Весёлая бухта

Всё к этому и шло, мадридский договор 1670 года официально положил конец войне между Англией и Испанией. И теперь английский король Карл II приказал губернатору Ямайки Томасу Модифорду немедленно аннулировать все официальные каперские грамоты против испанцев. Таким образом, все набеги каперов, возглавляемых пиратами, на испанские корабли и острова стали вне закона. До 1670 года Испания рассматривала Америку и все острова в Карибском бассейне исключительно как испанскую территорию, за исключением Бразилии, которая была португальской. Однако англичане нагло и бессовестно захватывали и заселяли испанские колонии путём войн и грабежей не только силами собственного флота, но и при помощи узаконенного пиратства. В частности такими отчаянными головорезами, как Кристофер Мингс и Генри Морган, которым сам король дал лицензию на разбой. Испания была политически, экономически и в военном отношении слаба, и поэтому после многих лет войны и политических распрей, договор был вынужденно подписан Испанией. Ямайка вместе с Каймановыми островами отошли Англии, которая в свою очередь согласилась подавить, ею же созданное, пиратство в Карибском бассейне.

Но у пиратов пока было ещё время, чтобы сдаться властям и разоружиться, за обещанное Карлом II помилование. Разнообразные пиратские суда и шлюпы, ходившие по Средиземному и Карибскому морям от Кадиса до Стамбула, до Балеарских островов и до Барбадоса, теперь в нерешительности бросали свои якоря в портовом городе Порт-Ройал на Ямайке. И пока разгружались товары и пополнялись запасы всем необходимым для дальнейшего плавания, всё пиратское братство, со всеми своими флибустьерами, корсарами и каперами, разбредались по городу с нерешённым для них вопросом - как жить дальше? По привычке они совершали всё тот же ритуал, получали причитающиеся деньги и шили в таверну, чтобы спустить всё до последнего цента на вино и шлюх. И если раньше, когда за два или три дня заканчивались деньги, моряки возвращались на свои заросшие ракушками корабли, то теперь все искали ответа на свой главный и единственный вопрос. Команды буквально рассыпались на части, кто-то уходил, кто-то переходил на другой борт, кто-то ждал капитанов, которые сами стояли перед проклятой дилеммой. Жизнь перевернулась с ног на голову, куда проще было просто исполнять приказы, не беря в голову мысли о их правильности и необходимости. Капитан всегда знает, что делает, и не твоего ума дело рассуждать, а тут теперь самому надо решать. Что за чертовщина пошла, раздери тебя гром! Но кто-то уже всё решил - не жили богато, и нечего начинать. Хоть и, не достаточно ещё пресытившись вином и ласками женщин, они всё так же отправлялись отсыпаться на судно. А там… а там снова команда поднять якоря и снова приказ идти в море.

Ямайка была важной базой для пересекающих Атлантический океан судов на пути в Центральную Америку и обратно. Именно тут чаще всего пересекались бывалые и обросшие славой капитаны. И именно здесь они, похоже, теперь уже в бывшей столице пиратства, будут решать судьбу своих кораблей. В этом банановом городе, от наплывших ото всюду шлюпов, как никогда стало людно и тесно.  По дороге в таверну два моряка проходили по старому деревянному мосту над рекой. Их корабль зашел в порт ранним утром, и большинство их товарищей уже сидели в тавернах города. Внезапно младший из них -  Джим Хокинс - остановился, глядя поверх перил моста на берег реки.
- Ты чего застрял? - спросил старший Натаниэль Хагторп.
- Подойди сюда, Нэт, - сказал ему Джим Хокинс. - Взгляни, разве она не красавица?
Хагторп поглядел вниз и увидел крестьянку, стиравшую белье на берегу. Из её декольте сверкали на солнышке две соблазнительные груди. Но Хагторп сначала подумал, что речь не о ней, потому что ему никогда не пришло бы в голову назвать какую-то прачку красивой. Любая женщина, выглядевшая старше двадцати пяти, казалась ему старухой.
- О ком ты?
- Об этой женщине, которая стирает белье. Разве ты не видишь?
- Вижу. Но не понимаю, что красивого ты в ней нашел. Послушай, в таверне нас ждут десятки гораздо более молодых и привлекательных девушек, которые, я уверен, горят желанием доставить нам удовольствие. Лучше пошли отсюда...
- Нет, - сказал Джим Хокинс, - мне нужно поговорить с ней. Иди один, я приду в таверну позже.
- Не слишком задерживайся, - сказал ему Натаниэль Хагторп и пошел по дороге с улыбкой на лице, недоуменно покачивая головой по поводу всего произошедшего.
А Джим спустился на берег и молча сел на траву, в нескольких метрах позади девушки, не осмеливаясь заговорить с ней.
Прачка закончила свою работу, и где-то через полчаса, она поднялась на ноги, чтобы отнести домой корзину с чистым бельем.
- Давай я помогу тебе, - предложил Хокинс, протягивая руки к корзине.
- Зачем?
- Потому что мне этого хочется, - ответил он.
- Почему хочется? – опять спросила она.
- Потому что я хочу пройтись рядом с тобой, - сказал Джим искренне.
- Ты не здешний, и у нас не принято, чтобы незамужняя девушка гуляла в сопровождении незнакомца.
- Тогда позволь мне донести твою корзину, чтобы познакомиться.
Девушка улыбнулась ему в ответ и пошла в сторону близлежащих домов.
- Как тебя зовут? - осмелился спросить Джим Хокинс через десять минут.
- Ассоль, - сказала она не задумываясь.
- Ассоль... - повторил он и добавил: - Ты так же прекрасна, как и твое имя.
Больше он ничего не смог из себя выдавить, только поглядывал на неё и краснел, когда то же самое делала она. Так и дошли до её дома.
- Спасибо, - сказала она и забрала корзину. – Всего хорошего, сэр.
- До свидания, - только он и сказал.
Джим Хокинс отправился обратно к мосту, но подойдя к тому месту, где стирала Ассоль, остановился, и сел на берегу. Что-то волнительное охватило его, и он ещё чувствовал на этом месте её присутствие.
- Ассоль, - проговорил он со вздохом.
Только три часа спустя Джим Хокинс опомнился и прибежал в таверну, где тут же принялся искать своего товарища Хагторпа. Среди моря людей и клубов дыма, заполнившего помещение, никак не удавалось разобрать лица. Но когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что Нэт из угла призывно машет ему рукой. Две красивые женщины, одна из которых была мулаткой, буквально повисли у него на шее. Они весело смеялись, отчасти из-за неуклюжих движений Хагторпа, и отчасти из-за наличия в их крови алкоголя, концентрация которого к тому моменту должна была быть уже довольно высокой.
- Еще немного, и ты остался бы без выпивки, - сказал Хагторп, когда Джим подошел ближе. И, обращаясь к одной из женщин, прибавил: - Налей-ка, пожалуйста, немного вина моему другу.
- Нэт, послушай, - попросил юноша, - мне нужна твоя помощь.
- О чем речь, дружище, я угощаю!
- Ты не понял. Я хочу жениться.
- И я тоже! Якорь мне в жопу! Ха-ха-ха! – Хагторп схватил одну из женщин за белые груди и смял их большой и волосатой рукой. – Ты каких предпочитаешь, брюнеток или рыжих? Но учти, рыженькая – моя, ха-ха!
Джим Хокинс встряхнул своего друга за плечо, чтобы привлечь его внимание и тот, оторвавшись от поцелуев, неохотно стал его слушать.
