепенно, иначе он может навсегда ослепнуть.

С закрытыми глазами он прислушивался к трещине, но ничего не слышал. И тогда он с величайшей осторожностью стал приучать глаза к свету, но долго не мог выдержать яркого света, пробивавшегося даже сквозь эту крошечную щель.

Когда он смог выносить свет без боли, он приоткрыл дверь еще немного и выглянул наружу. Сразу за дверью находилась довольно большая комната, в которой плетеные корзины, железные и глиняные сосуды и узлы, зашитые в шкуры, валялись на полу и громоздились у стен. Казалось, все покрыто пылью и паутиной, и вокруг не было ни следа человека.

Толкнув дверь еще шире, Танар вышел из туннеля в квартиру и огляделся. Повсюду в комнате были разбросаны узлы и пакеты с разбросанными предметами одежды, а также различные приспособления для кораблей, тюки шкур и множество оружия.

Густой слой пыли на всем подсказал Сарьяну, что комнату давно не посещали.

На мгновение он постоял, держа руку на открытой двери, и когда он начал входить в комнату, его рука на мгновение застряла там, где он схватился за грубые доски. Посмотрев на свои пальцы, чтобы выяснить причину, он обнаружил, что они покрыты липкой смолой. Это была его левая рука, и когда он попытался стереть с нее смолу, то обнаружил, что это почти невозможно.

Пока он ходил по комнате, рассматривая содержимое, все, к чему он прикасался левой рукой, прилипло к ней — это было неприятно, но неизбежно.

При осмотре комнаты было обнаружено несколько окон с одной стороны и дверь с одной стороны.

Дверь была снабжена защелкой, подобной той, через которую он только что прошел, и которая открывалась снаружи ключом, но изнутри ее можно было открыть вручную. Это было очень грубое и простое дело, и за это Танар был бы благодарен, если бы знал, как можно делать замысловатые замки.

Подняв защелку, Танар слегка приоткрыл дверь и увидел перед собой длинный коридор, освещенный окнами с одной стороны и открывающимися из него дверями с другой. На его взгляд из одного из подъездов вышел корсар и, повернувшись, пошел от него по коридору, а через мгновение из другого подъезда вышла женщина, а потом он увидел других людей в дальнем конце коридора. Быстро Танар из Пеллюсидара закрыл и запер дверь.

Здесь не было пути к бегству. Вернувшись в свою темную камеру, он не мог бы быть более эффективно отрезан от внешнего мира, чем в этой комнате в дальнем конце коридора, которым постоянно пользовались корсары; потому что с его гладким лицом и обнаженным телом его узнают и поймают, как только он выйдет из комнаты. Но Танар был далек от уныния. Он уже зашел гораздо дальше по дороге бегства, чем он раньше мог себе представить, и не только эта мысль ободрила его, но еще больше действие дневного света, в котором он так долго был лишен. Он чувствовал, как его дух и мужество расширяются под благотворным влиянием света полуденного солнца, так что он чувствовал себя готовым к любой опасности, которая могла столкнуться с ним.

Вернувшись еще раз в комнату, он тщательно обыскал ее в поисках другого выхода. Он подошел к окнам и обнаружил, что они выходят на сад Сида, но и там, в той части сада, что ближе к дворцу, было много людей. Деревья закрывали ему вид на дальний конец, откуда он помог Стелларе и Гуре сбежать, но он догадывался, что людей там мало, если вообще есть, хотя добраться туда из окон этой кладовой будет непросто. .

Слева от него, у противоположной стороны сада, он мог видеть, что деревья росли близко друг к другу и, таким образом, простирались, по-видимому, на всю длину ограды.

Если бы эти деревья были на этой стороне сада, он предположил, что нашел бы способ сбежать; по крайней мере, до калитки в садовой стене рядом с казармой, но их не было, и поэтому он должен оставить мысль о них.

Таким образом, казалось, что не было другого выхода, кроме коридора, в который он только что заглянул; и не мог он бесконечно оставаться в этой комнате, где не было ни еды, ни воды, и постоянно возрастала опасность того, что его отсутствие в темнице будет обнаружено, когда обнаружат, что он не ел приносимую ему пищу.

Усевшись на тюк со шкурами, Танар предался размышлениям о своем затруднительном положении, и пока он изучал этот вопрос, его взгляд упал на свободную одежду, разбросанную по комнате. Там он увидел шорты и рубашки Корсара, пестрые кушаки и платки, сапоги с широкими голенищами и с полуулыбкой на губах собрал то, что ему было нужно, стряхнул с них пыль и оделся на манер Корсара. Ему не нужно было зеркало, чтобы знать, что его гладкое лицо выдаст его.

Он выбрал пистолеты, кортик и кортик, но не смог найти ни пороха, ни пуль для своего огнестрельного оружия.

В таком облачении и вооружении он рассматривал себя, как мог, без зеркала. «Если бы я мог держаться спиной ко всем корсарам, — размышлял он, — я мог бы с легкостью сбежать, потому что ручаюсь, что сзади я выгляжу таким же корсаром, как и любой из них, но если у меня не отрастут густые бакенбарды, я никого не обману. ».

Пока он сидел, размышляя таким образом, он вдруг услышал голоса, поднятые в ссоре прямо за дверью кладовой. Один был мужским голосом; другой женский.

— А если ты не хочешь меня, — прорычал мужчина, — я тебя возьму.

Танар не мог слышать ответа женщины, хотя слышал ее слова и по голосу знал, что это женщина.

— Какое мне дело до Сида? — воскликнул мужчина. «Я так же силен в Корсаре, как и он. Я мог бы занять трон и сам стать Сидом, если бы захотел.

Танар снова услышал, как женщина заговорила.

«Если ты это сделаешь, я задушу тебя, — пригрозил мужчина. «Иди сюда, где мы можем поговорить лучше. Тогда ты можешь кричать сколько хочешь, потому что никто тебя не услышит».

Танар услышал, как мужчина вставил ключ в замок, и одновременно с этим пеллюцидарианец попытался спрятаться за грудой плетеных корзин.

— А после того, как вы выберетесь из этой комнаты, — продолжал мужчина, — вам не о чем будет кричать.

-- Я тебе сразу сказала, -- сказала женщина, -- что я скорее убью себя, чем свяжусь с тобой, но если ты возьмешь меня силой, я все равно убью себя, но прежде всего убью тебя.

Сердце Танара из Пеллюсидара подпрыгнуло в груди, когда он услышал этот голос. Его пальцы сомкнулись на рукояти абордажной сабли, и когда Булф издал насмешливый смешок в ответ на угрозу девушки, сариец выпрыгнул из своего укрытия, с обнаженным клинком, сияющим в его правой руке.

На звук позади него Бульф обернулся и на мгновение не узнал сарианку в корсарской одежде, но Стеллара узнала, и она издала крик удивления и радости.

«Танар!» воскликнула она. «Мой Танар!»

Когда сариец бросился на него, Булф отступил, вытащив саблю на ходу. Танар увидел, что он направляется к двери, ведущей в коридор, и бросился на человека, чтобы сразиться с ним, прежде чем он успел сбежать, так что Бульф был вынужден встать и защищаться.

«Отойди, — воскликнул Бульф, — или ты умрешь за это», но Танар из Пеллюсидара только рассмеялся ему в лицо, когда он нанес жестокий удар по голове человека, который Бульф едва парировал, и тогда они были на одном уровне. другой как два диких зверя.

Сначала Танар пустил кровь из небольшого пореза на плече Булфа, а затем парень закричал о помощи.

«Ты сказал, что никто не может услышать крики Стеллары о помощи из этой квартиры, — насмехался Танар, — так почему ты думаешь, что они могут услышать твой?»

-- Выпустите меня отсюда, -- закричал Бульф. — Выпусти меня, и я дам тебе свободу. Но Танар загнал его в угол, и острое лезвие его абордажной сабли срезало ухо с головы Бульфа.

"Помощь!" — взвизгнул корсар. "Помощь! это Бульф. Сарьян убивает меня».

Опасаясь, что его громкие крики могут достичь коридора и привлечь внимание, Танар усилил ярость своего нападения. Он сбил охрану Корсара. Он сделал ужасный круг, расколовший уродливый череп Бульфа до самой переносицы, и с булькающим вздохом огромное животное бросилось ему на лицо. И Танар из Пеллюсидара повернулся и взял Стеллару на руки.

«Слава богу, — сказал он, — что я успел».

«Должно быть, сам Бог привел тебя в эту комнату», — сказала девушка. — Я думал, ты мертв. Мне сказали, что ты умер».

— Нет, — сказал Танар. «Они поместили меня в темную темницу под дворцом, где я был приговорен к пожизненному пребыванию».

— И ты был так близко ко мне все это время, — сказала Стеллара, — а я думала, что ты умер.

«Долгое время я думал, что я хуже, чем мертвый», — ответил мужчина. «Мрак, одиночество и тишина — Боже! Это хуже смерти».

— И все же ты сбежал! Голос девушки был полон благоговения.

— Это из-за тебя я сбежал, — сказал Танар. «Мысли о тебе не давали мне сойти с ума — мысль и надежда побуждали меня искать какой-нибудь выход. Никогда больше, пока во мне живет жизнь, я не почувствую, что после того, через что я прошел, может быть какая-либо ситуация, которая будет совершенно безнадежной».

Стеллара покачала головой. «Ваша надежда должна быть сильной, дорогое сердце, чтобы противостоять разочарованию, с которым вам придется столкнуться в поисках выхода из дворца Сида и города Корсар».

— Я зашел так далеко, — ответил Танар. «Я уже достиг невозможного. Почему я должен сомневаться в своей способности вырвать свободу для вас и для себя из того, что уготовила нам судьба?

— Ты не можешь пройти мимо них с таким гладким лицом, Танар, — грустно сказала девушка. — Ах, если бы у вас были бакенбарды Бульфа, — и она взглянула на труп упавшего человека.

Танар тоже повернулся и посмотрел на Балфа, лежащего на полу в луже крови. А затем быстро столкнулся со Стелларой. "Почему нет?" воскликнул он. "Почему нет?"
XVII

ВНИЗ К МОРЮ

— Что ты имеешь в виду? — спросила Стеллара.

— Подожди, и ты увидишь, — ответил Танар и, вытащив кинжал, нагнулся и перевернул Бульфа на спину. Затем острым как бритва лезвием своего оружия он начал отрубать густую черную бороду мертвого Корсара, а Стеллара смотрела на него с вопрошающим изумлением.

Расстелив головной платок Булфа на полу, Танар положил на него волосы, которые он отрезал от лица мужчины, и, когда он завершил свои растущие усилия, сложил волосы в носовой платок и, встав, жестом велел Стелларе следовать за ним.

Подойдя к двери, ведущей в туннель, через который он сбежал из подземелья, Танар открыл ее и, намазав пальцы смолой, выступившей из досок на внутренней стороне двери, намазал ее сбоку своего лица, а затем повернулся к Стелларе.

«Приложи эти волосы к моему лицу как можно более естественно. Вы всю жизнь прожили среди них, так что должны хорошо знать, как должна выглядеть борода корсара.

Каким бы ужасным ни казался план, и хотя она боялась прикоснуться к волосам мертвеца, Стеллара взяла себя в руки и сделала, как велел Танар. Мало-помалу, участок за участком, Танар наносил смолу на свое лицо, а Стеллара прикладывала к нему волосы, пока открытыми не остались только глаза и нос Сарьяна. Выражение первых было изменено за счет увеличения размера и кустистости бровей с помощью клочков бороды Бульфа, которые остались, а затем Танар смазал свой нос кровью Бульфа, поскольку у многих корсаров были большие красные носы. Затем Стеллара отошла и критически оглядела его. — Твоя собственная мать не узнала бы тебя, — сказала она.

— Как ты думаешь, я могу сойти за корсара? он спросил.

— Никто не заподозрит, если только не допросит тебя, когда ты покинешь дворец.

— Мы идем вместе, — сказал Танар.

"Но как?" — спросила Стеллара.

— Я думал о другом плане, — сказал он. «Я заметил, когда жил в казармах, что матросы, идущие к реке, без труда проходят через ворота, выходя из дворца. На самом деле выйти из дворца всегда гораздо проще, чем войти в него. Много раз я слышал, как они просто говорили, что идут к своим кораблям. Мы можем сделать то же самое».

— Разве я похож на корсарского моряка? — спросила Стеллара.

— Увидишь, когда я закончу с тобой, — сказал Танар с ухмылкой.

"Что ты имеешь в виду?"

— Здесь есть корсарская одежда, — сказал Танар. «достаточно, чтобы экипировать дюжину, а на голове Бульфа еще полно волос».

Девушка с содроганием отпрянула. «О, Танар! Вы не можете это иметь в виду.

— Какой еще есть способ? — спросил он. «Если мы сможем сбежать вместе, разве это не стоит любой цены, которую нам, возможно, придется заплатить?»

— Ты прав, — сказала она. "Я сделаю это."

Когда Танар завершил свою работу над ней, Стеллара превратилась в бородатого корсара, но лучшее, что он мог сделать в плане маскировки, не смогло полностью скрыть очертания ее бедер и груди.

«Я боюсь, что они заподозрят», — сказал он. «Твоя фигура слишком женственна, чтобы шорты и рубашка могли ее скрыть».

— Подожди, — воскликнула Стеллара. «Иногда матросы, отправляясь в дальние плавания, надевают плащи, в которых спят, если ночи прохладные. Посмотрим, сможем ли мы найти такого здесь».

— Да, видел, — ответил Танар и, пересек комнату, вернулся с плащом из широкой полосатой материи. «Это даст вам большую высоту», — сказал он. Но когда они задрапировали ее вокруг нее, ее бедра все еще слишком бросались в глаза.

— Расправьте мне плечи, — предложила Стеллара, и шарфами и платками сарианец расправил плечи девушки так, что плащ висит прямо, и она больше походит на невысокого коренастого мужчину, чем на стройную, хорошо сложенную девушку.

«Теперь мы готовы», — сказал Сарьян. Стеллара указала на тело Бульфа.

«Мы не можем оставить это здесь лежать», — сказала она. «Кто-то может прийти в эту комнату и обнаружить ее, и когда они это сделают, каждый человек во дворце — да, даже во всем городе — будет арестован и допрошен».

Танар осмотрел комнату, а затем схватил труп Бульфа и оттащил его в дальний угол, после чего навалил на него связки шкур и корзины, пока он не скрылся совсем, а по пятнам крови на полу потащил другие тюки. и корзины, пока все следы дуэли не были стерты или скрыты.

— А сейчас, — сказал он, — самое подходящее время, чтобы испытать нашу маскировку. Вместе они подошли к двери. — Ты знаешь наименее посещаемые проходы в сад, — сказал Танар. «Давайте пройдем из дворца через сад к воротам, которые раньше дали нам возможность сбежать».

«Тогда следуй за мной», — ответила Стеллара, когда Танар открыл дверь, и они вдвоем вышли в коридор за ней. Было пусто. Танар закрыл за собой дверь, и Стеллара пошла по коридору.

Они прошли совсем немного, когда услышали мужской голос в квартире слева.

"Где она?" — спросил он.

— Не знаю, — ответил женский голос. — Она была здесь всего минуту назад, и Булф был с ней.

— Найдите их и не теряйте времени, — строго приказал мужчина. И он вышел из квартиры как раз в тот момент, когда подходили Танар и Стеллара.

Это был Сид. Сердце Стеллары перестало биться, когда правительница Корсара посмотрела в лица Танара и себя.

"Кто ты?" — спросил Сид.

— Мы моряки, — быстро сказал Танар, прежде чем Стеллара успела ответить.

— Что ты делаешь здесь, в моем дворце? — спросил правитель Корсара.

— Нас отправили сюда с пакетами в кладовую, — ответил Танар, — а мы только сейчас возвращаемся на наш корабль.

— Что ж, поторопитесь. Мне не нравится твоя внешность, — прорычал Сид, топая по коридору впереди них.

Танар увидел, что Стеллара покачнулась, и он подошел к ней сбоку и поддержал ее, но она быстро взяла себя в руки и через мгновение повернулась направо и повела Танара через дверной проем в сад.

"Бог!" — прошептал мужчина, пока они шли бок о бок после выхода из здания. — Если Сид не знал тебя, значит, твоя маскировка должна быть идеальной.

Стеллара покачала головой, потому что еще не могла контролировать свой голос, чтобы говорить, после ужаса, вызванного ее встречей с Сидом.

В саду недалеко от дворца было несколько мужчин и женщин. Некоторые из них небрежно разглядывали их, но прошли в безопасности, и мгновение спустя гравийная дорожка, по которой они шли, вилась сквозь густой кустарник, скрывавший их от глаз, и они оказались у дверного проема в садовой стене.

Здесь им опять повезло, и они незаметно вышли во дворы казарм.

Решив попробовать главные ворота из-за большого количества людей, которые проходили через них взад и вперед, Танар повернул направо, прошел по всей длине казармы мимо дюжины мужчин и подошел к воротам со Стелларой рядом с ним.

Они почти закончили, когда их остановил глуповатый корсарский солдат. «Кто вы, — спросил он, — и по какому делу вы покидаете дворец?»

— Мы моряки, — ответил Танар. — Мы идем к нашему кораблю.

— Что ты делал во дворце? — спросил мужчина.

«Там мы отнесли посылки от капитана корабля в кладовую Сида», — пояснил сарианец.

«Мне не нравится, как ты выглядишь», — сказал мужчина. — Я никогда раньше не видел ни одного из вас.

«Мы ушли в долгое плавание», — ответил Танар.

— Подожди здесь, пока не вернется капитан ворот, — сказал мужчина. — Он захочет допросить вас.

Сердце Сарьяна упало. «Если мы опоздаем с возвращением на наш корабль, мы будем наказаны», — сказал он.

-- Это мне ничего не стоит, -- ответил солдат.

Стеллара залезла внутрь своего плаща и под мужские шорты, закрывавшие ее собственную одежду, и искала, пока не нашла мешочек, прикрепленный к ее поясу. Из него она что-то вытащила и сунула в руки Танару. Он сразу все понял и, подойдя вплотную к солдату, вложил ему в ладонь два золотых. «Нам будет очень тяжело, если мы опоздаем», — сказал он.

Мужчина почувствовал прохладное золото в своей ладони. -- Хорошо, -- сказал он хрипло, -- продолжайте заниматься своими делами и поторопитесь.

Не дожидаясь второго приглашения, Танар и Стеллара слились с толпой на улице Корсар. Ни один из них не говорил, и возможно, что Стеллара даже не дышала, пока они не оставили дворцовые ворота далеко позади.

— И куда теперь? — спросила она наконец.

— Мы идем в море, — ответил мужчина.

— На корсарском корабле? — спросила она.

— На лодке «Корсар», — ответил он. «Мы собираемся на рыбалку».

По берегам реки было пришвартовано много судов, но когда Танар увидел, сколько людей находится на них или вокруг них, он понял, что избранный им план, предполагавший кражу рыбацкой лодки, скорее всего, закончится катастрофой, и объяснил свои сомнения к Стелларе.

