Апокалипсис или закон гигантского ящера. Глава 7

Глава 7


     - Го-Пен, - обратился я к нему утром, - а кто-нибудь из «ваших» не пробовал стать белой вороной и отказаться от харасаны?..
     - Что такое «белая ворона»?
      Я постарался доступно объяснить...
      
      Го-Пен углубился в себя и некоторое время его как бы не было, он анализировал и пытался вжиться в образ Неубивающего, Нестреляющего, Неидущего к Отцу, Ненасилующего женщину и Недоставляющего харасану С-У-Щ-Е-С-Т-В-А. Я наблюдал за изменениями его обычно непроницаемого лица. Сначала оно приобрело напряжённое выражение и даже красноватый оттенок, потом он закрыл глаза и под веками явственно различалось движение его глазных яблок, потом он пожевал губами, словно дегустируя незнакомый, непонятного вкуса напиток, и наконец, шумно выдохнув, открыл глаза и  устремил взор на меня.
      - Ленёфф, теоретически это можно представить. Но – это… мерзость! Неестественная бесполая жизнь… Нет судьбы… Это как постный суп из к-какабэ. Он не даст умереть там, на Полюсе и позволит служить Отцу, но это нельзя долго… Туземец потёр пальцем свой нос и многозначительно добавил:
      - И это невозможно… Белую Ворону никто не будет спрашивать, почему Ворона не носит мачетер и не хочет доставлять другим харасану, просто ей повезёт принять харасану раньше других, в миг, когда Ворона ещё этого недостойна… Хорошо ли это?
      - У нас говорят «худой мир лучше доброй ссоры».
      - У вас всё не как у людей… Когда-то… Давно… Я не знаю, откуда я это знаю – был человек Нинлё, который захотел, как ты сказал – быть не как все. Он жил на одном месте. Там была очень большая… (Го-Пен начал подбирать нужное слово, и мой лингвист перевёл его как «живая башня») …брабра… Нинлё исчезал в брабре, когда видел, что ему хотят сделать харасану, а люди не могли проникнуть в брабру. И это было для всех людей так отвратительно, что башню Нинлё начали обходить стороной… А потом у него появились Молодые Сторонники… Они стали считать его кем-то вроде Отца. Но потом наступил Апокалипсис, и они ушли к Отцу… И стали как все.
      - А что стало с Нинлё?
      - Брабра заколдована, и питает его своими чёрными соками. Нинлё жив и продолжает бросать на ветер и сеять свои семена… Только у него сейчас нет Сторонников… Го-Пен хитро прищурился и добавил:
      - Вы, как ты иногда говоришь про нас с Зо-Лун – "два сапога-пара"… Вот бы тебе, Ленёфф, к нему?..
      - А где же находится живая башня?
      - Сейчас там уже Океан… Он лижет ступни брабры и, может быть, они наконец не выдержат, и живая башня станет добычей Отца. И тогда опять всюду будет Закон.

     Мы теперь всё время как бы поднимались. По мере приближения к Полюсу мы ощущали подъём как физический, так и душевный.
     Участились встречи с самоянами.  Схватки иной раз происходили по пяти раз на дню. Го-Пен и Зо-Лун перевязывали свои лёгкие, в основном, раны лечащей муравой, и меня не переставало удивлять, как быстро они затягивались. 
     Стебли, а может быть, и тела самоян обладали чудодейственным свойством к заживлению. Видимо, существовал какой-то симбиоз. Я от такого количества ран, давно бы уже умер. И никакой АК мне не помог бы. Не помогли бы и местные муравы... У людей нет с ними симбиоза.
    
     По мере нашего приближения к Полюсу, я всё чаще убеждался, что слова моих спутников не расходились с действительно происходящим.
     Нападавшие на нас противники со всей яростью бросали свои мачетеры и выпускали "пчёл" на самоян, а меня не трогали, пренебрегая возможностью сделать харасану чужаку, у которого отсутствуют болезни.
     Только дважды за всё время нашего похода я подвергся реальной опасности. Да и то по причине собственной агрессии. Однажды я, не выдержав, бросился на помощь своей жене, и вражеский мачетер скользнул мне по виску. В другой раз, "пчела" обожгла мне руку…  Обе раны были пустяковыми, и мой роб простерилизовал мне их аэрозолями.

