Медиатативное чтение книг германа карла гессе
ФАУСТ ВСЕГО ЛИШЬ СЧЁЛ НЕУДАЧНЫМ ПЕРЕВОД , ПРЕДЛОЖИВ СВОЙ .
НО ПЕТЕР КАМЕНЦИНД ПИШЕТ СВОЙ СВЯЩЕННЫЙ ТЕКСТ :
« В НАЧАЛЕ БЫЛ МИФ « .
И БОГ , У КОТОРОГО В НАЧАЛЕ БЫЛ МИФ , ПОХОЖЕ , ЧТО НЕ ХРИСТИАНСКИЙ .
ЕСЛИ ФАУСТ , СУДЯ ПО ФРАЗЕ , БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ ДЕЛА , И ЭТО НЕМЕЦКАЯ ЧЕРТА .
НЕДАРОМ КАРЛ МАРКС , БУДУЧИ ЕЩЁ И МЕТАФИЗИКОМ РАССМОТРЕЛ В НЕМЕЦКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ПРИЗРАК КОММУНИЗМА , КОТОРЫЙ НЕОБХОДИМО БЫЛО ПОСТРОИТЬ . И КАРЛ МАРКС ТУТ ЖЕ СТАЛ АРХИТЕКТОРОМ ЗДАНИЯ КОММУНИЗМА В ПРОТИВОВЕС КАПИТАЛИЗМУ , КОТОРЫЙ ВЫШЕЛ ТАК ЖЕ ИЗ НЕДР НЕМЕЦКОГО ПРОТЕСТАНТИЗМА . ЧЕЛОВЕК ДЕЛА . ЕВРЕЙСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ ФАУСТОВСКОГО ДУХА .
ТО ГЕРОЙ ГЕССЕ ЗАЯВЛЯЕТ О ТОМ , ЧТО ОН САМ - ЧАСТЬ МИФА , ТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК , РАССМАТРИВАЮЩИЙ СОЗДАННЫЙ МИР КАК НЕРЕАЛЬНЫЙ , НО НАПОМИНАЮЩИЙ СНОВИДЕНИЕ : « И СНОВИДЕНИЯ МОИ ДО СИХ ПОР СЛУЖАТ МНЕ СТРАННЫМ ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ МОЕЙ ПРИСКОРБНОЙ СКЛОННОСТИ К ЖИЗНИ ЧИСТО ЖИВОТНОЙ « . ТО ЕСТЬ ПЕТЕР - НЕ ЧЕЛОВЕК ДЕЛА , А ТОТ , КТО РАССМАТРИВАЕТ ОКРУЖАЮЩИЙ МИР , ВСМАТРИВАЯСЬ В ОКРУЖАЮЩИЕ ГОРЫ , ДЕРЕВЬЯ , ОБЛАКА - КАК ТЕ , КТО СМОЖЕТ ЕМУ РАССКАЗАТЬ СВОИ ИСТОРИИ , ЧТОБЫ В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ ОН САМ ПЕРЕДАЛ БЫ НАЙДЕННЫМИ В СЕБЕ СЛОВАМИ НЕВЕРБАЛЬНУЮ ИНФОРМАЦИЮ :
« ГОРЫ , ОЗЕРО , ВЕТЕР И СОЛНЦЕ РАССКАЗЫВАЛИ МНЕ МНОЖЕСТВО ИСТОРИЙ , ВОСПИТЫВАЛИ МЕНЯ И БЫЛИ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ РОДНЕЙ И ПОНЯТНЕЕ ЛЮДЕЙ И ИХ СУДЕБ « , « БУДТО ЗВЁЗДЫ , ОЗЁРА И ГОРНЫЕ ВЕРШИНЫ ТОМЯТСЯ ОЖИДАНИЕМ НЕВЕДОМОГО ПЕВЦА , КОТОРЫЙ ПОНЯЛ БЫ И ВЫРАЗИЛ КРАСОТУ И МУКИ ИХ НЕМОГО БЫТИЯ , И КАК БУДТО БЫ Я И ЕСТЬ ТОТ ПЕВЕЦ И МОЁ ИСТИННОЕ НАЗНАЧЕНИЕ В ТОМ , ЧТОБЫ ВО ВСЕОРУЖИИ ПОЭЗИИ СТАТЬ ГЛАШАТАЕМ НЕМОЙ ПРИРОДЫ .»