- Я хочу жениться на той девушке, которая стирала белье у моста. И мне нужна твоя помощь.
- Ха-ха, ты слишком долго был в плавании, Джим! - ответил Хагторп, взяв стакан с ромом. - Такое часто случается с новичками. После трех недель в море они сходят на землю и влюбляются в первую встречную потаскуху. Я тебя хорошо понимаю, потому что сам такое пережил. Но жениться из-за этого - просто безумие...
- Может и так, но жизнь - сама по себе безумие. И любовь, и счастье - тоже. Я не хочу, чтобы ты судил мои поступки, Нэт, но мне нужна твоя помощь. И она не потаскуха!
- Ух, ты! – удивился Хагторп. – Тебе, Джим, надо хорошенько потрахаться, и твоя любовь пройдёт, вот увидишь. Скажи, Сью?
- Так точно, сэр! – ответила по-военному рыженькая развратница и улыбнулась.
- А на мне не хочешь жениться, морячок? - сказала мулатка, и вывалила на обозрение Джима свою левую грудь с набухшим коричневым соском.
- Ха-ха-ха! – засмеялся бывалый Хагторп. – Вот тебе и любовь с первого взгляда!
- Нэт! – возмутился Джим Хокинс. – Я серьёзно!
- Послушай, Джим, - сказал Хагторп. – Давай сделаем так. Сейчас ты сядешь, успокоишься, и если к утру эта блажь с тебя не сойдёт, то клянусь икрой всех русалок, мы пойдём свататься. Идёт?
Джим подумал, посмотрел на мулатку, и неожиданно согласился. Утром - так утром.

Ох, уж эта Ямайка и её жители. Порт-Ройал процветал, и было удивительно, как бог ещё не покарал нечестивый город за его грехи. За его собственную религию именуемую здесь «растафарианством». Ямайка буквально вся кишела неграми и растаманами в смешных и вязаных шапочках из трёх цветов. Жёлтый, зеленый, и красный были повсюду. Джим Хокинс удивлялся такому обилию попугайских цветов на острове, пока Натаниэль Хагторп как-то не растолковал ему значение местной культуры. Тогда они были здесь вдвоём.
- Не вкурившему ротозею, - объяснял Хагторп, - конечно же, всё это может показаться странным и диким. Однако местные обычаи имеют в себе весьма недурственный смысл. Основа растафарианства – это любовь к ближнему, и отказ от образа жизни западного общества. Чем собственно и занимаются все здешние джентльмены удачи. Да, у растаманов, как и у всех христиан, есть свои заскоки и свои нюансы. Но! Смею предположить, Джим, что именно наше, европейское религиозное дерьмо ни хрена ничего не стоит. Вот для них, для растов, характерно ритуальное курение марихуаны, так как по приданию конопля выросла на могиле самого царя Соломона! А Соломон был не дурак, как ты знаешь, премудрый царь был, каких поискать. И вообще, ганджа помогает понять бога и прийти к нему. Ты хочешь понять бога, Джим?
- Господь неисповедим, - сказал Джим. – Понять его не способен человеческий разум.
- Да? – сказал Хагторп. – Ты уверен?
- Так сказал преподобный Гарри Поп, - ответил Джим.
- У твоего Гарри Попа куриные мозги, которые не видят ничего дальше собственного кошелька, - сказал Хагторп. – Все эти инквизиции и варфоломеевские ночи, благословленные нашей святой церковью, разве были богоугодными делами? Разве этого хотел Иисус? Разве огнём и мечем, он призывал сеять доброе, разумное, вечное?
- Добро должно быть с кулаками, как сказал один поэт, - ответил Джим.
- Да? Не слышал. Вот, посмотри на этих, - Хагторп тыкнул пальцем на кучку растаманов, расположившихся в углу таверны. – Они дети рабов. Курят весёлую травку, и мечтают о рае на земле, который, по их мнению, появится в Эфиопии. Они верят, что Иисус был чёрным. Что чёрный Иисус никогда не повёл бы их в крестовый поход на кого бы то ни было. Они верят, что чёрный Христос лучше забьёт трубку мира каннабисом, и раскурит её вместе со всеми на тайной вечери. Понимаешь?
- Нет, – ответил Джим Хокинс.
- Поймёшь, - Хагторп сделал большой глоток рома. – Дело вот в чём. Каждый народ имеет того бога, который ему нужен. Который требуется в данный промежуток времени. Который отвечал бы его запросам и освобождал бы от страха и мук совести. Чтобы после совершенных злодейств и преступлений он не только бы не был наказан, но и вознёсся бы в райскую обитель. Чтобы каждый его поступок считался бы правильным, а не грехом в глазах окружающих и бога. У греков были Зевс, Афина, Арес и много других, и они все совершали деяния типичные человеку. Изменяли жёнам, грабили и убивали, уничтожали корабли и города, по сути, они поступали по-человечески, и в этом смысле, человек уже поступал по-божески. Грабил, убивал, и насиловал. Теперь понимаешь? То есть, человек всё время ищет не только оправдания своим безобразиям, но и благословления на них.
- Признаться, нисколько об этом не думал, - сказал Джим.
- А зря, чёрт тебя подери! У викингов потому были такие воинственные боги, потому что иначе было не выжить. Смерть у них стала наградой, а не печальным концом. Умереть в бою уже мечтали с детства, поэтому они побеждали всех на своём пути, легко расставаясь с жизнью. Понимаешь, Джим?! Но что стало с ними, когда они встретили Христа? Они превратились в жалких торгашей и лавочников! Христос прошёлся по их земле, и они сгинули в пучине христианства. И вот, спустя годы, понадобился другой бог. Злой, мстительный, всепобеждающий, и карающий. Учение Христа стало слишком не житейским делом в мире торгашей и лавочников. Как обсчитать, надуть, оттяпать, ограбить, чтобы не навлечь на себя праведного гнева? А просто! Открываем Ветхий завет, а Новый прячем под кровать. Находим приключения Иисуса Навина, который резал и убивал во имя Господа нашего, и начинаем науськивать паству на новые крестовые завоевания. Сегодня Испания, Англия, Франция, Голландия имеют столько колоний и земли, что её девать некуда. Однако алчности и властолюбия стало не меньше, наоборот, с открытием двух Америк её стало ещё больше, чем во времена римской империи. Развитие науки и техники лишь усугубило человеческие пороки, они выдали на-гора хитроумные возможности и инструменты исключительно для закабаления, нежели для облегчения жизни человека. Топоры сменились мечами, сабли мушкетами и пушками, но человек, по сути, ни на шаг не приблизился к счастью. Новые технологии превратили его в тыкву. В овощ, которого на рынке стало слишком много, а потому и цена на него упала. Теперь человеческая жизнь не стоит ничего. Из-за этого все мы стали подобны сорняку. А сорняк, как ты знаешь, периодически надо выпалывать. Одна только Англия бьёт рекорды по межконтинентальным перевозкам людей в Америку и Австралию. 
- А как же Черная смерть? Чума или оспа? Разве сама жизнь нас недостаточно пропалывает? – спросил Джим, подумав про человеческий сорняк.
