Сколь богат на разнообразие род людской!

Ох, как порой мы недальновидны и наивны. Как часто не замечаем вихрь быстротекущей жизни. Казалось бы, совсем недавно, будучи несмышлёным, чистым, зависимым от родителей ребёнком, мы получали во дворе первые ссадины, свежо ощущали пленительный трепет от первого поцелуя, преодолевали постыдный страх, дабы заступиться за слабого и поставить на место заносчивого хулигана. И вот, пробежав трудные десятилетия, мы оказываемся во взрослом зрелом возрасте, который, казалось, был столь далёк от нас в начале нашего пути, что думалось будто там, в далёком будущем, жить и существовать будет уже совершенно другой человек, вовсе непохожий на этого худощавого голубоглазого сумасбродного мальчишку, пинающего мяч во дворе в новых, купленных втридорога родителями, башмаках, уничтожая кожаное изделие с каждым ударом тоненькой ножкой по куску резины. Но в зрелом возрасте оказывается, что человек всё тот же, но лишь несколько потрёпанный: вот у нас проглядывает плешь да проседь, вот появляются морщинки, а у иного выглядывает и некрасивое печальное брюшко. И жизнь как бы прожита, получается? Так, а в чём же смысл был? В этих естественных процессах изнашивания человеческих тканей? Кабы так… Кабы так…
Описанное здесь хронологически происходило почти девять лет назад с одним уже немолодым мужчиной, который из Петербурга приехал на житьё в провинциальную деревню, сняв небольшой домик у захудалой старушки за бесценок. Причина его поездки мне незнакома, но понятно лишь одно: мужичок изрядно темнит и недоговаривает, не называет истинные причины отъезда из столицы. Знаком я с ним неблизко, имели кое-какие делишки совместные, работали над одним предприятием некоторое время. Вернувшись через два месяца из деревни в Петербург, он при случае и поведал мне о своих впечатлениях, да рассказал пару-тройку занимательных историй, которые, на мой взгляд, точно описывают человеческую суть и природу, а также отвечают на вышестоящие философские вопросы. Но обо всём по порядку. Далее повествование пойдёт от лица моего странствующего знакомого, имя которого – Валентин Федосов.

Приехал я в деревню ранней осенью. Погода на дворе стояла скверная, промозглая. Положение моё усугублялось настигнувшей в дороге простудой. Добрые люди рекомендовали обратиться по вопросу жилья к Акимочкиной Настасье Петровне, старушке лет семидесяти, с маленькими сонными голубыми глазками и крючковатым носом. Узнав её адрес, я отправился к Бабе-Яге, как её кличали местные. Но по прибытии к ней я увидел довольно смиренную тихую старушонку, разговаривающую тоненьким голоском, точно старенькая мышка. Несомненно, ожидаемые резкие черты лица и странный белый чепчик напоминали о персонаже фольклора, но на поверку нрав у неё оказался покладистым. Тем не менее, несмотря на кротость, вскоре после формального знакомства она как-то решительно, но не резко, пригласила меня в дом, чему я повиновался.
- Домик у меня небольшой, сами видите, всё нажито ушедшим мужем. Всё устройство быта – его золотых рук творение.
- Как же Вы справляетесь сама нынче без помощников?
Лицо старушки разлилось в широкую улыбку, светлые глаза заискрились голубым огоньком.
- Да я который годок у приятельницы неподалёку проживаю, а домик всяческим постояльцем сдаю, – пролепетала Акимочкина, стеснительно поводя тщедушными плечиками. - Имею хоть какую-то деньжонку! – засмеялась она.
- Благо, карман не пустует… Если бы Фёдор Тимофеич, муженёк покойный, не организовал, так сказать, домашний уют, то в этой, простите душу грешную, рухляди даже на ночь никто не остался бы!
- Эк Вы закрутили, Настасья Петровна! Почто свой домик поносите на чём свет стоит? Славное у Вас жилище, сад уютный, смотрю и яблонька у Вас имеется. Да вон, если глаз не обманывает, виноград посажен, земля картошечкой кормит, всё при Вас, хоть замуж выдавай!
Мы заливисто засмеялись. Очутившись в двухэтажном, действительно ладно скроенном, доме, я испытал мимолётное потрясение: в нос сильно ударил резкий запах отборного лука, который копной лежал в тазике около умывальника.
- Да, Настасья Петровна, – продолжал я сыпать остротами. - Вы б хоть лучок-то прибрали, а то поди моя столичная нежная душа не выстоит пред натиском истой природы!
Настасья Петровна не сразу поняла, но через минуту, переспросив, залилась всё тем же колокольчиковым хохотом.
