Дождь. Эротическое впечатление

       
        Тринадцать лет прошло.   
        Сколько же сейчас Ане? Сколько, сколько? Столько же, сколько и ему самому – 36. Да, они родились в один год и под одним созвездием - гордым созвездием упрямого барана, только он 1 апреля, что само по себе уже смешно, а Анюта 30 марта.  И раньше это было источником разных шуток.
        - Старуха. – Называл он её любя.   
        - Дудки, я старше тебя всего на пару суток. – И неизменно задумчивым голосом добавляла избитую шутку. – Как ты был овном, так овном и остался.
        - А ты разве не овном являешься?  С таким-то овённым характером?
        - Я кроткая овечка. –  Блеяла Аня в ответ.
        - Не всякому волку посоветуешь с тобой встретиться. Хотя какой из меня волк? Так – барашек кудрявый! – Встряхнув волосами, говорил он.

        Их подростковая влюблённость, их юность и первая любовь. Primavera - первая весна.
        Дедушкина дача, погруженная в темноту – прошла гроза, и во всем поселке вырубили электричество.
         Какое чудо – обнаженное тело девушки в его руках. Нет страха и нет стыда, а есть космическая мелодия  юных тел. И любящих юных душ. 

         Сандро понял, что не может больше оставаться один ни мгновения.  Он должен говорить с ней, видеть её глаза. Слишком много им нужно сказать друг другу.
        Он поднялся на антресоли в её «китайскую» спальню с двумя чашками кофе на подносе. Он не может больше ждать, он разбудит её.
        Аня сидела среди подушек и, не веря своим глазам, смотрела на Сандро.
        - Мне казалось, что я вижу чудесный сон, - произнесла она, - а потом увидела цветы и поняла, что это правда. Ты здесь. Как ты здесь?
        - Я искал тебя. И, как видишь, нашёл. Почему ты так долго отсутствовала?
        - Я узнала, что ты женат. И я прилетала… не надолго. – Аня не сказала, что каждое мгновение пребывания на родине грозило ей арестом. И… страшно подумать!
        - Ах, это. – Сандро неожиданно прищурился, и пытливо взглянув на неё, поинтересовался. – Что ж не зашла познакомиться, не повидала меня и мою жену?
        - Мне мама сказала о вас. Что счастливо женат, что есть ребёнок. Я не решилась…
        - В любой из дней, если бы ты появилась, я выкинул бы это всё без сожаления. Я не любил свою жену. И не хотел от неё детей.
        - А зачем же женился?
        - Ты и в самом деле не знаешь ничего? Тебе твоя мать не рассказала?
        - А что я должна была знать?
        - Аня, это длинный разговор. Потом, всё потом!
        Он снова бросился в кровать и стал осыпать поцелуями свою Голубку.
        Почти сутки они не вылезали из кровати, пили и пили любовный напиток и не могли утолить жажду.
        - К черту работу, не поеду в Брюгге. А повезу Аню в замки Луары – эти замки самый наглядный пример, как мужчина может любить женщину. Как любил король Франции Диану де Пуатье. Да, я хочу быть там с Голубкой. Я хочу построить для неё такой же замок. 
        Зазвенел телефон, но Анна трубку не брала. Она не хотела пускать в их мир чужие голоса. Она жадно приникла к живительному  источнику его губ, словно мечтала за эти короткие сутки наверстать потерянные годы для их любви. И утолить жажду на всю оставшуюся жизнь.
        И Сандро почувствовал эту выжигающую Аню изнутри лихорадку.
        - Ты любишь меня? – Шепнул Сандро.
        - Ты мой эротический идеал.
        - Только-то? – С мальчишеской обидой отстранился он.
        - Люблю.
        - Не слышу!
        - Люблю.
        - Громче!