- А никак, - ответил Хагторп. – Разве от них золото перестало быть золотом? Если человек научился стрелять металлическими шариками, то, что ему мешает научиться стрелять болезнями? Например, когда таврический город Каффа, подвергся нападению монголов в 1346 году, те придумали более эффективные «снаряды» по сравнению с обычными камнями, которые можно было перебрасывать через стены с помощью катапульт. Монголы начали класть трупы умерших от болезни в катапульты и зашвыривать их через стены Каффы в надежде, что жуткое зловоние убьет всех внутри. В итоге город наводнили горы мертвых, но отнюдь не запах оказался смертельным, а гниющие трупы принесли с собой чуму. Каффа, конечно же, выстояла при осаде, но говорят, что именно корабли, которые сумели сбежать из города, возможно, и помогли распространить чуму по всей Европе.
- Невероятно! – воскликнул Джим.
- Да, дружище. Умножающий знания, увеличивает скорбь, - сказал Хагторп. – Поэтому вера растаманов намного предпочтительнее и лучше, чем слушать мессианские проповеди твоего Гарри Попа.
- Как будто она раньше чего-то стоила, - усмехнулся какой-то человек за соседним столиком.
- Сэр? – сказал Хагторп.
- Я говорю, что жизнь никогда ничего не стоила, мистер. Ни тогда, ни сейчас. И смею думать, что она не будет ничего стоить и в будущем, поскольку люди в большинстве своём безнадёжные остолопы. Годные только на то, чтобы их использовали в качестве живой силы.
- Рабов, вы хотите сказать? – спросил Хагторп.
- Если вам так будет угодно, - ответил незнакомец. – Это просто ресурс, не более того.
- С кем имею честь, сэр? – сказал Хагторп.
- О, прошу прощения, - улыбнулся тот. – Эдвард Драммонд.
- Драммонд? – прищурился Хагторп. – Где-то я слышал это имя, только не припомню где.
- Разве это сейчас важно? – всё так же улыбаясь, спросил Драммонд.
- Верно, чёрт возьми! – засмеялся Хагторп. – Наше ремесло пошло ко дну, мистер Драммонд.
Хагторп представился, представил Джима Хокинса, и они выпили. Но Хагторп всё ещё ворошил свою память, пытаясь вспомнить человека по имени Драммонд.
- Итак, мистер Драммонд, - начал Хаторп. – Вы говорите, что мы просто ресурс. На чём основано ваше утверждение?
- На нашей вере, мистер Хагторп, - ответил Эдвард. – Вы вполне верно обрисовали суть христианства, и суть подходящих богов в определённую годину человечества. Но забыли уточнить, что сие насаждается узким кругом верховных жрецов, теми, кто всегда в тени, кто взял на себя право трактовать бога по своему усмотрению и менять обычаи.
- Я же так и сказал, что это церковь, - обиделся Хагторп.
- А как же английская протестантская церковь, где во главе её стоит монарх, а не церковники? – ответил Драммонд.
- Один чёрт, - сказал Хагторп.
– Не совсем. Испания, Франция и прочие католические страны терпят поражение за поражением от англичан именно по той причине, что Англия достаточно давно отказалась от услуг Папы Римского. Что сыграло на руку, как её королям, так и аристократии, которые вполне резонно положили глаз на все земли и ресурсы католических церквей и монастырей. А когда дело пошло в ход, эти новые правила жизни неимоверно быстро помогли усилить мощь и влияние английского престола. В других частях Европы ненасытная церковь сожрала все силы вельмож, присваивая всё, что могло бы помочь сопротивлению против экспансии англичан. Но нет, папство мыслит себя вне государственных границ, ему глубоко плевать на междоусобицы королевств, тогда как Англия взяла курс играть на этих противоречиях и стала отхватывать целые куски мира, заключая договора то с одними, то с другими враждующими сторонами. Но помяните моё слово, господа, англосаксы уничтожат их всех, потому что вера у них хоть и христианская, но не такая.
- Жидомасонская, - сказал Джим Хокинс. – Там теперь какой-то барон Ротшильд образовался, чистый еврей с пейсами. Говорят, у него сами Его Величество в должниках ходють.
- Да, - согласился Хагторп. – Не зря они своих тамплиеров в Ирландию спровадили, вот и получите теперь всех этих иллюминатов.
- Я бы не был столь категоричен, господа, - сказал Драммонд. – Их влияние не столь велико, как кажется. И вполне укладываются в монархические принципы существования. Да, и они тоже выступают против папского произвола, но с королём Англии их роднит не только это, но и общие интересы, и даже кровные узы. Как вы думаете, почему все они христиане?
- Потому что их крестили, - ответил Джим.
- Потому что сатанизм не может быть без христианства, - ответил Драммонд. – По существу, это суть одной и той же веры. Две стороны одной медали. Люцифер такой же сын бога, как и Христос. Никого из них, бог, как любящий отец, не обделяет. Одному даёт царство земное, другому небесное. Руководствуясь такими знаниями, добро и зло становятся не различимыми и относительными понятиями. Тем более, когда все мы живём на земле, в царстве Сатаны, мы уже являемся его подданными. А следовательно, служим ему, и исполняем его волю. А чего хочет князь Тьмы?
- Хаоса, - ответил Джим. – Истребить род человеческий.
- Власти, мой юный друг, - ответил Драммонд. – Зачем же нужна власть, если не над кем властвовать? Все существа высшего порядка наделены какой-либо властью. И ангелы, и бесы, имеют достаточную власть над стихиями и душами живых.
- Мистер Драммонд, - сказал Хагторп. – Вы хотите сказать, что нами правят сатанисты?
- Сатанисткая вера, мистер Хагторп. – ответил Драммонд. – Они верят, что имеют право на всё, только исходя из тех умозаключений, которые я вам объяснил. Смотрите сами, Христос нигде не призывал бороться с царями и рабовладением, наоборот, в своих притчах о рабах и слугах, он проповедовал покорность и смирение перед хозяином. Что прямо указывает на то, что он допускает такие явления, что это нормально быть рабом, потому что земное царство подчинено Сатане. А здесь его правила. И людям низкого статуса не следует роптать на судьбу, а молиться и терпеть, чтобы затем попасть в его царствие небесное. Из чего не трудно сделать вывод, что земля отдана на откуп дьяволу, а раз так, то все дела, творящиеся на земле, вполне естественны и закономерны. Единственное, чему учит Иисус, так это тому, чтобы мы уж совсем не уподобились Отцу лжи. Но покорность ему и смирение, ставит в превеликую заслугу, которая потом зачтётся. И вот одна часть христиан верит в Христа, другая служит Сатане, а в общем и целом, все они преклоняются одному и тому же богу, который и олицетворяет пресвятую троицу. Эта вера, мистер Хагторп, лишь инструмент для ушлых дельцов из власть имущих. Папство крутит в одну сторону, монархи в другую, а вместе, всем им нужны рабы божие, за счёт которых они будут кормиться и процветать. На войнах гибнут не короли с попами, гибнет их паства, причём за совершенно чуждые им интересы и за просто так. Как видите, прибыль от этих войн получают те, кто и слезинки не уронит об оставшихся дома сиротах. Но ведь умереть за веру, царя и Отечество, разве не всеобщим сделали долгом, и те, и другие? Разве не Христос учит смирительному отношению к воле хозяев жизни?
Наступила пауза, во время которой выпили и закурили трубки. Джим Хокинс понимал и не понимал этого человека, вроде тот всё правильно разложил, да только, что-то было не так. Чёрт, он тоже где-то слышал имя этого человека, но где?

- Нэт, - сказал Джим. – А ты больше ничего не вспомнил про того странного человека, которого мы встретили тут прошлый раз?