Дом оказался вполне уютным. Он мне понравился. Спальня, которая располагалась на втором этаже, была, в сущности, обыкновенной комнатой с кроватью, креслом, комодом. На стене красовались незамысловатые, дилетантские, но с любовью к делу созданные, пейзажи неизвестного художника. Они были небольшие. На одной картине изображался летний лес, а на второй фрагмент какой-то просеки, пейзаж чем-то напомнил мне «Вид на Валааме» Куинджи. На первом этаже располагались: кухонька, уборная, ванная комната. У входной двери хозяева выделили скромную нишу для рабочего инвентаря: лопаты, грабли, топор и пр. После того как мы с Акимочкиной условились об оплате, правилах пользования теми или иными бытовыми приборами, местонахождением тряпок, губок, полотенец, щёток, постельного белья, в общем как только подошли к концу скучные организационные процессы и тонкости необходимой адаптации на новом месте, сели чайком угощаться.
Настасья Петровна была хлебосольна. На столе блестели свежие ватрушки, ромовая баба, золотистые и хрустящие пирожки с рыбой, капустой, картошкой. Рядом с голубоватым блюдцем, на котором соблазнительно расположились спелые яблочки, если я правильно рассмотрел, это была Антоновка, стоял чайник, выпускающий через узкий носик струйку пара, распространяющего на всю комнату чудесный запах бергамота.
- Ну, Настасья Петровна, рассказывайте, не темните…
- Что ж, тебе рассказывать-то, золотой мой?
- Как что? Люд местный у вас какой? Злые ли или же гостеприимные? Как живут? Что промышляют?
Интересовался я воистину искренно и простодушно, ибо прекрасно знал свою компанейскую натуру, которая ни дня не может в одиночестве да заточении пробыть. Помимо катастрофической жажды бесед, новых знакомств, я хотел познать сущность деревенских жителей, определить, высветить, так сказать, характерные черты, отыскать эту самую пресловутую разницу между деревней и городом.
- Живут себе да живут… Обыкновенно живут, – равнодушно отрезала Акимочкина, вкусно и громко прихлёбывая чаёк вприкуску с ватрушкой.
- Разные жители-то… Так приглядишься порой к одному, а потом ко второму, вроде живут на одной земле, соседи дескать, а по нутру своему, образу жизни, ну совершенно с разных планет! Ну взять хоть Скорохватова. Весёлый мужик, отставной полковник, кажется. Живёт на довольство супруги, конечно. Бездельничает. Но если в застолье каком участие принимает, ну просто-напросто душа компании, гвоздь программы. Анекдоты льются рекой, на гармони живо исполняет, за словом в карман не лезет, ну красавец одним словом! Но, видишь ли, к Глебову например, неприязнь какую-то питает, поди спроси почему… Казалось бы, ну что ему этот двадцатипятилетний мальчишка сделал, он же юнец совсем! А потом Глебов развозит каждый месячишко молоко пожилым жителям. Представляешь? Из собственного хозяйства, понимаешь ли, кусок отрывает задаром. Сборы на ремонты, работы – всем занимается у нас этот юнец. По мне так молодчина, надёжный парень с головой! А Петька его невзлюбил… За что? Бог один ведает!
К вечеру Настасья Петровна покинула меня и отправилась к приятельнице на ночлег, предварительно по моей просьбе оставив адрес главного заводилы и весельчака деревни – Петра Скорохватова, известного на весь околоток своим озорством, разгульной и, по сути, бесцельной жизнью. На следующий день я решил посетить гуляку.
Утро следующего дня для меня началось с какого-то треснувшего удара, который, казалось, случился прямо у моего изголовья. Треск был настолько неожиданным, что я, находясь в состоянии утренней изнеженной дремоты, с перепугу аж подпрыгнул. Подбежав с ошеломлённым лицом к окну, я увидал двух выпивших мужичков, которые во хмелю пытались погрузить деревянную предлинную балку на самосвал. Один из них, пухлый мужичонка, с пшеничными волосами и надвинутой, казалось, на самые брови кепкой, никак не мог полноценно поднять другой конец балки и всё время в самый ответственный момент с треском ронял её оземь. Его коллега по несчастью, длинный человек, в коротких штанах и истоптанных грязных башмаках, оказался более крепким и подготовленным. Несмотря на вялость, нарушенную координацию, он держался стойко на ногах и не отпускал балки, бессвязно журя хриплым басом за безалаберность и общую разболтанность своего товарища. С горем пополам молодчики погрузили ношу, ввалились в кабину грузовика и неспешно отчалили.
- Ну и местечко, - процедил вслух я. – М-да, как день начнёшь, так его и проведёшь. Денёк обещает быть мировым!
Перехватив чайку с пирожком, я, будучи во власти какого-то неясного томления и любопытства, вылетел как пробка из бутылки на улицу. Размашистым шагом профланировал я к соседней улице, экзальтированно предвкушая знакомство с прославленным Скорохватовым, о котором мне прожужжала все уши Акимочкина. Надо сказать, что названия улиц в этой деревне совершенно очаровали меня: здесь цвели и Яблочная, и Вишнёвая, и Клубничная, и Грибная… Человек, интересовавший меня, проживал по адресу: улица Воронцовых, дом 7.