        - Я люблю тебя.  – Произнесено это было таким тоном: - Я люблю тебя, но…   
        - Но?
        - Но как ты представляешь нашу жизнь?
        - Ты закроешь на ключ этот замороженный дворец. И поедешь со мной в Россию. Ведь за сутки, которые я провёл здесь один, не раздалось ни единого телефонного звонка…
         -  Все знали, что я в отъезде...
         -  Чушь! – Отмахнулся Сандро. - Это говорит о чем-то? Ты – одинока тут. – Он провёл ладонью по Аниным волосам. - Я знаю, что ты была замужем, но твой муж погиб. 
       - Да, его нет больше, но я не одна теперь.
       - Ты питаешь какие-то чувства к Грицко? – Удивился Сандро.
       - К Грише? – В свою очередь удивилась Аня. – Я питаю к нему самые лучшие чувства. Он – милый, очень трогательный и чистый человечек. И ничего более.
        - Тогда кто же?  Кто опять пересёк мою жизнь?  Я сейчас такой сильный, что просто одним пальцем раздавлю этого козла.
        Аня усмехнулась.
        - Это не мужчина.
        - А кто? Женщина? Ты стала лесбиянкой?
        - Это маленькая семилетняя девочка. Племянница моего мужа.
        Сандро не ожидал такого ответа.
        - Допустим. И чем это ребенок может помешать нам вернуться домой?
        - Я задам тебе один странный вопрос. – Затуманилась Анна. - Как ты относишься к неграм?
        - Не знаю. Никак! В детстве, помнится,  рыдал, оплакивая горькую судьбу дяди Тома.  – Он встрепенулся. - Не понял, а при чем здесь негры?
        - Девочка родилась в Африке, в бывшей французской колонии – раньше назывался Берег слоновой кости, а ныне в независимом государстве – Кот Девуар. И ребёнок имеет -  кофейного цвета кожу, черные волосы, правда не в мелких кучеряшках, а крупными локонами и большой, с толстыми губами, рот. И синие-пресиние глаза.
        - А каким образом этот ребёнок может разрушить наше будущее?
        - Я не могу привезти её в Россию.
        - Почему?
        - Потому что, насколько я запомнила, расизм цветёт там махровым цветом. Все будут тыкать мне в  спину пальцем – с негром спала! Почему-то трогательная расовая гармония в нашем с тобой любезном отечестве не привилась. – Она грустно вздохнула. - Я не хочу, чтобы ребёнок, который и так уже в своей жизни достаточно настрадался, подвергался ежедневным унижениям и травле. Ей нет места в России.
        - А мне здесь! Я, Анечка, теперь известный фотограф и вся моя работа там. Здесь я никто! – Сандро вытащил из пачки сигарету и с наслаждением втянул в себя дым. - Я много думал, почему ты тогда ушла. Ведь не только из-за этой глупой фотографии? И понял, наконец. Ты боялась, что я – никто.
        - Я и сама была – никто. Младший озеленитель.   
        - А теперь ты кто-то? – Он усмехнулся. - Ах, да - вдова барона! 
        - Не только. – Аня прислонилась в его спине. И нежно прошептала. – «Я садовником родился…»
        - Кем, кем? – опешил Сашка.
        - Садовником. Я, Саня, очень известный и популярный ландшафтный дизайнер.
        - Охренеть можно! Что-то я не замечал в тебе особого прилежания к возделыванию грядок на даче.  У нас ты цветочки только рвала!
        - Укатали Сивку крутые горки. Но ты, видимо забыл, что я в Лесотехнической академии училась. А здесь закончила курсы ландшафтного дизайна. Самые престижные.
        - Ты должна рассказать мне всё, что с тобой произошло. Только, чур, честно. А я расскажу тебе. Мне есть, что рассказать.
        - А надо ли? Нам так хорошо вдвоём…
        - Надо.    
      

                Лето 1980 год. Олимпиада.