И БОЛЕЕ ТОГО : » БЕДНАЯ , МАЛЕНЬКАЯ ДУША МОЯ , ОБЪЯТАЯ ОЖИДАНИЕМ , БЫЛА ПУСТА И БЕЗМОЛВНА , ОЗЁРНЫЕ И ГОРНЫЕ ДУХИ НАЧЕРТАЛИ НА НЕЙ СВОИ ПРЕКРАСНЫЕ , ВЕЛИКИЕ ПОДВИГИ .ОНИ ПОВЕДАЛИ МНЕ СО СТОНОМ И ДРОЖЬЮ ИЗМУЧЕННОЕ ЧРЕВО ЗЕМЛИ , ВЫТАЛКИВАЯ ИЗ НЕДР ХРЕБТЫ И ВЕРШИНЫ ….ГОРЫ - БЛИЗНЕЦЫ В ЖЁСТКИХ СХВАТКАХ ДРУГ С ДРУГОМ БОРОЛИСЬ ЗА М ЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ , ПОКА КТО –ТО ИЗ НИХ НЕ ПОБЕЖДАЛ , ПОВЕРГНУВ БРАТА В ПРАХ . « « ГОРЫ ГОВОРИЛИ ГОРДО , СЛОВНО СТАРЫЕ ВОИНЫ , ЖИВУЩИЕ В ОБНИМКУ СО СМЕРТЬЮ .»
« СИЛЬНЕЕ И ГЛУБЖЕ ПОРАЖАЛИ МЕНЯ ДЕРЕВЬЯ - БЫЛИ СРОДНИ ГОРАМ . КАЖДОЕ ИЗ НИХ НЕСЛО СВОЁ БРЕМЯ .»
В ЭТОМ МЕСТЕ Я ВСПОМНИЛА ВОСПОМИНАНИЕ КАРЛА ГУСТАВА ЮНГА О ТОМ , КАК ЕГО ДОМ БЫЛ ЗАПОЛНЕН ПРИЗРАКАМИ КРЕСТОНОСЦЕВ .
ВПРОЧЕМ , КРЕСТОНОСЦЫ ЯВИЛИСЬ ЮНГУ В 1916 ГОДУ , В ГОД КАК БУДТО БЫ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ , ХОТЯ НА САМОМ ДЕЛЕ - ЭТО БЫЛА ПЕРЕДЫШКА ПЕРЕД БОЕМ .
И ЮНГ ВЗЯЛ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ - НО НЕ СТАТЬ ИХ ГОЛОСОМ , ОН НЕ СЛУШАЛ ИХ , А ПОУЧАЛ ИХ НАСТАВЛЕНИЯМИ МЁРТВЫМ .
НО И ЮНГ ПИТАЛСЯ ИДЕЯМИ , НОСЯЩИМИСЯ , КАК ГОВОРЯТ В ТАКИХ СЛУЧАЯХ ,В ВОЗДУХЕ .
СЧИТАЛ СВОЕГО ДЕДА НЕЗАКОННЫМ СЫНОМ ВЕЛИКОГО ГЕТЕ .
ГЁТЕ , СДЕЛАВШИМ МАЛЕНЬКИЙ ГОРОДОК ВЕЙМАР НЕМЕЦКИМИ АФИНАМИ .