Время в дороге промелькнуло мимолётно. И вот я, находящийся в исключительном расположении духа, подошёл к дому номер 7. Напротив дома барственно выросла стена леса. Передо мной возвышался коричневый забор, испещрённый какими-то вдавленными выемками. За высоким забором я мог усмотреть только треугольную крышу с чердаком кирпичного дома. На минуту случилась какая-то странная тишина, которая обыкновенно бывает незадолго перед каким-то резким нежданным поворотом судьбы: громкого свиста, удара или неприятности иного толка. Собака не встречала лаем. Скорее всего четвероногого сторожа и вовсе не было, иначе раздался бы гул собачего восклицания задолго до моего непосредственного появления у самого забора. И лишь как только я разрешил зародиться в сознании мысли о том, чтобы потянуться и нажать на дверной звонок овальной формы, позади меня прогремел, проняв меня до дрожи, хриплый бас:
«Да ты, батенька, ни как ко мне пожаловал?»
Я шустро развернулся и увидал перед собой среднего роста человека, чернявого, кареглазого, поджарого, обладающего крупными жилистыми предплечьями и кистями рук. На нём были надеты старые армейские портки, чёрная как смоль водолазка с воротом, поверх которой свободно висела жилетка. На жёсткие, несколько курчавые волосы, была нахлобучена серая кепка. На лице выделялась злая улыбка, а глаза горели карим огнём, выражая не то любопытство, не то готовность напасть. Я почувствовал неловкость, но тут же уверенным голосом с расстановкой проговорил:
«Валентин Федосов, новый местный островитянин. Соседствовать будем!»
Хозяин дома, обутый в сапоги, шагнул ко мне широченным шагом и подал мне загорелую руку, предварительно освободив её от тяжести наполненной авоськи.
- Скорохватов. Пётр Скорохватов, - пробасил хрипло хозяин, пожав коротко, но крепко мою руку. – А я уже думал насчёт долгов опять эти черти справляться заявились… Готовился уж вмазать! – проорал Скорохватов и залился скалозубовским смехом.
- Мне, Пётр, тебя Акимочкина рекомендовала. Говорила, дескать, славный малый. И кутнуть можно, и по душам посудачить, и на охоту выбраться. В общем, рубаха-парень! – приветливо выложил я ему.
Скорохватов театрально нахмурился и повёл в сторону головой, будто гривой конь.
- Я, Валя, разнёхонький бываю. Не только всё пляски да гулянки. Иной раз и по балде шальной дать могу…
Скорохватов как-то неподвижно и сурово поглядел мне в глаза, после внимательно смерил взглядом меня с головы до ног, будто прицеливаясь и предсказывая себе удачу в возможной схватке, вдруг загоготал тем же скалозубовским смехом и сильно хлопнул меня по плечу.
- Не бойся! Пойдём, горемыка, на рюмку чая, - подмигнул он. – Будем новоселье праздновать! Откуда занесло-то в нашу богадельню? – весело поинтересовался Пётр, отворяя дверь и приглашая нечаянного гостя на участок.
- Град Петров! – кратко и гордо ответил я.
- Сто-ли-ца! – протянул Петя.
- Так точно!
Оказались мы на небольшом земельном участке. Помимо кирпичного дома, который чем-то напоминал мне дачный крематорий, на участке была построена вполне симпатичная веранда с навесом. Именно в эту веранду меня и проводил хозяин участка, сообщив что увеселительное мероприятие в доме невозможно, ибо его супруга, Наталья Ильинична, до умопомрачения не любит застолья алкоголиков, да и вообще ей необходимо отдыхать, так как завтра на работу. Причина, по которой Скорохватов меня записал в алкоголики мне была неясна, неясна она мне и поныне, но на напористое предложение продолжить знакомство на веранде я ответил согласием.
Скорохватов оставив меня на веранде, пошлёпал с авоськой в дом, обещав вернуться с загадочным «Эликсиром» через пятнадцать минут. На веранде оказались: огромный дубовый светлый стол, несколько стульев, кресло-качалка. Помимо прочего меня встретили следы былого величия: пепельница с одинокими чинариками, пустой литровый графин и, к моему удивлению, чистые салфетки.
- Весьма интеллигентно, - подумал я. – Не «Флориан», конечно, но для деревенских условий – сносно!
Довольно скоро вернулся и владелец всего этого добра. Я видел его выходящим из дома. Держа победоносно в одной руке бутыль, в другой пакет с фруктами и какой-то закуской, шёл гордо он, Пётр Скорохватов, гроза местной фауны, непоколебимый пропойца, имеющий собственный, уникальный, ни на что более не похожий, взгляд на эту жизнь!
- Не замёрз, птенец? – иронично спросил новоиспечённый сосед.
- Да у тебя тут целое кафе!
- Больше чем кафе, брат… Отдельная натуральная жилплощадь!
Мы засмеялись. Пётр лихо и привычно разлил пузырёк, выложил на тарелку закуску: соленья, докторскую колбасу и пару мандаринов. Осушили рюмки, закусив. Продолжили беседу.
- Так какого беса ты в эту дыру пожаловал такой красивый? – неожиданно недоброжелательно попытался выяснить Скорохватов.