        Последнее, что она запомнила – визг колёс. И тупую боль. Потом всё погасло. Она улетела в черную бархатную нирвану. Она улетела в темную ночь Вселенной и с удивлением заметила, что рядом летит белёсая, сотканная из света звезд субстанция. Приглядевшись, она поняла, что светлая личность ей кого-то напоминает. И вдруг с изумлением поняла кого.
        Владимир Высоцкий!
        Этого не может быть. Почему они здесь?
        Она не знала сколько продолжалось их путешествие - секунды или столетия. Просто время остановилось. И тут же вспыхнул ослепительный свет.
        Белая повязка лежала на её лице. Приглядевшись, она поняла, что повязка эта – потолок. Он внезапно отодвинулся от её лица и поднялся на три метра. И в открытое окно ворвались звуки и запахи зрелого лета.
        - Пришла в себя. – Сказал белый халат, взяв её за руку.
        Над Аней наклонился мужчина со странным, изуродованным боксерскими баталиями, лицом.  Со сломанным носом, раздавленной переносицей,  плоскими губами.    
        Аня зажмурилась от страха.  Она не могла понять, как она оказалась здесь и кто эти люди?
        Господин со сломанным лицом властно спросил:
        - Кто ты? Как тебя зовут?
        Аня снова провалилась в бархат нирваны. И снова полетела по Млечному пути к скоплению отдалённых звездных галактик. Ей ни за что не хотелось возвращаться в тот мир, где так много разнообразной боли. 
        Но пришлось!
        - Свою дорогу ты пройдёшь до конца… - произнес бестелесный голос внутри её.
        Аня снова открыла глаза. И ужаснулась пришедшей ей на ум мысли – она с беспощадной яркостью вспомнила, как выскочила из свадебной машины и её тут же сбила другая. И вот сейчас, придя в себя, она не почувствовала своего тела. Она силилась поднять руку и не могла… 
        - Где я?
        Снова над ней наклонился «боксёр», как она мысленно назвала человека с изуродованным лицом. И белый халат, врач, поняла Аня, произнес.
        - Ты  в больнице.
        - А где – Высоцкий?
        Белый халат и боксёр переглянулись.
        - Какой Высоцкий?
        - Владимир.
        - Почему ты спрашиваешь?
        - Что с ним?
        Час назад по радио объявили, что Высоцкий умер. 25 июля. Ночью. Боксёр узнал об этом трагическом событии одним из первых, буквально через десять минут после того, как перестало биться сердце великого поэта и великого актёра. Ему позвонил врач скорой помощи, который присутствовал при его последнем вздохе. И ничего не мог сделать. Передозировка. И бесполезна была любовь всего народа - великого Барда не воскресить. Но эта девушка знать о его смерти ничего не могла. Почти сутки она провела без сознания - на границе жизни и смерти. 
        - Он умер сегодня ночью.
       - Значит это – правда, а не сон. – Она снова закрыла глаза, почувствовав страшную усталость. Но уснуть, снова вернуться в спасительную черную ночь, в пространство без боли, без сожалений, где она испытывала не страх, а чистую радость в предчувствии самой главной в своей жизни встречи. Нет! Невозможно вернуться туда. Тебе ясно сказали, что свою дорогу ты ещё не начала даже топтать!
        Аня снова открыла глаза и тихо спросила: - Я не чувствую своего тела. Я – парализована?
        - Нет, - ответил врач, -  ты будешь – ходить, танцевать. Летать будешь!
       