«Мы никогда не сможем этого сделать», — сказала она. «Кража лодки считается самым гнусным преступлением, которое можно совершить в Корсаре, и если владелец лодки не находится на ее борту, вы можете быть уверены, что кто-то из его друзей наблюдает за ней вместо него, даже если маловероятно, что любой попытается украсть его, так как наказание — смерть».

Танар покачал головой. «Тогда нам придется рискнуть пройти через весь город Корсар, — сказал он, — и выйти в открытую местность без всякого разумного оправдания в случае, если нас будут допрашивать».

— Мы могли бы купить лодку, — предложила Стеллара.

— У меня нет денег, — сказал Танар.

— У меня есть, — ответила девушка. «Сид всегда хорошо снабжал меня золотом». Она снова полезла в свой кошель и вытащила горсть золотых монет. — Вот, — сказала она, — возьми это. Если их недостаточно, вы можете попросить у меня еще, но я думаю, что вы можете купить лодку за половину этой суммы».

Расспросив первого человека, к которому он подошел на берегу реки, Танар узнал, что недалеко вниз по реке выставлена на продажу небольшая рыбацкая лодка, и вскоре они нашли ее владельца и совершили покупку.

Когда они оттолкнулись от течения и поплыли вниз по течению, Танар вдруг осознал, что его побег из Корсара был осуществлен слишком легко; что должно быть что-то неладное, что либо он спит, либо впереди ждет беда и повторная поимка.

Несущийся к морю медленным течением реки, Танар держал единственное весло, повернутое с кормы, чтобы удерживать лодку в русле, а ее нос - в правильном направлении, ибо он не хотел плыть под водой. глаза корсарских матросов и рыбаков, так как прекрасно понимал, что не может сделать этого, не привлекая внимания своей неумелостью к своей явной неопытности и тем самым не вызывая у них подозрений.

Лодка медленно удалялась от города и от корсарских рейдеров, стоявших на якоре посреди течения, и тогда, наконец, он почувствовал, что будет безопасно поднять парус и воспользоваться дующим с суши ветром.

С помощью Стеллары брезент был расправлен, и, задевая ветер, судно неслось вперед с ускоренной скоростью, а затем сзади послышались крики и, обернувшись, увидели три лодки, несущиеся к ним.

Через воды пришли команды, чтобы они лежали.

Лодки-преследователи, вышедшие под парусами и уже набравшие значительную скорость, по-видимому, быстро перегоняли меньшее судно. Но вскоре, когда скорость последнего увеличилась, расстояние между ними, казалось, не изменилось.

Крики преследователей привлекли внимание матросов на борту стоявших на якоре рейдеров, и вскоре Танар и Стеллара услышали глухой грохот пушки, и сильный выстрел ударил в воду прямо у их правого борта.

Танар покачал головой. — Это слишком близко, — сказал он. — Мне лучше прийти.

"Почему?" — спросила Стеллара.

«Я не возражаю против того, чтобы попасть в плен, — сказал он, — потому что в этом случае вам не будет причинен вред, когда они узнают, кто вы, но я не могу рисковать пушечными выстрелами, потому что, если один из них попадет в нас, вы будете убиты».

«Не приходи», — крикнула девушка. «Я скорее умру здесь с вами, чем попаду в плен, потому что пленение означало бы для вас смерть, и тогда я не хотел бы жить. Продолжай, Танар, мы еще можем опередить их. А что касается их пушечных выстрелов, такая маленькая движущаяся лодка — сложная цель, а их меткость не слишком хороша.

Снова грохнула пушка, и на этот раз снаряд пролетел над ними и ударился о воду прямо за ними.

«Они получают наш диапазон», — сказал Танар.

Девушка подошла ближе к нему, где он сидел у румпеля. — Обними меня, Танар, — сказала она. «Если мы должны умереть, давайте умрем вместе».

Сариец обхватил ее свободной рукой и притянул к себе, а через мгновение со стороны стрелявшего по ним рейдера раздался ужасный взрыв. Быстро повернувшись к кораблю, они увидели, что произошло — взорвалась перезаряженная пушка.

«Они были слишком взволнованы, — сказал Танар.

Прошло некоторое время, прежде чем раздался еще один выстрел, и он упал далеко за корму, но преследующие лодки цепко цеплялись за их кильватер.

«Они не набирают», — сказала Стеллара.

— Нет, — сказал Танар, — и мы тоже.

«Но я думаю, что мы сможем это сделать после того, как выйдем в открытое море», — сказала девушка. «У нас там будет больше ветра, а эта лодка легче и быстрее, чем их. Судьба улыбнулась нам, когда привела нас к этой лодке, а не к большей».

Когда они приблизились к морю, их преследователи, очевидно, опасаясь именно того, что предложила Стеллара, открыли по ним огонь из аркебуз и пистолетов. Время от времени ракета подходила в опасной близости, но дальность была слишком велика для их примитивного оружия и плохого пороха.

Они поплыли в открытый Корсар-Аз, который простирался вперед и вверх, в укрывающий туман дали. Слева от них море бежало внутрь, образуя большой залив, а почти прямо перед ними, хотя и на таком большом расстоянии, что было едва различимо, возвышались смутные очертания мыса, и к нему держал свой курс Танар.

Погоня превратилась в упорное испытание на выносливость. Было очевидно, что корсары не собирались отказываться от своей добычи, даже несмотря на то, что преследование вело к противоположному берегу Корсар-Аз, и было столь же очевидно, что Танар не думал о сдаче.

Они мчались все дальше и дальше, преследуемые и преследователи. Медленно вырисовывался перед ними мыс, а потом слева от него показался большой лес, спускавшийся почти к морю.

— Вы направляетесь к земле? — спросила Стеллара.

— Да, — ответил сарианец. — У нас нет ни еды, ни воды, а если бы и были, то я не настолько моряк, чтобы рисковать плавать на этом корабле через Корсар-Аз.

«Но если мы выйдем на сушу, они смогут нас выследить», — сказала девушка.

— Ты забываешь о деревьях, Стеллара, — напомнил ей мужчина.

— Да, деревья, — воскликнула она. "Я забыл. Если мы сможем добраться до деревьев, я думаю, мы будем в безопасности.

Когда они приблизились к берегу внутри мыса, они увидели, как среди камней ломаются большие гребенчатые катки, и до их ушей донесся сердитый, угрюмый гул моря.

«В нем не может жить ни одна лодка», — сказала Стеллара.

Танар оглядел береговую линию вверх и вниз, насколько мог видеть, а затем повернулся и печально посмотрел на своего спутника.

«Это выглядит безнадежно», — сказал он. «Если бы у нас было время на поиски, мы могли бы найти более безопасное место для посадки, но в пределах видимости одно место кажется не хуже другого».

— Или настолько же плохо, — сказала Стеллара.

-- Ничего не поделаешь, -- сказал сарианец. «Отбиваться сейчас вокруг этого мыса в попытке снова выйти в открытое море означало бы так задержать нас, что нас настигнут и захватят. Мы должны рискнуть в прибое или развернуться и сдаться.

Позади их преследователи развернулись и ждали, поднимаясь и опускаясь на большие волны.

«Они думают, что мы у них есть», — сказала Стеллара. «Они считают, что мы повернём галс здесь и побежим в открытое море вокруг конца этого мыса, и они готовы преградить нам путь».

Танар направил нос лодки прямо к берегу. За бушующим прибоем виднелся песчаный пляж, но между ними лежала каменная преграда, о которую разбивались волны, разбрасывая свою пену далеко в воздух.

"Смотреть!" — воскликнула Стеллара, когда лодка мчалась к дымящейся кипящей воде. "Смотреть! Там! Прямо вперед! Возможно, еще есть способ!»

— Я наблюдал за этим местом, — сказал Танар. — Я держал ее прямо перед этим, и если это пролом в скалистой стене, мы скоро об этом узнаем, а если нет…

Сариец оглянулся в сторону корсарских лодок и увидел, что они снова в погоню, поскольку к этому времени им должно было стать очевидным, что их добыча в отчаянии бросается на скалистый берег, чтобы не рискнуть быть пойманным, снова повернув к открытому морю.

Каждый дюйм паруса был расправлен на маленьком суденышке, и натянутый, ревущий парусник натягивался на снасти, пока не загудел, когда лодка мчалась прямо к скалам прямо впереди.

Танар и Стеллара присели на корме, левая рука мужчины, защищая, прижала девушку к себе. С мрачным восхищением они наблюдали, как поднимается и опускается бушприт, несущийся прямо к тому, что казалось неизбежной катастрофой.

Они были там! Море подняло их высоко в воздух и бросило на скалы. Справа сквозь пелену пены прорвался зазубренный палец гранита. Слева на мгновение показалась гладкая, истертая водой сторона огромного валуна, когда они пронеслись мимо. Лодка заскрежетала и заскрежетала о затонувшую скалу, перевернулась и помчалась к песчаному берегу.

Танар выхватил кинжал и взмахнул фалом, опустив парус, когда киль лодки коснулся песка. Затем, схватив Стеллару на руки, он прыгнул на мелководье и поспешил к берегу.

Остановившись, они оглянулись на преследовавших их корсаров и, к своему изумлению, увидели, что все три лодки быстро приближаются к скалистому берегу.

«Они не посмеют вернуться без нас, — сказала Стеллара, — иначе они никогда не рискнули бы отправиться в этот прибой».

«Сид, должно быть, догадался о нашей личности, когда поиски не смогли вас найти», — сказал Танар.

«Возможно также, что они обнаружили твое отсутствие в подземелье, и, соединив это с тем, что я тоже пропал без вести, кто-то догадался о личности двух матросов, пытавшихся пройти через ворота и заплативших золотом за небольшую лодка у реки, — предложила Стеллара.

«Один из них идет по камням», — воскликнул Танар, когда первая лодка исчезла в мутной воде.

Вторую лодку постигла та же участь, что и предыдущую, но третья проплыла через то же отверстие, которое унесло Танара и Стеллару на безопасный берег, и при этом двое беглецов развернулись и побежали к лесу.

За ними мчалась дюжина Корсаров, и под треск пистолетов и аркебуз Танар и Стеллара исчезли в темных тенях первобытного леса.

История их долгого и трудного путешествия через неведомые земли в королевство Сари была бы полна интереса, волнения и приключений, но это не часть этой истории.

Достаточно сказать, что они прибыли в Сари незадолго до того, как явились Джа и Гура, последний был задержан из-за приключений, едва не стоивших им жизни.

Жители Сари приветствовали супругу Амиокапия, которую сын Гхака привез в свою страну. И Гуру они тоже приняли, потому что она подружилась с Танар, хотя юноши приняли ее за себя, и многие были трофеями, лежащими перед хижиной прекрасной химейской девы. Но она оттолкнула их всех, потому что в ее сердце была тайная любовь, о которой она никогда не говорила, но о которой, возможно, догадывалась Стеллара и которая, возможно, объясняла нежную заботу, которую амиокапийская дева проявляла к своей химейской сестре.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По мере того, как Перри приближался к концу истории Танара из Пеллюсидара, послание становилось все слабее и слабее, пока полностью не угасло, и Джейсон Гридли больше ничего не слышал.

Он повернулся ко мне. «Я думаю, что Перри хотел еще что-то сказать», — сказал он. «Он пытался нам что-то сказать. Он пытался что-то спросить».

«Джейсон, — сказал я с упреком, — разве ты не говорил мне, что история внутреннего мира совершенно нелепа; что не может быть такого места, населенного странными рептилиями и людьми каменного века? Разве ты не настаивал на том, что императора Пеллюсидара не существует?

— Тьфу-тьфу, — сказал он. "Я прошу прощения. Мне жаль. Но это прошлое. Теперь вопрос в том, что мы можем сделать».

"О чем?" Я спросил.

— Разве ты не понимаешь, что Дэвид Иннес лежит в темной темнице под дворцом Сида Корсарского? — спросил он с таким волнением, которого я никогда не видел у Джейсона Гридли.

— Ну и что? — спросил я. «Извините, конечно; но чем мы можем ему помочь?

«Мы можем сделать многое, — решительно сказал Джейсон Гридли.

Должен признаться, что, глядя на него, я почувствовал сильную заботу о его душевном состоянии, ибо он, очевидно, работал в сильном возбуждении.

"Подумай об этом!" воскликнул он. «Подумай о том бедняге, погребенном там в кромешной тьме, тишине, одиночестве — и с этими змеями! Бог!" он вздрогнул. «Змеи ползают по нему, обвивают его руки, ноги и тело, ползают по его лицу, когда он спит, и больше ничего, что могло бы нарушить однообразие, — ни человеческого голоса, ни птичьего пения, ни солнечного луча. Что-то должно быть сделано. Его нужно спасти».

— Но кто это сделает? Я спросил.

"Я!" — ответил Джейсон Гридли.

ТАНАР ИЗ ПЕЛЛЮЦИДАРА

Пеллюсидар — полый центр Земли, страна дикарей и доисторических зверей — является местом действия этого захватывающего романа.

В Пеллюсидаре обитают Погребенные; вот Земля Ужасной Тени; здесь ужасные Корсары терроризируют океаны, а динозавры и саблезубые тигры терроризируют земли.

Это история Танара, молодого вождя и пещерной девушки Стеллары, и их борьбы за выживание перед бесчисленными опасностями.

Это эпопея приключений создателя Тарзана.

ВОЖДЬ ПЕЩЕРНЫХ ЛЮДЕЙ В МИРЕ ЯДРА ЗЕМЛИ

Когда с трудом завоеванный мир в первобытной Империи Пеллюсидар был нарушен вторжением свирепых морских бродяг Корсар, Дэвид Иннес послал свою орду пещерных людей в бой. Одним из самых смелых из его размахивающих дубинками воинов был Танар Первый Флот.

Несмотря на странное оружие захватчиков, Давид и его группа в кожаных одеждах отбросили корсаров и заставили их бежать на своих кораблях, но с собой они взяли нескольких пленников, включая Танара.

Но этого бронзового Сарьяна было нелегко удержать в плену. История о том, как он перехитрил своих похитителей, похитил одну из их девушек и сражался, чтобы найти дорогу домой через неизведанные джунгли, — это приключенческий роман, достойный создателя Тарзана.

ЭДГАР РАЙС БЕРОУЗ (1875–1950)

Эдгар Райс Берроуз — один из самых популярных авторов в мире. Хотя некоторые критики и библиотеки не полностью признали его, он остается одним из самых известных американских писателей-фантастов 20 века. Не имея предыдущего писательского опыта, он написал известную классику «ТАРЗАН ИЗ ОБЕЗЬЯН», впервые опубликованную в 1912 году. За последующие сорок два года он написал более 100 рассказов и статей, почти все из которых были опубликованы при его жизни. Хотя он больше всего известен созданием ТАРЗАНА, его миры приключений и романтики простирались от американского Запада до джунглей Азии, от земли до Луны, Марса, Венеры и даже за пределами самой дальней звезды.

Никто не знает, сколько экземпляров 68 книг Еврорадиоиздания было издано по всему миру. Однако было бы консервативно сказать, что общее количество переводов на 31 язык, помимо искусственных языков эсперанто и Брайля, должно исчисляться сотнями миллионов. Если принять во внимание дополнительные мировые поклонники Тарзана в газетах, радиопрограммах, комических журналах, кинофильмах и телесериалах, Берроуза должен знать миллиард человек.

Собираетесь ли вы прочитать приключения на Марсе, роман о джунглях или фантастику о будущем, волшебство плодовитого воображения Эдгара Райса Берроуза надолго зачарует вас
****

XII

“I HATE YOU!”

The companions of Bohar the Bloody had not waited long for him after he had set out in pursuit of Stellara and had not returned. They hastened the work upon their boat to early completion, and, storing provisions and water, sailed out of the cove on the shores of which they had constructed their craft and bore away for Korsar with no regret for Bohar, whom they all cordially hated.

The very storm that had come near to driving Tanar past the island of Hime bore the Korsars down upon the opposite end, carried away their rude sail and finally dashed their craft, a total wreck, upon the rocks at the upper end of Hime.

The loss of their boat, their provisions and one of their number, who was smashed against a rock and drowned, left the remaining Korsars in even a more savage mood than was customary among them, and the fact that the part of the island upon which they were wrecked afforded no timber suitable for the construction of a boat made it necessary for them to cross over land to the opposite shore.

They were faced now with the necessity of entering a land filled with enemies in search of food and material for a new craft, and, to cap the climax of their misfortune, they found themselves with wet powder and forced to defend themselves, if necessity arose, with daggers and cutlasses alone.

The majority of them being old sailors they were well aware of where they were and even knew a great deal concerning the geography of Hime and the manners and customs of its people, for most of them had accompanied raiding parties into the interior on many occasions when the Korsar ships had fallen upon the island to steal furs and hides, in the perfect curing and tanning of which the Himean women were adept with the result that Himean furs and skins brought high prices in Korsar.

A council of the older sailors decided then to set off across country toward a harbor on the far side of the island, where the timber of an adjoining forest would afford them the material for building another craft with the added possibility of the arrival of a Korsar raider.

As these disgruntled men plodded wearily across the island of Hime, Jude led the reluctant Stellara toward his village, and Gura guided Tanar in the same direction.

Jude had been compelled to make wide detours to avoid unfriendly villagers; nor had Stellara’s unwilling feet greatly accelerated his pace, for she constantly hung back, and, though he no longer had to carry her, he had found it necessary to make a leather thong fast about her neck and lead her along in this fashion to prevent the numerous, sudden breaks for liberty that she had made before he had devised this scheme.

Often she pulled back, refusing to go further, saying that she was tired and insisting upon lying down to rest, for in her heart she knew that wherever Jude or another took her, Tanar would seek her out.

Already in her mind’s eyes she could see him upon the tail behind them and she hoped to delay Jude’s march sufficiently so that the Sarian would overtake them before they reached his village and the protection of his tribe.

Gura was happy. Never before in all her life had she been so happy, and she saw in the end of their journey a possible end to this happiness and so she did not lead Tanar in a direct line to Carn, the village of Jude, but led him hither and thither upon various excuses so that she might have him to herself for as long a time as possible. She found in his companionship a gentleness and an understanding that she had never known in all her life before.

It was not love that Gura felt for Tanar, but something that might have easily been translated into love had the Sarian’s own passion been aroused toward the girl, but his love for Stellara precluded such a possibility and while he found pleasure in the company of Gura he was yet madly impatient to continue directly upon the trail of Jude that he might rescue Stellara and have her for himself once more.

The village of Carn is not a cliff village, as is Garb, the village of Scurv. It consists of houses built of stone and clay and, entirely surrounded by a high wall, it stands upon the top of a lofty mesa protected upon all sides by steep cliffs, and overlooking upon one hand the forests and hills of Hime, and upon the other the broad expanse of the Korsar Az, or Sea of Korsar.

Up the steep cliffs toward Carn climbed Jude, dragging Stellara behind him. It was a long and arduous climb and when they reached the summit Jude was glad to stop and rest. He also had some planning to do, since in the village upon the mesa Jude had left a mate, and now he was thinking of some plan whereby he might rid himself of her, but the only plan that Jude could devise was to sneak into the city and murder her. But what was he to do with Stellara in the meantime? And then a happy thought occurred to him.