- Да так, друг. Отдохнуть на пару месяцев от городской суеты и маеты…
Скорохватов важно ухмыльнулся и кивнул, демонстрируя одобрение и понимание, и одновременно наполняя вновь рюмки.
- Ну, что весёлого у вас тут, сосед? – спросил, улыбнувшись, я.
- Весёлого? Цирк, что ли, тут тебе, брат? – грубовато, но снисходительно улыбаясь, точно разговаривая с ребёнком, парировал Скорохватов. – Одни проблемы да дурачьё всякое водится, которое добавляет головной боли, - продолжал, дёрнув рюмку, он. – Вот давеча выяснилось, что бездари из Управы затеяли ремонт дороги. Дороги, которая связывает нас с городом, благодаря коему мы имеем продовольствие в магазинах, лекарства в аптеках. Стройно запланировано! Молодцы, ничего не скажешь! Только откуда эти балбесы привезут материал, какую рабочую бригаду наймут, на чьи средства, кто контролировать, так сказать, руководить будет? Этот сопляк незнающий, Глебов, что ли, который вчера школу кончил? Не смешите лысого!
Скорохватов хлопнул по столу сильной рукой так, что задребезжал стоявший на столе наполненный графин. После чего азартно и проворно закинул в рот кусок колбасы. Неспешно прожевав, он разлил остатки горячительного. Вновь осушили, поморщились.
- Погоди, погоди, Петь! Какой такой Глебов? Тоже местный? – осведомился с любопытством я.
- Да есть тут один жеребёнок! Благодетель мамочкин! Чуть ли не каждый месяц развозит, сверкая пятками, молочко старушкам! Пытается выслужиться перед ними, авось какая-нибудь бабка, растрогавшись, и перепишет на него домик! Плут, мошенник! Морда такая ещё слащавая, что треснуть, ей-богу, хочется… Да потом проблем с товарищами в погонах не оберёшься! – шмыгнув носом, кончил Скорохватов, уставившись хмельными, осоловелыми глазами на пепельницу.
- Петь, так за что ж ты так взъелся на парня? Зачем злой умысел в делах его видишь, может парнишка действительно дельный! Глядишь и хорошо, что он организацией ремонта займётся, раз соображает. Глаза боятся, а руки делают!
- Какие руки?! Плут и бестия он! Поди ещё наживётся на этом ремонте, набьёт себе мошну вдоволь! – проорал Скорохватов, размахивая руками. – Я таких в армии, будучи подполковником, выявлял вмиг! Лицемеры проклятые… За их добренькими делами кроется эгоистический, с хищническим оскалом, мотив! Каждый человек живёт по принципу «своя рубашка ближе к телу». Запомни, наивный соседушка, и не благодари за просвещение, копейку не предлагай! – кончив, вулканически захохотал Пётр.
- Ну, брат, это несерьёзно. Других критикуешь – своё предлагай. Что ты полезного делаешь?
- Что я полезного делаю?! – удивлённо поинтересовался, выкатив на меня выпуклые карие глаза, Скорохватов. – Да я сколько лет армии отдал, таких вот юнцов, подобных Диме Глебову, воспитывал! Пора и честь знать. Получаю заслуженную пенсию, жёнушка пущай побатрачит.
«Эликсир» приятно расслабил и унял некоторую робость от первой встречи со Скорохватовым. Признаться честно, я был несколько расстроен этим знакомством. Я представлял себе весёлого, бесшабашного, но доброго малого, человека готового на увеселительные пирушки, застолья. А увидел я перед собой жалкого пропойцу, бездельника, эгоиста и иждивенца.
- Ну, а чем ты хоть целыми днями занимаешься? – искренно осведомился я.
- Да всяким понемногу… Тут в прошлом месяце товарищ по службе приезжал, такой кутёж оформили, первый класс, брат! Кутили беспробудно, ей-богу, целую неделю. Под конец недели приходит ко мне, значит, соседка, бабка одна - божий одуванчик. «Петь, - говорит, – подсоби сделать из деревяшек подобие плота. Затопило, - продолжает жаловаться, – к соседнему магазину напрямую не можем пройти. Мужья у кого в земле давно, у кого в командировках». Бедствуют, дескать, бабоньки! Я думаю, ну шельма! Хочет бесплатного дурака-работничка найти, поиспользовать, так сказать, в своих целях. Нашли Ивана-дурака! Ну, я ей и говорю, мол, приболел я лихо, старуха, не до работы, ступай как ты. Через две недели прогуливался после дня рождения у соседа одного неподалёку. Гляжу, а кто-то им досочек накидал туда… Думаю, ну ведьмы, бездельницы, поиспользовали кого-то!
К вечеру я, сославшись на прохладную погоду, слинял от Скорохватова, открестившись от этого малоприятного персонажа навек. Хотя он упорно и удерживал меня, обещая визит его товарищей и большую назревающую гулянку, я твёрдо решил покинуть его. Взяв с меня слово отпраздновать совместно очередной день рождения очередного его приятеля, всучив пару уже гнилых каких-то яблок, он отпустил меня.
