Про Рай

   Надеюсь вы слышали рассказы бывалых туристов, геологов или журналистов о необыкновенной рыбалке в горах Горного Алтая, Восточных Саян или Тувы? О килограммовых хариусах с радужным плавником, жадно хватающих первую же заброшенную мушку. О трёхкилограммовых бронзовых ленках, не пропускающих ни одной блесны. И наконец, о двухпудовых тайменях, которые, прежде, чем схватить мышь-наживку, топят её мощным ударом хвоста. Всё это правда. Ну может быть, с обычными рыбацкими преувеличениями. Можно и посмотреть на огромных щук, которых ловит там Владимир Владимирович.

   А теперь представьте себе Северную Монголию, примыкающую к Туве и Восточным Саянам - край с такими же реками и озёрами, в котором жители НИКОГДА НЕ ЛОВИЛИ РЫБУ. Во всяком случае, те 400 лет, которые здесь господствует буддизм. Ламаизм запрещает ловить рыбу и использовать её в пищу. В 1964–65-х, когда я начал работать в МНР, а тем более в 1972–1975-х, когда выезжал туда в составе академической экспедиции, население стало постепенно отказываться от этого архаичного запрета. Многие молодые монголы, учившиеся в СССР, импортировали не только любовь к рыбным блюдам и навыки рыбалки, но и сами рыболовные принадлежности - спининги, леску, крючки и блёсны.

   Особенно быстро обучение монгол рыбалке, а заодно и уничтожение рыбных запасов, происходило там, где работали русские специалисты. В 1972 году наш отряд посетил советских геологов, разведывавших месторождение молибдена Эрден-Туин-обо (позднее город и комбинат Эрденет). Рыбалка на близлежащих целинных реках была основной страстью большинства геологов, техников и рабочих. В первую неделю работ  в столовой исчезли все ложки из нержавеющей стали - пошли на изготовление блёсен. Затем стали исчезать декоративные накладки со светильников в общежитии. Хобби перерастало в помеху для работы, и начальник партии попытался запретить отлучки на рыбалку. Коллектив ответил угрозой массового увольнения, и запрет пришлось отменить. Естественно, в подобных ситуациях монгольское население овладевало навыками рыбалки очень быстро. Однако в отдалённые районы, о которых пишу я, эти веяния тогда ещё не проникли.

   Теперь надо сказать несколько слов о советско-монгольской границе. До 1957г в горных районах граница эта не существовала на местности вообще, что служило одним из камней преткновения для приёма МНР в ООН. Трассирование границы происходило следующим образом. В отдельные пункты вдоль границы, главным образом туда, где мог сесть вертолёт, были выброшены группы советских солдат. В каждом пункте они поставили два полосатых пограничных столба с советским и монгольским гербом, и вырубили в обе стороны вдоль границы просеки метров по сто. В маршрутах я неоднократно пересекал «государственную границу», отмеченную на карте, но лишь однажды вышел на такую просеку. Осмотревшись, увидел и столбы. Они заметно наклонились благодаря солифлюкции, а красивый монгольский герб из нержавеющей стали с мчащимся всадником исчез. На советский герб «вор» не польстился.

   Подобная ситуация способствовала тому, что советские рыбаки и охотники, или "контрабандисты", не знаю как лучше их назвать, открыто проникали в Монголию. Кострища с «русскими» таганами, следы ночёвок, кости маралов и тайменей мы нередко встречали вблизи границы. Однако происходило это лишь вблизи редких советских приграничных посёлков и только на расстоянии дневного пути от них. Да и унести на себе нарушители много не могли. Во всяком случае, в приграничной полосе многие монголы не видели русского человека никогда. К такому выводу меня привело следующее происшествие. Недалеко от границы во время маршрута я столкнулся с молодым монголом. «Сам байну!» (приветствие). «Сам байну!». И мы разошлись. Но краем глаза я видел, что монгол остановился как вкопанный, и смотрит мне вслед, буквально открыв рот. Наконец, до меня донеслось громкое восклицание: «Карл Маркс!». Бороду я не брил, а основоположник научного коммунизма, по-видимому, был единственным европейцем, знакомым молодому монголу. Конечно по многочисленным портретам и плакатам, где Маркс изображался изрядно скуластым и узкоглазым, но вполне узнаваемым.

