К папе!

– До Кленового. Один, – девочка, на вид лет семи, протягивает водителю автобуса измятые сто рублей.

Розовый спортивный рюкзак за спиной, весь грязный. Белые чумазые кеды на залипах, левый без язычка. Лохматые пшеничные волосы собраны в пучок. Черная куртка, чёрные легинсы. Прямая спина, гордо поднятый подбородок, прямой взгляд.

– Один? – спрашивает водитель и берёт купюру рукой с татуировкой в виде штурвала. – Вопросительно смотрит на женщину за девочкиной спиной.

– Да, один, – отвечает девочка.

Вот и остановка. Девочка выходит из автобуса. Достаёт из кармана пожелтевший листок, разворачивает: “Пос. Кленовый, ул. Преображенского, 9”. Так. Куда тут идти?



– А вы не подскажете, где улица Преображенского?
Сухонькая старушка, чуть скособоченная, смотрит на девочку, потом оглядывается по сторонам.

– Где твои родители? Ты, что ли, одна?

– Я иду к папе. Подскажете, где улица Преображенского?

– Иди через дорогу, прямо, на первом повороте направо, – старушка машет рукой, показывая направление.



– Чёртов придурок! Ну и где ты? – девочка пинает дверь. – Правильно мама про тебя говорит, шляешься непонятно где!

Она вздыхает. И что теперь делать? А если он уже давно здесь не живёт?

Ветер гонит вдоль длинной пустой улицы опавшие листья. Девочка ёжится. Пахнет дымом. Вдалеке лает собака.

– А, ты к Илюше?

Девочка поднимает голову и видит старушку, которая подсказала ей дорогу. Стоит, опирается на кривую деревянную палку.

– Так его нет…

– Когда будет? – девочка смотрит на старушку исподлобья.

– Заходи ко мне, я тебя чаем напою? Расскажу… и покажу кое-что, – старушка показывает скрюченным пальцем с жёлтым ногтем на соседний дом.

Ага, ещё чего. К незнакомому человеку в дом, ну-ну. Девочка сбегает с крыльца и как можно быстрее идёт по направлению к остановке.

– Темнеет уже! – кричит вслед старушка.

И вообще, зачем она припёрась! Ну и жила бы дальше с бабулей. Всю жизнь папу не видела, и дальше бы прожила! Он их с мамой бросил, да. Нормальные папы так не поступают! Маме вон пришлось в другой город уехать работать. Даже почти не звонит и не приезжает, так много у неё работы. Из-за него всё! Даже алименты не платит, гад. Ладно, она сама что-нибудь придумает! Как бабулю вылечить, как тетрадки к школе купить. Если мама не приедет. А то неделю уже трубку не берёт.
Папа её не любит, бросил, а она к нему притащилась…



– Как тебя зовут-то?

– В… Ве… Вера…

– А меня бабушка Уля.

Сердце у Веры бешено колотится. За прошедшие три минуты она успела убежать от огромного лохматого водолаза, испугаться темнотищи в коридоре, освещённом только двумя свечками, и того, что скрюченная старушка проткнёт её палкой. Но старушка только постучала своей палкой по двери. Что-то пробормотала, и громкий лай снаружи, наконец, умолк.
 
В ушах у Веры всё ещё звенит. Коленки дрожат. В глазах рябит от танца свечных огоньков. Пахнет спичками.




Вера стоит на чердаке с одной свечкой. Кажется, сейчас к ней из темноты протянутся липкие щупальца и схватят… Бр…

– Справа, справа! – голос бабушки Ули доносится снизу. – Все язычки надо повернуть наверх.

Вера перещёлкивает старинные язычки на распределителе, внизу загорается свет.

– Включи на чердаке свет-то тоже, – говорит бабушка Уля. – Посмотри. Это твой папа делал, для тебя. Когда ты только-только родилась. Да потом спускайся на кухню, чаю мятного попьём.

Вера забыла дышать: перед ней детская кроватка, сделанная в виде кораблика; по деревянным бортам вырезаны русалки с перламутровыми хвостами и длинными волнистыми волосами, полог сделан в виде полупрозрачного белого паруса.