     Очень интересно было то, что самояне теперь шли в нашей видимости, часто – в одиночку, чаще – парами, а иногда, как мы – втроём, но более многочисленных отрядов не встречалось. Видимо, это было запрещено законом того самого Отца.
     При этом теперь нападали только самые ближние. Дальние продолжали движение, не обращая внимания на сцепившихся ближних. И даже схватки между ближними происходили только, когда этого уже просто невозможно было избежать.
     Это было не как буквально днём раньше, когда многие враги сворачивали к нам или преследовали, а порой, нападали из укрытий на нашем пути. Я спросил об этой особенности у Го-Пена, хотя и сам уже догадывался о причинах.
      - Океан и Полюс близко, - пояснил тот. - Лучи живого тела стремятся к Отцу.  Ты же видишь, что люди (самояне) идут друг за другом цепочкой?.. Как лучи сходятся к центру звезды.
      - Да, - согласился я. - Что-то в этом роде… Похоже, что все они, и мы в том числе, убегают от чего-то. И вступают в схватку только те из них, кто входит в примыкающие лучи. Ну, просто – как конкуренты за место. Как будто бы нас всех слишком много, и мы мешаем друг другу.
      - Идёт нарастание духовной энергии, - нараспев начал Го-Пен. - Мы будем сражаться непрерывно, пока лучи не сольются перед самым Полюсом в Единую Энергию перед лицом Отца. Единая Энергия не позволит подарить никому харасану.
      - Почему?.. – спросил я удивлённо. И Го-Пен нараспев продолжил…

     Люди станут одной массой, одним телом, и нельзя будет даже размахнуться, чтобы метнуть мачетер. Это, во-первых. А во-вторых, «пчела» не сможет понять, от какого мозга сигнал и куда лететь…
     Вот, что практического я уяснил из витиеватого, нараспев, пояснения Го-Пена об Обобществлении Энергии.
     Некоторое время мы шли молча. Я представлял себе, как сейчас со своих Станций и из космоса и земляне, и иудияне наблюдают эту потрясающую исполинскую картину всеобщего движения толп, правильными лучами, со всех сторон к центру – к Полюсу. За последними самоянами, буквально слизывая их следы, крадётся великий Океан. В его волны радостно вползают динозаврики и единороги. Птицы-птеродактилики, паря, молчаливо сопровождают неумолимо движущиеся к полюсу цепочки людей, которые непрерывно кромсают своих ближних мачетерами, стремясь к какой-то Единой Энергии. Эти птицы сейчас сыты. Они реже спускаются к трупам. «Птеродактилики» лениво кружат над толпами людей, тоже постепенно сдвигаясь к Полюсу. Трупы и кости, не успевших во время на Полюс живых самоян,  ослабевших женщин и не успевших вырасти детей – всё это "пригодится" Океану, дав пищу тем самым милым динозаврикам,  которых сами самояне употребляют в пищу, если не находят фасолевых клубней и сочных стеблей в мураве.
 
     Самые слабые самояне двинулись к Полюсу в первую очередь, а иначе они просто бы не успели до Потопа. Более сильные, в том числе и мой клан, шли в последних рядах.
     Да, вот такие связи образовались на этой странной планете. И это ужасно, когда встречаешь мёртвого ребёнка. И ещё ужасней, когда прекрасная женщина, сама отчётливо чувствующая внутри себя новое существо, одной рукой прижимает живот, а другой – вонзает мачетер в такой же живот женщины-конкурента или в сердце чужого ребёнка…
     А может быть, и в своего?.. Просто этот ребёнок был рождён ею раньше, в другую фазу?.. И вырос, превратившись в «врага».
Однажды в такое мгновенье я кинулся на Зо-Лун, чтобы остановить её руку, но было уже поздно.
     После этого я не мог без отвращения смотреть на её руки, красотой которых одновременно наслаждался. Как это могло быть?.. Убить её?.. Да, у меня тлело в сердце и это желание. Но вместе с ним и – другое, обыкновенное, мужское… И затем, несколько позже, уже пришло понимание никчёмности убийства.  Она бы с радостью приняла от меня это. Принять харасану от любимого – что может быть лучше?.. Я ни разу не видел сожаления в глазах умирающих самоян. Так должно. Так устроен мир. Таково счастье и доля людей.

     За всё время я встретил нескольких сильных пожилых самоянцев, но ни одного старика. Проблемы долгожительства на Новом Самоа не существовало.
Зато в «сходящихся лучах» шло множество детей. Дети здесь и рождаются, и растут, и развиваются, и взрослеют с невероятной быстротой и, самое главное, они сражаются наравне со взрослыми. Сразу после рождения они попадают в жестокий мир.
     Неизвестно как, но они усваивают уже в утробе матери и язык, и цели, и обычаи. Возможно, что это происходит посредством того же нейрообщения.
     Когда я спросил об этом у Го-Пена, он сказал:
     - У вас есть гены, а у нас это. И показал себе на голову. - У меня двадцать три ребёнка. Все они – Голубые Пни. Семнадцать из них уже засохли. Другие ещё мучаются бродящими в них соками.               
     - И вы чувствуете, когда ваши дети… "засыхают"?..
     - Да.
     У меня отлегло от сердца. Значит, они, по крайней мере, стараются не убивать собственных чад.
     - Иногда я приношу харасану другу или другому Голубому Пню, и когда он Мой, чувствую,  что ещё один Пень засох.  Го-Пен печально вздохнул и пропел: - В этот миг радость моя шире Вселенной.
     В момент этого откровения мне вновь стало не по себе и очень сильно. Зо-Лун положила мне руку на плечо, но я движением плеча сбросил её ладонь. С омерзением.