   Надеюсь, я ясно обрисовал состояние «рыбных запасов» в районе наших работ, где, выражаясь языком биологов, рыба не имела внешних врагов не менее 400 лет. Перехожу собственно к рыбалке, отметив, что сам я к ней равнодушен и поэтому в моих рассказах не будет обычных эмоциональных рыбацких баек и преувеличений, только чистая правда.

   Хариус водится во всех реках Северной Монголии; особенно много его в чистых горных водотоках. Это красивая серебристая рыба с ярким спинным плавником - фиолетовым в красных пятнах, весом до 800г, без костей, кроме позвоночника; только что выловленная она имеет запах свежего огурца. Хорошо поджаренный хариус настоящий деликатес, от него не откажется даже едок, утомлённый долгой рыбной диетой. Также хорош хариус малосольный. Обычно, за пару часов на мушку (пучок волос) или овода можно наловить хороший ужин для всего отряда. Но бывали и курьёзные случаи.

   Осенью 1965г, закончив полевые маршруты, мы решили недельку покамералить в устье одного из притоков реки Мурэн, где уже стояли лагерем раньше. На этот раз место оказалось занятым. Прямо в устье стояла монгольская бригада - несколько юрт. В задачу её входила дойка сарлыков (яков) и изготовление из молока сушёного творога, продукта на вкус довольно противного, но необходимого зимой, когда количество свежего молока уменьшается. Два раза в день стадо из 40 голов пригоняли к юртам на дойку. Сарлыки всегда шли колонной по одному «нос в хвост». Сначала это нас удивляло, но потом мы поняли причину такой армейской выучки. На пути стада несколько раз узкая тропа шла между рекой и скалой, и животные невольно растягивались в цепочку по одному. Только начнут разбредаться после скалы, а тут опять прижим; постепенно привыкли и ходили только колонной.
   
   После дойки молоко створаживали, творог откидывали на марлю, а сыворотку выливали в заводь на реке Мурэн. Марля была довольно дырявой, и вместе с сывороткой выливались обильные крупинки и комочки творога, образуя длинный шлейф вниз по течению. Бригада сушила творог уже больше месяца, и ошалевшие от такой «халявы» хариусы собрались со значительной части Мурэна в молочную заводь. Это было зрелище не для слабонервных. Вода в заводи бурлила, на что монголы не обращали никакого внимания. Кинутый в воду крючок с мушкой редко долетал до её поверхности. Его сглатывали на лету выпрыгивавшие из воды хариусы.

   По заверениям настоящих любителей рыбалки, именно ловля хариуса доставляет им максимальное удовольствие. Самый одержимый из знакомых мне рыбаков - Володя Павленко, о котором я расскажу ниже, в Монголии не ловил ни ленков, ни тайменей. Говорил, что это неинтересно. Однако против удовольствия половить хариуса не мог устоять и он. Несколько раз за сезон Володя отправлялся отвести душу, и ради этого возил с собой складное удилище и прочую хариусиную снасть. Эмоциональную сторону этой страсти я, как дилетант, описывать не берусь, тем более, что это прекрасно сделал Э.Хемингуэй, повествуя о ловле форели. Ведь недаром хариуса называют «сибирской форелью».

   Ленок прекрасная рыба классической формы, золотисто-бурая с тёмными пятнами на спине и боках, весом 2–4кг водится во всех реках Сев. Монголии. Он хорош и жареный, и копчёный, и в ухе. Но рядом с деликатесным хариусом и огромным тайменем он несколько тушуется. Ленок незаменим, когда надо быстро приготовить ужин. Вспоминается такая история. В 1975г мы сплавлялись на резиновых лодках по одной из северомонгольских рек. Пристав к берегу на ночёвку, лагерь мы поставили мгновенно, и Руслан Волков по просьбе Тамары Дугиной, готовившей ужин, отправился со спинингом на ближайшую косу. Из-за шума воды переговаривались они знаками. Руслан с косы: «пять растопыренных пальцев и кивок головы» - это значило «пять ленков хватит?». Тамара от костра: «знак отрицания головой и три растопыренных пальца» - то есть, «пять не надо, только три». Через 15 минут рыбак вернулся, выполнив заказ.