He knew a cave that lay just below the summit of the cliff and not far distant and toward this he took Stellara, and when they had arrived at it he bound her ankles and her wrists.

“I shall not leave you here long,” he said. “Presently I shall return and take you into the village of Carn as my mate. Do not be afraid. There are few wild beasts upon the mesa, and I shall return long before any one can find you.”

“Do not hurry,” said Stellara. “I shall welcome the wild beast that reaches me before you return.”

“You will think differently after you have been the mate of Jude for a while,” said the man, and then he left her and hurried toward the walled village of Carn.

Struggling to a sitting posture Stellara could look out across the country that lay at the foot of the cliff and presently, below her, she saw a man and a woman emerge from the forest.

For a moment her heart stood still, for the instant that her eyes alighted upon him she recognized the man as Tanar. A cry of welcome was upon her lips when a new thought stilled her tongue.

Who was the girl with Tanar? Stellara saw how close she walked to him and she saw her look up into his face and though she was too far away to see the girl’s eyes or her expression, there was something in the attitude of the slim body that denoted worship, and Stellara turned her face and buried it against the cold wall of the cave and burst into tears.

Gura pointed upward toward the high mesa. “There,” she said, “just beyond the summit of that cliff lies Carn, the village where Jude lives, but if we enter it you will be killed and perhaps I, too, if the women get me first.”

Tanar, who was examining the ground at his feet, seemed not to hear the girl’s words. “Someone has passed just ahead of us,” he said; “a man and a woman. I can see the imprints of their feet. The grasses that were crushed beneath their sandals are still rising slowly—a man and a woman—and one of them was Stellara and the other Jude.”

“Who is Stellara?” asked the girl.

“My mate,” replied Tanar.

The habitual expression of sadness that had marked Gura’s face since childhood, but which had been supplanted by a radiant happiness since she had left the village of Garb with Tanar, returned as with tear-filled eyes she choked back a sob, which went unnoticed by the Sarian as he eagerly searched the ground ahead of them. And in the cave above them warm tears bathed the unhappy cheeks of Stellara, but the urge of love soon drew her eyes back to Tanar just at the moment that he turned and called Gura’s attention to the well marked spoor he was following.

The eyes of the Sarian noted the despair in the face of his companion and the tears in her eyes.

“Gura!” he cried. “What is the matter? Why do you cry?” and impulsively he stepped close to her and put a friendly arm about her shoulders, and Gura, unnerved by kindness, buried her face upon his breast and wept. And this was what Stellara saw—this scene was what love and jealousy put their own interpretation upon—and the eyes of the Amiocapian maiden flashed with hurt pride and anger.

“Why do you cry, Gura?” demanded Tanar.

“Do not ask me,” begged the girl. “It is nothing. Perhaps I am tired; perhaps I am afraid. But now we may not think of either fatigue or fear, for if Jude is taking your mate toward the village of Carn we must hasten to rescue her before it is too late.”

“You are right,” exclaimed Tanar. “We must not delay,” and, followed by Gura, he ran swiftly toward the base of the cliff, tracing the spoor of Jude and Stellara where it led to the precarious ascent of the cliffside. And as they hastened on, brutal eyes watched them from the edge of the jungle from which they had themselves so recently emerged.

Where the steep ascent topped the summit of the cliff bare rock gave back no clew to the direction that Jude had taken, but twenty yards further on where the soft ground commenced again Tanar picked up the tracks of the man to which he called Gura’s attention.

“Jude’s footprints are here alone,” he said.

“Perhaps the woman refused to go further and he was forced to carry her,” suggested Gura.

“That is doubtless the fact,” said Tanar, and he hastened onward along the plain trail left by the Himean.

The way led now along a well marked trail, which ran through a considerable area of bushes that grew considerably higher than a man’s head, so that nothing was visible upon either side and only for short distances ahead of them and behind them along the winding trail. But Tanar did not slacken his speed, his sole aim being to overhaul the Himean before he reached his village.

As Tanar and Gura had capped the summit of the cliff and disappeared from view, eighteen hairy men came into view from the forest and followed their trail toward the foot of the cliff.

They were bushy whiskered fellows with gay sashes around their waists and equally brilliant cloths about their heads. Huge pistols and knives bristled from their waist cloths, and cutlasses dangled from their hips—fate had brought these survivors of The Cid’s ship to the foot of the cliffs below the village of Carn at almost the same moment that Tanar had arrived. With sensations of surprise, not unmingled with awe, they had recognized the Sarian who had been a prisoner upon the ship and whom they thought they had seen killed by their musket fire at the edge of the natural well upon the island of Amiocap.

The Korsars, prompted by the pernicious stubbornness of ignorance, were moved by a common impulse to recapture Tanar. And with this end in view they waited until Gura and the Sarian had disappeared beyond the summit of the cliff, when they started in pursuit.

The walls of Carn lie no great distance from the edge of the table-land upon which it stands. In timeless Pellucidar events, which are in reality far separated, seem to follow closely, one upon the heels of another, and for this reason one may not say how long Jude was in the village of Carn, or whether he had had time to carry out the horrid purpose which had taken him thither, but the fact remained that as Tanar and Gura reached the edge of the bushes and looked across the clearing toward the walls of Carn they saw Jude sneaking from the city. Could they have seen his face they might have noticed a malicious leer of triumph and could they have known the purpose that had taken him thus stealthily to his native village they might have reconstructed the scenes of the bloody episode which had just been enacted within the house of the Himean. But Tanar only saw that Jude, whom he sought, was coming toward him, and that Stellara was not with him.

The Sarian drew Gura back into the concealment of the bushes that lined the trail which Jude was approaching.

On came the Himean and while Tanar awaited his coming, the Korsars were making their clumsy ascent of the cliff, while Stellara, sick from jealousy and unhappiness, leaned disconsolately against the cold stone of her prison cave.

Jude, unconscious of danger, hastened back toward the spot where he had left Stellara and as he came opposite Tanar, the Sarian leaped upon him.

The Himean reached for his knife, but he was helpless in the grasp of Tanar, whose steel fingers closed about his wrists with such strength that Jude dropped his weapon with a cry of pain as he felt both of his arms crushed beneath the pressure of the Sarian’s grip.

“What do you want?” he cried. “Why do you attack me?”

“Where is Stellara?” demanded Tanar.

“I do not know,” replied Jude. “I have not seen her.”

“You lie,” said Tanar. “I have followed her tracks and yours to the summit of the cliff: Where is she?” He drew his knife. “Tell me, or die.”

“I left her at the edge of the cliff while I went to Carn to arrange to have her received in a friendly manner. I did it all for her protection, Tanar. She wanted to go back to Korsar and I was but helping her.”

“Again you lie,” said the Sarian; “but lead me to her and we shall hear her version of the story.”

The Himean held back until the point of Tanar’s knife pressed against his ribs; then he gave in. “If I lead you to her will you promise not to kill me?” asked Jude. “Will you let me return in peace to my village?”

“I shall make no promises until I learn from her own lips how you have treated her,” replied the Sarian.

“She has not been harmed,” said Jude. “I swear it.”

“Then lead me to her,” insisted Tanar.

Sullenly the Himean guided them back along the path toward the cave where he had left Stellara, while at the other edge of the bushes eighteen Korsars, warned by the noise of their approach, halted, listening, and presently melted silently from view in the surrounding shrubbery.

They saw Jude and Gura and Tanar emerge from the bushes, but they did not attack them; they waited to see for what purpose they had returned. They saw them disappear over the edge of the cliff at a short distance from the summit of the trail that led down into the valley. And then they emerged from their hiding places and followed cautiously after them.

Jude led Tanar and Gura to the cave where Stellara lay and when Tanar saw her, her dear wrists and ankles bound with thongs and her cheeks still wet with tears, he sprang forward and gathered her into his arms.

“Stellara!” he cried. “My darling!” But the girl turned her face away from him.

“Do not touch me,” she cried. “I hate you.”

“Stellara!” he exclaimed in amazement. “What has happened?” But before she could reply they were startled by a hoarse command from behind them, and, turning, found themselves looking into the muzzles of the pistols of eighteen Korsars.

“Surrender, Sarian!” cried the leader of the Korsars.

Gazing into the muzzles of about thirty-six huge pistols, which equally menaced the lives of Stellara and Gura, Tanar saw no immediate alternative but to surrender.

“What do you intend to do with us if we do surrender?” he demanded.

“That we shall decide later,” growled the spokesman for the Korsars.

“Do you expect ever to return to Korsar?” asked Tanar.

“What is that to you, Sarian?” demanded the Korsar.

“It has a considerable bearing upon whether or not we surrender,” replied Tanar. “You have tried to kill me before and you have found that I am hard to kill. I know something about your weapons and your powder and I know that even at such close quarters I may be able to kill some of you before you can kill me. But if you answer my question fairly and honestly and if your answer is satisfactory I shall surrender.”

At Tanar’s mention of his knowledge of their powder the Korsars immediately assumed that he knew that it was wet whereas he was only alluding to its uniformly poor quality and so the spokesman decided that it would be better to temporize for the time being at least. “As soon as we can build a boat we shall return to Korsar,” he said, “unless in the meantime a Korsar ship anchors in the bay of Carn.”

“Good,” commented the Sarian. “If you will promise to return the daughter of The Cid safe and unharmed to her people in Korsar I will surrender. And you must also promise that no harm shall befall this other girl and that she shall be permitted to go with you in safety to Korsar or to remain here among her own people as she desires.”

“How about the other man?” demanded the Korsar.

“You may kill him when you kill me,” replied Tanar.

Stellara’s eyes widened in fearful apprehension as she heard the words of the Sarian and she found that jealousy was no match for true love.

“Very well,” said the Korsar. “We accept the condition. The women shall return to Korsar with us, and you two men shall die.”

“Oh, no,” begged Jude. “I do not wish to die. I am a Himean. Carn is my home. You Korsars come there often to trade. Spare me and I shall see that you are furnished with more hides than you can pack in your boat, after you have built it.”

The leader of the band laughed in his face. “Eighteen of us can take what we choose from the village of Carn,” he said. “We are not such fools as to spare you that you may go and warn your people.”

“Then take me along as a prisoner,” wailed Jude.

“And have to feed you and watch you all the time? No, you are worth more to us dead than alive.”

As Jude spoke he had edged over into the mouth of the cave, where he stood half behind Stellara as though taking shelter at the expense of the girl.

With a gesture of disgust, Tanar turned toward the Korsars. “Come,” he said, impatiently. “If the bargain is satisfactory there is no use in discussing it further. Kill us, and take the women in safety to Korsar. You have given your word.”

At the instant that Tanar concluded his appeal to the Korsars, Jude turned before any one could prevent him and disappeared into the cave behind him. Instantly Korsars leaped in pursuit, while the others awaited impatiently their return with Jude. But when they emerged they were empty handed.

“He escaped us,” said one of those who had gone after the Himean. “This cave is the mouth of a dark, long tunnel with many branches. We could see nothing and fearful that we should become lost, we returned to the opening. It would be useless to try to find the man within unless one was familiar with the tunnel which honeycombs the cliff beyond this cave. We had better kill this one immediately before he has an opportunity to escape too,” and the fellow raised his pistol and aimed it at Tanar, possibly hoping that his powder had dried since they had set out from the beach upon the opposite side of the island.

“Stop!” cried Stellara, jumping in front of the man. “As you all know I am the daughter of The Cid. If you return me to him in safety you will be well rewarded. I will see to that. You all knew that The Cid was taking this man to Korsar, but possibly you did not know why.”

“No,” said one of the Korsars, who, being only common sailors, had had no knowledge of the plans of their commander.

“He knows how to make firearms and powder far superior to ours and The Cid was taking him back to Korsar that he might teach the Korsars the secrets of powder making and the manufacture of weapons, that we do not know. If you kill him The Cid will be furious with you, and you all know what it means to anger The Cid. But if you return him, also, to Korsar your reward will be much larger.”

“How do we know that The Cid is alive?” demanded one of the Korsars; “and if he is not, who is there who will pay reward for your return, or for the return of this man?”

“The Cid is a better sailor than Bohar the Bloody—that you all know. And if Bohar the Bloody brought his boat safely through to Amiocap there is little doubt but that The Cid took his safely to Korsar. But even if he did not, even if The Cid perished, still will you receive your reward if you return me to Korsar.”

“Who will pay it?” demanded one of the sailors.

“Bulf,” replied Stellara.

“Why should Bulf pay a reward for your return?” asked the Korsar.

“Because I am to be his mate. It was The Cid’s wish and his.”

By no change of expression did the Sarian reveal the pain that these words inflicted like a knife thrust through his heart. He merely stood with his arms folded, looking straight ahead. Gura’s eyes were wide in surprise as she looked, first at Stellara and then at Tanar, for she recalled that the latter had told her that Stellara was his mate, and she had known, with woman’s intuition, how much the man loved this woman. Gura was mystified and, too, she was saddened because she guessed the pain that Stellara’s words had inflicted upon Tanar, and so her kind heart prompted her to move close to Tanar’s side and to lay her hand gently upon his arm in mute expression of sympathy.

For a time the Korsars discussed Stellara’s proposition in low whispers and then the spokesman addressed her. “But if The Cid is dead there will be no one to reward us for returning the Sarian; therefore, we might as well kill him for there will be enough mouths to feed during the long journey to Korsar.”

“You do not know that The Cid is dead,” insisted Stellara; “but if he is, who is there better fitted to be chief of the Korsars than Bulf? And if he is chief he will reward you for returning this man when I explain to him the purpose for which he was brought back to Korsar.”

“Well,” said the Korsar, scratching his head, “perhaps you are right. He may be more valuable to us alive than dead. If he will promise to help us work the boat and not try to escape we shall take him with us. But how about the girl here?”

“Keep her until we are ready to sail,” growled one of the other Korsars, “and then turn her loose.”

“If you wish to receive any reward for my return you will do nothing of the sort,” said Stellara with finality, and then to Gura, “What do you wish to do?” Her voice was cold and haughty.

“Where Tanar goes there I wish to go,” replied Gura.

Stellara’s eyes narrowed and for an instant they flashed fire, but immediately they resumed their natural, kindly expression, though tinged with sadness. “Very well, then,” she said, turning sadly away, “the girl must return with us to Korsar.”

The sailors discussed this question at some length and most of them were opposed to it, but when Stellara insisted and assured them of a still greater reward they finally consented, though with much grumbling.

The Korsars marched boldly across the mesa, past the walls of Carn, their harquebuses ready in their hands, knowing full well the fear of them that past raids had implanted in the breasts of the Himeans. But they did not seek to plunder or demand tribute for they still feared that their powder was useless.

As they reached the opposite side of the mesa, where they could look out across the bay of Carn, a hoarse shout of pleasure arose from the throats of the Korsars, for there, at anchor in the bay, lay a Korsar ship. Not knowing how soon the vessel might weigh anchor and depart, the Korsars fairly tumbled down the precipitous trail to the beach, while in their rear the puzzled villagers watched them over the top of the wall of Carn until the last man had disappeared beyond the summit of the cliff.

Rushing to the edge of the water the Korsars tried to discharge their harquebuses to attract attention from the vessel. A few of the charges had dried and the resulting explosion awakened signs of life upon the anchored ship. The sailors on the shore tore off sashes and handkerchiefs, which they waved frantically as signals of distress, and presently they were rewarded by the sight of the lowering of a boat from the vessel.

Within speaking distance of the shore the boat came to a stop and an officer hailed the men on shore.

“Who are you,” he demanded, “and what do you want?”

“We are part of the crew of the ship of The Cid,” replied the sailors’ spokesman. “Our ship was wrecked in mid-ocean and we made our way to Amiocap and then to Hime, but here we lost the boat that we built upon Amiocap.”

Assured that the men were Korsars the officer commanded that the boat move in closer to the shore and finally it was beached close to where the party stood awaiting its coming.

The brief greetings and explanations over, the officer took them all aboard and shortly afterward Tanar of Pellucidar found himself again upon a Korsar ship of war.

The commander of the ship knew Stellara, and after questioning them carefully he approved her plan and agreed to take Tanar and Gura back to Korsar with them.

Following their interview with the officer, Tanar found himself momentarily alone with Stellara.

“Stellara!” he said. “What change has come over you?”

She turned and looked at him coldly. “In Amiocap you were well enough,” she said, “but in Korsar you would be only a naked barbarian,” and, turning, she walked away from him without another word.
XIII

PRISONERS

The voyage to Korsar was uneventful and during its entire extent Tanar saw nothing of either Stellara or Gura for, although he was not confined in the dark hold, he was not permitted above the first deck, and although he often looked up at the higher deck at the stern of the ship he never caught a glimpse of either of the girls, from which he concluded that Gura was confined in one of the cabins and that Stellara deliberately avoided him or any sight of him.

As they approached the coast of Korsar Tanar saw a level country curving upward into the mist of the distance. He thought that far away be discerned the outlines of hills, but of that he could not be certain. He saw cultivated fields and patches of forest land and a river running down to the sea—a broad, winding river upon the shore of which a city lay, inland a little from the ocean. There was no harbor at this point upon the coast, but the ship made directly for the mouth of the river, up which it sailed toward the city, which, as he approached it, he saw far surpassed in size and the pretentiousness of its buildings any habitation of man that he had ever seen upon the surface of Pellucidar, not even excepting the new capital of the confederated kingdoms of Pellucidar that the Emperor David was building.

Most of the buildings were white with red-tiled roofs, and there were some with lofty minarets and domes of various colors—blue and red and gold, the last shining in the sunlight like the jewels in the diadem of Dian the Empress.

Where the river widened the town had been built and here there rode at anchor a great fleet of ships of war and many lesser craft—fishing boats and river boats and barges. The street along the riverfront was lined with shops and alive with people.

As their ship approached cannon boomed from the deck of the anchored warships, and the salute was returned by their own craft, which finally came to anchor in midstream, opposite the city.

Small boats put out from the shore and were paddled rapidly toward the warship, which also lowered some of her own boats, into one of which Tanar was ordered under charge of an officer and a couple of sailors. As he was taken to shore and marched along the street he excited considerable attention among the crowds through which they passed, for he was immediately recognized as a barbarian captive from some uncivilized quarter of Pellucidar.

During the debarkation Tanar had seen nothing of either Stellara or Gura and now he wondered if he was ever to see them again. His mind was filled with the same sad thoughts that had been his companions during the entire course of the long journey from Hime to Korsar and which had finally convinced him that he had never known the true Stellara until she had avowed herself upon the deck of the ship in the harbor of Carn. Yes, he was all right upon Amiocap, but in Korsar he was only a naked savage, and this fact was borne in upon him now by the convincing evidence of the haughty contempt with which the natives of Korsar stared at him or exchanged rude jokes at his expense.

It hurt the Sarian’s pride to think that he had been so deceived by the woman to whom he had given all his love. He would have staked his life upon his belief that here was the sweetest and purest and most loyal of characters, and to learn at last that she was shallow and insincere cut him to the quick and his suffering was lightened by but a single thought—his unquestioned belief in the sweet and enduring friendship of Gura.