Вернулся я домой в восьмом часу вечера. За окном господствовал свежий холодный, воистину осенний воздух. Целый каскад изящных, завораживающих своей красотой, листьев кружил перед моими глазами. Я был несколько разочарован и одновременно с этим заинтересован. Ну, со Скорохватовым всё ясно: обыкновенный пропойца, иждивенец и бездельник, ненавидящий любого дельного, благородного, честного и трудолюбивого человека. Но что за фрукт этот молодой двадцатипятилетний Глебов? Неужели и правда безвозмездно помогающий старикам? Альтруизм и доброта в наше время? Да нет, не может быть. Мне страстно хотелось познакомиться с этим местным благодетелем. С этими мыслями я лёг у себя на втором этаже, как вдруг раздался слабый, но учащённый стук в мою калитку.
« Кого чёрт принёс… Неужели Скорохватов разведал, что я живу у Акимочкиной? Я ему, по-моему, не обмолвился о том, где я остановился», - подумал я.
Но за калиткой ожидали и жаждали моего внимания совсем иные персоны.
Направляясь от дома до калитки, я наскоро набросал в своём воображении силуэты возможных гостей:
«Акимочкина, что ли? Да нет… Если только принесла к столу какое-нибудь варенье снова, она изначально озаботилась моей кухней. Но по вечерам она традиционно безвылазно сидит дома да и спать Настасья Петровна ложиться рано. Скорохватов вряд ли появится. К нему, поди уж, весёлая компания наведалась и захватила в свои мощные сети!». Каково было моё удивление, когда я увидал у своего порога мужчину и женщину средних лет, роскошно, со вкусом одетых, вероятно супружескую чету. Мужчина был роста выше среднего, несколько тучный, волосы с проседью были зачёсаны элегантно назад. Он был одет в длинный тёмно-зелёный плащ, а на ногах блестели лакированные туфли. Женщина была обладательницей хорошего роста и изящного телосложения. Она, казалось, была способна от рождения порхать, словно бабочка. На ней красовался тоже чудесный осенний плащ, но только синего цвета. Мужчина бережно, точно грудного ребёнка, прижимая к груди, держал в руках бутылку замечательного рейнского вина.
- Рад Вас приветствовать, сосед! Рубиновы, живём через две улицы, будем знакомы, - весело, гостеприимно и дружелюбно произнёс, улыбаясь, мужчина. – Рубинов Николай Алексеич и моя супруга, Рубинова Руслана Андреевна, - произнёс достойно одетый господин, передавая мне охлаждённую бутылку вина, а затем протягивая свою широкую ладонь для рукопожатия.
- Мы шпионски разузнали о том, что к Настасье Петровне заехал новый постоялец. Природное гостеприимство подтолкнуло нас пойти и познакомиться с «инкогнито из Петербурга»! – произнесла довольно миловидным голосом Руслана Андреевна.
Мы втроём засмеялись.
- Очень мило, рад знакомству, Валентин Федосов. Может быть, ко мне зайдёте? Всё-таки рейнское вино благоволит, хотя я и сам после застолья, но для приятной компании силы найдутся!
- Мы бы с удовольствием, но уже поздно, да и завтра мне на треклятую службу уезжать. Вы лучше на недельке захаживайте к нам, будем весьма рады такому гостю. Наш адрес не забудете – Брусничная, 3, - произнёс Николай Алексеич.
- Да, безусловно. Брусничная, 3. Запомню! Эти очаровательные фруктовые названия ваших улиц вообще невозможно забыть! – громко промолвил я.
Все по-светски посмеялись.
- Рады знакомству, до скорой встречи! – попрощалась, сладко улыбаясь и кивая, Руслана Андреевна.
Чета покинула меня. Рубиновы оставили приятное впечатление от первого знакомства, но я не торопился делать скоропостижные выводы, помня о встрече со Скорохватовым, которого я столь усердно возносил в своём воображении.
«Время покажет!», - рассуждал вслух я.
Время действительно раскрыло карты. Произошло это через неделю. Ровно через неделю после полудня, ближе к обеду я прибыл по адресу Брусничная, 3. Заранее я не стал предупреждать о визите. На Брусничной, 3 меня встретил огромный двухэтажный белокаменный особняк. Меня отгораживал от этого дивного богатого строения высоченный каменный забор карамельного оттенка. За этой каменной глыбой доносился предупреждающий лай собаки. Я прицельно ткнул пальцем в звонок. После минутного ожидания лай затих. Пёс, заметив вышедшего из дома хозяина, заскулил. Я услышал звук хлопнувшей двери и стремительные, приближающиеся шаги. Дверь широко распахнулась и предо мной предстала Руслана Андреевна. Она была в малиновом домашнем халате, с неубранной причёской, без макияжа. Несмотря на отсутствие боевого пленительного женского раскраса, выглядела Рубинова весьма молодо и привлекательно.
- Валентин! Как неожиданно и  радостно видеть Вас! – прищуривая от удовольствия глаза, и раскинув свои красивые руки, пролепетала хозяйка.