   Таймень - пресноводный лосось с чуть розовым очень жирным мясом весом до 40кг - несомненный король северомонгольских рек. Рыбина серебристая с красным хвостом и крупной головой. Он водится во всех водотоках, где есть достаточно крупные заводи. На реках среднегорного ландшафта всегда чередуются участки быстрого течения (перекаты, пороги) и участки медленного течения (плёсы, заводи, ямы). На перекатах и мелких плёсах тайменя может и не быть. Но в каждой яме, заводи или омуте пара близких по размерам тайменей живёт обязательно.
 
   Тайменя мы жарили большими кусками, а из головы варили вкуснейшую наваристую уху, которая при остывании превращалась в прозрачный студень. Особо ценился гурманами огромный нежный таймений глаз. Когда надоедал и жареный и варёный таймень, я готовил рыбного короля в томате. Баночку томата брал из наших запасов, а лук шёл заготавливать к ближайшему склону. На подгорных шлейфах в Монголии полно дикого горного лука. Стрелка с шаровидным соцветием высотой в рост человека, луковица величиной чуть меньше яйца. Слегка обжаренные куски тайменя укладывались в казан, обильно перекладывались припущенным луком, заливались томатом и долго кипели на костре. Интересно, пробовал ли такое блюдо Похлёбкин - главный советский теоретик кулинарного искусства.

   Однако гвоздём монгольской рыбной кулинарии гурманы единодушно признавали тайменя вяленого, слабосолёного жирного, по вкусу не уступающего балыкам и тёшам осетровых рыб. Начальник наш Андрей Ильин не любил лишнего пребывания на базе, стремился быстро получить всё необходимое и скорее «рвануть» в район полевых работ. Уже в районе, встав лагерем в каком-нибудь живописном месте с хорошей рыбалкой, мы несколько дней подгоняли снаряжение, сёдла и сбрую, насаживали топоры и геологические молотки, разбирали карты и аэрофотоснимки. Одновременно ловилась, солилась и вялилась рыба, которая в первые недели маршрутов была незаменимой добавкой к нашему рациону. Если днём к котелку крепкого чая, ломтю хлеба и половинке банки сгущённого молока на двоих можно было добавить ещё по куску вяленой рыбы, то и многокилометровый маршрут казался короче.

   Таймень очень прожорлив и не пропускает ничего, ни более мелких рыб, ни переплывающих реку мышей, ни водоплавающих птиц. В желудках тайменей мы находили мышей, сеноставок, утят и разную рыбную молодь. Однако «хитом» была белая кварцевая галька размером больше куриного яйца. Благодаря своей прожорливости, таймень хорошо ловится и на блесну, и на «мыша» (меховую имитацию мыши с крючком-тройником), и на «хвоста» (хвост маленького тайменя или ленка). На мышь тайменя ловят в лунные ночи. Приманка движется по поверхности воды, и таймень действительно топит её ударом хвоста, прежде чем заглотить.

   Поймать крупного тайменя не сложно и, по мнению Павленко, неинтересно, в чём я убедился и сам, решив, наконец, потерять рыбацкую невинность. Дело было на том самом лагере, где монголы сушили творог при активном участии хариусов. Закончился последний полевой сезон. Было непростительно побывать в таком рыбном раю и самому не вытащить ни одного крупного тайменя. Одним словом, взяв коротенький спининг, я отправился на реку Мурэн, выше по течению от «молокозавода». Метров через 400 оказалась подходящая яма, в которой таймень схватил мою блесну через два–три неумелых броска. Навыком вываживания крупной рыбы я не владел и потащил свою добычу как бурлак баржу. Пока таймень был в воде, всё шло нормально, я даже преодолел две его попытки утащить меня в речку. Когда же рыбина оказалась на глубине 3–5см и, согласно закону Архимеда, резко потяжелела, снасть моя не выдержала. Разогнулось колечко-карабинчик, соединявшее тройник с блесной.

   Обретя свободу, таймень резко замотал хвостом и стал разворачиваться головой в сторону своей ямы. Однако я тоже «вошёл в раж» и оседлал «врага», упёршись коленями в дно. Я знал, что крупную скользкую рыбу надо хватать под жабры или за глаза. Но затылок моей добычи оказался слишком широк для моей руки. В конце концов я ухватил тайменя за глаза, вытащил на берег и добил камнем. Затем я погрузился в раздумья, как мне тащить огромного тайменя полтора километра до лагеря. Пришлось продеть ему под жабры свой брючный ремень и либо сплавлять рыбину по мелководью, либо, держа за ремень, тащить на плече. При этом голова тайменя лежала у меня на лопатке, а хвост неприятно хлестал по ногам ниже колен.