- Про какого? Мы много странных чудиков встречали, - ответил Хагторп.
- Про мистера Драммонда.
- А-а, про этого, - вспомнил Нэт. – Вот ведь штука, Джим. У меня память хорошая, но с этим, хоть убей, не могу вспомнить.
- Как ты его назвал? Драммонд? – спросила рыжая Сью.
- Да, - ответил Джим.
- Пресвятая дева Мария, - обе девушки перекрестились.
- Что?
- Что такое? Вы его знаете? – спросил Хагторп.
- Вы не первые, кто видел его, - сказала мулатка Оливия.
- Вы с ним разговаривали? – спросила Сью.
- Да, как сейчас с тобой, - ответил Нэт.
- О, боже! – воскликнула Сью.
- Да что, чёрт подери, происходит?! – взволновался Хагторп.
- Это был Эдвард Тич, - почти шёпотом сказала Оливия и перекрестилась ещё раз.
- Что? Тич?! – удивился Нэт, а потом засмеялся. – Тич давно горит в аду, царствия ему небесного. Ха-ха-ха! Ты слышал, Джим? Эти дурёхи думают, что Чёрная борода до сих пор шляется по тавернам, ха-ха-ха!
- Однако, - задумчиво произнёс Джим Хокинс.
- У него очень длинная и чёрная борода которая кое-где заплетена в косички, и некоторые из них перевязаны маленькими цветными ленточками?
- Да. Ну и что? Под него многие пираты подделываются, - сказал Хагторп. – Это ничего не доказывает.
- Да. Только Драммондом назывался он один, и то крайне неохотно, потому что это могла быть его настоящая фамилия, - сказала Оливия.
- Он высокий и широкоплечий мужчина, - добавила Сью. – У него сапоги длиной до колена и тёмная одежда, увенчанная широкополой шляпой, а иногда и длинным плащом из ярко окрашенного шёлка или бархата.
- Да тут полтаверны таких, - провёл рукой по воздуху Нэт Хагторп.
- Таких нет, - ответила Сью.
- Что-то я не увидел на нём перевязь через плечо, и четыре пистоля в кобурах, висящие, как бандольеры. Не видел и зажжённые фитили под шляпой, - ответил на это Хагторп.
- А зачем мертвецу пистоли? – спросила Сью.
- А зачем отрубленной голове шляпа? – переспросил Нэт. – Ему же башку снесли и повесили её на бушприт шлюпа, не так ли, Кудряшка Сью?
- Но это в прошлой жизни, а теперь он дух, - сказала Оливия.
- Ну, ну, - сказал Хагторп. – Будь по-вашему. Тогда выпьем за упокой души славного капитана Эдварда Тича по прозванию Чёрная борода! – крикнул он уже на всю таверну.
- За Тича! – раздалось в ответ.
- За капитана Эдварда Тича!
- За Чёрную бороду!
- Да, славный был капитан, - сказал кто-то. – Рухнул только после того, как получил пять пулевых и около двадцати сабельных ран.
- Точно.
- А голову ему срубили уже мёртвому, - сказал ещё кто-то. – И то, когда Тича продырявил в спину один из трусливых людей Мэйнарда.
- Да, так и было.
- Червь гальюнный этот Мэйнард!
- Чтоб его кормой придавило!
И тут кто-то запел:
- Пятнадцать человек на сундук мертвеца…
- Йо-хо-хо, и бутылка рому! – гаркнули хором все.
- Пей, и дьявол тебя доведёт до конца…
- Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пели и Нэт, и Джим, и Кудряшка Сью, и Оливия. Между прочим, Джим Хокинс уже знал подноготную этой весёлой песни, и от этого ему было вдвойне веселее её петь. Это произошло на пиратском корабле «Месть королевы Анны», которым командовал Эдвард Тич, и который считался одним из самых опасных пиратских главарей Карибского моря. Но и у него как-то вспыхнул мятеж на корабле, однако мятежникам тогда не повезло. Чёрная борода, отличавшийся огромной силой и умением владеть оружием, заперся в каюте, отбился от нападавших и быстро подавил бунт. Пятнадцать особо активных мятежников Тич решил высадить на необитаемый остров под названием «Сундук мертвеца». Каждому из пиратов вручили по бутылке рома, а потом выбросили на берег связку абордажных сабель. Тич знал, что на острове нет источников пресной воды, а ром только усиливает жажду, и, следовательно, все мятежники обречены на мучительную смерть. Но мстительному Тичу этого было мало. Зная вспыльчивый, неудержимый в пьянстве характер пиратов, он рассчитывал, что они скоро перепьются и изрубят друг друга, но... Однако вопреки задумке Чёрной бороды драк и поножовщины между пиратами не возникало. Возможно, этому способствовал авторитет Билли Бонса, которого судя по всему, и прочили в капитаны вместо Тича неудачливые бунтовщики. Когда через месяц Тич вернулся к Сундуку мертвеца, каково же было его изумление, когда вместо высохших трупов он обнаружил всех своих пиратов вполне живыми, правда, едва передвигающими ноги от истощения. По требованию команды Чёрная борода простил мятежников и взял их на борт обратно. Так что не таким уж и жестоким был Эдвард Тич, как о нём любят рассказывать.   

Джим Хокинс обдолбался ганджой, и теперь сосредоточенно смотрел на прокопченный потолок, где занимались любовью две жирные чёрные мухи. Весёлое вещество легко проникло в ткани головного мозга и печени Джима. Он, то смеялся, как дурачок, то набрасывался уплетать всё, что жевалось. Балдеж находил волнами, и он как на палубе ощущал разноцветные наплывы. Было какое-то чувство радости, беззаботности, и лёгкого недоумения. Джим даже чувствовал себя пёрышком, и он натурально ощущал, что отрывается иногда от стула. Когда мимо него проскочила проститутка Кэт, он быстро ухватился за стол, чтобы его не унесло порывом ветра, куда-нибудь в космос. Джим всю жизнь боялся космоса.
- Привяжите меня, - сказал он.
- Что? – спросил Хагторп.
- Я улетаю. Меня надо срочно привязать, Нэт! – забеспокоился Джим.
- Ха-ха-ха! – засмеялся Хагторп. – А ну-ка, милые дамы, поможем нашему другу не улететь.
- Хи-хи, бедняжка, - сказала Сью. – Оливия, сядь пожалуйста Джими на колени, чтобы он куда-нибудь не улетел.
Мулатка Оливия, которая раньше показала Джиму коричневый сосок, уселась к нему на колени. Она прижала его к груди, и стала гладить по волосам.
- Милый Джимми, никуда не улетит, - утешала она. – Мы не отпустим Джимми одного. Да, Джим?
- Да.
- Джимми у нас хороший мальчик, он не будет улетать.
- Джимми хороший, - согласился Хокинс.
- Вот и правильно, Джимми, - сказала Оливия. – Может Джимми хочет в постельку? Там мы его разденем, привяжем, приласкаем и никуда он от нас не улетит.
- Да. Джими хочет в постельку.
- Ну, тогда пошли, хороший мальчик.
Он встал, и, держась за руки, они удалились наверх.
- Да уж, Сью, - заявил после довольный Хагторп. – Твоя подружка - профессионал.
- Может, и мы поднимемся наверх? – сказала Сью.
- А пошли, разорви меня гром! - он с нежностью посмотрел на свою рыжую Сью.
Но та решила спросить:
- Скажи-ка, мне Нэт. Что ты теперь намерен делать, после договора с Испанией?
