Нас обвенчает первый встречный

1.
 Я сейчас не припомню точно день, но это были последние дни дождливого и холодного в этом году октября. Я шел со стороны ресторана «Прага» по Арбату в театр Вахтангова, где должна была состояться у меня встреча с заведующим литературной частью театра относительно постановки одной моей старой пьесы, которую я написал еще четырнадцать лет назад. Я был искренно удивлен тем, что на мое письмо относительно этой пьесы (да и в общее удивлен) в театре имени Вахтангова ответили и довольно таки быстро. И назначили встречу. Было около 11 30 на часах, и до знаковой встречи в 12:00 я спокойно успевал. Ветер и дождь были такой силы, что встретить кого-то на Арбате в этот час, не представлялось никакой возможности и все сувенирные лавки и магазины были пусты. Не было никого. Совсем. Я был один, кто пробирался к великой сцене основанной еще в 1913 году как студенческая драматическая студия, которой руководил Евгений Вахтангов. Что самое поразительное, эта моя  пьеса когда-то шла в одном провинциальном театре и о ее преимуществе и актуальности мне рассказал один давний знакомый из этой провинциальной труппы и очень рекомендовал, чтобы я ее предложил именитому театру. Она не была напечатана ни в одном журнале, (в отличие от четырех моих произведений) а посему мне ее прислали из вышеупомянутого театра обычной почтой, так как в электронном виде она не сохранилась, и был единственный экземпляр только на бумаге. Кстати, от этого он становился намного ценнее, но не лично для меня как произведение искусства, а как первый и последний экземпляр который может мне открыть драматургическую дорогу в столь знаменитый театр, где неповторимая принцесса Турандот правит театральным балом. Сильный порыв ветра и усилившийся дождь ударили сильно в мое лицо, и зонтик изогнулся наизнанку так, что на какое то мгновение я оказался в холодной темноте. И в это самое мгновение я наткнулся на нечто непонятное, столкнулся с неизвестным и оступившись упал наземь. Открыв глаза, я увидел, что мой портфель раскрылся в момент падения и все листы моей старой пьесы улетали по пустынному Арбату в самых разных направлениях. Несколько листов опустились не далеко от меня в лужу и превратились в бумажную кашу, смываемую непрекращающимся ветром. И вдруг чей-то голос ворвался в мое сознание.
- Боже, как красиво они летят, - сказала однажды Раневская, глядя на свои улетающие деньги.

Я обернулся и увидел смешного старика, который был похож на старого клоуна, одетого в разные разноцветные одежды с кисточкой в руках. На седовласой кучерявой голове легко сидел желтый берет с бубончиком, сверху яркой цветной рубахи накинут черный старый плащ, а в большие черные, но не без антуража сапоги были заправлены красные брюки. Рядом с ним лежали рамки и картины. Некоторые из них во время нашего столкновения упали. Это был одинокий арбатский уличный художник, очень похожий на Пьера Ришара. Он улыбнулся во весь свой беззубый рот и повторил.
- Боже, как красиво они летят!

Его голос не отталкивал и не вызывал раздражения, чем-то напоминал несравненный голос Армена Джигарханяна.
- Однажды, продолжил он, - у Фаины Фельдман выпали из сумочки все ее деньги, их подхватил ветер, и они улетели, на что она и сказала эту фразу. Как красиво они летят, а ее кавалер сказал, что так могла сказать только Раневская из «Вишневого сада», после чего она взяла себе эту фамилию!
- Я очень рад, но это была моя рукопись в одном экземпляре, и больше ее нигде нет.

Он помог мне подняться и отряхнуться.
- Вы писатель? - спросил странный старик.
- Да, я так. Иногда. Не то чтобы. Драматург я. А вы, судя по всему художник.
- Да! Я арбатский уличный художник! Не обращайте внимания на мой внешний вид, если бы не эти жалкие бездари, неудачники из одного художественного училища, которые выгнали меня за пьянку со второго курса, то я смог бы стать Пьер Огюстом Ренуаром, Клодом Моне! Или Иваном Айвазовским, а может и Исааком Левитаном!
- Вы поможете мне отряхнуть плащ? Сзади.
- Леонардо да Винчи или Иеронимом Босхом! Олегом Соболевым или Иваном Шишкиным!
- Сильно-то так не трясите! Больно же!
- Владимиром Лукичем Боровиковским или Василием Владимировичем Пукиревым!
- Да-да, я понял. А кем стали?
- Фамилия моя довольно таки известна на этой улице!
- Понятно! Желаю удачи, и идите домой, в такую-то погоду здесь никого и не будет.
- Почем знать, почем знать. Вы же мне попались и я готов написать ваш портрет!
- У меня встреча в театре сейчас.
- В каком еще театре?
- В театре имени Вахтангова относительно моей пьесы.