- Не сочтите за невоспитанность, но я прогуливался  и решил не запланировано посетить Брусничную улицу, на которой доселе ещё не бывал.
- Господи, да о чём речь?! Не говорите глупостей! Пожалуйста, проходите. Николай Алексеич сегодня на службе до позднего часа, но мы с Вами замечательно посидим: я угощу Вас потрясающим ромом и вкуснейшими сигарами мужа, если Вы, конечно, курите. Думаю, Николай Алексеич будет не против. Кроме того, всласть насплетничаемся! – засмеялась миловидным смехом юной артистки Руслана Андреевна.
Я оказался в просторной светлой гостиной фешенебельного особняка Рубиновых. Напротив входной двери витиевато, полукругом разрослась лестница, бегущая на второй этаж. Руслана Андреевна сегодня находилась в каком-то сонном и изнеженном расположении духа, было видно что она совсем недавно поднялась с постели. Хозяйка пригласила меня в комнату и предложила разместиться в комфортабельном кожаном кресле, рядом с которым уютно стоял журнальный столик. На журнальном столике волнующе пестрела початая бутылка рома с чёрно-белой этикеткой. В воздухе царили пряные благоухания. Пока хозяйка на кухне готовила разную снедь, я смиренно тонул в глубоком кресле. Оказавшись во власти уютной мебели, я наконец почувствовал изрядную усталость в ногах от длительной прогулки. Дожидался возвращения Русланы Андреевны я весьма долго, около тридцати минут.
- Вы, наверное, здесь совсем заскучали, я Вас предательски оставила, - произнесла вплывающая в гостиную Руслана Андреевна.
- Скорее заснул, нежели заскучал! – парировал я.
Хозяйка засмеялась. Она несла небольшую деревянную подставку, на которой находились три блюдца. На первом блюдце были аккуратно нарезаны шесть ломтиков лимона и шесть ломтиков лайма. На втором блюдце был нарезан треугольным образом сыр, распространяющий на всю гостиную молочный мягкий запах. На третьем блюдце соблазняла своим абсолютно восхитительным запахом салями. Расставив на столике закуску, Руслана Андреевна принесла из бара два стеклянных стакана и наполнила их наполовину чарующим ромом. Со свойственной ей грацией она порхнула ко второму креслу и плюхнулась в него.
-  Валентин, предлагаю выпить за знакомство. Боже, как отрадно, что к Акимочкиной заехали именно Вы – приличный, интеллигентный, столичный человек. Невозможно наглядеться!
-  Благодарю Вас, Руслана Андреевна…
- Можно просто Руслана, я пока ещё молодая дама! – иронично и кокетливо заметила хозяйка особняка.
- Благодарю Вас, Руслана, за чудесные слова, - улыбнувшись, покорно поправился я.
Мы звонко чокнулись. Терпкий ром жарко ударил в глотку и постепенно разлился по всему организму. Достигнув конечной точки, жгучий напиток стал как бы подогревать низ живота. Оковы напряжения и стеснённости мигом пали. Улучшилось настроение, появилась маломальская словоохотливость.
- У Вас потрясающий дом! Как только я его увидел, то сразу подумал: «Пресвятая Богородица, да это же сущий замок!».
- О, благодарю. Благо не бедствуем, Николай в Управе служит, годовой доход высок и стабилен. Отстроили домишко несколько лет назад. Господи, сколько хлопот было! Ремонты, бесконечные рабочие – такие грязные, такие грубые! К ним вечно нужно было привыкать… Я вся извелась, давление было катастрофическое! Пять раз вызывали доктора. Слава Богу, всем занимался мой любимый Коля, иначе я бы сошла с ума!
Я в ответ лишь удивлённо поднимал брови да то многозначительно, то сочувственно, то восхищённо мычал в зависимости от тона собеседницы и от красок пережитых ею эмоций. Я был немногословен не только потому, что был увлечён изумительной закуской, но и по причине, откровенно говоря, безразличия и чудовищной скуки. Слушать стенающие воспоминания о бытовом устройстве дома от дамочки, которая сама не занималась этими проблемами, а лишь хныкала напоказ – было невыносимо! Также было невозможно видеть беспорядок и пыль на подоконниках в богатом доме, хозяйка которого любит лишь спать до полудня, а после длительного сладкого сна, даже не умывшись, потягивать ром да закусывать сочным лаймом, пока муж пашет в Управе.
- Ох, Валентин, какая невыносимая скука в этой убогой деревне влачить жизнь. Не с кем посоветоваться, некому душу излить! Рассказывайте, рассказывайте, милый мой, каково там? Там… В Петербурге… Каково там, среди дорогих заграничных магазинов, среди чудных кондитерских и сногсшибательных ресторанов? Как так случилось? Как так случилось, дорогой мой, что Вы изменили Северной Пальмире с этой дрянной, задрипанной деревней?!