ХОТЯ ОДИН УРОЖЕНЕЦ ВЕЙМАРА , АВГУСТ ФОН КОЦЕБУ , ИГРАВШИЙ В УНИВЕРСИТЕТСКОМ ТЕАТРЕ РОЛИ , ПОЛАГАВШИМИСЯ ИНЖЕНЮ , И КОТОРЫЙ В ОДНО ВРЕМЯ БЫЛ ПОПУЛЯРНЕЕ САМОГО ГЁТЕ , НАЗВАЛ ВЕЙМАР В СВОЁ ПОШЛОЙ ПЬЕСКЕ : « ВОРОНЬЕЙ СЛОБОДКОЙ « -(Kr;hwinkel) . ВПРОЧЕМ , В РОССИИ , ГДЕ ПЬЕСЫ КОЦЕБУ ПОЛЬЗОВАЛИСЬ НЕИЗМЕННЫМ УСПЕХОМ , « КОЦЕБЯТИНОЙ .»
НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ НАЗВАНИЕ ОСТАЛОСЬ ЗА ЭТИМ ГОРОДОМ , И ТЕ , КТО ВОСХИЩАЛСЯ ГЁТЕ В ТЕ ВРЕМЕНА И ПОСЛЕ , КАК БУДТО БЫ НЕЗРИМО НАСЕЛЯЛИ ЭТОТ ГОРОД .
В ТОМ ЧИСЛЕ И КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ И ГЕРМАН КАРЛ ГЕССЕ .
ПОТОМУ ЧТО ГЕССЕ В СВОЁ ВРЕМЯ СКАЗАЛ , В ТЕ ВРЕМЕНА , КОГДА ОН БЫЛ ПОДМАСТЕРЬЕМ У ЧАСОВЩИКА :
ПОКЛОНЕНИЕ ГЁТЕ - ЛУЧШЕ И ВЕРНЕЕ ЭТОГО ВОСКРЕСНОГО БОГА .»
БОГ НАПОМИНАЕТ ГЕРМАНУ ДЕМОНА , А ДЬЯВОЛ КАЖЕТСЯ ЕМУ ТАКИМ ЖЕ БЛИСТАТЕЛЬНЫМ , КАК И МЕССИЯ .
ОН ПИСАЛ ОТЦУ : « Я ТАК ЖЕ ДОБР КАК ВАШ ИИСУС . Я ВИЖУ РАЗНИЦУ МЕЖДУ ИДЕАЛОМ И ЖИЗНЬЮ ТАК ЖЕ , КАК И ОН . НО Я НЕ НАСТОЛЬКО УПРЯМ КАК ЭТОТ ВАШ ЕВРЕЙ .»
БЛИСТАТЕЛЬНАЯ ТРОИЦА , ВЫШЕДШАЯ ИЗ СЕМЕЙ ПРОТЕСТАНТСКИХ ПАСТОРОВ НА ИЗЛОМЕ 19 –ГО И 20 -ГО ВЕКА - КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ , ГЕРМАН КАРЛ ГЕССЕ , ФРИДРИХ НИЦШЕ .
СОЗДАТЕЛИ СВОИХ РЕЛИГИЙ .
ХОТЯ ГЕССЕ ОТЛИЧАЕТСЯ ТЕМ , ЧТО НЕТ ТАКОГО ЯВЛЕНИЯ КАК ГЕССИАНСТВО , КАК ЕСТЬ НИЦШЕАНСТВО И ЮНГИАНСТВО .
ОН СОЗДАЁТ СВОЙ МОНАСТЫРЬ - КАСТАЛИЮ .
ОН СОЗДАЁТ СВОЮ ВЕРСИЮ БУДДИЗМА .
И ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ЕГО -ХИППИ .
ТО ЕСТЬ ВСЕ ИМЕЮТ СВОИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ .
НО ВЕРНУСЬ К РОМАНУ .
« МЕНЯ НЕ ОСТАВЛЯЛО ЧУВСТВО ОТВЕТСТВЕННОСТИ ПЕРЕД ЭТИМИ ГЛУХИМИ ГОЛОСАМИ .