     Всё это время всеобщее напряжение нарастало. Надо было следить за ближними. Надо было не сбавлять хода. Уже почти не спать по ночам. И – не забывать про "фиолетовых"…

     Она появилась неожиданно. На этот раз ночью. И я опять спутал её с Зо-Лун. Только на этот раз я был в полной уверенности, что – это и есть моя жена.
Убедило меня в этом, прежде всего, то, что она не увлекла меня, как обычно, подальше от моих спутников. Зо-Лун дежурила, а потом подошла ко мне. Я спал. Или полуспал. Она легла рядом и разбудила меня поцелуями. Поэтому, возможно, она одновременно охватила меня и гипнозом, и своим телом.  И фиолетовые огни, мелькнувшие в её глазах, перекрылись зажегшимся огнём ласк… Мой «ошейник» на этот раз её не испугал. И меня спасло непредвиденное…
 
     Вдруг раздался пробуждающий сигнал перстня на пальце, и я услышал сквозь «фиолетовый всепоглощающий огонь»…  позывные Станции!.. Облик мнимой Зо-Лун вмиг растаял. Я приёмом кунг-сё освободился от неё, и, вырвавшись, нажал кнопку "приёма" перстня. «Фиолетка» с искажённым лицом сзади бросилась на меня, но ей наперерез метнулась чья-то тень. За спиной у меня всё смешалось, но мне было не до них!..
     - Мишель. Мишель!.. Ленёв! - взывал ко мне «перстень» голосом моего дорогого Барри.  – Хр-хрр-урр-хр….. хр-ообщи свои координаты!.. – услышал я в эфире, и упал, сбитый с ног, перстень слетел с моего пальца, а может быть, его кто-то сорвал, – короче, я так и не понял, успел ли я включить автоответчик.
Яростные вопли!..  Сплетение и кружево тел!.. Дикие крики и визг!.. Влага пота и крови… Какой-то бесформенный хаос из рук, ног, животов, женских разлетающихся волос!.. Всё это отбросило меня, прокатилось по мне, опрокинуло… Я ощутил острую боль в руке, сорвал с шеи «ошейник» и, включив функцию парализатора, нацелил его на этот рычащий и визжащий ком… Но никак нельзя было не захватить его «растром» обеих женщин. А я не знал, как может сказаться действие парализации на моём ребёнке… Го-Пен стоял рядом со «шприцем» в руке и бесстрастно наблюдал за схваткой. Он тоже не решался послать в цель свою "пчелу".

     Тогда я отбежал от дерущихся на пару метров и сделал знак Го-Пену, чтобы он отошёл подальше…  С этой точки я уже мог захватить парализатором одну из женщин, если бы они хоть на миг расцепили свои «объятия».
     Но едва лишь Го-Пен отодвинулся, как раздался стон, и всё стихло…

     Мы осторожно подошли. Обе женщины лежали без движения: сверху – «фиолетка», под ней – Зо-Лун с окровавленным лицом, но с живыми глазами. Мы спихнули с Зо-Лун «фиолетку» и перевернули её вверх лицом… Она была мертва. Из разорванного горла хлестала кровь. Красная, как у землян и у иудиян. У Зо-Лун была порвана щека, и кровь её противницы заливала ей лицо, смешиваясь с её собственной.
     Я не смог больше смотреть на это, и, отбежав, упал, зарывшись лицом в мураву… Я стал кусать сочный водянистый стебель, надкусывая его и наслаждаясь влагой… Передо мной стояло лицо убитой, такое живое и привлекательное всего лишь несколько мгновений назад, когда я ещё так желал её… Потом передо мной вдруг возникло лицо Барри, укоризненное, потому что он никак не мог отыскать меня среди множества планет, крутившихся во Вселенной и стреляющих друг в друга из лазерных пушек… А затем я уснул, и мне приснился крик моего ребёнка…