- Знаете ли, я всегда задавался вопросом: в чём различие между деревенскими жителями и городскими? Каково это -  пожить среди восхитительных пейзажей? Каково это – надышаться вдоволь этим чистым пьянящим здешним деревенским воздухом? Уж больно душа устала, перемена обстановки настойчиво требовалась.
- Да-а-а, - заворожённо, но глядя непонимающими пустыми стеклянными глазами, протянула Руслана. – А у моей знакомой тут оказия произошла: муж ушёл от молодой жены. Она с ребёнком на руках, представляете? А этот проходимец, гад натуральный, понимаете ли, отказывается суммы выплачивать на содержание своей кровинушки. Говорит жене: «Ты, Нюрка, с любовником всё до нитки прокутишь, а ребёнку – шиш с маслом!». Вот гад! Ну и что страшного в том, что Нюрка ему изменила с офицером? Это ж случайность, не по любви большой, скажем… Да и вообще! От такого скупердяя и пройдохи и самой не грех уйти!
Я начинал понимать, что ром на Руслану Андреевну влияет далеко неблаготворно. Она становилась менее милой, более мерзкой, мелочной, болтливой, гадкой. А, быть может, это всего лишь спадала искусственная маска?
- Ну, Руслана, зачем же столь акцентировать внимание на материальной стороне дела? Может быть, этот отец будет внимание уделять ребёнку… А потом, знаете ли, всё же измена законному супругу – весомый аргумент в пользу того, чтобы «поднять якорь», так сказать… В общем это не главное в жизни, поймите. Главное – это то, что человек оставляет после себя. Ведь после смерти остаются лишь наши дела. Красивые или уродливые следы на этом колоссальном песчаном ковре, что именуется миром.
- Вот и я про то же! Мой дядюшка покойный, например, оставил сыну своему загородный дом для мирной семейной жизни и участок в придачу, для дополнительного дохода.
 Когда Руслана произносила эти слова, я наслаждался молочным вкусом сыра. В какой-то момент я поперхнулся от услышанного. Я откашлялся и поднял глаза на неё: передо мной сидело жующее, ничего непонимающее в этой жизни создание, которое, икая, доливало себе остатки рома.
«Боже, когда она успела так напиться?!» - подумал я.
Мне стало противно. Я в одночасье проклял ту минуту, когда я познакомился с Рубиновыми, тот час, когда я прибыл в эту деревню, в которой живут лишь бездельники, пропойцы и меркантильные глупые женщины. Я стал ненавистен самому себе. С величайшей жестокостью я корил себя за инфантилизм, наивность, ложные иллюзии. Вскоре я буквально сбежал от Рубиновой, сославшись на плохое самочувствие. Я поклялся больше никогда не пересекать порог дома четы Рубиновых.
- Муженёк, поди, не лучше, если сожительствует с этим существом, - размышлял я традиционно вслух уже у себя в спальне, на втором этаже.
- Господи, я ей о возвышенных вещах, о цели и смысле человеческого существования, а она мне – «дядюшка оставил в наследство дом»! Глупость и грязь, будто из свинарника возвратился! Я-то полагал, что хуже Скорохватова уже не встречу!.
Но как это часто бывает, главное открытие ждало меня впереди: в награду судьба припасла долгожданный подарок, до которого оставалось, как в известной песне «всего лишь один поворот»…
Следующие две недели я провёл в домашнем заточении, что было так несвойственно моему характеру. Расположение духа на протяжении всего этого времени было удручающим. Изредка посещала меня Настасья Петровна, принося с собой то пирожки, то самсу, то кулебяку. Лишь книги временно создавали для меня ту вселенную отдохновения и счастья, в которую мы все стремимся попасть. Праздность оставляла постепенно свои плоды: вялость, меланхолия обуяли меня беспросветно.
Как-то днём, когда я после обеда привычно сидел за книгами, во дворе неожиданно заклокотал рёв мотора, зазвенели крики людей, в общем начал твориться какой-то сумбур. Я выглянул из окошка на кухне. У поворота на Яблочную улицу я увидел молодого человека, гладковыбритого, с пышными золотистыми кудрями, одетого в галифе и тёмную кожаную куртку. Выпрямившись, он стоял, держа руки в карманах, расставив широко сильные ноги, обутые в начищенные до блеска сапоги, перед бригадой рабочих и упорно им что-то объяснял. «Наверняка Глебов» - гадал я. Решившись удостовериться в своих предположениях, я оделся и вышел на улицу. К моменту моего появления рабочие, загрузив лопаты, краску, неуклюже залезали в грузовик. Молодой человек, как и прежде, стоял неподвижно, с гордо поднятой головой, смотря им вслед, как бы провожая и давая мысленно напутствие. Я остановился в двух метрах от молодого мужчины, он заметил меня не сразу. Грузовик, громыхая, покатил на выполнение рабочей задачи. На прощанье махнув бригаде рукой, молодой человек повернулся всем корпусом в мою сторону. На меня блеснули холодным лучистым светом задумчивые, озабоченные чем-то, синие глаза. Золотистый блеск волос молодого человека, казалось, осветил меня, как солнце освещает утром поля, перелески и равнины.