   На лагере я был встречен удивлёнными возгласами и безменом. Настало время взвесить мой успех. Двадцать четыре килограмма! Таких тайменей наши рыбаки ловили не так уж редко, но более крупного поймал один только раз шофёр Иван Замаруев. Его рекордная добыча весила 36кг. Однако меня вполне устраивает мой личный рекорд.

   Переходя к последнему эпизоду этого рассказа, я должен предупредить читателя, надеюсь, уже удивлённого монгольской рыбалкой, что ему предстоит удивиться ещё больше. Эпизод этот связан с Володей Павленко.

   Братья Владимир и Алексей Павленко были сыновьями знаменитого профессора, заведующего кафедрой патологоанатомии 1 московского мединститута. Ещё было известно, что молодым фельдшером отец их участвовал в знаменитом походе революционной Железной дивизии, описанном советским классиком Серафимовичем в романе «Железный поток». Оба брата избрали профессию геолога, по стопам отца пошла лишь их сестра. Рыбалкой братья увлекались с детства и объездили все известные рыбные реки Европейской России. Ловили рыбу и на Селигере, и в Карелии, и на Белом море, и конечно, на Волге. И летом, и зимой. У братьев были нестандартные рыболовные снасти и походное снаряжение. Частично они изобретали и делали их сами, частично меняли у таких же увлечённых рыбалкой технарей, частично заказывали «умельцам» из номерных институтов.

   В Москве шестидесятых годов существовало подпольное братство умельцев-любителей, знавших друг друга по школе, двору, родству, а главное, по совместным увлечениям. Главным местом встречи "подпольщиков" был "Птичий рынок". Большая часть их, как и большая часть москвичей вообще, работала в военных и полувоенных институтах, кб, на заводах и опытных производствах. Через них можно было достать самые неслыханные материалы и инструменты, изготовить любую пришедшую в голову конструкцию. Сотни любителей имели хитроумные аквариумы и рыболовные снасти, ионизаторы, туристское снаряжение, занимались чеканкой, ювелирным делом, резали и шлифовали самоцветы. У братьев Павленко были самодельные блёсны из бериллиевой бронзы, непромокаемые и неразрываемые плащи и палатки из какой-то новейшей авиационной ткани. И много всего другого.

   Ещё со студенческих времён у братьев было принято, возвращаясь с удачной рыбалки, устраивать для друзей «рыбник» - молодое застолье под гитару с исключительно рыбной закуской. При этом хозяева владели секретами знаменитой русской рыбной кулинарии, занимающей первое место в мире. На стол подавались и тройная уха, и заливной судак, и малосольная щучья икра, не говоря о вяленой, жареной и фаршированной рыбе. В центре стола на блюдечке лежал протёртый спиртом длинный пинцет на случай, если гость, не дай бог, подавится костью. Всё-таки братья были сыновьями медика, хоть и геологами!

   С Володей я прожил в одной палатке весь полевой сезон 1974 года. Дома в Москве у него оставалась жена Соня с четырьмя дочками. (На одну из выросших дочерей можно посмотреть, набрав в интернете: «прима-балерина Мариинского театра Дарья Павленко).