     Ровно текли лучи к сердцу Отца.  Как будто в поле круглого магнита расположились металлические песчинки. Все они стремились к центру неумолимо влекшего их огромного магнита,  туда,  где единственная возвышенность на планете – Полюс,  туда,  где солнце не скроется ни за аммиачными, ни за водяными облаками, а чавканье Океана не страшно. И вот все эти песчинки сошлись, и стали целым…

     Люди шли, плотно прижавшись друг к другу, так близко, как они уже не были близки четыреста лун. Громадная сиреневая луна, завлёкшая в свои объятия Океан, не исчезала с неба и не двигалась на нём. Она наблюдала за слившимися ордами людей, как будто проверяя, а каковы они – эти странные существа?.. Изменились ли?.. Изменился ли этот мир, уже весь почти покрытый маслянистыми серо-зелёными водами Океана, из волн которого, набегающих на последних, плотно идущих людей, вырастают на глазах железные деревья?.. Цветы этих деревьев, поднимающихся над единой толпой скопившихся людей, громадны и прекрасны! Они притягивают глаза, как прекрасные женские формы «фиолетовых»... Но, в отличие от последних, железные деревья дают плоды, вернее, железные листья... Созревшие листья опадают с их раскидистой кроны вниз, в толпы людей, и алчущие ловкие руки женщин и мужчин хватают их налету. Так же налету они хватают и птиц, которые кружат над Полюсом тучей. Птицам уже некуда лететь – вся суша покрыта Океаном. Птицы – жирные и вкусные. Это теперь – единственная еда людей, которые плотной массой Единой Знергии, заполонили оставшийся от материка небольшой остров. Это и единственный способ – не умереть от жажды. Кровь птиц – живительный источник поддержания Всеобщей Энергии.
    
    «Птицы нас спасают», - вспомнил я слова Зо-Лун…

    В самом центре человеческой массы – огромное пустое почтительное пятно.
    Задние ряды подталкивают передних. Но передние не смеют приблизиться к Отцу и, упираясь, сдерживают задних. Посреди пустого пятна – Отец, сине-зелёный, как и всё тут, Гигантский Ящер.
     Он спал почти четыреста лун, неотличимый от муравы, ну, так – возвышенность, которую здесь называют Полюс. Он проснулся совсем недавно.
     Его размеры поражают – он, и впрямь, похож на гигантский самолёт, но ещё больше напоминает внеземной космолёт!.. Это – исполинский дракон, вместо чешуи покрытый муравой…
     Гигантский Ящер сейчас уже сыт, и один его глаз дремлет, а другой, выпученный и мутный, величиной с человека, и прикрытый красным веком, зорко наблюдает за кружащими над ним птицами. Иногда Отец питается и ими, но в основном, удостаивает "дара харасаны" окруживших его слабых людей, пришедших первыми.
     Иногда даже этому исполину становится страшно, когда давимая извне толпа из тысяч и тысяч двуногих существ придвигается слишком близко. Тогда от него начинает идти смрадный дух, а окружающие его люди отодвигаются и начинают кричать. Это они славят его Мудрость и Силу.
     И тогда Отец осторожно и плавно расправляет свои гигантские перепончатые крылья, и стелет их, как ковёр, на мураву перед людьми. И люди, с восторженными криками спасённых устремляются через это ковёр на туловище Отца, стараясь занять место поближе к хребту…
     Людей – море!.. Но Океан уже заливает им ноги. Те, кто уместился на теле Отца, сталкивают не умещающихся, и, наконец, нагруженный, как космолёт, Гигантский Ящер плавно, как бы боясь растерять ценный груз, поднимает крылья и под аккомпанемент криков срывающихся вниз и тонущих в волнах людей величественно взмывает в небо планеты… В направлении двух лун, слившихся в одну.

     Океан и Сиреневая Луна любят друг друга в течение одной-двух лун. Они устают, как любые мужчина и женщина. После этого они расстаются…  Лик Сиреневой Луны морщится, как лицо старухи, а Океан, потеряв мужскую силу, начинает не спеша возвращаться на отведённое ему природой ложе…
     Многие «птицы-птеродактили», уже не в силах больше летать, падают в серо-зелёные волны, слабых прямо в воздухе настигает пасть Гигантского ящера, динозаврики и прочая живность выползает из уходящих волн на мокрую сине-зелёную посвежевшую, как и весь мир, мураву.
     А вот и Гигантский Ящер приземляется в своё «гнездо» на Полюсе, на своё старое место. Он накопил достаточно жира и налетался вдосталь. За две луны он устал парить в атмосфере и безмерно хочет спать… Спать следующие четыреста лун, впав в анабиоз и внешне опять превратившись в обычный холм, покрытый муравой...
     И так будет до скончания его лун, пока один из самых сильных птеродактилей, которые не попали в его пасть, не подрастёт и не станет его Наследником…