        Следующий раз она проснулась одна в полумраке палаты. Дверь на балкон была приоткрыта, и через прозрачную занавеску лился в комнату невесомый свет Луны.
        И тут на неё нахлынула боль. Боль была везде – всё Анино тело превратилось в сгусток боли. Она рванулась, чтобы убежать от своей боли, но цепкие объятия гипса и бинтов не выпускали её, и она застонала – криками и стонами она могла отвлечь себя от изнуряющего страдания. Через минуту, показавшуюся Ане сто веками мучений, в комнату вошла женщина в белом и,  наклонившись над пациенткой, сделала ей обезболивающий укол.
        Она не знала, сколько прошло времени, но постепенно, окна между бытиём и небытием увеличивались в пользу бытия.  Иногда,  пребывая в легком забытьи, она видела странные фантастические сны – кипящие  ртутью моря, красно-лиловые закаты на неведомой планете, и чувствовала полную свою потерянность, своё окончательное одиночество в том далёком фантастическом мире, и это чувство было страшнее боли, которая, как раз её уже почти не мучила.
        И тут она поняла, что за всё время пребывания в палате ни разу не видела ни мамы, ни сестры, ни жениха.
        Ах, да. Она же хотела сбежать со свадьбы!  Почему?  Аня напрягала память, но вспомнить не могла. Вспоминались какой-то страх, какая-то обида, но восстановить события, предшествовавшие её бегству, память не могла. Или не хотела!
        Время остановилось. Молчаливая женщина, заботливо, как ребёночка,  кормила её с ложечки, ставила на тумбочку чуть ли не каждый день свежие букеты – гладиолусы, георгины и какие-то странные синие цветы-колосья,  названия которых Аня не знала,  перестилала ей кровать. Аня обратила внимание, что льняные простыни совершенно новые и безукоризненно чисты. Еда была не безвкусная, не больничная что ли?   Свежайший творог, взбитые сливки, ягоды, экзотические фрукты, некоторым из которых Аня не знала даже названия.
       - Как называются вот эти цветы?
       - Дельфины. – Женщина бросила взгляд на дверь.
       - Где я?
       При этом вопросе в палату вошел врач. Аня уже не раз видела этого человека. Он заходил каждый день и осматривал её.
        - Почему ко мне не приходит моя мама?
        - Но вы не назвали нам своего имени.
        - Не может быть!  - И тут же подумала, что последние дни она находилась в забытье, а когда не надолго выходила из него, то начинала кричать от боли. И тогда появлялась женщина со спасительным шприцом, погружавшим её снова в спасительное ничего нечувствование. – Меня зовут Анна Голубева. Анна Николаевна Голубева, - Аня удивилась, что так торжественно звучит её имя. Словно чужое.
        Медсестра записала её имя, адрес, телефон на бумаге. Полковник КГБ уже давно узнал все эти сведения, но хотел понять, не станет ли врать девушка.
        - Когда я смогу вставать?
        - Аня, - врач присел на краешек её кровати, - реабилитация будет очень долгой, ведь вам сделали нейрохирургическую операцию…
        - Какую?
        - Не важно! Вы пробудете здесь как минимум два месяца. И будет нужна ещё одна операция.
        - Ещё одна? – Аня забеспокоилась. – Что со мной не в порядке?
        - Без этой операции вы не сможете полноценно жить. Передвигаться только на костылях.
        - Я так и знала. У меня что-то с ногами. Я их не чувствую.
        - Неблагодарная! – Резко сказал врач. – Ты могла умереть, это в лучшем случае.
        - А в худшем?
        - Остаться неподвижной ниже подбородка. Врачи проявили чудеса своего искусства.
        - Я вспомнила, вы мне пообещали, что я буду летать.
        - Ну, это с моей стороны было поэтическое преувеличение.  Но двигаться ты будешь полноценно.
        Она открыла рот, чтобы спросить его ещё о чем-то, но он быстро проговорил, глядя куда-то в сторону.
        - К тебе придёт один человек и всё объяснит.
        - Боксёр? Кто он?
        Врач резко поднялся.
        - Большего я вам сказать не могу.
        - Я хочу видеть маму!

        Таисия стояла в церкви и горячо молилась иконе Казанской божьей матери. Она не знала молитв и впервые пошла в церковь. Конечно, она заходила иногда в храм – поставить свечку, лоб перекрестить, но делала всё это наспех, словно отбывая какую-то формальную повинность.
        А сейчас она стояла и тихо плача, слёзы беззвучно катились из её глаз, просила Владычицу небесную вернуть ей её ребёнка. Прошло десять дней, как исчезла Аня. Гости и свидетели рассказывали что-то страшное – якобы она выскочила из свадебного экипажа и бросилась под колёса случайно  проезжавшей по переулку машины с затемнёнными окнами.   
        И ещё Таис кричала и топала ногами на жениха – Сандро пришел к ней побледневший, и понёс какую-то несусветную чушь, что, якобы,  Аня ему изменяла.  Узнав, что произошло возле ЗАГСа, мать билась в истерике.
        - Не по душе была мне ваша свадьба! Ненавижу твоего отца! Ненавижу твою мать! Холодные лицемерные свиньи!
        - Они ни в чём не виноваты. – Резонно сказал Сандро.
        - Они виноваты в том, что родили тебя – ублюдка!
        Саша облазил все больницы, госпитали, и, какой ужас!, морги. Но следов Ани нигде не обнаружил.  Она словно растворилась в этом летнем мире.  Поиски милиции тоже не увенчались успехом.