Вот это красота-а!

И всё такое пыльное…

Девочка чихает.




Вера стоит на белом песке, волны пытаются лизнуть ее чумазые белые кеды. Впереди, слева и справа простираются тёмно-синие воды. Ветер треплет пшеничные волосы.

– Давай, – шепчет бабушка Уля.

Вера достаёт из бархатного мешочка на груди солнечную янтарину, кладёт в центр ладони и накрывает сверху другой ладонью.

А вдруг вообще всё это ерунда и ничего не сработает?

Вдруг она по дороге потеряет вторую янтарину, которая должна помочь вернуться обратно?

А если она вообще попадёт не туда, куда нужно?

А если она всё-таки ему не нужна? Может, он её на самом деле не любит?

Вдруг ладони обжигает, вспыхивает яркий свет. Вера зажмуривается. И в следующую секунду чувствует, как земля резко кренится вправо. Вера падает, ударяется плечом и открывает глаза. Успевает увидеть как на неё летит деревянная бочка. Ещё удар. И – тьма.




Вера разлепляет глаза. Как же раскалывается голова!.. Что это за место? И почему так качает? Ещё и тошнит… Вера смотрит вверх и видит деревянный потолок. На фоне потолка возникает коричневое бородатое лицо в красной вязаной шапке. Глаза тёмно-синие, искрятся. В уголках – тонкие морщинки, какие бывают у людей, которые много смеются. Слышен гулкий стук волн обо что-то деревянное.

– Ну что, очнулась? – произносит глубокий бас, теплый и тягучий, как горячий шоколад, который варила ей по праздникам бабуля, когда была здорова.

Интересно, кто это? А он не опасный? Мысли вяло ворочаются в вериной голове.

Как от него вкусно пахнет… Ветром. И рыбой.

Вера пытается сесть.

– Лежи, лежи, у тебя вон какая шишка на голове.

Теперь на фоне потолка Вера видит ещё и мускулистые руки с закатанными полосатыми рукавами. Огромные ладони кладут ей на лоб прохладное влажное полотенце.

– Как же ты очутилась здесь, Вера?

Вера вскакивает, полотенце шлёпается со лба на коленки, легинсы тут же намокают.

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Да уж… Наверное, матушка Уля постаралась. Она любит что-нибудь такое учудить.
Матушка Уля?.. А, точно! Янтарина!

– Где я?

– На корабле.

– А вы кто?

Широкие, как вёсла, ладони достают из-под тельняшки висящий на груди овальный серебряный кулончик. Огромные пальцы с трудом открывают его. И там Вера видит фотографию белокурой малышки с тёмно-синими глазами, которая обнимает плюшевого кита.

Такого же, с каким Вера засыпает в обнимку, сколько себя помнит…

– Так ты…

Но Вера не успевает больше ничего сказать, потому что весла загребают её и сдавливают так, что не продохнуть. Борода колет щёку и шею.

Сначала Вера скукоживается, как вяленая вобла. А потом расслабляется, обмякает.
К подбородку катятся горячие слёзы.

– Какая же ты выросла красивая… И крепкая! Моя девочка… – шепчет большерукий мягкий обладатель колючей бороды и красной шапки. Огромные руки отпускают Веру.
И большой человек в тельняшке становится вдруг какой-то зыбкий и будто полупрозрачный…




Вера разлепляет глаза. Лоб болит. И плечо. Надо же было уснуть, уткнувшись в деревянную ручку кресла… Бабушка Уля сидит в соседнем кресле и что-то вяжет крючком.

На щеках мокро.

– Бабушка Уля.

– М?

– Его… его больше нет?.. Да?..

Бабушка Уля протягивает Вере фотографию мужчины в тельняшке и красной вязаной шапке. Его тёмно-синие глаза улыбаются.




– Матушка Уля… – в глазах Веры мелькает догадка. – Так вы... вы его… его мама?

Бабушка Уля перестаёт вязать и кладёт руки со скрюченными пальцами на колени. Пристально смотрит в Верины китовые глаза. Кажется, целую вечность смотрит. И наконец кивает.