Здесь к моему удивлению, он во весь свой большой рот заржал, и именно заржал, а не засмеялся, что-то повторяя про мою пьесу и имитируя полет страниц. Потом резко замолчал.
- Извините, - сказал он, - это я так. На меня иногда находит. Пьесы то больше нет! С чем вы пойдете в театр?
- Тут вы абсолютно правы. Идти мне не с чем.
- У меня к вам есть предложение! Я нарисую ваш портрет, вы мне заплатите, а я вам абсолютно бесплатно подскажу идею новой пьесы!
- Так заплачу или бесплатно?
- За портрет заплатите, а за идею новой пьесы нет! Дарю бесплатно в честь недели всех святых!
- Во первых я замерз уже, а во вторых мне нужно хотя бы предупредить звонком о том, что один экземпляр пьесы утрачен и что на днях я его по памяти восстановлю.

И тут он неожиданно для меня сунул руку в нагрудный карман своего плаща и достал оттуда новейший телефон, последней модели, обернутый в чехол из красного дерева.
- Вы знаете номер театра Вахтангова? – спросил улыбнувшись он.
Я от удивления даже икнул.
- У меня есть свой телефон, я позвоню. Да, есть номер.

Я достал телефон и стал искать в контактах номер. И тут он убрав свой телефон, достал сигарету, вернее половину ее, и закурив от спички бычок продолжил.
- + 7 499 241-16-79.
- Это что?
- Это телефон театра Вахтангова!
- Вы его знаете наизусть?
- Я знаю наизусть не только телефон театра Вахтангова, - кашляя сказал старик.

Я позвонил в театр и объяснившись передоговорился на другое число.
- Ну что ж, сколько стоят ваши услуги? За идею пьесы я приплачу чаевые. Если конечно в пределах разумного.
- Обед! Но! Не просто обед, а с бутылкой виски! И вина! Красного вина с мясом! Нет! Белого с сыром! В общем, это мои условия!
- И ни рубля?
- Нет! Слово джентельмена! Слово Веласкеса! Обед с бутылкой виски и бокалом вина!
- Договорились! Куда пойдем?
- Тут рядом есть недорогой ресторан! Боже! Виски и вино! Пойдемте!

Ветер с дождем не прекращался и помогая нести его рамки и картины мы свернули в один арбатский переулок.

2.
В одном уютном кафе, в переулке близ Арбата мы наконец-то отогревались горячим супом и чаем. Виски, водку и вино принесла официантка лет двадцати и мило улыбнувшись, спросила про закуску.
- Чем вы будете закусывать, мистер Клод Моне? – спросил я его.

Он взял меню и с видом знатного гурмана стал читать названия, потом показав официантке на пару мясных блюд, продолжил доедать суп. В атмосферном небольшом кафе было тепло, и очень пасмурная погода за окном создавала небольшой полумрак в этом пространстве. Кроме нас из посетителей здесь никого не было и видно из-за погоды, не так просто было в такой дождь и ветер сюда добраться. Принесли виски, бокалы, стопки, водку в графине и бутылку красного вина.
- Я готов отказаться от портрета и выслушать с вас вашу историю, которую вы обещали рассказать!
- А как же портрет?
- Я не сильно люблю, когда меня рисуют. И все же, давайте выпьем за знакомство. Меня зовут Алексей, а вас как?
- Дядя Миша. Так называют меня на Арбате!

Мы выпили, он виски, я водку и закусили солеными огурчиками и жареным мясом. Он посмотрел в окно, потом на меня и начал рассказывать.
- Я не припомню сейчас, где и как они познакомились, но была у них тогда любовь, коей не бывает на свете. Это был 1939 год. Моей маме тогда была слегка за двадцать, а ее любовнику Николаю Петровичу уже около сорока лет. Мой отец, сотрудник народного комиссариата иностранных дел, Александр Сергеевич Шпехт, получил назначение от Якова Захаровича Сурица, тогдашнего полномочного представителя СССР во Франции, на работу в посольство в Париж. Он уехал раньше матери, на полгода раньше, а мама доделывала свои дела в Москве и собиралась уезжать, к весне во Францию. Я думаю, она тогда действительно думала, что это навсегда. И вот, весенним поздним вечером, за ночь до ее поезда в Париж, она с Николаем Петровичем прощалась тут недалеко. На углу Сивцева Вражека и Филипповского переулка был небольшой ресторанчик. Перед смертью мама рассказывала, что было уже темно и Николай Петрович, он был как и я художником, нежно держал мамину руку в своей руке и перебирал ее браслет в своих пальцах. С граммофона звучал Вертинский, клубы сигаретного дыма забирали навсегда их силуэты последней встречи, мама плакала, что-то бессвязное говорила, и только Александр Николаевич с пластинки перебивал ее. А он, любовь всей ее жизни, говорил лишь о том, что скоро Вертинский сменится на Эдит Пиаф и в сущности ничего не изменится. А она, а она плакала еще сильнее и вспоминала как однажды Чехов, в Севастополе, это она где-то читала, увидел, как ночью монашка у монастыря в слезах говорила мужчине у ворот, чтобы он уходил, что все невозможно и что она будет вечно любить его. Клубы дыма тогда, как говорила мама, даже нарисовали эту сцену в их воображении. Они прощались. И когда она стала рыдать, он взял ее за обе руки и сказал.
- А хочешь, прямо сейчас, мы обвенчаемся! И будем навеки вместе на небесах и в сердце.
- Как? Где? спросила она.
- Нас обвенчает первый встречный!