- Буду фермером, наверное, - ответил Хагторп. - С каперством покончено. Лафа кончилась.
- О, да, Нэт. Тут из-за этого такая суматоха была, просто ужас! Генри Моргана арестовали и увезли в Лондон.
- Да, я слышал про Кровавого Генри, - Хагторп выпил. – Славный был капитан, теперь его ждёт висельница, не иначе. Панаму ему не простят.
- Да, жаль Генри, - согласилась она. – Но мне надо кое-что подготовить.
Она встала из-за стола и скрылась в толпе.
- Угу, увезли не только Генри Моргана, с ним увезли целую эпоху, - мрачно сказал Хагторп ей вослед..
Он выпил, и снова закурил. Было что вспомнить. Ведь ещё совсем недавно, те же французские пираты, базируясь на острове Эспаньола, то и дело нападали на испанские суда в Карибском бассейне. Вслед за ними пошли уже сотни пиратских кораблей, в основном французских, голландских и английских. Этих пиратов называли «буканьерами», так же как и первых французских поселенцев, которые разводили скот и делали так называемое «boucanning», то есть копченное мясо. Буканьеров из Порт-Ройяля, в основном англичане, называли «Береговым братством». И самыми знаменитыми среди них были как раз Генри Морган, Франсуа Л’Олоннэ, Мишель де Граммон, Эдвард Дэвис и Лоренс де Граф. Какие имена, чёрт подери! Только вот Л’Олоннэ съели какие-то островные людоеды, а Моргана утащили в Лондон. И всё вышло как-то спонтанно, само собой. Буканьеры вышли из числа первых поселенцев, которые мирно хозяйствовали на своем клочке земли, пока давление со стороны испанцев не вынудило их податься в пираты. Они подкрадывались к своим жертвам сзади, с кормы, обычно под покровом ночи. Заклинив руль, чтобы не дать кораблю спастись бегством, они первым делом убивали рулевого и офицеров. Их молниеносные атаки были короткими и жестокими, и как правило, испанцы сдавались без боя, понимая, что корабль захвачен еще до того, как подняли тревогу. Со временем буканьеров стало так много, что они вполне могли совершать налеты на крупные прибережные города, как это делал Л’Олоннэ. Войдя в бухту и захватив береговой плацдарм, он со своими головорезами устремлялся в глубь суши, эту тактику, кстати, с большим успехом использовал в дальнейшем и Генри Морган. По сути, буканьеров объединила ненависть к Испании, у них даже был флот, который сдавался в аренду любому, кто хотел повоевать с испанцами - естественное, за долю в добыче. И вот пожалуйста, пиратская деятельность расширилась, и сфера влияния буканьеров вышла далеко за пределы Карибского моря и распространилась на большую часть Тихого океана, от Калифорнии до Чили. А теперь всё, буканьерство пришло в упадок. Частично из-за того, что и сам испанский флот переживал не лучшие времена, а частично, а может и основным, было то, что образ жизни пирата не отличается особой устойчивостью и продолжительностью жизни. Жили, как говорится, «от куска до куска», тем самым и были обречены на самоуничтожение в силу своей расточительности и жестокости. Всякий пират жил одним днём, сегодня ты жив, а завтра может, и нет. Поэтому спускалось все нажитое с невиданной легкостью, потакая любым своим прихотям. Погрязли во всевозможных грехах и распутстве, среди которых первое место принадлежит пьянству. Ха! Хагторп вспомнил, как покупая вино бочонками и, выбив затычку, они пили до тех пор, пока бочонок не становился пустым. И делали это с такой же легкостью, как приличные люди пьют родниковую воду.
- Ну, пойдём что ли? – сказала появившаяся из неоткуда Сью.
- Пошли, - улыбнулся Нэт.

Джим Хокинс хоть и жениться не передумал, но с Оливией ему понравилось, да и ганджа способствовала. Она действительно раздела и привязала его к к кровати, чтобы он не улетел. Помыла его прямо в постели губкой и с мылом, да так, что от её нежных касаний у Джима всё напряглось и увеличилось. Летучесть всю, как рукой сняло, и все его силы и кровь, стали пульсировать в одном единственном месте. Пошла невероятная истома, казалось теперь, что он не выдержит и отчаянно выстрельнет, как 42-фунтовая пушка, на две тысячи метров и снесёт ему голову к чёртовой матери. Вдребезги! Потому что его раскалённое орудие было направлено прямо на него и целилось ему в правый глаз. Оливия видела этот настрой, но не торопилась. Наоборот, она медленно стала раздеваться, отчего Джиму теперь было совсем не до шуток. Он явно ощущал, что ещё чуть-чуть, и его безутешный напор вырвется из него, как-нибудь вывернется, и вместе с мясом вылетит и воткнётся в Оливию, как кинжал капитана Флинта.
- Оливия, - прошептал в изнеможении он. – Пощади…
Но мулатка улыбнулась и сняла последнюю принадлежность женского туалета. Она потянулась стоя у окна, как кошка в лучах вечерней зари, повернулась к Джиму лицом, взяла со стола миниатюрный кувшинчик, и наклонилась над Джимом. Её грудь коснулась лица Джима, и он застонал. Но она взяла лишь полотенце со спинки кровати, потом присела рядом с ним, подставила кувшинчик к выпирающему хозяйству, и провела по нему пальчиком снизу вверх, обвив вокруг линию, закончила на самой его верхушке. Раздался неудержимый всхлип из измученного Джима, и он заелозил по постели, испуская из себя всё, что так долго рвалось наружу…

На дворе во всю уже было позднее утро, и Хокинс нисколько из-за этого не расстроился. Ведь он ещё не женат, а значит, не изменил. «А ведь это было только начало», - с негой подумал Джим Хокинс, вспоминая чертовку Оливию. Невольно его чресла опять подали знак, что они готовы к продолжению боя. «Тьфу, ты! - подумал Джим. – Это всё из-за ганджи, и когда её действие прекратится?». И тогда Джим решил думать о решительно грустных вещах, чтобы при виде Ассоли, его естество не выдало своё предательское состояние. Он нашёл Хагторпа на улице, разговаривающего с каким-то элегантного вида типом. Джим подошёл.
- Привет, Нэт! – сказал он.
- О, Джимми! Надеюсь, ты успел отоспаться? – улыбнувшись, сказал Нэт. – Позволь тебе представить, капитан Питер Блад. Мой давнишний приятель и боевой товарищ. Можно сказать, даже что друг. Питер, это Джим Хокинс. Отличный моряк, и добрый малый.
Они слегка поклонились друг другу и пожали руки.
- Сэр, - учтиво сказал Джим. – Премного наслышан о вас, сэр. Позвольте выразить вам своё…
- Джими, мальчик мой, - сказал, засмеявшись Хагторп. – Ну, что ты, право. Мы же не у губернатора Модифорда на приёме, ха-ха! Давай-ка, дружок, без этих ути-пути. Говори, как есть, ха-ха!
- Да, Джим. Не стесняйтесь, - улыбнулся и капитан Блад.
- Сэр, это правда, что вы из Ирландии? – спросил неожиданно Джим.
- Да, это так, - ответил Блад.
- Так значит вы ирландец, - чему-то обрадовался Джим. – А я из Бристоля!
- Смею полагать, что вы тот самый Джим Хокинс, который оставил с носом самого Джона Сильвера? – также улыбаясь, спросил Блад.