Вера вскакивает. Так вот почему её кроватка вдруг оказалась на чердаке у этой старушки…

– Бабушка… Вы моя бабушка!..

Вера делает два порывистых шага к рыжему стеллажу с книгами, резко разворачивается и шагает обратно к креслу. Вдруг застывает на месте.

– Что… что с ним стало? Он утонул?..

Бабушка Уля уже снова вяжет и не смотрит на девочку.

– А я… смогу… смогу его ещё увидеть? Ну, он мне приснится опять?

Бабушка Уля кладёт вязание в корзинку на полу, тянется к своей узловатой палке. Кряхтя, встаёт с кресла и, шаркая тапочками по полу и постукивая палкой, идёт к кухне.

– Пойдём, еще чаю попьём. Или ты, может, проголодалась? Давай я тебе бутербродов сделаю, с маслом и сыром.

– Да мне домой надо, бабушка Люба, наверно, волнуется.

– А ты позвони ей, скажи, что завтра приедешь. Поздно уж, автобусы-то не ходят… Постелю тебе на диване.




– Бабушка Уля… – Вера пробует губами чай: кипяток! – Бабушка Уля, так я смогу его… папу… увидеть снова?

– А ты хочешь?

– Конечно!

– Ты же говорила, что он придурок. Когда его дверь пинала, – бабушка Уля откусывает бутерброд с сыром и жуёт с серьёзным видом, а у самой в глазах пляшут лукавые блики.

– Ну… а может, всё-таки он нормальный?.. – Вера берёт ложечку, зачёрпывает чай. Дует, тянет чай губами. – Бабушка. Так что с ним стало? А? И почему он нас с мамой бросил? У всех есть папы, а мой куда делся?

– А вот ты сама у него и спроси!

– Хм. А как?

Бабушка Уля молчит. Откусывает бутерброд. Запивает чаем. Медленно жуёт.

Вера тоже молчит. Дует в кружку, пробует чай губами, снова дует. Откусывает бутерброд, осторожно отпивает чай – уже подостыл. Поглядывает на бабушку Улю. Вздыхает. Притопывает под столом правой ногой. Но ничего не говорит.

Наконец бабушка Уля встаёт из-за стола, ополаскивает свою кружку под слабой струёй воды из-под крана. Выключает воду, ставит кружку на сушилку, та звякает. Потом берёт свою узловатую палку, стучит ей три раза по полу и бормочет что-то, полуприкрыв глаза.

И тут на круглом цветастом коврике прямо из воздуха появляется коричневый бархатный мешок и золотистыми шнурками. Бабушка Уля кивает на него.

Вера вылезает из-за стола, осторожно опускается на колени и медленно растягивает края мешка в стороны. В полутьму кухни врывается поток солнечного света, такой яркий, что в первую секунду Вера зажмуривается. Потом наконец заглядывает в мешок.

– Это что, янтарины? Они волшебные? Так они мне не приснились, да?..

Бабушка Уля кивает и, кряхтя, усаживается обратно на стул.

– Ты сможешь спросить у него сама. Всё-всё, что захочешь. Можешь являться к нему хоть каждый день.

– А если янтарины закончатся?

– Не закончатся. Так… а тут где-то у меня было… – бабушка Уля тянется к деревянному ящику, который стоит на подоконнике, чем-то шебуршит там и достаёт пузырёк из тёмного стекла. – Вот, – протягивает она пузырёк Вере. – Это для твоей бабушки Любы. 10 капель утром, 10 капель вечером, после еды. Пять дней подряд. Как ей станет лучше, приезжайте ко мне. Втроём всё веселее, правда ведь. А мама твоя как объявится, так и с ней что-то решим… И тетрадки тебе к школе купим.

– Бабушка Уля, а откуда… откуда ты всё знаешь? И про бабушку Любу, и про маму… И… про всё…

Старушка подмигивает Вере. Опять со скрипом поднимается со стула и, шаркая тапками и стуча палкой, направляется обратно в комнату.

– Пойдём спать, уж ночь-полночь.

Вера берёт одну янтарину и зажимает в ладошке. Да, да. Только сначала – к папе!