Новый подход...

     Произошли в мире многие изменения. Поговаривают, что Запад сошёл с ума. Если это так, то это случилось не только из-за желания Запада "заколачивать". На постоянной основе. Огромные деньги. Западный человек. Не весь, конечно. Но многий. Всегда хотел ещё обладать магическими способностями.

      В России когда-то слово "магия" не было популярным.  Здесь вместо магии произносили такие слова, как "ведьмовство", волшебство, колдовство и чародейство. А у них там, на Западе, не только активно использовали слово "магия", но и давно стали разделять её, магию, на белую и чёрную.

     В конце семнадцатого века, с правления Петра Первого, уже самостоятельного, западные вещи и явления стали проникать в Россию бурным потоком. Некий сподвижник Петра, по фамилии Брюс, намекали: занимается магией. Но всё ещё считалось в России того времени, конца семнадцатого - начала восемнадцатого века, что волшебство всё-таки лучше, чем ведьмовство и колдовство.

     Те россиянки и россияне, которые вслед за Брюсом стали интересоваться разными непонятными, но привлекательными человеческому интересу, "тонкими штуками", не задумывались о том, что в русском языке такое приятное слово, как "волшебство" и запрещаемое священнослужителями "волхование" имеют общие корни.

     Потом наступило  то время в России, когда  священнослужители вроде бы смирились с употреблением в русской художественной литературе слова "волшебство".

     Так и оставалось слово "волшебство" более приятным русским людям, которые интересовались разными "пикантно-тонкими штучками", чем слова и явления "ведьмовство" и "колдовство".

     Весь восемнадцатый и бОльшую часть  века девятнадцатого, по крайней мере, - до появления и высказываний, письменных и устных, некой Е. Блаватской, слово "волшебство" оставалось более популярным в России, чем слова "ведьмовство", колдовство и магия.

     Но уже в первой половине века девятнадцатого, благодаря, наверное, и тому самому, петровскому, Брюсу, проникал в российское общественное сознание интерес к такому близкому к европейской магии явлению, как чародейство. 

     Если в Европе уже давно различали белую и чёрную магии, то в России современники  А.С. Пушкина задумались о том, что и "наводимые" на людей кем-то чары, могут быть и светлыми, и тёмными. Так, хотя бы в одной только русской художественной литературе, был сделан шаг, чтобы светлое чародейство называть уже, вполне по-европейски, белой магией, а тёмное чародейство, - чёрной магией.

      Русские символисты, в той же художественной литературе, очень старались своими "навьими чарами", например, Ф. Сологуб, кажется, заменить "ведьмовство" и колдовство тёмным чародейством, и призвать народ интересоваться исключительно чародейством белым. У них это не очень получилось.

     Потом был в России весь двадцатый век, не меньше, чем с двумя очень  кровопролитными и убийственнными войнами, не менее, чем с тремя, а то и с четырьмя революциями, и вот уже в первой половине двадцатых годов двадцать первого века видно, что остались в данной стране россиянки и россияне, интересующиеся не столько волшебством и чародейством, сколько магией по-американски и по-европейски.

     Они, Наставник, девушка и молодой человек, сидели в летней беседке, на скамьях, расположенных друг от друга. Сидели и разговаривали так, что какой-нибудь прохожиий, глядя на них, мог бы подумать: "Перипатетики хреновы! Присели, наконец, на пленэре!..".

     Наставник говорил своим спутникам, ей и ему, то есть своим наставляемым:

     - Нужно ли человеку владеть магией, чтобы заставить другую или другого рассмеяться?

     - Наивный или даже глупый, по моему вопросу вопрос! - ответил молодой человек, который был в тёмной футболке и таких же джинсах, но почему-то босиком, без всякой обуви. - Заставить рассмеяться другого и, тем более, другую, может хороший юморист, который владеет одними только словами, но не магией.

     - Магия, на мой взгляд, процентов на девяносто, как и юмор, состоит из одних только слов, - стал разъяснять Наставник в белых штанах, такой же рубашке с подвёрнутыми рукавами и в светлых кроссовках. - Легче всего рассмешить смешливых людей. Тот юморист, который натолкнулся на неё или его, смешливых, рассмешив их, не задумывается о том, что чужая смешливость, как и волшебная палочка в магии, лишь только усиливает воздействие на других и без неё, без палочки,  существующих у мага или юмориста способностей.