   В поле Володя был неподражаем. Не так уж мало геологов, выезжая на полевые работы, отказываются от многих примет цивилизации - отпускают бороду, из столовых приборов пользуются только ложкой, вместо носков носят портянки и т.д. Но Володю в этом превзойти было нельзя. В Москве элегантный «молодой учёный» в поле он вёз с собой только старый тренировочный костюм, древний свитер и кеды для лагеря. Ещё плоский фанерный ящичек для рыболовных принадлежностей, складную удочку и два пробных (10 литров) мешка махорки. На базе, отдав на хранение цивильную экипировку, Володя, как и все мы, получал спецодежду - костюм, резиновые сапоги, портянки и накомарник. Носков и суконных портянок он не признавал; на портянки выбирал сравнительно мягкий тарный мешок. Каждый вечер перед сном Володя сворачивал шесть (!) толстых газетных самокруток из махорки и аккуратно, чтобы брать в темноте, укладывал их на свой фанерный ящичек. При курении он надсадно кашлял, и я, сам не курящий, пытался его воспитывать. В ответ он поднимал прокуренный указательный палец: «Вы все недооцениваете способность лёгких к самоочищению!». Что поделаешь, сын патологоанатома. В том году Андрей Ильин вернулся в Москву раньше обычного, и руководить нашим маленьким отрядом пришлось мне. В отряде работали ещё геологи Юра Елизарьев, Галя Ратникова и шофёр Иван Замаруев. В первый же вечер Володя наметил стратегию наших работ: «Планируй как хочешь. Можем работать без камералок и выходных, но три полных дня надо оставить на рыбалку". Я уже говорил, что ловить тайменя и ленка в МНР Володя считал неинтересным. Но сейчас речь шла о заготовке вяленого тайменя. Спецодежда изношена, махорка выкурена. Разрешённые 20кг авиационного багажа Володя каждый год заполнял вяленым тайменем - незаменимым подарком московским друзьям.

   Мы заканчивали сезон на границе с Тувой. До места рыбалки один день, рыбалка и обработка рыбы три дня, до Улан-Батора четыре дня. Билет на самолёт для нас уже куплен, ни одного дня в запасе. Место рыбалки Павленко и Замаруев выбрали единогласно. Подъехали к реке в сумерках. Пока мы ставили лагерь, Володя пошёл сделать «пробный заброс». Вернулся через 20 минут. Принёс тайменя килограмм на шесть и два крупных ленка. Заключение было безапелляционным: «Рыбы нет. Вероятно реку обловил кто-то из русских». Решили встать на рассвете и ехать на Эгин-гол, который не подводил никогда. Всего-то 5 часов пути. Так и сделали. К новому месту подъехали в 10 утра. Последние километры машина шла прямо по берегу реки, и Володя не выдержал: «Стой!». Машина останавливается. Володя открывает дверцу кабины, берёт у нас из кузова спининг и, не слезая на землю, с подножки ГАЗ-66 делает один заброс. Десятикилограммовый таймень передаётся в кузов: «Всё нормально, рыба есть!».

   Рыбалку начинаем в 10-30. Елизарьев ловит выше лагеря, Павленко - ниже, а Замаруев на машине уезжает «за горку». По ходу лова все двигаются к лагерю, чтобы тяжёлый груз нести минимальное расстояние. Мы с Галей остаёмся «при кухне». Установка у рыбаков такая. Всех ленков и тайменей до 3кг отпускать. У более крупных тайменей сразу отсекать и выбрасывать в воду внутренности, хвост, позвоночник и голову (самый то деликатес!) – пусть подкормятся собратья. Забирались только две пластины чистого мяса, а у самых крупных тайменей две боковины и спина «балык». Вернулись рыбаки поздно, сгибаясь под тяжёлыми рюкзаками, и сразу засолили свой улов в двух сорокалитровых флягах. Улов вошёл в них с трудом. Соль сыпали от души – «больше нормы рыба не примет». Воду не доливали. Поскольку мясо тайменя тяжелее воды, солёной рыбы во флягах было не менее 80кг.

   Солилась рыба одну ночь. Утром у берега была сделана «полузапруда» из камней, и солёную рыбу поместили туда отмачиваться в холодной проточной воде часа на три. Затем вывесили под тентом вялиться почти на двое суток. Погода не благоприятствовала этому процессу, поэтому четыре дня пути до Улан-Батора мы довяливали тайменей, раскладывая в кузове на брезент поверх груза, а вечерами снова вывешивая под тент. При дележе довольны остались все. И в Москве монгольский деликатес оценили по достоинству.

   Мне кажется, Небесный Рай устроен «по секциям». Для одних Рай это гипермаркет с суперскидками, супербонусами и суперкэшбеками. Для других - стадион, где происходит непрерывный матч с участием Пеле и Марадоны. Для третьих - пляж от Антальи до Мальдивов с пятизвёздочными отелями. А для рыбаков пляж должен быть похож на Северную Монголию. Однако я не рыбак, могу ошибаться.