       Мать поседела и постарела за эти десять дней неизвесности о судьбе её ребёнка на десять лет. Темно-каштановые, почти черные волосы, словно присыпали солью. Глаза покраснели и постоянно слезились. Неизвестность, что с её девочкой, где она, грызло материнское сердце.
        И вот она впервые в  церкви. И смиренно просит заступницу всех страждущих помочь ей.
        - Только ты можешь понять меня, - шепчут губы Таисии, - ты вынесла муки матери, на глазах которой истязают и убивают её ребенка. Но, ведь, неизвестность ещё хуже для материнского сердца.  Где она? Что с ней?
       Таисия отстояла службу до конца, продолжая тихо плакать и горячо молиться.    
        Вернувшись домой, она прилегла на диван и вспомнила, как тогда, десять лет назад непослушная, дерзкая девчонка убежала из дома, и отсутствовала более суток, пока мать сходила с ума от тревоги. Но тогда она была неразумный подросток с кипящей в выросшем теле гормональной  революцией. А сейчас? Взрослая, 23 уже!, разумная девушка.
        И если бы была жива, то хотя бы позвонила. Значит, та черная машина сбила её насмерть и увезла тело, его тайно где-то закопали, или что еще страшнее – сожгли, чтобы  не нашли следов преступления.
        Вот она – расплата за её грехи. Расплата по самому высшему тарифу. Выше не бывает.
        Матери хотелось лишиться разума. Стереть память о своих тайнах и преступлениях.
        Она уснула на закате. И ей приснилась Эльвира, она смеялась и говорила: - Я здесь! Я слежу за тобой! Мы скоро встретимся…
       
        Никогда не спите на закате! Умоляю вас. Живущие среди дикой природы, не потерявшие ещё с ней связь, люди даже своих болеющих детей будят, чтобы они бодрствовали в час заката. На вечерней заре, спящий человек совсем беззащитен перед темными силами. Именно в этот час он наиболее открыт внешнему злу. Внемлите этой мудрости, этому древнему страху, что навсегда исчезнет солнце. И стоя на границе между светом и тьмой держите ваши глаза открытыми.
      
        Звонок раздался в тот момент, когда Эльвира, обнажив свои клычёнки, резким ведьминским хохотом испугала мать до  сердечного приступа. Таисия села на диван, с тяжёлой головой соображая, что видение Эльвиры было во сне, а не в действительности, как мать подумала. Однако, она была такая яркая, такая настоящая - эта Эльвира.
        Телефон всё звонил и звонил. Мать, с отчаянно трепыхавшимся сердцем, сняла трубку. Квартира была пуста - Лариса с ненавистным несостоявшимся зятьком объезжали уже все подмосковные больницы, санатории, и морги. В Москве их поиски не увенчались успехом. Господибожемой!!! Они методично прочёсывали каждый захудалый городок и посёлок.
        - Алло!
        - Ваша дочь жива. – Сказал  невыразительный женский голос.  – Не беспокойтесь.
        - Где она? – Выкрикнула мать, чувствуя, что ноги её подгибаются, и она вот-вот упадет в обморок.
        - Этого я вам не могу сказать. Но скоро вы получите кассету с её голосом. Из неё вы узнаете всё, но при условии, что не будете вмешивать в это дело милицию. – И телефон отключился.
        Таисия не знала, что и думать. Может быть, это чья-то злая шутка?  И всё равно где-то в глубине души она немного успокоилась. Это был тоненький, тонюсенький, тончайший лучик надежды в её кромешном аду материнской боли и страха. О второй дочери, от которой отказалась добровольно, она думала редко…

        - Почему, почему вы не даёте мне поговорить с мамой? – Спрашивала Аня врача, когда тот снимал с её головы повязки. Наконец  она смогла потрогать свои волосы – их не оказалось. Под пальцами кололись только тонкие иголочки, проросшие из недавно выбритой кожи.
        - Не жаль, - сказала Аня, – волосы быстро отрастут. – И забыв тут же про волосы. – Что это за тайны Мадридского двора? Почему я не могу встретиться с моей мамой и сестрой?
        - Скоро ты всё узнаешь. Прилетит… - Врач не мог назвать имени тайного Аниного  хозяина и замялся.
        - Боксер? – Спросила сообразительная Аня. – Кто он? Почему решает?
        - Не спрашивай, девушка, я всё равно не отвечу.
        - У вас есть дети? – Неожиданно поинтересовалась Аня.
        - Да. Сыну семнадцать.
        - Если бы он внезапно исчез, чтобы вы чувствовали?    
        - Ваша мать знает, что вы живы.
        - Почему, почему я не могу хотя бы поговорить с ней по телефону?
       