- Да, - загордился Хокинс. - Это я вытащил карту из сундука Билли Бонса! Это я подслушал разговор пиратов на шхуне и передал его капитану! Это я убил Израэля Хендса и увёл шхуну!
- Джими, голубчик. Не надо так кипятиться, - сказал Хагторп. – Все уже и так знают, что ты натворил. Вот и Питер знает, так что успокойся, и не заводись.
- Странно, что вы ещё живы, мистер Хокинс, - сказал Блад. – Ямайка не самое подходящее место для таких, как вы. Зачем вам это? Неужто добытых сокровищ вам не хватило?
- Сэр…
- Питер, Джим просто не может жить без моря, - перебил Хагторп. – Вспомни себя в его годы.
- Однако пиратству настал конец, - ответил Блад. – А море, мистер Хокинс, есть и в адмиралтействе Его Величества. Всего хорошего, господа. Не прощаюсь, но тороплюсь.
Блад ушёл, а Джим стоял, как облитый помоями. Что он такого сказал? И причём тут адмиралтейство?
- Я ему не понравился, Нэт, - сказал он.
- Просто он тебя мало знает, дружище. Блад ко всем относится так, пока не раскусит человека. Что от истинного капитана и требуется. Ладно, пошли к твоей Ассоли, или передумал?
- О, нет! – очнулся Джим. – То есть, да. Так сразу?
- А чего тянуть? Хоть на свадьбе погуляю перед отплытием.
- Значит, конец приключениям? – испугался Джим.
- Значит, да, - отозвался Нэт. – Либо жена, либо…  Ты вот над чем подумай, Джим. Пиратский век не долог, мало кто доживает до седых волос, а тут дали возможность безнаказанно дожить до старости. Это ли не удача? Совсем скоро это всё равно исчезнет, и те, кто не сложил сейчас оружие, будут висеть на висельницах. Просто надо признать, что наше время кончилось, Джим, и пора сушить вёсла. Только глупец, или совсем уж конченый пират, не понимает этого.
- Но я только-только начал…
- Грабить и убивать, Джим?
- Нет.
- А что тогда?
- Просто я люблю это, Нэт, - Джим опустил голову.
- Мдааа. И всё же ты дурак, Джим. Не насытился ещё кровушки. Ладно, вижу, что тебя действительно женить надо. Может, она тебя переучит. Пошли.
Ступая к Ассоль, Джим загрустил. Ему не хотелось бросать море, и хотелось жениться. Хотелось ещё разочек побыть с Оливией, и побывать на краю света. Джим расстроился окончательно. С другой стороны быть капером тоже уже нельзя, а без грабежей и убийств не так интересно. Возможно, Блад прав, и если плавать, то во флоте Его величества Карла II. Но как же Ассоль? Может, ну её? Якорь мне в жопу!
- Вот, что, Джим, - заговорил Хагторп. – Однажды, был у нас на корабле парнишка, лет двенадцати. Звали его Тим Попрыгунчик, и был он в ранге пороховой обезьяны. Ты, наверное, и не знаешь, что это за ранг такой?
- Что-то вроде юнги, кажется, - ответил Джим.
- Не совсем. Сначала эта должность возникла на британском военном флоте. Так назвали мальчишек, которые входили в оружейную команду. Но потом пираты усмотрели в этом свою выгоду, и стали похищать или заманивать на свои корабли наиболее ловких и пронырливых портовых мальчишек. Чтобы затем с толком использовать их ловкость и сноровку. 11-13 летние пираты на борту занимались в основном чисткой оружия, уборкой корабельных помещений, подносили порох и заряды во время боя, одним словом, это были обычные мальчишки на побегушках. Они могли пролезть в самые потаенные уголки судна, поэтому нередко пираты с их помощью искали различные тайники на захваченных кораблях. Но на берегу, у них была другая задача: они доставляли секретные письма и использовались как разведчики во вражеских городах. Благодаря своей ловкости и быстроте пороховые обезьяны нередко оказывались единственными, кому удавалось спастись во время гибели корабля. И вот однажды, когда на нас устроили облаву во одной из гавани в Вест-Индии, Тима Попрыгунчика схватили. Его пытали и резали целых три дня, сам губернатор приходил посмотреть на терпеливого упрямца Тими Попрыгунчика. Да и мы не могли ему помочь. Наш шлюп взяли под стражу, и мы таились по норам, как крысы, не смея высовывать носы при дневном свете. Тими отрубали сначала по одному пальцу, потом кисти рук и ступни. Затем полноги и полруки, потом полностью руки и ноги. В таком виде его стали возить по городу и показывать оставшийся обрубок горожанам. Вот представь себе эту картину, Джим. Молодой мальчишка, двенадцати лет от роду, которого катают обрубком по городу, не сказал ни слова, где мы могли укрываться. Ты бы смог так?
- Я? – испугался Джим. – Нет, не смог бы.
- А Тими смог. Знаешь, почему? – Джим отрицательно замотал головой. – Потому что, капитан по кличке Чёрный Барт, пригрозил ему, что в случае чего, он отдаст его мать пиратам, а его младшую сестру затолкает в пушку и разнесёт её выстрелом ядра. А этот город, Джим, как-никак был родным для Тими. В итоге Попрыгунчика повесили вверх ногами на центральной площади, не знаю уж, когда Тими умер, но висел он так достаточно, чтобы до отвала нажрались чайки и вороны.
- Господи, спаси и сохрани, - перекрестился Джим.
- Пиратский кодекс гласит: «Самые страшные преступления для настоящего пирата – это предательство и трусость». За такой проступок, Джим, сдирают живьём кожу. И Тими знал об этом, знал и про свою мать и про сестру. У него просто не было выбора, понимаешь?
- Понимаю, Нэт.
- Тогда пойми, что у тебя, выбор есть, - сказал Хагторп и замолчал.
- Нэт, а как же вы выбрались? – спросил Джим через десять минут.
- Слухи о Тими дошли до Питера Блада, и к счастью его флотилия была неподалёку от тех мест. Он подошёл к гавани ночью, и за эту же ночь не оставил камня на камне от города. Долбил из всех орудий разом, а потом подключились и мы. Губернатора и всех остальных, из его команды, Блад велел обрубить, как Попрыгунчика, а затем насадить на шесты сквозь задний проход и выставить вдоль береговой линии. Чтобы пришедшие после королевские корабли могли за версту увидеть, что следует за бесчеловечными пытками ребёнка. Пускай и пирата.
Джим замолчал, и больше ничего не говорил, обдумывая слова Нэта. Но Хагторп проголодался, и по дороге к невесте они, подумав конечно, решили всё-таки свернуть в трактир. Немного эля для храбрости не помешает, подумал и Джим Хокинс. Заказав порцию омлета с ветчиной, Хагторп осушил для начала кружку пива. А Джим отхлебнул светлого эля, которое оказалось весьма пригодным на вкус.
- Послушай, Джим. Что ты знаешь про эту девушку? – спросил Нэт, жуя кусок ветчины.
- Её зовут Ассоль, - ответил Джим.
- И всё? – удивился Хагторп.
- И она не прачка. Теперь всё.
- Фок-грот-брамсель тебе в левое ухо! Ты даже не узнал имя её отца?
- Как-то не до этого было, Нэт. Всё так закрутилось, что я боялся даже сказать что-нибудь глупое.
- Ты собираешься свататься, а спросить имя отца даже и не подумал?! О чём ты думал вообще?