И НАКОНЕЦ : « Я ПРИВЫК СМОТРЕТЬ НА ЛЮДЕЙ КАК НА ДЕРЕВЬЯ ИЛИ СКАЛЫ , ПОЧИТАТЬ ИХ НЕ МЕНЬШЕ , А ЛЮБИТЬ НЕ БОЛЬШЕ , ЧЕМ ТИХИЕ СОСНЫ «
А О СЕБЕ : « Я И ПО СЕЙ ДЕНЬ МОГУ ОСИЛИТЬ ЛЮБУЮ ГОРУ , 10 ЧАСОВ КРЯДУ БЕЗ УСТАЛИ ШАГАТЬ ИЛИ ГРЕСТИ ,И , ЕСЛИ ПОНАДОБИТСЯ , ТО У МЕНЯ ДОСТАНЕТ СИЛЫ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА ГОЛЫМИ РУКАМИ …»
ИНТЕРЕСНО , ЧТО НАРЯДУ С ДОЛГИМИ ПОХОДАМИ В ГОРЫ И ДОЛГОЙ ГРЕБЛЕЙ ГОВОРИТ О ТОМ , ЧТО У НЕГО ДОСТАНЕТ СИЛЫ УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА .
ГЕССЕ ЗДЕСЬ ОТКРОВЕНЕН .
В СЕМИРАИИ ПОСЛЕ ПОБЕГА ОН СКАЗАЛ , ЧТО ОН ЧУВСТВУЕТ БОЛЬ , ОТ КОТОРОЙ МОЖЕТ ИЗБАВИТЬСЯ , ТОЛЬКО УБИТЬ КОГО -ТО .
САМ ГЕССЕ ГОВОРИТ ПЕРЕД ТЕМ , КАК НАПИСАТЬ РОМАН , О КОТОРОМ ГОВОРЮ , ВЫДАЁТ ТАКУЮ ФРАЗУ : « БОГ , МНЕ НА ТЕБЯ НАПЛЕВАТЬ , ТЫ ИЗМУЧИЛ МЕНЯ , ТЫ МЕНЯ УГНЕТАЕШЬ « ПОД ЭТОЙ ФРАЗОЙ МОГЛИ БЫ ПОДПИСАТЬСЯ И НИЦШЕ И ЮНГ .
ИДЕОЛОГИ БОРЬБЫ ПРОТИВ БОГА .
НО В САМОМ РОМАНЕ МЫ НАБЛЮДАЕМ И ПАЛОМНИЧЕСТВА В МЕСТА ФРАНЦИСКА АССИЗСКОГО . И ГЕРОЙ РОМАНА , ДВИЖИМЫЙ КАКИМИ - ТО НЕВЕДОМЫМИ ЧУВСТВАМИ ГОВОРИТ : » Откуда-то из темных глубин моего существа всплыла старая, напоенная едкой печалью потребность броситься Богу на грудь и породнить свою маленькую жизнь с запредельным и вечным.» ОН СООБЩАЕТ О ТОМ , ЧТО « я совершил отраднейшее и восхитительнейшее странствие своей молодости и всласть налюбовался красотами богатого, зеленого умбрийского холмогорья. Я шел дорогами Св. Франциска и чувствовал временами его незримое присутствие: он шагал рядом, исполненный неисповедимой любви, с радостью и благодарностью приветствуя каждую птицу, каждый источник и каждый придорожный куст. Я ел лимоны, сорванные на залитых солнцем склонах, ночевал в маленьких деревушках, пел и стихословил, обращенный внутрь себя, и отпраздновал Пасху в Ассизи, в церкви моего святого. Мне теперь кажется, что эти восемь дней, проведенных на дорогах Умбрии, стали венцом, дивной закатной зарей моей молодости. Каждый день во мне словно рождались все новые чистые и звонкие ручейки, и празднично-светлый, весенний лик природы казался мне благодатным ликом самого Бога. В Умбрии я благоговейно прошел по следам Св. Франциска, «странствующего певца Бога»;
Записи Гессе о Франциске Ассизском были положены в основу фильма . Того , кто называл братьями и сёстрами солнце , луну и многие явлениями природы . Герман Гессе сам посещал места , о которых он написал в романе .И полагал , что тот - врослый , оставшийся ребёнком .И говорил в романе :
« Искусство, казалось мне, во все времена стремилось даровать внятный голос нашей немой жажде Божественного.