        Боксёр приехал через два дня. Аня уже стала садиться в кровати, не чувствуя, правда, при этом ног.
        Её переодели в черную водолазку и белую с оборками в горошек мини-юбку, черные колготы, туфли-лодочки. Черно-белая, как старое кино, гамма. На голову надели парик с черными, такими же, как её собственные, волосами. Правда стрижка была немного другая. На затылке совсем коротко, а две  острые пряди  в виде ласточкиных хвостов спускались на её щеки. И густая, немного лошадиная челка. 
       Она впервые после аварии увидела себя в зеркало – ничего хорошего оттуда на неё не смотрело – бескровное лицо, казавшееся особенно белым на фоне обрамлявших его черных волос. И алая помада. Почему-то ей накрасили губы яркой, вульгарной помадой.
      Аню перенесли в  кресло на колёсиках и покатили в небольшую комнату в конце коридора. Там сидели уже знакомый ей боксёр и неизвестный мужчина - почти старик, с лицом каким брезгливым, словно только что слопал лимон и запил его козьими ссаками. Или у него сильно разыгрался геморрой. Этот господин Ане  крайне не понравился. Более того, она поняла, что в нём таится главная опасность для её жизни.
        Властный господин с серым лицом скопца поднялся с кожаного дивана и подошёл к девушке. Сухими пальцами он взял её за подбородок и стал придирчиво рассматривать лицо Ани в различных ракурсах. Наконец соизволил произнести:
        - Похожа.
        - Удивительное сходство, - подтвердил Боксёр.
        - У тебя три месяца. К Новому году она должна быть готова. – Приказал скопец и, приволакивая ногу, покинул кабинет, даже не попрощавшись с Боксёром и Аней.
        Аня с немым вопросом взглянула на мужчину. Он покусывал губы от досады, что его престиж в глазах девушки резко упал. Почему-то его волновало её мнение.
        - И кого же я ему напоминаю?
        Ответа не последовало. Точно она обратилась с этим вопросом к статуи. Боксёр присел за стол и вытащил магнитофон. Таких компактных и изящных магнитофонов Аня ещё не видела – не более  толстенького тома карманного словаря.
        - Сейчас мы запишем твое обращение к матери. Подумай, что ты ей хочешь сказать. Ты должна ей внушить, что остаёшься с нами добровольно на неопределённое время, что тебе здесь хорошо…
        - Для начала хоть бы сказали, как вас зовут.
        - Геннадий Львович.
        - А если я откажусь?
        - Твоё право. Хотя подумай - ведь твоя мать сходит с ума от тревоги. – Он нажал на слово «твоя».
        - Вы не правильно меня поняли. Я для чего-то вам нужна, но я могу отказаться это выполнять.
        Боксёр усмехнулся.
        - Ты уверена?
        - В чём?
        - Что можешь отказаться?    
        Аня молчала. Она не знала, где находится. Она видела только врача, медсестру, одну и ту же на протяжении всех этих дней, а это значит, что она живет рядом, в этом же здании. И Аня ещё слаба, на бунт,  даже на  жалкий  протест у неё нет сил. И она смирилась, оставив впрочем,  маленькую узкую лазейку, что поправившись окончательно, найдёт способ сбежать.
        Наивная.
        Геннадий Львович включил  магнитофон.
        «Мама, - быстро заговорила Аня, но голос её стал мягок и спокоен, - я жива, очень хорошие врачи спасли мне жизнь. Пожалуйся, успокойся. Скоро я буду совершенно здорова. Ко мне все прекрасно относятся, а еда просто восхитительная. Я решила остаться здесь, но ты ни о чём не беспокойся. Тут есть большой парк с белочками и соснами, их вершины на закате так чудно освещает солнце…
        Боксер удивленно поднял брови, но промолчал.
        - И меня здесь держат против моей воли…
        Геннадий Львович стёр последнюю фразу.
        - Первое, оно же и последнее предупреждение, девушка. Я тебе не объяснил, что ты полностью в нашей власти? И будешь делать только то, что тебе прикажут.
        - Я поняла.
        - Это – хорошо. Я доволен, потому что увидел, что ты не глупа и хорошая актриса. То, что нам нужно!
        - Мама, я люблю тебя, целую горячо-горячо. И Лару тоже очень, очень сильно люблю. Передай, что я дарю ей свою куклу.