- Добрый день. Прикурить не найдётся случайно? – поинтересовался баритоном молодой человек.
- Конечно, - ответил я и, достав коробок спичек, чиркнул одной из них.
Юрко подхватив папиросой огонёк, молодой человек кивнул в знак благодарности и глубоко затянулся.
- Наконец-то условились о ремонте шоссе. В четверг начнём. Два года всё откладывали, только измором их взял, - начал пространно размышлять мужчина, неторопливо пыхтя папиросой и щурясь в момент затяжки от снующего в глаза дыма.
- Простите, это не Вы случайно Дмитрий Глебов? – уверенный в утвердительном ответе, спросил я.
- В яблочко! Знакомы? – удивлённо хлопая большими синими глазами, выстрелил Дмитрий.
- Наслышан о ваших добродетелях от местных, - вежливо объяснил я. – Правда, иные жители здешние косо и недоверчиво посматривают в сторону ваших инициатив… Вот всё желал повидаться, так сказать, лично и познакомиться.
Глебов как-то совсем по-мальчишески улыбнулся красивой улыбкой, продемонстрировав ровные белые зубы, которые особенным образом выделялись на фоне загорелого лица, и перевёл взгляд куда-то в сторону, как будто задумавшись о чём-то.
- В этой деревеньке столько хитрых, злых людей, что вполне логично ждать от них косые взгляды. Но я всё равно люблю эту милую тихую гавань, как я её называю. Неспособен я на ненависть… Разозлюсь, бывает, так и хочется всё бросить к чертям собачим… Но потом отхожу, попускает. Сейчас вот повезу десяток яиц и несколько бутылей молока одной престарелой паре. Супруга с ревматизмом мучится, муж инвалид. Как им не помогать? Бросить их? Это уже смысл жизни, метод бытия, если угодно. По-иному жизнь свою не представляю.
- Прошу прощения, я забыл представиться! Федосов Валентин, приехал из Петербурга в вашу, как Вы изволили выразиться, «тихую гавань». Не сочтите за фамильярность, но я не сильно помешаю, если проедусь с Вами? Дома жуть как надоело сидеть!
- Приятно познакомиться, Валентин. Ну мне, я так понимаю, представляться уже не стоит, - сказал, ухмыльнувшись, Глебов. – Почему бы нет? Едемте! Открою Вам знатное пристанище наше, в иных местах и Петербургу в красоте да изяществе не уступит!
Усевшись в серенький автомобиль Глебова, мы помчались. Уже в пути, прикуривая от старой папиросы новую, Дмитрий продолжал размышлять.
- Я как погляжу в глаза этим старикам, аж рыдать хочется… До того больно. Представьте себе их положение, в котором они очутились на старости лет: никому не нужные, одинокие, покинутые и забытые, они осуждены влачить убогое существование. Через скорое время и мы с Вами можем оказаться на их месте…
Глебов на мгновение замолчал. Мы продолжали движение по ухабистой дороге, а он, зажав в зубах дымящуюся папиросу, задумчиво смотрел вдаль своими грустными прекрасными глазами. Меня поражала в нём небывалая, нетипичная для его возраста осмысленность, откровенная осознанность. Было видно, что его ждёт чудесное будущее. К своей жизни Глебов подходил ответственно, дисциплинированно и серьёзно.
- Я часто думаю о том, что нас ждёт после смерти, - продолжал Дмитрий. – В чём смысл жизни? Жизнь, которую смело можно сравнить с крохотным, случайным и легко затухающим огоньком, который, подобно огоньку от чиркнувшей спички, едва вспыхнув, стремится погаснуть навсегда. Дела и наши поступки останутся памятником нашей личности, нашей судьбе, уникальной тропе, временно подаренной Бог весть кем…
Встреча с Глебовым оказалась неожиданной удачей для меня. Признаюсь честно, в самый отчаянный миг, когда я уже не ожидал познакомиться в этой деревне с настоящим человеком, на моём пути повстречался замечательный Глебов, удививший даже такого прожжённого жизнью товарища как я.
В течение месяца мы вместе с ним занимались организацией ремонта дороги: привозили самостоятельно бригаду рабочих, занимались документами, бюрократической волокитой, требующей смекалки, упорства и добросовестности. После окончания работ Дмитрий уехал в командировку на Алтай и мы распрощались навсегда. Немного погодя, и я покинул деревню, вернувшись в свой холодный дивный Петербург, по которому, надо сказать, изрядно соскучился за время отсутствия.
Дмитрий Глебов – представитель редчайшего благородного меньшинства. Меньшинства, для которого такие понятия как честность, трудолюбие, чистота помыслов и осознанность – не пустые слова. Таких людей на своём веку я встречал, увы, редко.
О дальнейшей судьбе Димы я ничего не знаю. С Настасьей Петровной я связь не поддерживал. Но каждый раз вспоминая его добрые синие глаза или открытую широкую улыбку, я сам улыбаюсь и про себя желаю ему благополучия и удачи.