- Ни о чём. Я просто не мог отвести от неё глаз. А когда она смотрела на меня, я жутко терялся. Понимаешь, Нэт? Я просто не мог ничего думать.
- Это я понимаю, но ты хоть поставил её в известность о своём намерении?
- Нет.
- Мачту тебе в зад! И сейчас мы придём с бухты-барахты, и здравствуйте, я ваша тётя? Так что ли получается? Может она замужем, или дроля какой есть?! Ты об этом тоже не подумал? Ведь это первое, что приходит на ум порядочному человеку, когда тот видит перед собой приличную женщину!
- Просто у меня не было смелости про такое подумать, Нэт. А вдруг у неё действительно, кто-то есть? Об этом даже страшно подумать! Это меня бы расстроило до глубины души. Я не вынес бы такого дискомфорта. Ах, Нэт, я уже чувствую себя, как подкильный молюск. Маленьким и несчастным.
- Тоже мне, пират, - вздохнул Хагторп. – Дал пару залпов, а на абордаж не решился.
- В море, как-то всё проще, Нэт, а на суше я сам не свой.
- Ну, ничего. Где наша не пропадала! Эй, трактирщик! Как вас там?
- Хин Меннерс, сэр, - подбежал трактирщик. – Чем могу служить, сэр?
- Послушайте-ка, любезный. Не обитает ли часом в вашей округе, некая девица, по имени Ассоль?
- Как же-с, как же-с, - заулыбался Меннерс. – Всенепременно-с обитает-с.
- А не дадите ли вы нам справку, голубчик, на счёт её сущности и положения в вашем райском уголке.
- А с какой целью интересуетесь, если не секрет? – спросил хитроумный трактирщик.
- Значит надо, месье Меннерс! – взвинтился дотошности трактирщика Джим Хокинс.
- Виноват-с, господа. Пардоньте, - Меннерс принялся уходить.
- Одну минуточку, милейший, - Хагторп грозно посмотрел на Джима, и улыбнувшись, на трактирщика. – Видите ли, какая оказия, - Нэт вынул серебряную монету и положил перед собой. – Дело сугубо личное, а посему, немножко с душком романтического приключения. Засим и интересуемся на предмет каких-нибудь неожиданных последствий.
- О, это вы совершенно правильно сделали, сэр, - Меннерс взял монетку со стола, и присел рядом. – Могу многое рассказать Вашей щедрости, если на то у них есть особое желание.
- Ну, конечно же, есть, уважаемый, - Нэт достал ещё одну серебреную монету, но на стол не положил. Стал крутить её в руках.
- Гражданка Ассоль - местная полоумная, мечтающая о несусветной чуши с алыми парусами. Какой-то шарлатан предсказал ей это ещё в детстве, и наша дурочка до сих пор в это верит, представляете? Хи-хи-хи!
- Что же такого он предсказал? – спросил Джим.
- Он сказал ей, что однажды, за ней на корабле под алыми парусами приплывёт принц и увезёт её в далёкую страну. Так что, господа, я очень сомневаюсь в вашем романтическом предприятии. Если конечно-с, у вас нет алых парусов. Хи-хи-хи.
- А что же её родители, голубчик? Мать, отец? Они куда смотрели? – спросил Хагторп.
- У-у-у, тут ещё хуже, - сказал трактирщик, но лицо его сделалось серьёзным. – Мамаша их, скончались, когда интересуемой вами девице, было всего ничего, без году неделя или месяц. А папаша их, совсем ужасный человек, шатался где-то по морям и океанам, пока его жёнушка тут издыхали-с.
- Врёшь, собака! – вспылил сидевший рядом, поддатый старый угольщик Чарли Блэйк. – Не слушайте его, господа! У этого сукиного сына есть мотивация, чтобы поносить честных и несчастных людей. Гоните его прочь, господа!
- Чарли! – возмутился Меннерс. – Ты сошёл с ума?! Ну, смотри у меня, черномазая рожа! Уж придёшь ты ко мне завтра, уж попросишь в долг...
- Может, вы нам поведаете, уважаемый? Обещаю, я в долгу не останусь, - сказал Хагторп.
- Поведаю. Отчего ж не поведать, - сказал угольщик. – А ты, морда жидовская, на-ка, выкуси! – и Чарли перегнул левую руку в локте правой рукой.
- Трактирщик! – сказал Нэт. – Тащи бутылку виски, да самого лучшего.
Хин Меннерс ушёл недовольным, но с гордостью. Чарли Блэйк пододвинул стул и уставился на обоих незнакомцев.
- Моряки, значит, - сказал он. – Пираты.
- Как догадались? – удивился обрадовано Хагторп. – Может, мы купцы! Или солдаты Его Величества?
- Не-е, - протянул Чарли. – Солдаты сюда не ходят, а купцы и подавно. Главный город там, а тут вся голодрань, да вошь беспортошная. Только вы и можете к нам пожаловать. С ножами и пистолями.
Меннерс принёс виски и три стакана. Отошёл чуть поодаль, и стал прислушиваться.
- Ай, да соколиный глаз! Что ж, выпьем для начала, - и Нэт разлил по порциям.
Выпили.
- Ох, кошку в пятки! – сказал Чарли. – Давненько я так не угощался. Благодарствую.
- На здоровье, - сказал Нэт.
- А этот, - указал пальцем на Джима угольщик, - жених что ли?
- Он самый, - ответил Нэт.
- Сопливый ещё, – хмыкнул угольщик. – Под венец матёрые ходят, а не недоумки палубные.
- Да как вы смеете! – вскочил Джим Хокинс. – Да у меня… да я…
- Тише, тише, Джим, - сказал Нэт. – Чарли Блэйк у нас старый морячок, бывалый.
- Что? – изумился Джим. – Морячок?!
- Чарли Блэйк, по прозвищу Бык, ходил на «Мести королевы Анны» вместе с капитаном Чёрная Борода, - сказал Хагторп.
- С Эдвардом Тичем?! – воскликнул Джим. – Вас же всех повесили?
- Всех, да не всех, кхе-кхе, - то ли прокашлялся, то ли просмеялся угольщик Блэйк.
- Я слыхал, что ты погиб, попав к людоедам, - сказал Хагторп. – Вроде вы высадились на каком-то острове за водой и припасами, там на вас и напали.
- Так и было, - сказал Чарли. – Одни ушли, одних съели, а я остался. Чёрная борода не стал возвращаться, решив, что и меня уже едят, кхе-кхе.
- Как же ты спасся, Бык? – спросил Нэт.
- Доказал людоедам, что живой я принесу им пользы больше, чем изжаренный на костре. Сначала убивал их по одному, да так уродовал трупы, что те даже есть их боялись. Вместо голов я пришивал трупам головы зверей, в живот набивал фекалии, которые только находил, кхе-кхе. Да и сам туда срал и мочился. Потом выяснил, что они поклоняются львам, прибил одного, содрал шкуру, и оделся в неё на манер Геракла. А ночью стал к ним являться и убивать. Сначала детей, потом женщин, потом детей вождя. Резал их во сне, и даже хотел всех извести, но случилось чудо, кхе-кхе. Как-то ночью, идя на очередную резню, гляжу, лежат горы подарков из фруктов, а к столбам привязаны три девушки. Тут я и понял, что я стал богом. Это они мне жертву стали приносить, кхе-кхе. Так и жил четыре года, пока к берегу не заявился корабль. Он меня и привёз сюда, на Ямайку.
- Как же они вас не выследили, мистер Бык? То есть мистер Блэйк, - спросил Джим.
