Памяти Друга

Он был комком шерсти и счастья.

Чёрно-белое пушистое издавало жалующиеся звуки и льнуло к моей груди.

Я несла его по улице, прижав к себе, а встречные улыбались и оборачивались.

 

Креативить с именем не стали, да и фантазии  не хватило.

Так он и остался — Дружок, Друнечка. Самый мой любимый и единственный собак — друг, товарищ, защитник, охранник, брат, в общем — член нашей немногочисленной на тот момент семьи. Шёл, дай бог памяти, 1992 год, и до появления Митяя оставалось… Оставалась ещё целая собачья, Друнечкина, жизнь.

 

Не могу припомнить, с кем ещё в тот  период было связано столько чувств, эмоций, событий, переживаний, ожиданий.

Ожиданий с его любовных гулек.

Помню его первую любовь — страшненькую собачонку из дома за углом.
Помню, как лежал он в тоске перед её крыльцом, несколько суток, а я утирала слёзы и носила ему воду в миске и блины с мясом.

Ни разу не ходил дважды в одно и то же место —  с каждым разом расширял ареал своей любвеобильности, заходя всё дальше и дальше. Сначала на соседнюю улицу, потом за мост, на остров. Видимо тамошние невесты были краше.

Возвращался дня через три-четыре, уставший, с понурой мордой, отсыпался долго.

Ели мы с ним из одной кастрюли, наливая как хорошему дюжему мужику добрую миску щей с хлебом.

И уж коль Новый год на носу — очень любил оливье, съедал подчистую, оставляя горошек зеленой горкой.

Ел без жадности, аккуратно, не хватая, губами брал с руки вкусное.

90-е… Последнюю котлету отдавали ему. Последнюю — в смысле делились всем.


Помню, как сидела нога на ногу, а Друнька что-то мусолил нежно на моей стопе.

Репей. Друнька нежно выгрызал с носка прилипший репей.

Понимал речь. Знал слова «иди, что-то дам», «больше нет» и растопыренные пустые ладони, «пойдём за водой» и при виде  вёдер радовался и бежал к калитке.

А как он заступался за меня перед маменькой, когда той приспичивало поругать свою нечестивую (ну, как ей казалось) дочь!

Он возникал между нами и лаял, лаял! И столько недоумения было в его собачьем голосе, что маменькино недовольство моментально улетучивалось и пробивало на смех. Конфликт был улажен.

Однажды он всерьёз рыкнул на постороннего мужика, который  похлопал по плечу нашего соседа Петровича. Друнька расценил этот дружеский жест как нападение и аффф! — кинулся на дядьку, перепугав того до мокрых штанов.

Однажды зимой он припёр телячью голову.

Натурально — огромную коровью башку с кудрявой блондинистой чёлкой, и объедал её, лёжа на вершине огромного сугроба, обняв лапами. Обожрал до голого черепа. Зрелище было сродни верещагинскому «Апофеозу войны».

Где он её взял и как тащил своими тропами по обрыву реки — тайна, покрытая мраком.

Зимой спал дома. Шерстищу имел густую, набитую. Взопрев у печки, сопел у моей койки, вынуждая проснуться и выпустить на прохладную веранду. Замёрзнув, скрёбся в дверь, просясь обратно. И так за ночь раз пять. Выпускала, впускала, не роптала.

Спал — храпел как мужик. На диване.

 

Сколько всего с ним было — рассказывать и рассказывать… Да кому это интересно, кроме меня.

 

Не стало Друньки в одночасье. Я ничего не успела ни понять ни сделать.

Стал тяжело подниматься по ступеням крыльца. Смотрел на меня карими человеческими глазищами, вилял хвостом...

А потом просто упал и умер.

13 декабря 2004 года.

Он лежал на снегу, и снежинки таяли на его ещё тёплой любимой морде.

Не стану рассказывать, как долбила ломом декабрьскую промёрзшую на метр землю. Как хоронила его...

 

А потом он мне приснился.
Лето, и он лежит на тропке средь травы. А у крыльца — чёрная собака.

Через две недели на нашей улице появилась она. Чёрная высокая остроухая… Я покормила её и она больше не ушла, осталась с нами, как последний привет от Друньки. Лайма...

Но это совсем другая история.

 

Памяти Друга...

16.12.2022