It was with such thoughts that his mind was occupied as he was led into a building along the waterfront, which seemed to be in the nature of a guardhouse.

Here he was turned over to an officer in charge, and, after a few brief questions, two soldiers conducted him into another room, raised a heavy trap door in the floor and bade him descend a rude ladder that led downward into darkness below.

No sooner had his head descended below the floor joists than the door was slammed down above him. He heard the grating of a heavy bolt as the soldiers shut it and then the thud of their footsteps as they left the room above.

Descending slowly for about ten feet Tanar came at last to the surface of a stone floor. His eyes becoming accustomed to the change, he realized that the apartment into which he had descended was not in total darkness, but that daylight filtered into it from a small, barred window near the ceiling. Looking about him he saw that he was the only occupant of the room.

In the wall, opposite the window, he discerned a doorway and crossing to it he saw that it opened into a narrow corridor, running parallel with the length of the room. Looking up and down the corridor he discerned faint patches of light, as though other open doorways lined one side of the hallway.

He was about to enter upon a tour of investigation when the noise of something scurrying along the floor of the corridor attracted his attention, and looking back to his left he saw a dark form creeping toward him. It stood about a foot in height and was, perhaps, three feet long, but in the shadows of the corridor it loomed too indistinctly for him to recognize its details. But presently he saw that it had two shining eyes that seemed to be directed upon him.

As it came boldly forward Tanar stepped back into the room he was about to quit, preferring to meet the thing in the lesser darkness of the apartment rather than in the gloomy corridor, if it was the creature’s intent to attack him.

On the thing came and turning into the doorway it stopped and surveyed the Sarian. In his native country Tanar had been familiar with a species of wood rat, which the Sarian considered large, but never in all his life had he dreamed that a rat could grow to the enormous proportions of the hideous thing that confronted him with its bold, gleaming, beady eyes.

Tanar had been disarmed when he had been taken aboard the Korsar ship, but even so he had no fear of a rodent, even if the thing should elect to attack him, which he doubted. But the ferocious appearance of the rat gave him pause as he thought what the result might be if a number of them should attack a man simultaneously.

Presently the rat, still standing facing him, squealed. For a time there was silence and then the thing squealed again and, as from a great distance, Tanar heard an answering squeal, and then another and another, and presently they grew louder and greater in volume, and he knew that the rat of the Korsar dungeon was calling its fellows to the attack and the feast.

He looked about him for some weapon of defense, but there was nothing but the bare stone of the floor and the walls. He heard the rat pack coming, and still the scout that had discovered him stood in the doorway, waiting.

But why should he, the man, wait? If he must die, he would die fighting and if he could take the rats as they came, one by one, he might make them pay for their meal and pay dearly. And so, with the agility of a tiger, the man leaped for the rodent, and so sudden and unexpected was his spring that one hand fell upon the loathsome creature before it could escape. With loud squeals it sought to fasten its fangs in his flesh, but the Sarian was too quick and too powerful. His fingers closed once upon the creature’s neck. He swung its body around a few times until the neck broke and then he hurled the corpse toward the advancing pack that he could already see in the distance through the dim light in the corridor, in the center of which Tanar now stood awaiting his inevitable doom, but he was prepared to fight until he was dragged down by the creatures.

As he waited he heard a noise behind him and he thought that another pack was taking him in the rear, but as he glanced over his shoulder he saw the figure of a man, standing in front of a doorway further down the corridor.

“Come!” shouted the stranger. “You will find safety here.” Nor did Tanar lose any time in racing down the corridor to where the man stood, the rats close at his heels.

“Quick, in here,” cried his savior, and seizing Tanar by the arm he dragged him through the doorway into a large room in which there were a dozen or more men.

At the doorway the rat pack stopped, glaring in, but not one of them crossed the threshold.

The room in which he found himself was lighted by two larger windows than that in the room which he had just quitted and in the better light he had an opportunity to examine the man who had rescued him. The fellow was a copper-colored giant with fine features.

As the man turned his face a little more toward the light of the windows, Tanar gave an exclamation of surprise and delight. “Ja!” he cried, and before Ja could reply to the salutation, another man sprang forward from the far end of the room.

“Tanar!” exclaimed the second man. “Tanar, the son of Ghak!” As the Sarian wheeled he found himself standing face to face with David Innes, Emperor of Pellucidar.

“Ja of Anoroc and the Emperor!” cried Tanar. “What has happened? What brought you here?”

“It is well that we were here,” said Ja, “and that I heard the rat pack squealing just when I did. These other fellows,” and he nodded toward the remaining prisoners, “haven’t brains enough to try to save the newcomers that are incarcerated here. David and I have been trying to pound it into their stupid heads that the more of us there are the safer we shall be from the attacks of the rats, but all they think of is that they are safe now, and so they do not care what becomes of the other poor devils that are shoved down here; nor have they brains enough to look into the future and realize that when some of us are taken out or die there may not be enough left to repel the attacks of the hungry beasts. But tell us, Tanar, where you have been and how you came here at last.”

“It is a long story,” replied the Sarian, “and first I would hear the story of my Emperor.”

“There is little of interest in the adventures that befell us,” said David, “but there may be points of great value to us in what I have managed to learn from the Korsars concerning a number of problems that have been puzzling me.

“When we saw the Korsars’ fleet sail away with you and others of our people, prisoners aboard them, we were filled with dismay and as we stood upon the shore of the great sea above The Land of Awful Shadow, we were depressed by the hopelessness of ever effecting your rescue. It was then that I determined to risk the venture which is responsible for our being here in the dungeon of the capital of Korsar.

“From all those who volunteered to accompany me I selected Ja, and we took with us to be our pilot a Korsar prisoner named Fitt. Our boat was one of those abandoned by the Korsars in their flight and in it we pursued our course toward Korsar without incident until we were overwhelmed by the most terrific storm that I have ever witnessed.”

“Doubtless the same storm that wrecked the Korsars’ fleet that was bearing us away,” said Tanar.

“Unquestionably,” said David, “as you will know in a moment. The storm carried away all our rigging, snapping the mast short off at the deck, and left us helpless except for two pairs of oars.

“As you may know, these great sweeps are so heavy that, as a rule, two or three men handle a single oar, and as there were only three of us we could do little more than paddle slowly along with one man paddling on either side while the third relieved first one and then the other at intervals, and even this could be accomplished only after we had cut the great sweeps down to a size that one man might handle without undue fatigue.

“Fitt had laid a course which my compass showed me to be almost due north and this we followed with little or no deviation after the storm had subsided.

“We slept and ate many times before Fitt announced that we were not far from the island of Amiocap, which he says is half way between the point at which we had embarked and the land of Korsar. We still had ample water and provisions to last us the balance of our journey if we had been equipped with a sail, but the slow progress of paddling threatened to find us facing starvation, or death by thirst, long before we could hope to reach Korsar. With this fate staring us in the face we decided to land on Amiocap and refit our craft, but before we could do so we were overtaken by a Korsar ship and being unable either to escape or defend ourselves, we were taken prisoners.

“The vessel was one of those that had formed the armada of The Cid, and was, as far as they knew, the only one that had survived the storm. Shortly before they had found us they had picked up a boat-load of the survivors of The Cid’s ship, including The Cid himself, and from The Cid we learned that you and the other prisoners had doubtless been lost with his vessel, which he said was in a sinking condition at the time that he abandoned it. To my surprise I learned that The Cid had also abandoned his own daughter to her fate and I believe that this cowardly act weighed heavily upon his mind, for he was always taciturn and moody, avoiding the companionship of even his own officers.”

“She did not die,” said Tanar. “We escaped together, the sole survivors, as far as we knew, of The Cid’s ship, though later we were captured by the members of another boat crew that had also made the island of Amiocap and with them we were brought to Korsar.”

“In my conversation with The Cid and also with the officers and men of the Korsar ship I sought to sound them on their knowledge of the extent of this sea, which is known as the Korsar Az. Among other things I learned that they possess compasses and are conversant with their use and they told me that to the west they had never sailed to the extreme limits of the Korsar Az, which they state reaches on, a vast body of water, for countless leagues beyond the knowledge of man. But to the east they have followed the shore-line from Korsar southward almost to the shore upon which they landed to attack the empire of Pellucidar.

“Now this suggests, in fact almost proves, that Korsar lies upon the same great continent as the empire of Pellucidar and if we can escape from prison, we may be able to make our way by land back to our own country.”

“But there is that ‘if,’” said Ja. “We have eaten and slept many times since they threw us into this dark hole, yet we are no nearer escape now than we were at the moment that they put us here; nor do we even know what fate lies in store for us.”

“These other prisoners tell us,” resumed David, “that the fact that we were not immediately killed, which is the customary fate of prisoners of war among the Korsars, indicates that they are saving us for some purpose; but what that purpose is I cannot conceive.”

“I can,” said Tanar. “In fact I am quite sure that I know.”

“And what is it?” demanded Ja.

“They wish us to teach them how to make firearms and powder such as ours,” replied the Sarian. “But where do you suppose they ever got firearms and powder in the first place?”

“Or the great ships they sail,” added Ja; “ships that are even larger than those which we build? These things were unknown in Pellucidar before David and Perry came to us, yet the Korsars appear to have known of them and used them always.”

“I have an idea,” said David; “yet it is such a mad idea that I have almost hesitated to entertain it, much less to express it.”

“What is it?” asked Tanar.

“It was suggested to me in my conversations with the Korsars themselves,” replied the Emperor. “Without exception they have all assured me that their ancestors came from another world—a world above which the sun did not stand perpetually at zenith, but crossed the heavens regularly, leaving the world in darkness half the time. They say that a part of this world is very cold and that their ancestors, who were seafaring men, became caught with their ships in the frozen waters; that their compasses turned in all directions and became useless to them and that when finally they broke through the ice and sailed away in the direction that they thought was south, they came into Pellucidar, which they found inhabited only by naked savages and wild beasts. And here they set up their city and built new ships, their numbers being augmented from time to time by other seafaring men from this world from which they say they originally came.

“They intermarried with the natives, which in this part of Pellucidar seemed to have been of a very low order.” David paused.

“Well,” asked Tanar, “what does it all mean?”

“It means,” said David, “that if their legend is true, or based upon fact, that their ancestors came from the same outer world from which Perry and I came, but by what avenue?—that is the astounding enigma.”

Many times during their incarceration the three men discussed this subject, but never were they able to arrive at any definite solution of the mystery. Food was brought them many times and several times they slept before Korsar soldiers came and took them from the dungeon.

They were led to the palace of The Cid, the architecture of which but tended to increase the mystery of the origin of this strange race in the mind of David Innes, for the building seemed to show indisputable proof of Moorish influence.

Within the palace they were conducted to a large room, comfortably filled with bewhiskered Korsars decked out in their gaudiest raiment, which far surpassed in brilliancy of coloring and ornamentation the comparatively mean clothes they had worn aboard ship. Upon a dais, at one end of the room, a man was seated upon a large, ornately carved chair. It was The Cid, and as David’s eyes fell upon him his mind suddenly grasped, for the first time, a significant suggestion in the title of the ruler of the Korsars.

Previously the name had been only a name to David. He had not considered it as a title; nor had it by association awakened any particular train of thought, but now, coupled with the Moorish palace and the carved throne, it did.

The Cid! Rodrigo Diaz de Bivar—El Campeandor—a national hero of eleventh century Spain. What did it mean? His thoughts reverted to the ships of the Korsars—their motley crews with harquebuses and cutlasses—and he recalled the thrilling stories he had read as a boy of the pirates of the Spanish Main. Could it be merely coincidence? Could a nation of people have grown up within the inner world, who so closely resembled the buccaneers of the seventeenth century, or had their forebears in truth found their way hither from the outer crust? David Innes did not know. He was frankly puzzled. But now he was being led to the foot of The Cid’s throne and there was no further opportunity for the delightful speculation that had absorbed his mind momentarily.

The cruel, cunning eyes of The Cid looked down upon the three prisoners from out his brutal face. “The Emperor of Pellucidar!” he sneered. “The King of Anoroc! The son of the King of Sari!” and then he laughed uproariously. He extended his hand, his fingers parted and curled in a clutching gesture. “Emperor! King! Prince!” he sneered again, “and yet here you all are in the clutches of The Cid. Emperor—bah! I, The Cid, am the Emperor of all Pellucidar! You and your naked savages!” He turned on David. “Who are you to take the title of Emperor? I could crush you all,” and he closed his fingers in a gesture of rough cruelty. “But I shall not. The Cid is generous and he is grateful, too. You shall have your freedom for a small price that you may easily pay.” He paused as though he expected them to question him, but no one of the three spoke. Suddenly he turned upon David. “Where did you get your firearms and your powder? Who made them for you?”

“We made them ourselves,” replied David.

“Who taught you to make them?” insisted The Cid. “But never mind; it is enough that you know and we would know. You may win your liberty by teaching us.”

David could make gunpowder, but whether he could make any better gunpowder than the Korsars he did not know. He had left that to Perry and his apprentices in The Empire, and he knew perfectly well that he could not reconstruct a modern rifle such as was being turned out in the arsenals at Sari, for he had neither the drawings to make the rifles, nor the machinery, nor the drawings to make the machinery, nor the shops in which to make steel. But nevertheless here was one opportunity for possible freedom that might pave the way to escape and he could not throw it away, either for himself or his companions, by admitting their inability to manufacture modern firearms or improve the powder of the Korsars.

“Well,” demanded The Cid, impatiently, “what is your answer?”

“We cannot make powder and rifles while a man eats,” replied David; “nor can we make them from the air or from conversation. We must have materials; we must have factories; we must have trained men. You will sleep many times before we are able to accomplish all this. Are you willing to wait?”

“How many times shall we sleep before you have taught our people to make these things?” demanded The Cid.

David shrugged. “I do not know,” he said. “In the first place I must find the proper materials.”

“We have all the materials,” said The Cid. “We have iron and we have the ingredients for making powder. All that you have to do is to put them together in a better way than we have been able to.”

“You may have the materials, but it is possible that they are not of sufficiently good quality to make the things that will alone satisfy the subjects of the Emperor of Pellucidar. Perhaps your niter is low grade; there may be impurities in your sulphur; or even the charcoal may not be properly prepared; and there are even more important matters to consider in the selection of material and its manufacture into steel suitable for making the firearms of the Pellucidarians.”

“You shall not be hurried,” said The Cid. He turned to a man standing near him. “See that an officer accompanies these men always,” he said. “Let them go where they please and do what they please in the prosecution of my orders. Furnish them with laborers if they desire them, but do not let them delay and do not let them escape, upon pain of death.” And thus ended their interview with The Cid of Korsar.

As it chanced, the man to be detailed to watch them was Fitt, the fellow whom David had chosen to accompany him and Ja in their pursuit of the Korsar fleet, and Fitt, having become well acquainted with David and Ja and having experienced nothing but considerate treatment from them, was far from unfriendly, though, like the majority of all other Korsars, he was inclined to be savage and cruel.

As they were passing out of the palace they caught a glimpse of a girl in a chamber that opened onto the corridor in which they were. Fitt, big with the importance of his new position and feeling somewhat like a showman revealing and explaining his wonders to the ignorant and uninitiated, had been describing the various objects of interest that they had passed as well as the personages of importance, and now he nodded in the direction of the room in which they had seen the girl, although they had gone along the corridor so far by this time that they could no longer see her. “That,” he said, “is The Cid’s daughter.” Tanar stopped in his tracks and turned to Fitt.

“May I speak to her?” he asked.

“You!” cried Fitt. “You speak to the daughter of The Cid!”

“I know her,” said Tanar. “We two were left alone on the abandoned ship when it was deserted by its officers and crew. Go and ask her if she will speak to me.”

Fitt hesitated. “The Cid might not approve,” he said.

“He gave you no orders other than to accompany us,” said David. “How are we to carry on our work if we are to be prevented from speaking to anyone whom we choose? At least you will be safe in leading us to The Cid’s daughter. If she wishes to speak to Tanar the responsibility will not be yours.”

“Perhaps you are right,” said Fitt. “I will ask her.” He stepped to the doorway of the apartment in which were Stellara and Gura, and now, for the first time, he saw that a man was with them. It was Bulf. The three looked up as he entered.

“There is one here who wishes to speak to The Cid’s daughter,” he said, addressing Stellara.

“Who is he?” demanded Bulf.

“He is Tanar, a prisoner of war from Sari.”

“Tell him,” said Stellara, “that The Cid’s daughter does not recall him and cannot grant him an interview.”

As Fitt turned and quit the chamber, Gura’s ordinarily sad eyes flashed a look of angry surprise at Stellara.
XIV

TWO SUNS

David, Ja, and Tanar were quartered in barracks inside the palace wall and immediately set to work to carry out a plan that David had suggested and which included an inspection, not only of the Korsars’ powder factory and the arsenals in which their firearms were manufactured, but also visits to the niter beds, sulphur deposits, charcoal pits and iron mines.

These various excursions for the purpose of inspecting the sources of supply and the methods of obtaining it aroused no suspicion in the mind of the Korsar, though their true purpose was anything other than it appeared to be.

In the first place David had not the slightest intention of teaching the Korsars how to improve their powder, thereby transforming them into a far greater menace to the peace of his empire than they could ever become while handicapped by an inferior grade of gunpowder that failed to explode quite as often as it exploded. These tours of inspection, however, which often took them considerable distances from the city of Korsar, afforded an excuse for delaying the lesson in powder making, while David and his companions sought to concoct some plan of escape that might contain at least the seed of success. Also they gave the three men a better knowledge of the surrounding country, familiarized them with the various trails and acquainted them with the manners and customs of the primitive tribes that carried on the agriculture of Korsar and all of the labor of the mines, niter beds and charcoal burning.

It was not long before they had learned that all the Korsars lived in the city of Korsar and that they numbered about five hundred thousand souls, and, as all labor was performed by slaves, every male Korsar above the age of fifteen was free for military service, while those between ten and fifteen were virtually so since this included the period of their training, during which time they learned all that could be taught them of seamanship and the art of piracy and raiding. David soon came to realize that the ferocity of the Korsars, rather than their number, rendered them a menace to the peace of Pellucidar, but he was positive that with an equal number of ships and men he could overcome them and he was glad that he had taken upon himself this dangerous mission, for the longer the three reconnoitered the environs of Korsar the more convinced they became that escape was possible.

The primitive savages from whom the Korsars had wrested their country and whom they had forced into virtual slavery were of such a low order of intelligence that David felt confident that they could never be successfully utilized as soldiers or fighting men by the Korsars, whom they outnumbered ten to one; their villages, according to his Korsar informant, stretching away into the vast hinterland, to the farthest extremities of which no man had ever penetrated.

The natives themselves spoke of a cold country to the north, in the barren and desolate wastes of which no man could live, and of mountains and forests and plains stretching away into the east and southeast to, as they put it, “the very shores of Molop Az”—the flaming sea of Pellucidarian legend upon which the land of Pellucidar floats.