- Джим, разве ты не в курсе, что Чарли наполовину индеец? У него всё детство и юность прошли в первобытнообщинном строе, ха-ха! – сказал Нэт. – Уж кто-кто, а только Чарли Бык смог бы там выжить.
- Да уж. Эти болваны были куда первобытнее нас. Я их потом всех скопом работорговцам продал. Теперь они в Нью-Йорке трудятся, пользу так сказать приносят, кхе-кхе.
- На корабль возвращаться не стал? – спросил Хагторп.
- Нет. Тича уже не было в живых, когда я вернулся, а к другим капитанам не хотелось. Да и надоело уже по морям, как говно в проруби болтаться. Прибился к растаманам, балдею, ничего и не надо больше. Вот углём промышляю, когда деньги нужны, а так, иной раз, магазин какой подломлю. Денег не беру, пожрать, да выпивку, вот и всё. В принципе, я не жалуюсь, всё есть, всё хватает.
- Ну, и слава богу, - сказал Хагторп. – Выпьем.
Нэт разлил, и они выпили. Стали забивать трубки. Бык посмотрел на Меннерса, и удивился. Тот стоял открыв рот, и был бледным. Узнав, что этот старый угольщик был знаменитым пиратом и убийцей, он теперь сильно переживал за свою жизнь. Надо было, как-то утрясти недавнее недоразумение с Чарли. Может, ещё бутылку принести, за счёт заведения?
- Так что там по поводу этой несчастной, Чарли? – спросил Хагторп.
- Она славная девушка, но изюминкой, - сказал Бык. – Отец моряк, но не из нашей братии. Человек он замкнутый и нелюдимый, после смерти жены ушёл в отставку и стал промышлять изготовлением игрушек. Чертовски искусные вещицы, доложу я вам.  Такие миниатюрные модели парусников и шлюпов у него получаются, что одно загляденье. Да так всё в точности исполнено, аж дух захватывает. Но местному сброду этого не понять, куда им. Вот чтобы заработать себе и маленькой тогда дочери на жизнь, он и мастерил их. Дочь выросла, сами видели, а кораблики его никому не нужны. Хочет снова в море, да боится дочь одну оставлять. Так и живут на том, что в землю посадят. Дочь он бережёт, в таверну работать не отпускает, и правильно делает.
- Это верно, - сказал Хагторп. – Там её живо обломают с её-то парусами.
- А что с парусами? – спросил Джим.
- Ну, эта коробка вонючих костей, - Чарли указал на Меннерса, - верно сказал. Какой-то шарлатан действительно наплёл девочке про принца, который придёт за ней под алыми парусами. Это стало её спасительной шлюпкой на будущее, в этом болоте мерзавцев и подлых крыс. Она этим ожиданием живёт. Да и отец в этом отношении, стал ей единственным другом, который утешает и поддерживает её. Только с ней он ласков и нежен, больше ни с кем.
- Чарли, дружище, - сказал Хагторп. – Но зачем же ему было выращивать эту иллюзию в ней? Разве не страшно, что чем дальше она будет в это верить и ждать, тем хуже будет для неё? Реальность ведь убьёт её!
- Я тоже так думал, и осуждал это. Но однажды я спросил его об этом, и знаете, что он мне ответил?
- Что?
- Что?
- Что её вера помогает ей жить не смотря ни на что. Она крепче, чем вера в бога. Что мечты часто разбиваются у тех, кто реально смотрит на вещи, а у неё она чистая, нетронутая и необыкновенная. Эта мечта - луч в тёмном царстве. С этой мечтой, если она даже умрёт от невзгод, она умрёт с надеждой, а не с горьким разочарованием. Он сказал, что жизнь без заветной мечты пуста, как все эти люди в округе, а чтобы мечты исполнялись, необходимо верить не только в неё, но и в себя. И тогда всё действительно сбудется.
- Слишком уж всё это, зато красиво, - сказал Нэт. – Попроще надо бы, попроще. И люди сами потянутся.
- Хех, - усмехнулся Бык. - Не все так просто. Кроме веры, нужен соответствующий характер. Вот Ассоль отвергнута обществом, ее презирают и считают ненормальной больше не из-за того, что она верит в свои паруса, а за то, что ее мечта находится за пределами счастья этих людей. Они даже о таком мечтать не смеют, кишка тонка. А Ассоль даже понимая, что её считают дурой, остаётся доброй и невинной девушкой. Она не испытывает ненависти, гнева, осуждения, или зависти к этим мелкоплавающим ублюдкам. И только одним этим, она уже достойна своего счастья. Другой бы обозлился, как этот трактирщик, а она нет. Вот в чём дело. Посмотрите на них, они же все ей завидуют! Они хотели бы так же верить, но не умеют. Они просто не способны этого сделать, как бы ни старались. Такие люди, как она, заставляют общество испытывать сильные эмоции, они либо становятся лучше, либо ещё хуже. Эти испоганились вдрызг, унижая её, пытаются над ней же возвысится. Они прямо испытывают какое-то особое удовольствие, когда кто-то, по их мнению, хуже, чем они. Но как это сделать, с тем, кто на самом деле лучше и достойнее их? Его начинают унижать, называть дураком, приписывать всевозможные собственные пороки, они тупо расчеловечивают, наконец. И в эту низость эти подонки охотно поверят, потому что сами являются низкими, подлыми и порочными людьми. Вот в чём дело, господа.
- Да, Чарли, - сказал Хагторп. – После твоих слов я почему-то почувствовал себя мерзавцем.
- Я тоже, - сказал Джим Хокинс.
- А вы и есть мерзавцы. Вы же пираты, кхе-кхе, - то ли закашлял, то ли засмеялся Бык.
На этот раз Джим Хокинс точно передумал жениться, и вспомнил про Оливию. Она - шлюха, он - пират, ну, чем не подходящая пара?! Да и алых парусов у него не было.

Корабли стали отплывать. Джим Хокинс пообещал Оливии скоро вернуться, но в следующем порту он полюбил проститутку Франческу. Хагторп остался фермерствовать в Южной Каролине, но заскучав, вернулся на Ямайку за Кудряшкой Сью. Однако было уже поздно. 7 июня 1692 года в 11 часов 43 минуты сильнейшее землетрясение полностью затопило 2/3 площади города Порт-Ройал. Тринадцать  акров городской земли вместе с домами было просто смыто в море, ещё тринадцать были затоплены возникшим цунами. В результате землетрясения Порт-Ройал был практически полностью разрушен, и английская колониальная администрация была вынуждена перенести столицу острова Ямайка в небольшую деревушку Кингстон на противоположном северном берегу залива. Таверна «Весёлая бухта», где работали Сью и Оливия, исчезла. Хагторп ни с чем вернулся в Америку, и спустя три недели повесился. В записке он указал только одно: «Тоска зелёная». Джим Хокинс по прибытии в Лондон заболел сифилисом, которым его наградила негритянка Коко в Нью-Йорке. У него провалился нос, и о карьере моряка пришлось забыть. Ничего из того, что он слышал на Ямайке вместе с Натаниэлем Хагторпом, он не вынес, кроме поучительной истории про девушку Ассоль. Он поверил в свою мечту, и после двух лет пиратства на шлюпе одноногого капитана Карлоса Де Сантьяго Перепедроса, стал настоящим пиратом. Теперь доживает свои дни с радостью, что его не поймали, и не повесили, как остальных членов экипажа.