Еще прекраснее, мудрее и в то же время по-детски доверчиво и просто выразил это святой Франциск. Я лишь тогда понял его до конца. Объяв своей любовью к Богу всю землю, растения, звезды, животных, ветра и воды, он опередил средневековье и даже Данте и нашел язык неизменно-человеческого. Он называл все силы и явления природы своими возлюбленными сестрами и братьями. В зрелые годы, приговоренный лекарями к прижиганию лба каленым железом, он сквозь страх истязаемой, тяжелобольной плоти благословил это ужасное железо как своего «возлюбленного брата, огонь».»Проникнувшись личной любовью к природе, слушая ее, как верного товарища и спутника, я не исцелился от своей тоски, но она стала чище и возвышенней. Мой слух и мое зрение обострились, я научился воспринимать тончайшие оттенки и различия и сгорал от желания все ближе, все отчетливее слышать сердцебиение самой Жизни и, быть может, когда-нибудь постичь его смысл и, быть может, когда-нибудь сподобиться счастья выразить его на языке поэзии, чтобы и другие, услышав его и просветлив свой разум, могли приникнуть к величайшему источнику свежести, чистоты и непреходящего детства. Пока что это была всего лишь тоска, всего лишь мечта; я не знал, исполнится ли она когда-нибудь, и посвятил себя тому, что было доступно, отучившись смотреть на вещи и предметы с былым презрением или равнодушием и расточая любовь всему зримому.»
Есть что -то от этого героя , по моему мнению , и в том , кто так хотел поговорить с Франциском из Ассизи .
Это - Владимир Путин , человек - эпоха , давший название периоду времени в котором я живу , и том духовном пространстве , которое не ограничено Россией , но в самом деле - русское .
Но ,читая роман , я думала о том , что
КАК БУДТО БЫ УСТАМИ ГЕССЕ ГОВОРИЛИ РАЗНЫЕ ЛИЧНОСТИ .
Вернувшись обратно герой Гессе говорил сам с собою :
« О Господи, неужели же все это лишь игра, случай, нарисованная картина? Разве я не боролся, не мучился, вожделея духа, дружбы, красоты, истины и любви? Разве не дымился во мне до сих пор горячий источник тоски и любви? И все это никому не нужно, все зря, все мне на муку! При мысли об этом я окончательно созревал для пивной. Задув лампу, я на ощупь спускался по крутой старой винтовой лестнице и спешил туда, где пили фельтлинское или ваадтлендское. пил свое вино и ждал, когда оно меня утешит. И сладкое божество прикасалось ко мне своею по-женски мягкой рукой, наполняло члены приятной усталостью и уводило заблудшую душу мою в страну прекрасных грез. Подчас я и сам удивлялся тому, что был с людьми таким злюкой и находил удовольствие в том, чтобы рычать на них. Кельнерши в наиболее посещаемых мною трактирах боялись и проклинали меня как отпетого грубияна и ворчуна, который всегда чем-то недоволен. Если мне случалось вступить в беседу с другими посетителями, я был неизменно груб и язвителен; впрочем, и люди эти не заслуживали другого тона. И все же среди них было несколько считанных гуляк-завсегдатаев, уже стареющих и неисправимых грешников, с которыми я скоротал не один вечер и нашел нечто вроде общего языка. Особенно интересен оказался один пожилой мужлан, художник-дизайнер по профессии, женоненавистник, похабник и испытанный бражник-виртуоз. Всякий раз, когда я заставал его одного в каком-нибудь погребке, дело кончалось тем, что возлияния наши принимали угрожающий характер. Вначале мы болтали, острили, между делом, как бы мимоходом, приговаривая бутылочку красного, затем