This belief of the natives of the uninterrupted extent of the land mass to the south and southeast corroborated David’s belief that Korsar lay upon the same continent as Sari, and this belief was further carried out by the distinct sense of perfect orientation which the three men experienced the moment they set foot upon the shores of Korsar; or rather which the born Pellucidarians, Ja and Tanar, experienced, since David did not possess this inborn homing instinct. Had there been an ocean of any considerable extent separating them from the land of their birth, the two Pellucidarians felt confident that they could not have been so certain as to the direction of Sari as they now were.

As their excursions to various points outside the city of Korsar increased in number the watchfulness of Fitt relaxed, so that the three men occasionally found themselves alone together in some remote part of the back country.

Tanar, wounded by the repeated rebuffs of Stellara, sought to convince himself that he did not love her. He tried to make himself believe that she was cruel and hard and unfaithful, but all that he succeeded in accomplishing was to make himself more unhappy, though he hid this from his companions and devoted himself as assiduously as they to planning their escape. It filled his heart with agony to think of going away forever from the vicinity of the woman he loved, even though there was little or no hope that he might see her should he remain, for gossip of the approaching nuptials of Stellara and Bulf was current in the barracks where he was quartered.

The window of the room to which he had been assigned overlooked a portion of the garden of The Cid—a spot of great natural beauty in which trees and flowers and shrubs bordered gravelled pathways and a miniature lake and streamlet sparkled in the sunlight.

Tanar was seldom in his apartment and when he was he ordinarily gave no more than casual attention to the garden beyond the wall, but upon one occasion, after returning from an inspection of an iron mine, he had been left alone with his own sad thoughts, and, seating himself upon the sill of the window, he was gazing down upon the lovely scene below when his attention was attracted by the figure of a girl as she came into view almost directly before him along one of the gravelled paths. She was looking up toward his window and their eyes met simultaneously. It was Gura.

Placing her finger to her lips, cautioning him to silence, she came quickly forward until she reached a point as close to his window as it was possible for her to come.

“There is a gate in the garden wall at the far end of your barracks,” she said in a low whisper attuned to reach his ears. “Come to it at once.”

Tanar stopped to ask no questions. The girl’s tone had been peremptory. Her whole manner bespoke urgency. Descending the stairway to the ground floor Tanar left the building and walked slowly toward its far end. Korsars were all about him, but they had been accustomed to seeing him, and now he held himself to a slow and careless pace that aroused no suspicion. Just beyond the end of the barracks he came to a small, heavily planked door set in the garden wall and as he arrived opposite this, it swung open and he stepped quickly within the garden, Gura instantly closing the gate behind him.

“At last I have succeeded,” cried the girl, “but I thought that I never should. I have tried so hard to see you ever since Fitt took you from The Cid’s palace. I learned from one of the slaves where your quarters were in the barracks and whenever I have been free I have been always beneath your window. Twice before I saw you, but I could not attract your attention and now that I have succeeded, perhaps it is too late.”

“Too late! What do you mean? Too late for what?” demanded Tanar.

“Too late to save Stellara,” said the girl.

“She is in danger?” asked Tanar.

“The preparations for her marriage to Bulf are complete. She cannot delay it much longer.”

“Why should she wish to delay it?” demanded the Sarian. “Is she not content with the man she has chosen?”

“Like all men, you are a fool in matters pertaining to a woman’s heart,” cried Gura.

“I know what she told me,” said Tanar.

“After all that you had been through together; after all that she had been to you, how could you have believed that she loved another?” demanded Gura.

“You mean that she does not love Bulf?” asked Tanar.

“Of course she does not love him. He is a horrid beast.”

“And she still loves me?”

“She has never loved anyone else,” replied the girl.

“Then why did she treat me as she did? Why did she say the things that she said?”

“She was jealous.”

“Jealous! Jealous of whom?”

“Of me,” said Gura, dropping her eyes.

The Sarian stood looking dumbly at the dark-haired Himean girl standing before him. He noted her slim body, her drooping shoulders, her attitude of dejection. “Gura,” he asked, “did I ever speak words of love to you? Did I ever give Stellara or another the right to believe that I loved you?”

She shook her head. “No,” she said, “and I told Stellara that when I found out what she thought. I told her that you did not love me and finally she was convinced and asked me to find you and tell you that she still loves you. But I have another message for you from myself. I know you, Sarian. I know that you are not planning to remain here contentedly a prisoner of the Korsars. I know that you will try to escape and I have come to beg you to take Stellara with you, for she will kill herself before she will become the mate of Bulf.”

“Escape,” mused Tanar. “How may it be accomplished from the heart of The Cid’s palace?”

“That is the man’s work,” said Gura. “It is for you to plan the way.”

“And you?” asked Tanar. “You wish to come away with us?”

“Do not think of me,” said Gura. “If you and Stellara can escape, I do not matter.”

“But you do matter,” said the man, “and I am sure that you do not wish to stay in Korsar.”

“No, I do not wish to remain in Korsar,” replied the girl, “and particularly so now that The Cid seems to have taken a fancy to me.”

“You wish to return to Hime?” asked Tanar.

“After the brief taste of happiness I have had,” replied the girl, “I could not return to the quarrels, the hatred and the constant unhappiness that constitute life within the cave of Scurv and which would be but continued in some other cave were I to take a mate in Hime.”

“Then come with us,” said the Sarian.

“Oh, if I only might!” exclaimed Gura.

“Then that is settled,” exclaimed Tanar. “You shall come with us and if we reach Sari I know that you can find peace and happiness for yourself always.”

“It sounds like a dream,” said the girl, wistfully, “from which I shall awaken in the cave of Scurv.”

“We shall make the dream come true,” said the Sarian, “and now let us plan on how best we can get you and Stellara out of the palace of The Cid.”

“That will not be so easy,” said Gura.

“No, it is the most difficult part of our escape,” agreed the Sarian; “but it must be done and I believe that the bolder the plan the greater its assurance of success.”

“And it must be done at once,” said Gura, “for the wedding arrangements are completed and Bulf is impatient for his mate.”

For a moment Tanar stood in thought, seeking to formulate some plan that might contain at least a semblance of feasibility. “Can you bring Stellara to this gate at once?” he asked Gura.

“If she is alone, yes,” replied the girl.

“Then go and fetch her and wait here with her until I return. My signal will be a low whistle. When you hear it, unlatch the gate.”

“I shall return as quickly as possible,” said Gura, and, as Tanar stepped through the doorway into the barrack yards, he closed and latched the gate behind him.

The Sarian looked about him and was delighted to note that apparently no one had seen him emerge from the garden. Instead of returning along the front of the barracks the way he had come, he turned in the opposite direction and made his way directly to one of the main gates of the palace. And this strategy was prompted also by another motive—he wished to ascertain if he could pass the guard at the main gate without being challenged.

Tanar had not adopted the garments of his captors and was still conspicuous by the scant attire and simple ornaments of a savage warrior and already his comings and goings had made him a familiar figure around the palace yard and in the Korsar streets beyond. But he had never passed through a palace gate alone before; nor without the ever present Fitt.

As he neared the gate he neither hastened nor loitered, but maintained a steady pace and an unconcerned demeanor. Others were passing in and out and as the former naturally received much closer scrutiny by the guards than the latter, Tanar soon found himself in a Korsar street outside the palace of The Cid.

Before him were the usual sights now grown familiar—the narrow, dusty street, the small open shops or bazaars lining the opposite side, the swaggering Korsars in their brilliant kerchiefs and sashes, and the slaves bearing great burdens to and fro—garden truck and the fruits of the chase coming in from the back country, while bales of tanned hides, salt and other commodities, craved by the simple tastes of the aborigines, were being borne out of the city toward the interior. Some of the bales were of considerable size and weight, requiring the services of four carriers, and were supported on two long poles, the ends of which rested on the shoulders of the men.

There were lines of slaves carrying provisions and ammunition to a fleet of ships that was outfitting for a new raid, and another line bearing plunder from the hold of another ship that had but recently come to anchor in the river before the city.

All this activity presented a scene of apparent confusion, which was increased by the voices of the merchants hawking their wares and the shrill bickering of prospective purchasers.

Through the motley throng the Sarian shouldered his way back toward another gate that gave entrance to the palace ground close to the far end of the long, rambling barracks. As this was the gate through which he passed most often he was accorded no more than a glance as he passed through, and once within he hastened immediately to the quarters assigned to David. Here he found both David and Ja, to whom he immediately unfolded a plan that he had been perfecting since he left the garden of The Cid.

“And now,” he said, “before you have agreed to my plan, let me make it plain that I do not expect you to accompany me if you feel that the chances of success are too slight. It is my duty, as well as my desire, to save Stellara and Gura. But I cannot ask you to place your plans for escape in jeopardy.”

“Your plan is a good one,” replied David, “and even if it were not it is the best that has been suggested yet. And as for our deserting either you or Stellara or Gura, that, of course, is not even a question for discussion. We shall go with you and I know that I speak for Ja as well as myself.”

“I knew that you would say that,” said the Sarian, “and now let us start at once to put the plan to test.”

“Good,” said David. “You make your purchases and return to the garden and Ja and I will proceed at once to carry out our part.”

The three proceeded at once toward the palace gate at the far end of the barracks, and as they were passing through the Korsar in charge stopped them.

“Where now?” he demanded.

“We are going into the city to make purchases for a long expedition that we are about to make in search of new iron deposits in the back country, further than we have ever been before.”

“And where is Fitt?” demanded the captain of the gate.

“The Cid sent for him, and while he is gone we are making the necessary preparations.”

“All right,” said the man, apparently satisfied. “You may pass.”

“We shall return presently with porters,” said David, “for some of our personal belongings and then go out again to collect the balance of our outfit. Will you leave word that we are to be passed in the event that you are not here?”

“I shall be here,” said the man. “But what are you going to carry into the back country?”

“We expect that we may have to travel even beyond the furthest boundaries of Korsar, where the natives know little or nothing of The Cid and his authority, and for this reason it is necessary for us to carry provisions and articles of trade that we may barter with them for what we want, since we shall not have sufficient numbers in our party to take these things by force.”

“I see,” said the man; “but it seems funny that The Cid does not send muskets and pistols to take what he wants rather than spoil these savages by trading with them.”

“Yes,” said David, “it does seem strange,” and the three passed out into the street of Korsar.

Beyond the gate David and Ja turned to the right toward the market place, while Tanar crossed immediately to one of the shops on the opposite side of the street. Here he purchased two large bags, made of well tanned hide, with which he returned immediately to the palace grounds and presently he was before the garden gate where he voiced a low whistle that was to be the signal by which the girls were to know that he arrived.

Almost immediately the gate swung open and Tanar stepped quickly within. As Gura closed the gate behind him, Tanar found himself standing face to face with Stellara. Her eyes were moist with tears, her lips were trembling with suppressed emotion as the Sarian opened his arms and pressed her to him.

The market place of the city of Korsar is a large, open square where the natives from the interior barter their agricultural produce, raw hides and the flesh of the animals they have taken in the chase, for the simple necessities which they wish to take back to their homes with them.

The farmers bring in their vegetables in large hampers made of reed bound together with grasses. These hampers are ordinarily about four feet in each dimension and are borne on a single pole by two men if lightly loaded, or upon two poles and by four carriers if the load is heavy.

David and Ja approached a group of men whose hampers were empty and who were evidently preparing to depart from the market, and after questioning several of the group they found two who were returning to the same village, which lay at a considerable distance almost due north of Korsar.

By the order of The Cid, Fitt had furnished his three prisoners with ample funds in the money of Korsar that they might make necessary purchases in the prosecution of their investigations and their experiments.

The money, which consisted of gold coins of various sizes and weights, was crudely stamped upon one side with what purported to be a likeness of The Cid, and upon the other with a Korsar ship. For so long a time had gold coin been the medium of exchange in Korsar and the surrounding country that it was accepted by the natives of even remote villages and tribes, so that David had little difficulty in engaging the services of eight carriers and their two hampers to carry equipment at least as far as their village, which in reality was much further than David had any intention of utilizing the services of the natives.

Having concluded his arrangements with the men, David and Ja led the way back to the palace gate, where the officer passed them through with a nod.

As they proceeded along the front of the barracks toward its opposite end their only fear was that Fitt might have returned from his interview with The Cid. If he had and if he saw and questioned them, all was lost. They scarcely breathed as they approached the entrance to their quarters, which were also the quarters of Fitt. But they saw nothing of him as they passed the doorway and hastened on to the door in the garden wall. Here they halted, directing the bearers to place the baskets close to the doorway. David Innes whistled. The door swung in, and at a word from Tanar the eight carriers entered, picked up two bundles just inside the gate and deposited one of them in each of the hampers waiting beyond the wall. The lids were closed. The slaves resumed their burden, and the party turned about to retrace its steps to the palace gate through which the carriers had just entered with their empty hampers.

Once again apprehension had chilled the heart of David Innes for fear that Fitt might have returned, but they passed the barracks and reached the gate without seeing him, and here they were halted by the Korsar in charge.

“It did not take you long,” he said. “What have you in the hampers?” and he raised the cover of one of them.

“Only our personal belongings,” said David. “When we return again we shall have our full equipment. Would you like to inspect it all at the same time?”

The Korsar, looking down at the skin bag lying at the bottom of the hamper, hesitated for a moment before replying. “Very well,” he said, “I will do it all at the same time,” and he let the cover drop back into place.

The hearts of the three men had stood still, but David Innes’s voice betrayed no unwonted emotion as he addressed the captain of the gate. “When Fitt returns,” he said, “tell him that I am anxious to see him and ask him if he will wait in our quarters until we return.”

The Korsar nodded a surly assent and motioned for them to pass on through the gate.

Turning to the right, David led the party down the narrow street toward the market place. There he turned abruptly to the left, through a winding alleyway and double-backed to the north upon another street that paralleled that upon which the palace fronted. Here were poorer shops and less traffic and the carriers were able to make good time until presently the party passed out of the city of Korsar into the open country beyond. And then, by dint of threats and promises of additional pieces of gold, the three men urged the carriers to accelerate their speed to a swinging trot, which they maintained until they were forced to stop from exhaustion. A brief rest with food and they were off again; nor did they slacken their pace until they reached the rolling, wooded country at the foothills of the mountains, far north of Korsar.

Here, well within the shelter of the woods, the carriers set down their burdens and threw themselves upon the ground to rest, while Tanar and David swung back the covers of the hampers and untying the stout thongs that closed the mouths of the bags revealed their contents. Half smothered and almost unable to move their cramped limbs, Stellara and Gura were lifted from the baskets and revealed to the gaze of the astounded carriers.

Tanar turned upon the men. “Do you know who this woman is?” he demanded.

“No,” said one of their number.

“It is Stellara, the daughter of The Cid,” said the Sarian. “You have helped to steal her from the palace of her father. Do you know what that will mean if you are caught?”

The men trembled in evident terror. “We did not know she was in the basket,” said one of them. “We had nothing to do with it. It is you who stole her.”

“Will the Korsars believe you when we tell them of the great quantities of gold we paid you if we are captured?” asked Tanar. “No, they will not believe you and I do not have to tell you what your fate will be. But there is safety for you if you will do what I tell you to do.”

“What is that?” demanded one of the natives.

“Take up your hampers and hasten on to your village and tell no one, as long as you live, what you have done, not even your mates: If you do not tell, no one will know for we shall not tell.”

“We will never tell,” cried the men in chorus.

“Do not even talk about it among yourselves,” cautioned David, “for even the trees have ears, and if the Korsars come to your village and question you tell them that you saw three men and two women traveling toward the east just beyond the borders of the city of Korsar. Tell them that they were too far away for you to recognize them, but that they may have been The Cid’s daughter and her companion with the three men who abducted them.”

“We will do as you say,” replied the carriers.

“Then be gone,” demanded David, and the eight men hurriedly gathered up their hampers and disappeared into the forest toward the north.

When the two girls were sufficiently revived and rested to continue the journey, the party set out again, making their way to the east for a short distance and then turning north again, for it had been Tanar’s plan to throw the Korsars off the trail by traveling north, rather than east or south. Later they would turn to the east, far north of the area which the Korsars might be expected to comb in search of them, and then again, after many marches, they would change their direction once more to the south. It was a circuitous route, but it seemed the safest.

The forest changed to pine and cedar and there were windswept wastes dotted with gnarled and stunted trees. The air was cooler than they had ever known it in their native land, and when the wind blew from the north they shivered around roaring camp fires. The animals they met were scarcer and bore heavier fur, and, nowhere was there sign of man.

Upon one occasion when they stopped to camp Tartar pointed at the ground before him. “Look!” he cried to David. “My shadow is no longer beneath me,” and then, looking up, “the sun is not above us.”

“I have noticed that,” replied David, “and I am trying to understand the reason for it, and perhaps I shall with the aid of the legends of the Korsars.”

As they proceeded their shadows grew longer and longer and the light and heat of the sun diminished until they traveled in a semi-twilight that was always cold.

Long since they had been forced to fashion warmer garments from the pelts of the beasts they had killed. Tanar and Ja wanted to turn back toward the southeast, for their strange homing instinct drew them in that direction toward their own country, but David asked them to accompany him yet a little further for his mind had evolved a strange and wonderful theory and he wished to press on yet a little further to obtain still stronger proof of its correctness.

When they slept they rested beside roaring fires and once, when they awoke, they were covered by a light mantle of a cold, white substance that frightened the Pellucidarians, but that David knew was snow. And the air was full of whirling particles and the wind bit those portions of their faces that were exposed, for now they wore fur caps and hoods and their hands were covered with warm mittens.

“We cannot go much further in this direction,” said Ja, “or we shall all perish.”

“Perhaps you are right,” said David. “You four turn back to the southeast and I will go yet a little further to the north and overtake you when I have satisfied myself that a thing that I believe is true.”

“No,” cried Tanar, “we shall remain together. Where you go we shall go.”

“Yes,” said Ja, “we shall not abandon you.”

“Just a little further north, then,” said David, “and I shall be ready to turn back with you,” and so they forged ahead over snow covered ground into the deepening gloom that filled the souls of the Pellucidarians with terror. But after a while the wind changed and blew from the south and the snow melted and the air became balmy again, and still further on the twilight slowly lifted and the light increased, though the midday sun of Pellucidar was now scarcely visible behind them.

“I cannot understand it,” said Ja. “Why should it become lighter again, although the sun is ever further away behind us?”

“I do not know,” said Tanar. “Ask David.”

“I can only guess,” said David, “and my guess seems so preposterous that I dare not voice it.”

“Look!” cried Stellara, pointing ahead. “It is the sea.”

“Yes,” said Gura, “a gray sea; it does not look like water.”

“And what is that?” cried Tanar. “There is a great fire upon the sea.”

“And the sea does not curve upward in the distance,” cried Stellara. “Everything is wrong in this country and I am afraid.”

David had stopped in his tracks and was staring at the deep red glow ahead. The others gathered around him and watched it, too. “What is it?” demanded Ja.

“As there is a God in heaven it can be but one thing,” replied David; “and yet I know that it cannot be that thing. The very idea is ridiculous. It is impossible and outlandish.”

“But what might it be?” demanded Stellara.

“The sun,” replied David.

“But the sun is almost out of sight behind us,” Gura reminded him.

“I do not mean the sun of Pellucidar,” replied David; “but the sun of the outer world, the world from which I came.”