И они вышли на улицу. Не было ни души. И вдруг со стороны одного переулка шел мужчина в черной шляпе и плаще. В одной руке был нераскрытый зонтик, в другой портфель. Мужчина был средних лет. И Николай Петрович обратился к нему.
- Добрый вечер! Вы не поможете нам?

Незнакомец кивнул и спросил.
- Чем?
- Вот там, через три дома, есть храм апостола Филиппа.
- Вы имеете ввиду храм Воскресения Словущего на Арбате?
- Да именно!
- И чем я могу вам помочь?
- Храм сейчас открыт. Та кроме служки никого. Обвенчайте нас. Это очень важно. Нет времени рассказывать. Мы расстаемся сейчас навсегда.
- Пойдемте, решительно и к удивлению влюбленных сказал прохожий.

Они вошли в этот храм, и там был только продавец свечей и больше никого. Он купил им свечи за свои деньги и тихо подвел к алтарю. И скрепив их руки, спросил сначала у него.
- Вы венчаны были?
- Нет.

Потом он повернулся к моей маме и спросил у нее.
- А вы?
- Нет. Но я замужем.
- Но не венчаны же.
- Нет.
- Господи, Боже наш, славою и честию венчай их!

Сказал это тихо, так, чтобы продавец, старый дедушка, не слышал и сказал это ровно три раза.
- Господи, Боже наш, славою и честию венчай их!
- Господи, Боже наш, славою и честию венчай их!

Потом внимательно посмотрел в глаза Николаю и маме и сказал,
- Перед Богом и друг другом вы теперь муж и жена.
Они какое-то время стояли ошеломленные, пока незнакомец им не сказал.
- Мне пора.

Они вышли все из Храма и мужчина в шляпе стремительно пошел в том направлении, собственно говоря, в котором он и шел и мама с Николаем Петровичем его догнали и мама спросила.
- Как вас хотя бы зовут? Чтобы молиться за вас!

Он остановился, медленно повернулся, как-то таинственно улыбнулся и произнес.
- Булгаков. Михаил Афанасьевич. Сын профессора богословия.

И стремительно зашагал в направлении Нащокинского переулка.

3.
Он закончил рассказ, залпом выпил стакан виски и посмотрел на мои глаза, наполненные чем-то мистическим и сверхъестественным, а главное любовью.
- Они больше никогда не встретились? Я про вашу маму и Николая Петровича.
- Нет. Мама уехала в Париж, через четыре года родился я, а через шесть лет умер мой отец и мы вернулись в Москву. Она искала его по всем старым адресам, но след его словно простыл. Будто не было его и вовсе. Но эту историю она рассказала мне в начале 2000х не за долго до своей смерти. И вы наверное, догадываетесь, любовь к какому писателю мама привила мне навсегда.
- Пожалуй, я скоро пойду. Мне нужно сесть с вашего позволения за этот текст.
- Спасибо за виски и обед! Как напишите, приносите, почитаю с большим удовольствием!
- Непременно. Как и где вас найти?
- На том же самом месте, где вы сегодня упали и врезались в меня!

Сказал он и засмеялся, снова имитируя полет моих рукописей. Я расплатился и вышел в позднюю и дождливую осень.

P.S. После того как я написал этот рассказ, то много раз безуспешно пытался найти моего художника, но он как сквозь землю провалился. Я спрашивал у местных художников, описывал его подробно и получал отрицательный ответ. Все говорили, что такого на Арбате никогда не было. Но если вы, вдруг, будете гулять по Арбату и случайно увидите старого художника в смешной кепке желтого цвета, с бубончиком и с неизменной кисточкой в руках, то прошу вас, передайте ему что рассказ «Нас обвенчает первый встречный» готов и что было бы неплохо выпить еще раз вместе по стакану виски и бокалу красного вина.

К О Н Е Ц.
19.10.22.