        Кукла была просто баснословна. Изящная, всего тридцать сантиметров росточком, японочка в кимоно – черные волосы, белоснежная, как снег горы Фудзиямы кожа, щечки с нарисованным румянцем, раскосые золотисто-карие глаза. Эту куклу ей подарили в магазине «Хрусталь» на улице Кирова, когда там открывалась выставка-продажа японского фарфора.   
        Ане было в ту пору уже лет семнадцать.  Японец с неулыбчивым замороженным лицом выделил её из толпы зевак, и что-то сказал переводчику. Тот   подошёл к девушке и попросил её выйти к микрофону на импровизированную площадку.
        - Скажите несколько слов о Японии.   
        - Для нас Япония похожа на миф о загробной жизни, все о ней слышали, но никто не видел своими глазами… - Брякнула Аня. В толпе засмеялись. 
        Японцу, видимо, перевели Анин пассаж в самом лестном для его отечества духе, он вдруг улыбнулся холодной улыбкой, и вручил юной, похожей на обворожительную японку, русской девушке фарфоровую куколку. И она, действительно, имела странное сходство с Аней. Только Аня, конечно же, была красивее -  большие светло-ореховые, золотистые глаза, пухлые губки. И длинные европейские ноги.  С того момента кукла заняла почётное место среди фарфорового зверинца, она стала царицей львов, леопардов, верблюдов. Повелительницей многочисленной стаи фарфоровых собачек -  от мелких мопсов до великолепных догов. Аня чрезвычайно была к ней привязана. Подарив эту куклу сестре, она подаст им знак, что несвободна,  что её, Голубку, как называл девушку Сандро,  держат взаперти помимо её воли.
        Глупо, как будто мать не догадалась об этом давно.
        - Что за кукла? – Поинтересовался Геннадий Львович.
        - Фарфоровая куколка, ничего особенного, но сестра её давно хотела иметь.
        - А сейчас ты должна убедить мать, чтобы она не наделала глупостей. Пусть оставит пустые надежды, что милиция отыщет тебя.  Скажи, что ты будешь маме присылать послания…
        - А как я узнаю, что она их получает?
        - Тебе привезут от неё ответ.
        - Что ж, я вижу, выхода у меня нет.
        - Не горюй! Может быть, ты получишь шанс на новую и блестящую судьбу.
        - Моя судьба – мой жених.
        - Если ты его так любишь, то зачем хотела от него сбежать? Да ещё и со свадьбы?
        - Вас это не касается.
        - Строптивость не украшает женщин.
        - А любопытство мужчин.
        - Твоим язычком можно бриться. Но лирика закончена. – Он встал. – С завтрашнего дня ты приступаешь к посильным для тебя занятиям. Кстати, как ты узнала про наш парк и белок?
        - Нетрудно догадаться, что я нахожусь за городом.  Судя по высоте потолков, этой лепнине, и наборному паркету мы в старинном аристократическом доме.  А к дворянской усадьбе полагается и парк со всеми этими прелестями.
        - Я доволен твоей наблюдательностью. – Он взглянул прямо на Аню,  любуясь её изысканной, «японской» красотой. Но она была куда лучше японок, у них кожа - желтая, и на вид – грубая, а у девушки - белая, как нежнейший фарфор. - Какой язык ты изучала в школе и институте?
        - Немецкий. Немного английский.
        Он обратился к ней по-немецки.
        Аня ответила.
        - Ты просто сокровище! –  Произнес с удовольствием  боксёр.
        - Могу я спросить?
        - Спрашивай.
        - Что у вас с лицом?
        - Я занимался боксом. Был чемпионом страны.
        - А почему не мира?
        - Аудиенция окончена!