The others stood in silent awe, watching the edge of a blood red disc that seemed to be floating upon a gray ocean across whose reddened surface a brilliant pathway of red and gold led from the shoreline to the blazing orb, where the sea and sky seemed to meet.
XV

MADNESS

“Now,” said Stellara, “we can go no further;” nor indeed could they for east and west and north stretched a great, sullen sea and along the shore-line at their feet great ice cakes rose and fell with sullen roars and loud reports as the sea ground the churning mass.

For a long time David Innes, Emperor of Pellucidar, stood staring out across that vast and desolate waste of water. “What lies beyond?” he murmured to himself, and then, shaking his head, he turned away. “Come,” he said, “let us strike back for Sari.”

His companions received his words with shouts of joy. Smiles replaced the half troubled expressions that had marked their drawn faces since the moment that they had discovered that their beloved noonday sun was being left behind them.

With light steps, with laughter and joking, they faced the long, arduous journey that lay ahead of them.

During the second march, after they had turned back from the northern sea, Gura discovered a strange object to the left of their line of march.

“It looks as though it might be some queer sort of native hut,” she said.

“We shall have to investigate it,” said David, and the five made their way to the side of the strange object.

It was a large, heavy, wicker basket that lay inverted upon the barren ground. All about it were the rotted remnants of cordage.

At David’s suggestion the men turned the basket over upon its side. Beneath it they found well preserved remnants of oiled silk and a network of fine cord.

“What is it?” asked Stellara.

“It is the basket and all that remains of the gas bag of a balloon,” said David.

“What is a balloon,” asked the girl, “and how did it get here?”

“I can explain what a balloon is,” said David; “but if I were positive that I was correct in my conjecture as to how it came here, I would hold the answer to a thousand questions that have puzzled the men of the outer crust for ages.” For a long time he stood silently contemplating the weather-worn basket. His mind submerged in thought was oblivious to all else. “If I only knew,” he mused. “If I only knew, and yet how else could it have come here? What else could that red disc upon the horizon of the sea have been other than the midnight sun of the arctic regions.”

“What in the world are you talking about?” demanded Gura.

“The poor devils,” mused David, apparently oblivious of the girl’s presence. “They made a greater discovery than they could have hoped for in their wildest dreams. I wonder if they lived to realize it.” Slowly he removed his fur cap and stood facing the basket with bowed head, and for some unaccountable reason, which they could not explain, his companions bared their heads and followed his example. And after they had resumed their journey it was a long time before David Innes could shake off the effects of that desolate reminder of one of the world’s most pathetic tragedies.

So anxious were the members of the party to reach the cheering warmth of the beloved Pellucidar that they knew, that they pressed on toward the south with the briefest of rests; nor were they wholly content until once more their shadows lay directly beneath them.

Sari, lying slightly east of south, their return from the north took them over a different route from that which they had followed up from Korsar. Of course the Pellucidarians did not know these points of compass as north or south, and even David Innes carried them in his mind more in accordance with the Pellucidarian scheme than that with which he had been familiar upon the outer crust.

Naturally, with the sun always at zenith and with no stars and no moon and no planets, the Pellucidarians have been compelled to evolve a different system of indicating direction than that with which we are familiar. By instinct they know the direction in which their own country lies and each Pellucidarian reckons all directions from this base line, and he indicates other directions in a simple and ingenious manner.

Suppose you were from Sari and were traveling from the ice girt sea above Korsar to any point upon Pellucidar, you would set and maintain your course in this manner. Extend the fingers of your right hand and hold it in a horizontal position, palm down, directly in front of your body, your little finger pointing in the direction of Sari—a direction which you know by instinct—and your thumb pointing to the left directly at right angles to the line in which your little finger is pointing. Now spread your left hand in the same way and lower it on top of your right hand, so that the little finger of your left hand exactly covers the little finger of your right hand.

You will now see the fingers and thumbs of your two hands cover an arc of one hundred and eighty degrees.

Sari lies southeast of Korsar, while The Land of Awful Shadow lies due south. Therefore a Sarian pointing in the direction toward The Land of Awful Shadow would say that he was traveling two left fingers from Sari, since the middle finger of the left hand would be pointing about due south toward The Land of Awful Shadow. If he were going in the opposite direction, or north, he would merely add the word “back,” saying that he was traveling two left fingers back from Sari, so that by this plan every point of compass is roughly covered, and with sufficient accuracy for all the requirements of the primitive Pellucidarians. The fact that when one is traveling to the right of his established base line and indicates it by mentioning the fingers of his left hand might, at first, be deemed confusing, but, of course, having followed this system for ages, it is perfectly intelligible to the Pellucidarians.

When they reached a point at which the city of Korsar lay three right fingers back from Sari, they were, in reality, due east of the Korsar city. They were now in fertile, semi-tropical land teeming with animal life. The men were armed with pistols as well as spears, bows and arrows and knives; while Stellara and Gura carried light spears and knives, and seldom was there a march that did not witness an encounter with one or more of the savage beasts of the primeval forests, verdure clad hills or rolling plains across which their journey led them.

They long since had abandoned any apprehension of pursuit or capture by the Korsars and while they had skirted the distant hinterland claimed by Korsar and had encountered some of the natives upon one or two occasions, they had seen no member of the ruling class with the result that for the first time since they had fallen into the clutches of the enemy they felt a sense of unquestioned freedom. And though the other dangers that beset their way might appear appalling to one of the outer world, they had no such effect upon any one of the five, whose experiences of life had tended to make them wholly self-reliant, and, while constantly alert and watchful, unoppressed by the possibility of future calamity. When danger suddenly confronted them, they were ready to meet it. After it had passed they did not depress their spirits by anticipating the next encounter.

Ja and David were anxious to return to their mates, but Tanar and Stellara were supremely happy because they were together, and Gura was content merely to be near Tanar. Sometimes she recalled Balal, her brother, for he had been kind to her, but Scurv and Sloo and Dhung she tried to forget.

Thus they were proceeding, a happy and contented party, when, with the suddenness and unexpectedness of lightning out of a clear sky, disaster overwhelmed them.

They had been passing through a range of low, rocky hills and were descending a narrow gorge on the Sari side of the range when, turning the shoulder of a hill, they came face to face with a large party of Korsars, fully a hundred strong. The leaders saw and recognized them instantly and a shout of savage triumph that broke from their lips was taken up by all their fellows.

David, who was in the lead, saw that resistance would be futile and in the instant his plan was formed. “We must separate,” he said. “Tanar, you and Stellara go together. Ja, take Gura with you, and I shall go in a different direction, for we must not all be captured. One, at least, must escape to return to Sari. If it is not I, then let the one who wins through take this message to Ghak and Perry. Tell Perry that I am positive that I have discovered that there is a polar opening in the outer crust leading into Pellucidar and that if he ever gets in radio communication with the outer world, he must inform them of this fact. Tell Ghak to rush his forces by sea on Korsar, as well as by land. And now, good-bye, and each for himself.”

Turning in their tracks the five fled up the gorge and being far more active and agile than the Korsars, they outdistanced them, and though the rattle of musketry followed them and bits of iron and stone fell about them, or whizzed past them, no one was struck.

Tanar and Stellara found and followed a steep ravine that led upward to the right, and almost at the same time Ja and Gura diverged to the left up the course of a dry waterway, while David continued on back up the main gorge.

Almost at the summit and within the reach of safety, Tanar and Stellara found their way blocked by a sheer cliff, which, while not more than fifteen feet in height, was absolutely unscalable; nor could they find footing upon the steep ravine sides to the right or left, and as they stood there in this cul-de-sac, their backs to the wall, a party of twenty or thirty Korsars, toiling laboriously up the ravine, cut off their retreat; nor was there any place in which they might hide, but instead were compelled to stand there in full view of the first of the enemy that came within sight of them, and thus with freedom already within their grasp they fell again into the hands of the Korsars. And Tanar had been compelled to surrender without resistance because he did not dare risk Stellara’s life by drawing the fire of the enemy.

Many of the Korsars were for dispatching Tanar immediately, but the officer in command forbade them for it was The Cid’s orders that any of the prisoners that might be recaptured were to be returned alive. “And furthermore,” he added, “Bulf is particularly anxious to get this Sarian back alive.”

During the long march back to Korsar, Tanar and Stellara learned that this was one of several parties that The Cid had dispatched in search of them with orders never to return until they had rescued his daughter and captured her abductors. They also had impressed upon them the fact that the only reason for The Cid’s insistence that the prisoners be returned alive was because he and Bulf desired to mete out to them a death commensurate with their crime.

During the long march back to Korsar, Tanar and Stellara were kept apart as a rule, though on several occasions they were able to exchange a few words.

“My poor Sarian,” said Stellara upon one of these. “I wish to God that you had never met me for only sorrow and pain and death can come of it.”

“I do not care,” replied Tanar, “if I die tomorrow, or if they torture me forever, for no price is too high to pay for the happiness that I have had with you, Stellara.”

“Ah, but they will torture you—that is what wrings my heart,” cried the girl. “Take your life yourself, Tanar. Do not let them get you. I know them and I know their methods and I would rather kill you with my own hands than see you fall into their clutches. The Cid is a beast, and Bulf is worse than Bohar the Bloody. I shall never be his mate; of that you may be sure, and if you die by your own hand I shall follow you shortly. And if there is a life after this, as the ancestors of the Korsars taught them, then we shall meet again where all is peace and beauty and love.”

The Sarian shook his head. “I know what is here in this life,” he said, “and I do not know what is there in the other. I shall cling to this, and you must cling to it until some other hand than ours takes it from us.”

“But they will torture you so horribly,” she moaned.

“No torture can kill the happiness of our love, Stellara,” said the man, and then guards separated them and they plodded on across the weary, interminable miles. How different the country looked through eyes of despair and sorrow from the sunlit paradise that they had seen when they journeyed through it, hand in hand with freedom and love.

But at last the long, cruel journey was over, a fitting prelude to its cruel ending, for at the palace gate Stellara and Tanar were separated. She was escorted to her quarters by female attendants whom she recognized as being virtually her guards and keepers, while Tanar was conducted directly into the presence of The Cid.

As he entered the room he saw the glowering face of the Korsar Chieftain, and standing below the dais, just in front of him, was Bulf, whom he had seen but once before, but whose face no man could ever forget. But there was another there whose presence brought a look of greater horror to Tanar’s face than did the brutal countenances of The Cid or Bulf, for standing directly before the dais, toward which he was being led, the Sarian saw David I, Emperor of Pellucidar. Of all the calamities that could have befallen, this was the worst.

As the Sarian was led to David’s side he tried to speak to him, but was roughly silenced by the Korsar guards; nor were they ever again to be allowed to communicate with one another.

The Cid eyed them savagely, as did Bulf. “For you, who betrayed my confidence and abducted my daughter, there is no punishment that can fit your crime; there is no death so terrible that its dying will expiate your sin. It is not within me to conceive of any form of torture the infliction of which upon you would give me adequate pleasure. I shall have to look for suggestions outside of my own mind,” and his eyes ran questioningly among his officers surrounding him.

“Let me have that one,” roared Bulf, pointing at Tanar, “and I can promise you that you will witness such tortures as the eyes of man never before beheld; nor the body of man ever before endured.”

“Will it result in death?” asked a tall Korsar with cadaverous face.

“Of course,” said Bulf, “but not too soon.”

“Death is a welcome and longed for deliverance from torture,” continued the other. “Would you give either one of these the satisfaction and pleasure of enjoying even death?”

“But what else is there?” demanded The Cid.

“There is a living death that is worse than death,” said the cadaverous one.

“And if you can name a torture worse than that which I had in mind,” exclaimed Bulf, “I shall gladly relinquish all my claims upon this Sarian.”

“Explain,” commanded The Cid.

“It is this,” said the cadaverous one. “These men are accustomed to sunlight, to freedom, to cleanliness, to fresh air, to companionship. There are beneath this palace dark, damp dungeons into which no ray of light ever filters, whose thick walls are impervious to sound. The denizens of these horrid places, as you know, would have an effect opposite to that of human companionship and the only danger, the only weak spot in my plan, lies in the fact that their constant presence might deprive these criminals of their reason and thus defeat the very purpose to which I conceive their presence necessary. A lifetime of hideous loneliness and torture in silence and in darkness! What death, what torture, what punishment can you mete out to these men that would compare in hideousness with that which I have suggested?”

After he had ceased speaking the others remained in silent contemplation of his proposition for some time. It was The Cid who broke the silence.

“Bulf,” he said, “I believe that he is right, for I know that as much as I love life I would rather die than be left alone in one of the palace dungeons.”

Bulf nodded his head slowly. “I hate to give up my plan,” he said, “for I should like to inflict that torture upon this Sarian myself. But,” and he turned to the cadaverous one, “you are right. You have named a torture infinitely worse than any that I could conceive.”

“Thus is it ordered,” said The Cid, “to separate palace dungeons for life.”

In utter silence, unbroken by the Korsar assemblage, Tanar and David were blindfolded; Tanar felt himself being stripped of all his ornaments and of what meager raiment it was his custom to wear, with the exception of his loin cloth. Then he was pushed and dragged roughly along, first this way and then that. He knew when they were passing through narrow corridors by the muffled echoes and there was a different reverberation of the footsteps of his guards as they crossed large apartments. He was hustled down flights of stone steps and through other corridors and at last he felt himself lowered into an opening, a guard seizing him under each arm. The air felt damp and it smelled of mold and must and of something else that was disgusting, but unrecognizable to his nostrils. And then they let go of him and he dropped a short distance and landed upon a stone flagging that felt damp and slippery to his bare feet. He heard a sound above his head—a grating sound as though a stone slab had been pushed across a stone floor to close the trap through which he had been lowered. Then Tanar snatched the bandage from his eyes, but he might as well have left it there for he found himself surrounded by utter darkness. He listened intently, but there was no sound, not even the sounds of the retreating footsteps of his guards—darkness and silence—they had chosen the most terrible torture that they could inflict upon a Sarian—silence, darkness and solitude.

For a long time he stood there motionless and then, slowly, he commenced to grope his way forward. Four steps he took before he touched the wall and this he followed two steps to the end, and there he turned and took six steps to cross before he reached the wall on the opposite side, and thus he made the circuit of his dungeon and found that it was four by six paces—perhaps not small for a dungeon, but narrower than the grave for Tanar of Pellucidar.

He tried to think—to think how he could occupy his time until death released him. Death! Could he not hasten it? But how? Six paces was the length of his prison cell. Could he not dash at full speed from one end to the other, crushing his brains out by the impact? And then he recalled his promise to Stellara, even in the face of her appeal to him to take his own life—“I shall not die of my own hand.”

Again he made the circuit of his dungeon. He wondered how they would feed him, for he knew that they would feed him because they wished him to live as long as possible, as only thus might they encompass his torture. He thought of the bright sun shining down upon the table-lands of Sari. He thought of the young men and the maidens there free and happy. He thought of Stellara, so close, up there above him somewhere, and yet so infinitely far away. If he were dead, they would be closer. “Not by my own hand,” he muttered.

He tried to plan for the future—the blank, dark, silent future—the eternity of loneliness that confronted him, and he found that through the despair of utter hopelessness his own unconquerable spirit could still discern hope, for no matter what his plans they all looked forward to a day of freedom and he realized that nothing short of death ever could rob him of this solace, and so his plan finally developed.

He must in some way keep his mind from dwelling constantly upon the present. He must erase from it all consideration of the darkness, the silence and the solitude that surrounded him. And he must keep fit, mentally and physically, for the moment of release or escape. And so he planned to walk and to exercise his arms and the other muscles of his body systematically to the end that he might keep in good condition and at the same time induce sufficient fatigue to enable him to sleep as much as possible, and when he rested preparatory to sleep he concentrated his mind entirely upon pleasant memories. And when he put the plan into practice he found that it was all that he had hoped that it would be. He exercised until he was thoroughly fatigued and then he lay down to pleasant day dreams until sleep claimed him. Being accustomed from childhood to sleeping upon hard ground, the stone flagging gave him no particular discomfort and he was asleep in the midst of pleasant memories of happy hours with Stellara.

But his awakening! As consciousness slowly returned it was accompanied by a sense of horror, the cause of which gradually filtered to his awakening sensibilities. A cold, slimy body was crawling across his chest. Instinctively his hand seized it to thrust it away and his fingers closed upon a scaly thing that wriggled and writhed and struggled.

Tanar leaped to his feet, cold sweat bursting from every pore. He could feel the hairs upon his head rising in horror. He stepped back and his foot touched another of those horrid things. He slipped and fell, and, falling, his body encountered others—cold, clammy, wriggling. Scrambling to his feet he retreated to the opposite end of his dungeon, but everywhere the floor was covered with writhing, scaly bodies. And now the silence became a pandemonium of seething sounds, a black caldron of venomous hisses.

Long bodies curled themselves about his legs and writhed and wriggled upward toward his face. No sooner did he tear one from him and hurl it aside than another took its place.

This was no dream as he had at first hoped, but stark, horrible reality. These hideous serpents that filled his cell were but a part of his torture, but they would defeat their purpose. They would drive him mad. Already he felt his mind tottering and then into it crept the cunning scheme of a madman. With their own weapons he would defeat their ends. He would rob them quickly of the power to torture him further, and he burst into a shrill, mirthless laugh as he tore a snake from around his body and held it before him.

The reptile writhed and struggled and very slowly Tanar of Pellucidar worked his hand upward to its throat. It was not a large snake for Pellucidar, measuring perhaps five feet in length with a body about six inches in diameter.

Grasping the reptile about a foot below its head with one hand, Tanar slapped it repeatedly in the face with the other and then held it close to his breast. Laughing and screaming, he struck and struck again, and at last the snake struck back, burying its fangs deep in the flesh of the Sarian.

With a cry of triumph Tanar hurled the thing from him, and then slowly sank to the floor upon the writhing, wriggling forms that carpeted it.

“With your own weapons I have robbed you of your revenge,” he shrieked, and then he lapsed into unconsciousness.

Who may say how long he lay thus in the darkness and silence of that buried dungeon in a timeless world. But at length he stirred; slowly his eyes opened and as consciousness returned he felt about him. The stone flagging was bare. He sat up. He was not dead and to his surprise he discovered that he had suffered neither pain nor swelling from the strike of the serpent.

He arose and moved cautiously about the dungeon. The snakes were gone. Sleep had restored his mental equilibrium, but he shuddered as he realized how close he had been to madness, and he smiled somewhat shamefacedly, as he reflected upon the futility of his needless terror. For the first time in his life Tanar of Pellucidar had understood the meaning of the word fear.

As he paced slowly around his dungeon one foot came in contact with something lying on the floor in a corner—something which had not been there before the snakes came. He stooped and felt cautiously with his hand and found an iron bowl fitted with a heavy cover. He lifted the cover. Here was food and without questioning what it was or whence it came, he ate.
XVI

THE DARKNESS BEYOND

The deadly monotony of his incarceration dragged on. He exercised; he ate; he slept. He never knew how the food was brought to his cell, nor when, and after a while he ceased to care.