     - И зачем мне сдалась чужая смешливость, подобная волшебной палочке? - спросила девушка в белой футболке, голубых джинсах, в шлёпанцах на босу ногу и с хвостом волос на затылке. - Если мне нужна другая магия?

     - А какая магия вам нужна? - задал Наставник вопрос девушке, сидевшей на скамье, расположенной напротив него, и посмотрел девушке, несмотря на значительное расстояние между ними, прямо в глаза.

     - Мне, например, интересна левитационная магия. А что? Неплохо подняться  над землёй и парить в воздухе одной только силой своего ума. Без технических устройств и крыльев! - начала отвечать девушка с хвостом волос на затылке. - И всё-таки больше меня интересует магия превращений. И не столько самой себя превращений. В какую-нибудь другую. В какого-нибудь другого. Или во что-нибудь неодушевлённое. А других. Одну другую. Превратить бы...

     - Это невозможно! - перебил девушку босой молодой человек во всём темном. - Зачем изучать то, что никогда не станет нам под силу? Уж лучше изучать юмористику, как магию, вызывающую смех!

     - Чтобы кошка бросилась на вас, как на мышь, - заговорил Наставник, - совсем не обязательно самому превращаться в мышь. Достаточно убедить кошку, что вы превратились в мышь, и она бросится на вас!

      - Да не хочу я, чтобы кошка на меня бросалась! Глупость какая! - возмутилась девушка с хвостом на затылке.

     - А чего именно вы хотите? - опять спросил девушек Наставник. - Мне думается, что вы хотите поевратить, например, вашу бывшую подругу, а теперь вашего злейшего врага, в...

    - Крысу! - крикнула девушка с хвостом волос на затылке, всё время старающаяся улыбаться, то есть растягивать свои губы определённым образом.

     - Так в чём же дело? - мудро заметил Наставник. - Закройте глаза. Представьте себе, что вы разговариваете с вашей бывшей подругой, наведите на неё свою воображаемую палочку, и она превратится в крысу. А вы молодой человек представьте себе, что беседку в которой мы сидим, вы превратили в яркую цветочную клумбу.

     - Смешно! - сказала, рассмеявшись, девушка с хвостом волос на голове, и открыла глаза. - Очень весело! А это какая магия? Чёрная, наверное, если я превратила её в крысу?

    - Это никакая не магия! Ни белая, ни чёрная! - громко прошептал-прошипел босой молодой человек в чёрной футболке и темных джинсах. - Это аутотренинг какой-то, и всё!

    - Нам иногда совсем и не надо, чтобы тот, кого мы хотим во что-то превратить, действительно превращался бы в кого-то или во что-то, - начал объяснять Наставник. - Нам  для своего удовлетворения, часто, достаточно того, чтобы она или он, на которых мы воздействуем, убедили бы себя в том, что это мы превратились в нечто ужасное или просто их сильно пугающее. Фу, как это я выговорил!

     - Я поняла: потому вам трудно, было, Наставник, всё это выговорить, что самому превращаться в нечто ужасающее и превращать в нечто ужасное других, - это чёрная магия,  - чётко проговорила девушка с хвостом волос на затылке.  -  Расскажите нам лучше, Наставник, как другим людям внушить, что мы, в данный момент, например, летаем, над землёй, без всяких устройств, одной только силой своего ума.

    Они все, трое, встали со скамей в летней беседке и пошли куда-то так, что какой-нибудь прохожий мог бы подумать: "И куда идут эти перипатетики хреновы? И чего они вообще "вЫходить" могут?"...

     P.S. Автор и сам не знает, зачем он написал этот рассказ. Поэтому он готов согласиться с теми литературоведами, которые утверждают, что иногда рассказы пишутся не "зачем-то", а потому-что. Вот и этот рассказ написан, наверное, не для чего-то, а потому что так, как он представлен читательницам и читателям, он, рассказ, сложился в голове автора...