The snakes came usually while he slept, but since that first experience they no longer filled him with horror. And after a dozen repetitions of their visit they not only ceased to annoy him, but he came to look forward to their coming as a break in the deadly monotony of his solitude. He found that by stroking them and talking to them in low tones he could quiet their restless writhing. And after repeated recurrences of their visits he was confident that one of them had become almost a pet.

Of course in the darkness he could not differentiate one snake from another, but always he was awakened by the nose of one pounding gently upon his chest, and when he took it in his hands and stroked it, it made no effort to escape; not ever again did one of them strike him with its fangs after that first orgy of madness, during which he had thought and hoped that the reptiles were venomous.

It took him a long time to find the opening through which the reptiles found ingress to his cell, but at length, after diligent search, he discovered an aperture about eight inches in diameter, some three feet above the floor. Its sides were worn smooth by the countless passings of scaly bodies. He inserted his hand in the opening and feeling around discovered that the wall at this point was about a foot in thickness, and when he inserted his arm to the shoulder he could feel nothing in any direction beyond the wall. Perhaps there was another chamber there—another cell like his—or possibly the aperture opened into a deep pit that was filled with snakes. He thought of many explanations and the more he thought the more anxious he became to solve the riddle of the mysterious space beyond his cell. Thus did his mind occupy itself with trivial things, and the loneliness and the darkness and the silence exaggerated the importance of the matter beyond all reason until it became an obsession with him. During all his waking hours he thought about that hole in the wall and what lay beyond in the Stygian darkness which his eyes could not penetrate. He questioned the snake that rapped upon his chest, but it did not answer him and then he went to the hole in the wall and asked the hole. And he was on the point of becoming angry when it did not reply when his mind suddenly caught itself, and with a shudder he turned away, realizing that this way led to madness and that he must, above all else, remain master of his mind.

But still he did not abandon his speculation; only now he conducted it with reason and sanity, and at last he hit upon a shrewd plan.

When next his food was brought and he had devoured it he took the iron cover from the iron pot, which had contained it, and hurled it to the stone flagging of his cell, where it broke into several pieces. One of these was long and slender and had a sharp point, which was what he had hoped he would find in the d;bris of the broken cover. This piece he kept; the others he put back into the pot and then he went to the aperture in the wall and commenced to scratch, slowly, slowly, slowly at the hard mortar in which the stones around the hole were set.

He ate and slept many times before his labor was rewarded by the loosening of a single stone next to the hole. And again he ate and slept many times before a second stone was removed.

How long he worked at this he did not know, but the time passed more quickly now and his mind was so engrossed with his labors that he was almost happy.

During this time he did not neglect his exercising, but he slept less often. When the snakes came he had to stop his work, for they were continually passing in and out through the hole.

He wished that he knew how the food was brought to his cell, that he might know if there was danger that those who brought it could hear him scraping at the mortar in the wall, but as he never heard the food brought he hoped that those who brought it could not hear him and he was quite sure that they could not see him.

And so he worked on unceasingly until at last he had scratched away an opening large enough to admit his body, and then for a long time he sat before it, waiting, seeking to assure himself that he was master of his mind, for in this eternal night of solitude that had been his existence for how long he could not even guess, he realized that this adventure which he was facing had assumed such momentous proportions that once more he felt himself upon the brink of madness. And now he wanted to make sure that no matter what lay beyond that aperture he could meet it with calm nerves and a serene and sane, mind, for he could not help but realize that keen disappointment might be lying in wait for him, since during all the long periods of his scratching and scraping since he had discovered the hole through which the snakes came into his cell he had realized that a hope of escape was the foundation of the desire that prompted him to prosecute the work. And though he expected to be disappointed he knew how cruel would be the blow when it fell.

With a touch that was almost a caress he let his fingers run slowly over the rough edges of the enlarged aperture. He inserted his head and shoulders into it and reached far out upon the other side, groping with a hand that found nothing, searching with eyes that saw nothing, and then he drew himself back into his dungeon and walked to its far end and sat down upon the floor and leaned back against the wall and waited—waited because he did not dare to pass that aperture to face some new discouragement.

It took him a long time to master himself, and then he waited again. But this time, after reasoned consideration of the matter that filled his mind.

He would wait until they brought his food and had taken away the empty receptacle—that he might be given a longer interval before possible discovery of his absence, in the event he did not return to his cell. And though he went often to the corner where the food was ordinarily deposited, it seemed an eternity before he found it there. And after he had eaten it, another eternity before the receptacle was taken away; but at last it was removed. And once again he crossed his cell and stood before the opening that led he knew not where.

This time he did not hesitate. He was master of his mind and nerves.

One after the other he put his feet through the aperture until he sat with his legs both upon the far side of the wall. Then, turning on his stomach, he started to lower himself, because he did not know where the floor might be, but he found it immediately, on the same level as his own. And an instant later he stood erect and if not free, at least no longer a prisoner within his own cell.

Cautiously he groped about him in the darkness, feeling his way a few inches at a time. This cell, he discovered, was much narrower than his own, but it was very long. By extending his hands in both directions he could touch both walls, and thus he advanced, placing a foot cautiously to feel each step before he took it.

He had brought with him from his cell the iron sliver that he had broken from the cover of the pot and with which he had scratched himself thus far toward freedom. And the possession of this bit of iron imparted to him a certain sense of security, since it meant that he was not entirely unarmed.

Presently, as he advanced, he became convinced that he was in a long corridor. One foot came in contact with a rough substance directly in the center of the tunnel. He took his hands from the walls and groped in front of him.

It was a rough-coated cylinder about eight inches in diameter that rose directly upward from the center of the tunnel, and his fingers quickly told him that it was the trunk of a tree with the bark still on, though worn off in patches.

Passing this column, which he guessed to be a support for a weak section of the roof of the tunnel, he continued on, but he had taken but a couple of steps when he came to a blank wall—the tunnel had come to an abrupt end.

Tanar’s heart sank within him. His hopes had been rising with each forward step and now they were suddenly dashed to despair. Again and again his fingers ran over the cold wall that had halted his advance toward hoped for freedom, but there was no sign of break or crevice, and slowly he turned back toward his cell, passing the wooden column and retracing his steps in utter dejection. But as he moved sadly along he mustered all his spiritual forces, determined not to let his expected disappointment crush him. He would go back to his cell, but he would still continue to use the tunnel. It would be a respite from the monotony of his own four walls. It would extend the distance that he might walk and after all he would make it worth the effort that had been necessary to gain ingress to it.

Back in his own cell again he lay down to sleep, for he had denied himself sleep a great deal of late that he might prosecute the work upon which he had been engaged. When he awoke the snakes were with him again and his friend was tapping gently on his chest, and once again he took up the dull monotony of his existence, altered only by regular excursions into his new found domain, the black interior of which he came to know as well as he did his own cell, so that he walked briskly from the hole he had made to the wooden column at the far end of the tunnel, passed around it and walked back again at a brisk gait and with as much assurance as though he could see plainly, for he had counted the paces from one end to the other so many times that he knew to an instant when he had covered the distance from one extremity to the other.

He ate; he slept; he exercised; he played with his slimy, reptilian companion; and he paced the narrow tunnel of his discovery. And often when he passed around the wooden column at its far end, he speculated upon the real purpose of it.

Once he went to sleep in his own cell thinking about it, and when he awoke to the gentle tapping of the snake’s snout upon his breast he sat up so suddenly that the reptile fell hissing to the flagging, for clear and sharp upon the threshold of his awakening mind stood an idea—a wonderful idea—why had he not thought of it before?

Excitedly he hastened to the opening leading into the tunnel. Snakes were passing through it, but he fought for precedence with the reptilian horde and tumbled through head first upon a bed of hissing snakes. Scrambling to his feet he almost ran the length of the corridor until his outstretched hands came in contact with the rough bole of the tree. There he stood quite some time, trembling like a leaf, and then, encircling the column with his arms and legs, he started to climb slowly and deliberately aloft. This was the idea that had seized him in its compelling grip upon his awakening.

Upward through the darkness he went, and pausing now and then to grope about with his hands, he found that the tree trunk ran up the center of a narrow, circular shaft.

He climbed slowly upward and at a distance of about thirty feet above the floor of the tunnel, his head struck stone. Feeling upward with one hand he discovered that the tree was set in mortar in the ceiling above him.

This could not be the end! What reason could there be for a tunnel and a shaft that led nowhere? He groped through the darkness in all directions with his hand and he was rewarded by finding an opening in the side of the shaft about six feet below the ceiling. Quitting the bole of the tree he climbed into the opening in the wall of the shaft, and here he found himself in another tunnel, lower and narrower than that at the base of the shaft. It was still dark, so that he was compelled to advance as slowly and with as great caution as he had upon that occasion when he first explored his tunnel below.

He advanced but a short distance when the tunnel turned abruptly to the right, and ahead of him, beyond the turn, he saw a ray of light!

A condemned man snatched from the jaws of death could not have greeted salvation with more joyousness than Tanar of Pellucidar greeted this first slender ray of daylight that he had seen for a seeming eternity. It shone dimly through a tiny crevice, but it was light, the light of heaven that he had never expected to again behold.

Enraptured, he walked slowly toward it, and as he reached it his hand came in contact with rough, unpainted boards that blocked his way. It was through a tiny crack between two of these boards that the light was filtering.

As dim as the light was it hurt his eyes, so long unaccustomed to light of any kind. But by turning them away so that the light did not shine directly into them, he finally became accustomed to it, and when he did he discovered that as small as the aperture was through which the light came it let in sufficient to dispel the utter darkness of the interior of the tunnel and he also discovered that he could discern objects. He could see the stone walls on either side of the tunnel, and by looking closely he could see the boards that formed the obstacle that barred his further progress. And as he examined them he discovered that at one side there was something that resembled a latch, an invention of which he had been entirely ignorant before he had come aboard the Korsar ship upon which he had been made prisoner, for in Sari there are no locks nor latches.

But he knew the thing for what it was and it told him that the boards before him formed a door, which opened into light and toward liberty, but what lay immediately beyond?

He clinched his ear to the door and listened, but he heard no sound. Then very carefully he examined the latch, experimenting with it until he discovered how to operate it. Steadying his nerves, he pushed gently upon the rough planks. As they swung away from him slowly a flood of light rushed into the first narrow crack, and Tanar covered his eyes with his hands and turned away, realizing that he must become accustomed to this light slowly and gradually, or he might be permanently blinded.

With closed eyes he listened at the crack, but could hear nothing. And then with utmost care he started to accustom his eyes to the light, but it was long before he could stand the full glare that came through even this tiny crack.

When he could stand the light without pain he opened the door a little further and looked out. Just beyond the door lay a fairly large room, in which wicker hampers, iron and earthen receptacles and bundles sewed up in hides littered the floor and were piled high against the walls. Everything seemed covered with dust and cobwebs and there was no sign of a human being about.

Pushing the door open still further Tanar stepped from the tunnel into the apartment and looked about him. Everywhere the room was a litter of bundles and packages with articles of clothing strewn about, together with various fittings for ships, bales of hide and numerous weapons.

The thick coating of dust upon everything suggested to the Sarian that the room had not been visited lately.

For a moment he stood with his hand still on the open door and as he started to step into the room his hand stuck for an instant where he had grasped the rough boards. Looking at his fingers to ascertain the cause he discovered that they were covered with sticky pitch. It was his left hand and when he tried to rub the pitch from it he found that it was almost impossible to do so.

As he moved around the room examining the contents everything that he touched with his left hand stuck to it—it was annoying, but unavoidable.

An inspection of the room revealed several windows along one side and a door at one end.

The door was equipped with a latch similar to that through which he had just passed and which was made to open from the outside with a key, but which could be operated by hand from the inside. It was a very crude and simple affair, and for that Tanar would have been grateful had he known how intricate locks may be made.

Lifting the catch Tanar pushed the door slightly ajar and before him he saw a long corridor, lighted by windows upon one side and with doors opening from it upon the other. As he looked a Korsar came from one of the doorways and, turning, walked down the corridor away from him and a moment later a woman emerged from another doorway, and then he saw other people at the far end of the corridor. Quickly Tanar of Pellucidar closed and latched the door.

Here was no avenue of escape. Were he back in his dark cell he could not have been cut off more effectually from the outer world than he was in this apartment at the far end of a corridor constantly used by Korsars; for with his smooth face and his naked body, he would be recognized and seized the instant that he stepped from the room. But Tanar was far from being overwhelmed by discouragement. Already he had come much further on the road to escape than he had previously dreamed could be possible and not only this thought heartened him, but even more the effect of daylight, which had for so long been denied him. He had felt his spirit and his courage expand beneath the beneficent influence of the light of the noonday sun, so that he felt ready for any emergency that might confront him.

Turning back once more into the room he searched it carefully for some other avenue of escape. He went to the windows and found that they overlooked the garden of The Cid, but there were many people there, too, in that part of the garden close to the palace. The trees cut off his view of the far end from which he had helped Stellara and Gura to escape, but he guessed that there were few, if any, people there, though to reach it would be a difficult procedure from the windows of this storeroom.

To his left, near the opposite side of the garden, he could see that the trees grew closely together and extended thus apparently the full length of the enclosure.

If those trees had been upon this side of the garden he guessed that he might have found a way to escape; at least as far as the gate in the garden wall close to the barracks, but they were not and so he must abandon thought of them.

There seemed, therefore, no other avenue of escape than the corridor into which he had just looked; nor could he remain indefinitely in this chamber where there was neither food nor water and with a steadily increasing danger that his absence from the dungeon would be discovered when they found that he did not consume the food they brought him.

Seating himself upon a bale of hide Tanar gave himself over to contemplation of his predicament and as he studied the matter his eyes fell upon some of the loose clothing strewn about the room. There he saw the shorts and shirts of Korsar, the gay sashes and head handkerchiefs, the wide topped boots, and with a half smile upon his lips he gathered such of them as he required, shook the dust from them and clothed himself after the manner of a Korsar. He needed no mirror though to know that his smooth face would betray him.

He selected pistols, a dirk and a cutlass, but he could find neither powder nor balls for his firearms.

Thus arrayed and armed he surveyed himself as best he might without a mirror. “If I could keep my back toward all Korsar,” he mused, “I might escape with ease for I warrant I look as much a Korsar as any of them from the rear, but unless I can grow bushy whiskers I shall not deceive anyone.”

As he sat musing thus he became aware suddenly of voices raised in altercation just outside the door of the storeroom. One was a man’s voice; the other a woman’s.

“And if you won’t have me,” growled the man, “I’ll take you.”

Tanar could not hear the woman’s reply, though he heard her speak and knew from her voice that it was a woman.

“What do I care for The Cid?” cried the man. “I am as powerful in Korsar as he. I could take the throne and be Cid myself, if I chose.”

Again Tanar heard the woman speak.

“If you do I’ll choke the wind out of you,” threatened the man. “Come in here where we can talk better. Then you can yell all you want for no one can hear you.”

Tanar heard the man insert a key in the lock and as he did so the Pellucidarian sought a hiding place behind a pile of wicker hampers.

“And after you get out of this room,” continued the man, “there will be nothing left for you to yell about.”

“I have told you right along,” said the woman, “that I would rather kill myself than mate with you, but if you take me by force I shall still kill myself, but I shall kill you first.”

The heart of Tanar of Pellucidar leaped in his breast when he heard that voice. His fingers closed upon the hilt of the cutlass at his side, and as Bulf voiced a sneering laugh in answer to the girl’s threat, the Sarian leaped from his concealment, a naked blade shining in his right hand.

At the sound behind him Bulf wheeled about and for an instant he did not recognize the Sarian in the Korsar garb, but Stellara did and she voiced a cry of mingled surprise and joy.

“Tanar!” she cried. “My Tanar!”

As the Sarian rushed him Bulf fell back, drawing his cutlass as he retreated. Tanar saw that he was making for the door leading into the corridor and he rushed at the man to engage him before he could escape, so that Bulf was forced to stand and defend himself.

“Stand back,” cried Bulf, “or you shall die for this,” but Tanar of Pellucidar only laughed in his face, as he swung a wicked blow at the man’s head, which Bulf but barely parried, and then they were at one another like two wild beasts.

Tanar drew first blood from a slight gash in Bulf’s shoulder and then the fellow yelled for help.

“You said that no one could hear Stellara’s cries for help from this apartment,” taunted Tanar, “so why do you think that they can hear yours?”

“Let me out of here,” cried Bulf. “Let me out and I will give you your freedom.” But Tanar rushed him into a corner and the sharp edge of his cutlass sheared an ear from Bulf’s head.

“Help!” shrieked the Korsar. “Help! it is Bulf. The Sarian is killing me.”

Fearful that his loud cries might reach the corridor beyond and attract attention, Tanar increased the fury of his assault. He beat down the Korsar’s guard. He swung his cutlass in one terrible circle that clove Bulf’s ugly skull to the bridge of his nose, and with a gurgling gasp the great brute lunged forward upon his face. And Tanar of Pellucidar turned and took Stellara in his arms.

“Thank God,” he said, “that I was in time.”

“It must have been God Himself who led you to this room,” said the girl. “I thought you dead. They told me that you were dead.”

“No,” said Tanar. “They put me in a dark dungeon beneath the palace, where I was condemned to remain for life.”

“And you have been so near me all this time,” said Stellara, “and I thought that you were dead.”

“For a long time I thought that I was worse than dead,” replied the man. “Darkness, solitude and silence—God! That is worse than death.”

“And yet you escaped!” The girl’s voice was filled with awe.

“It was because of you that I escaped,” said Tanar. “Thoughts of you kept me from going mad—thought and hope urged me on to seek some avenue of escape. Never again as long as life is in me shall I feel that there can be any situation that is entirely hopeless after what I have passed through.”

Stellara shook her head. “Your hope will have to be strong, dear heart, against the discouragement that you must face in seeking a way out of the palace of The Cid and the city of Korsar.”

“I have come this far,” replied Tanar. “Already have I achieved the impossible. Why should I doubt my ability to wrest freedom for you and for me from whatever fate holds in store for us?”

“You cannot pass them with that smooth face, Tanar,” said the girl, sadly. “Ah, if you only had Bulf’s whiskers,” and she glanced down at the corpse of the fallen man.

Tanar turned, too, and looked down at Bulf, where he lay in a pool of blood upon the floor. And then quickly he faced Stellara. “Why not?” he cried. “Why not?”
XVII

DOWN TO THE SEA

“What do you mean?” demanded Stellara.

“Wait and you shall see,” replied Tanar, and drawing his dirk he stooped and turned Bulf over upon his back. Then with the razor-sharp blade of his weapon he commenced to hack off the bushy, black beard of the dead Korsar, while Stellara looked on in questioning wonder.

Spreading Bulf’s headcloth flat upon the floor, Tanar deposited upon it the hair that he cut from the man’s face, and when he had completed his grewsome tonsorial effort he folded the hair into the handkerchief, and, rising, motioned for Stellara to follow him.

Going to the door that led into the tunnel through which he had escaped from the dungeon, Tanar opened it, and, smearing his fingers with the pitch that exuded from the boards upon the inside of the door, he smeared some of it upon the side of his face and then turned to Stellara.

“Put this hair upon my face in as natural a way as you can. You have lived among them all your life, so you should know well how a Korsar’s beard should look.”

Horrible as the plan seemed and though she shrank from touching the hair of the dead man, Stellara steeled herself and did as Tanar bid. Little by little, patch by patch, Tanar applied pitch to his face and Stellara placed the hair upon it until presently only the eyes and nose of the Sarian remained exposed. The expression of the former were altered by increasing the size and bushiness of the eyebrows with shreds of Bulf’s beard that had been left over, and then Tanar smeared his nose with some of Bulf’s blood, for many of the Korsars had large, red noses. Then Stellara stood away and surveyed him critically. “Your own mother would not know you,” she said.

“Do you think I can pass as a Korsar?” he asked.

“No one will suspect, unless they question you closely as you leave the palace.”

“We are going together,” said Tanar.

“But how?” asked Stellara.

“I have been thinking of another plan,” he said. “I noticed when I was living in the barracks that sailors going toward the river had no difficulty in passing through the gate leaving the palace. In fact, it is always much easier to leave the palace than to enter it. On many occasions I have heard them say merely that they were going to their ships. We can do the same.”

“Do I look like a Korsar sailor?” demanded Stellara.

“You will when I get through with you,” said Tanar, with a grin.

“What do you mean?”

“There is Korsar clothing here,” said Tanar; “enough to outfit a dozen and there is still plenty of hair on Bulf’s head.”

The girl drew back with a shudder. “Oh, Tanar! You cannot mean that.”

“What other way is there?” he demanded. “If we can escape together is it not worth any price that we might have to pay?”

“You are right,” she said. “I will do it.”

When Tanar completed, his work upon her, Stellara had been transformed into a bearded Korsar, but the best that he could do in the way of disguise failed to entirely hide the contours of her hips and breasts.

“I am afraid they will suspect,” he said. “Your figure is too feminine for shorts and a shirt to hide it.”

“Wait,” exclaimed Stellara. “Sometimes the sailors, when they are going on long voyages, wear cloaks, which they use to sleep in if the nights are cool. Let us see if we can find such a one here.”

“Yes, I saw one,” replied Tanar, and crossing the room he returned with a cloak made of wide striped goods. “That will give you greater height,” he said. But when they draped it about her, her hips were still too much in evidence.

“Build out my shoulders,” suggested Stellara, and with scarfs and handkerchiefs the Sarian built the girl’s shoulders out so that the cloak hung straight and she resembled a short, stocky man, more than a slender, well-formed girl.

“Now we are ready,” said the Sarian. Stellara pointed to the body of Bulf.

“We cannot leave that lying there,” she said. “Someone may come to this room and discover it and when they do every man in the palace—yes, even in the entire city—will be arrested and questioned.”

Tanar looked about the room and then he seized the corpse of Bulf and dragged it into a far corner, after which he piled bundles of hides and baskets upon it until it was entirely concealed, and over the blood stains upon the floor he dragged other bales and baskets until all signs of the duel had been erased or hidden.

“And now,” he said, “is as good a time as another to put our disguises to the test.” Together they approached the door. “You know the least frequented passages to the garden,” said Tanar. “Let us make our way from the palace through the garden to the gate that gave us escape before.”

“Then follow me,” replied Stellara, as Tanar opened the door and the two stepped out into the corridor beyond. It was empty. Tanar closed the door behind him, and Stellara led the way down the passage.

They had proceeded but a short distance when they heard a man’s voice in an apartment to the left.

“Where is she?” he demanded.

“I do not know,” replied a woman’s voice. “She was here but a moment ago and Bulf was with her.”

“Find them and lose no time about it,” commanded the man, sternly. And he stepped from the apartment just as Tanar and Stellara were approaching.

It was The Cid. Stellara’s heart stopped beating as the Korsar ruler looked into the faces of Tanar and herself.

“Who are you?” demanded The Cid.

“We are sailors,” said Tanar, quickly, before Stellara could reply.

“What are you doing here in my palace?” demanded the Korsar ruler.

“We were sent here with packages to the storeroom,” replied Tanar, “and we are but now returning to our ship.”

“Well, be quick about it. I do not like your looks,” growled The Cid as he stamped off down the corridor ahead of them.

Tanar saw Stellara sway and he stepped to her side and supported her, but she quickly gained possession of herself, and an instant later turned to the right and led Tanar through a doorway into the garden.

“God!” whispered the man, as they walked side by side after quitting the building. “If The Cid did not know you, then your disguise must be perfect.”

Stellara shook her head for even as yet she could not control her voice to speak, following the terror induced by her encounter with The Cid.

There were a number of men and women in the garden close to the palace. Some of these scrutinized them casually, but they passed by in safety and a moment later the gravel walk they were following wound through dense shrubbery that hid them from view and then they were at the doorway in the garden wall.

Again fortune favored them here and they passed out into the barracks yards without being noticed.

Electing to try the main gate because of the greater number of people who passed to and fro through it, Tanar turned to the right, passed along the full length of the barracks past a dozen men and approached the gate with Stellara at his side.

They were almost through when a stupid looking Korsar soldier stopped them. “Who are you,” he demanded, “and what business takes you from the palace?”

“We are sailors,” replied Tanar. “We are going to our ship.”

“What were you doing in the palace?” demanded the man.

“We took packages there from the captain of the ship to The Cid’s storeroom,” explained the Sarian.

“I do not like the looks of you,” said the man. “I have never seen either one of you before.”

“We have been away upon a long cruise,” replied Tanar.

“Wait here until the captain of the gate returns,” said the man. “He will wish to question you.”

The Sarian’s heart sank. “If we are late in returning to our ship, we shall be punished,” said he.

“That is nothing to me,” replied the soldier.

Stellara reached inside her cloak and beneath the man’s shorts that covered her own apparel and searched until she found a pouch that was attached to her girdle. From this she drew something which she slipped into Tanar’s hands. He understood immediately, and stepping close to the soldier he pressed two pieces of gold into the fellow’s palm. “It will go very hard with us if we are late,” he said.

The man felt the cool gold within his palm. “Very well,” he said, gruffly, “go on about your business, and be quick about it.”

Without waiting for a second invitation Tanar and Stellara merged with the crowd upon the Korsar street. Nor did either speak, and it is possible that Stellara did not even breathe until they had left the palace gate well behind.

“And where now?” she asked at last.

“We are going to sea,” replied the man.

“In a Korsar ship?” she demanded.

“In a Korsar boat,” he replied. “We are going fishing.”

Along the banks of the river were moored many craft, but when Tanar saw how many men were on or around them he realized that the plan he had chosen, which contemplated stealing a fishing boat, most probably would end disastrously, and he explained his doubts to Stellara.

“We could never do it,” she said. “Stealing a boat is considered the most heinous crime that one can commit in Korsar, and if the owner of a boat is not aboard it you may rest assured that some of his friends are watching it for him, even though there is little likelihood that anyone will attempt to steal it since the penalty is death.”

Tanar shook his head. “Then we shall have to risk passing through the entire city of Korsar,” he said, “and going out into the open country without any reasonable excuse in the event that we are questioned.”

“We might buy a boat,” suggested Stellara.

“I have no money,” said Tanar.

“I have,” replied the girl. “The Cid has always kept me well supplied with gold.” Once more she reached into her pouch and drew forth a handful of gold pieces. “Here,” she said, “take these. If they are not enough you can ask me for more, but I think that you can buy a boat for half that sum.”

Questioning the first man that he approached at the river side, Tanar learned that there was a small fishing boat for sale a short way down the river, and it was not long before they had found its owner and consummated the purchase.

As they pushed off into the current and floated down stream, Tanar became conscious of a sudden conviction that his escape from Korsar had been effected too easily; that there must be something wrong, that either he was dreaming or else disaster and recapture lay just ahead.

Borne down toward the sea by the slow current of the river, Tanar wielded a single oar, paddlewise from the stern, to keep the boat out in the channel and its bow in the right direction, for he did not wish to make sail under the eyes of Korsar sailors and fishermen, as he was well aware that he could not do so without attracting attention by his bungling to his evident inexperience and thus casting suspicion upon them.

Slowly the boat drew away from the city and from the Korsar raiders anchored in mid—stream and then, at last, he felt that it would be safe to hoist the sail and take advantage of the land breeze that was blowing.

With Stellara’s assistance the canvas was spread and as it bellied to the wind the craft bore forward with accelerated speed, and then behind them they heard shouts and, turning, saw three boats speeding toward them.

Across the waters came commands for them to lay to.

The pursuing boats, which had set out under sail and had already acquired considerable momentum, appeared to be rapidly overhauling the smaller craft. But presently, as the speed of the latter increased, the distance between them seemed not to vary.

The shouts of the pursuers had attracted the attention of the sailors on board the anchored raiders, and presently Tanar and Stellara heard the deep boom of a cannon and a heavy shot struck the water just off their starboard bow.

Tanar shook his head. “That is too close,” he said. “I had better come about.”

“Why?” demanded Stellara.

“I do not mind risking capture,” he said, “because in that event no harm will befall you when they discover your identity, but I cannot risk the cannon shots for if one of them strikes us, you will be killed.”

“Do not come about,” cried the girl. “I would rather die here with you than be captured, for capture would mean death for you and then I should not care to live. Keep on, Tanar, we may outdistance them yet. And as for their cannon shots, a small, moving boat like this is a difficult target and their marksmanship is none too good.”

Again the cannon boomed and this time the ball passed over them and struck the water just beyond.

“They are getting our range,” said Tanar.

The girl moved close to his side, where he sat by the tiller. “Put your arm around me, Tanar,” she said. “If we must die, let us die together.”

The Sarian encircled her with his free arm and drew her close to him, and an instant later there was a terrific explosion from the direction of the raider that had been firing on them. Turning quickly toward the ship, they saw what had happened—an overcharged cannon had exploded.

“They were too anxious,” said Tanar.

It was some time before another shot was fired and this one fell far astern, but the pursuing boats were clinging tenaciously to their wake.

“They are not gaining,” said Stellara.

“No,” said Tanar, “and neither are we.”

“But I think we shall after we reach the open sea,” said the girl. “We shall get more wind there and this boat is lighter and speedier than theirs. Fate smiled upon us when it led us to this boat rather than to a larger one.”

As they approached the sea their pursuers, evidently fearing precisely what Stellara had suggested, opened fire upon them with harquebuses and pistols. Occasionally a missile would come dangerously close, but the range was just a little too great for their primitive weapons and poor powder.

On they sailed out into the open Korsar Az, which stretched onward and upward into the concealing mist of the distance. Upon their left the sea ran inward forming a great bay, while almost directly ahead of them, though at so great a distance that it was barely discernible, rose the dim outlines of a headland, and toward this Tanar held his course.

The chase had settled down into a dogged test of endurance. It was evident that the Korsars had no intention of giving up their prey even though the pursuit led to the opposite shore of the Korsar Az, and it was equally evident that Tanar entertained no thought of surrender.

On and on they sped, the pursued and the pursuers. Slowly the headland took shape before them, and later a great forest was visible to the left of it—a forest that ran down almost to the sea.

“You are making for land?” asked Stellara.

“Yes,” replied the Sarian. “We have neither food nor water and if we had I am not sufficiently a sailor to risk navigating this craft across the Korsar Az.”

“But if we take to the land, they will be able to trail us,” said the girl.

“You forget the trees, Stellara,” the man reminded her.

“Yes, the trees,” she cried. “I had forgotten. If we can reach the trees I believe that we shall be safe.”

As they approached the shore inside the headland, they saw great combing rollers breaking among the rocks and the angry, sullen boom of the sea came back to their ears.

“No boat can live in that,” said Stellara.

Tanar glanced up and down the shore-line as far as he could see and then he turned and let his eyes rest sadly upon his companion.

“It looks hopeless,” he said. “If we had time to make the search we might find a safer landing place, but within sight of us one place seems to be as good as another.”

“Or as bad,” said Stellara.

“It cannot be helped,” said the Sarian. “To beat back now around that promontory in an attempt to gain the open sea again, would so delay us that we should be overtaken and captured. We must take our chances in the surf, or turn about and give up.”

Behind them their pursuers had come about and were waiting, rising and falling upon the great billows.

“They think that they have us,” said Stellara. “They believe that we shall tack here and make a run for the open sea around the end of that promontory, and they are ready to head us off.”

Tanar held the boat’s nose straight for the shoreline. Beyond the angry surf he could see a sandy beach, but between lay a barrier of rock upon which the waves broke, hurling their spume far into the air.

“Look!” exclaimed Stellara, as the boat raced toward the smother of boiling water. “Look! There! Right ahead! There may be a way yet!”

“I have been watching that place,” said Tanar. “I have been holding her straight for it, and if it is a break in the rocky wall we shall soon know it, and if it is not—”

The Sarian glanced back in the direction of the Korsars’ boats and saw that they were again in pursuit, for by this time it must have become evident to them that their quarry was throwing itself upon the rocky shore-line in desperation rather than to risk capture by turning again toward the open sea.

Every inch of sail was spread upon the little craft and the taut, bellowing canvas strained upon the cordage until it hummed, as the boat sped straight for the rocks dead ahead.

Tanar and Stellara crouched in the stern, the man’s left arm pressing the girl protectingly to his side. With grim fascination they watched the bowsprit rise and fall as it rushed straight toward what seemed must be inevitable disaster.

They were there! The sea lifted them high in the air and launched them forward upon the rocks. To the right a jagged finger of granite broke through the smother of spume. To the left the sleek, water-worn side of a huge boulder revealed itself for an instant as they sped past. The boat grated and rasped upon a sunken rock, slid over and raced toward the sandy beach.

Tanar whipped out his dirk and slashed the halyards, bringing the sail down as the boat’s keel touched the sand. Then, seizing Stellara in his arms, he leaped into the shallow water and hastened up the shore.

Pausing, they looked back toward the pursuing Korsars and to their astonishment saw that all three boats were making swiftly toward the rocky shore.

“They dare not go back without us,” said Stellara, “or they would never risk that surf.”

“The Cid must have guessed our identity, then, when a search failed to reveal you,” said Tanar.

“It may also be that they discovered your absence from the dungeon, and coupling this with the fact that I, too, was missing, someone guessed the identity of the two sailors who sought to pass through the gate and who paid gold for a small boat at the river,” suggested Stellara.

“There goes one of them on the rocks,” cried Tanar, as the leading boat disappeared in a smother of water.

The second boat shared the same fate as its predecessor, but the third rode through the same opening that had carried Tanar and Stellara to the safety of the beach and as it did the two fugitives turned and ran toward the forest.

Behind them raced a dozen Korsars and amidst the crack of pistols and harquebuses Tanar and Stellara disappeared within the dark shadows of the primeval forest.

The story of their long and arduous journey through unknown lands to the kingdom of Sari would be replete with interest, excitement and adventure, but it is no part of this story.

It is enough to say that they arrived at Sari shortly before Ja and Gura made their appearance, the latter having been delayed by adventures that had almost cost them their lives.

The people of Sari welcomed the Amiocapian mate that the son of Ghak had brought back to his own country. And Gura they accepted, too, because she had befriended Tanar, though the young men accepted her for herself and many were the trophies that were laid before the hut of the beautiful Himean maiden. But she repulsed them all for in her heart she held a secret love that she had never divulged, but which, perhaps, Stellara had guessed and which may have accounted for the tender solicitude which the Amiocapian maid revealed for her Himean sister.
CONCLUSION

As Perry neared the end of the story of Tanar of Pellucidar, the sending became weaker and weaker until it died out entirely, and Jason Gridley could hear no more.

He turned to me. “I think Perry had something more to say,” he said. “He was trying to tell us something. He was trying to ask something.”

“Jason,” I said, reproachfully, “didn’t you tell me that the story of the inner world is perfectly ridiculous; that there could be no such place peopled by strange reptiles and men of the stone age? Didn’t you insist that there is no Emperor of Pellucidar?”

“Tut-tut,” he said. “I apologize. I am sorry. But that is past. The question now is what can we do.”

“About what?” I asked.

“Do you not realize that David Innes lies a prisoner in a dark dungeon beneath the palace of The Cid of Korsar?” he demanded with more excitement than I have ever known Jason Gridley to exhibit.

“Well, what of it?” I demanded. “I am sorry, of course; but what in the world can we do to help him?”

“We can do a lot,” said Jason Gridley, determinedly.

I must confess that as I looked at him I felt considerable solicitude for the state of his mind for he was evidently laboring under great excitement.

“Think of it!” he cried. “Think of that poor devil buried there in utter darkness, silence, solitude—and with those snakes! God!” he shuddered. “Snakes crawling all over him, winding about his arms and his legs and his body, creeping across his face as he sleeps, and nothing else to break the monotony—no human voice, the song of no bird, no ray of sunlight. Something must be done. He must be saved.”

“But who is going to do it?” I asked.

“I am!” replied Jason Gridley.

TANAR OF PELLUCIDAR

Pellucidar—the hollow center of the Earth, a land of savage men and prehistoric beasts—is the scene of this exciting novel.

In Pellucidar dwell the Buried People; here is the Land of Awful Shadow; here the terrible Korsars terrorize the oceans, while dinosaurs and saber-tooth tigers terrorize the lands.

This is the story of Tanar, a young chieftain and the cave girl Stellara, and of their struggle for survival against a myriad dangers.

This is an epic of adventure by Tarzan’s creator.

A CAVEMAN CHIEF IN THE WORLD OF THE EARTH’S CORE

When the hard-won peace of the primitive Empire of Pellucidar was shattered by the invasion of the fierce Korsar sea-rovers, David Innes sent his caveman horde to battle. One of the bravest of his club-swinging warriors was Tanar the Fleet One.

Despite the strange weapons of the invaders, David and his skin-clad band thrust back the Korsars and forced them to flee in their ships—but with them they took several captives including Tanar.

But that bronzed Sarian was no easy prisoner to keep. The story of how he outwitted his captors, kidnapped one of their maidens, and fought to find his way home across unmapped jungles is an adventure novel worthy of Tarzan’s creator.

EDGAR RICE BURROUGHS (1875-1950)

Edgar Rice Burroughs is one of the world’s most popular authors. Although not fully recognized by some critics and libraries, he remains one of the best known American fiction writers of the 20th century. With no previous experience as an author, he wrote the renowned classic TARZAN OF THE APES, first published in 1912. In the ensuing forty-two years, he wrote over 100 stories and articles, nearly all of which were published during his lifetime. Although best known for creating TARZAN, his worlds of adventure and romance ranged from the American West to the jungles of Asia, from inside the earth on to the moon, Mars, Venus and even beyond the farthest star.

No one knows how many copies of ERB’s 68 books have been published throughout the world. It is conservative to say, however, that of the translations into 31 languages in addition to the artificial languages of Esperanto and Braille, the total number must run into the hundreds of millions. When one considers the additional world-wide following of the Tarzan newspaper feature, radio programs, comic magazines, motion pictures and television series, Burroughs must be known by a thousand million people.

Whether you are about to read an adventure on Mars, a romance of the jungle, or a fantasy of the future, the magic of the prolific imagination of Edgar Rice Burroughs will hold you spellbound for a long time to come.