вино постепенно выступало на первый план, а разговор затухал, и, молча сидя друг против друга, мы попыхивали своими бриссаго и осушали бутылку за бутылкой. При этом мы не уступали друг другу в количестве выпитого вина: каждый заказывал свою очередную бутылку одновременно с противником, внимательно следя за ним с уважением и тайным злорадством. Позже я бы охотно еще раз послушал эту и многие другие его истории. Но вскоре на празднике стрелков мы безнадежно рассорились, оттаскали друг друга за бороды и в гневе разошлись. С тех пор, уже будучи врагами, мы не раз сидели в одном трактире, разумеется, каждый за своим столом, по старой привычке молча следили друг за другом, пили в одном и том же темпе и засиживались так долго, что оставались совсем одни и нас настоятельно просили поторопиться. Примирение так никогда и не состоялось. «
Гессе в романе устами своего героя размышляет :
« Бесплодны и утомительны были вечные раздумья о причинах моей тоски и моего неумения жить.
Я мучительно искал ответа на вопрос, что же это за недуг или демон поселился в моем несокрушимом теле и тяжко гнетет слабеющую, задыхающуюся душу. При этом я еще и странным образом склонен был считать себя экстраординарным, в какой-то мере обделенным судьбой человеком, страдания которого никто не знает, не понимает и никогда не разделит. В этом и заключается сатанинское коварство тоски – что она делает человека не только больным, но также близоруким и самонадеянным, а то и чванливым. Он тут же уподобляется в своих собственных глазах пошлому гейневскому Атланту, приявшему на плечи все боли и загадки мира, как будто тысячи других людей не претерпевают те же муки и не блуждают в том же лабиринте. В своей изолированности и оторванности от родины я незаметно утратил и сознание того, что большая часть моих свойств и особенностей – не моя собственность, а скорее фамильное достояние или фамильный недуг Каменциндов.»
И обращается к читателю :
« Нет на свете ничего более возвышенного и отрадного, нежели бессловесная, неутомимая, бесстрастная любовь, и самое заветное желание мое заключается в том, чтобы хоть кто-нибудь из читающих эти строки – будь то всего лишь двое или даже один – начал бы, благодаря мне, постигать это чистое и благословенное искусство. Иные владеют им от рождения и проносят его через всю жизнь, сами того не сознавая; это избранники Божий, слуги добра, взрослые, сумевшие остаться детьми. Иные постигли его в тяжелых страданиях – доводилось ли вам когда-нибудь видеть калек или обездоленных нищих с мудрыми, тихими, блестящими глазами? Если вам не угодно слушать меня и мои речи, ступайте к ним, в которых бескорыстная любовь победила и преобразовала страдания. Сам я и поныне безнадежно далек от того совершенства, которое так почитал во многих бедных страстотерпцах. Однако все эти годы меня почти не покидала утешительная вера в то, что я знаю путь к нему. Два могучих и эгоистичных пристрастия противоборствовали во мне чистой любви. Я был пьяница и нелюдим.
сам себе пришел на выручку и заключил полусерьезный, полушутливый компромисс между инстинктом и совестью: в хвалебную песнь Франциска Ассизского я включил и «моего возлюбленного брата, вино» «.
Гессе беспощадно откровенен :
« Я не любил людей, жил отшельником и в отношении человеческих ценностей постоянно был во всеоружии сарказма и презрения.
Все ближе и реальнее представлялась мне перспектива моей великой поэмы. Но если любовь моя однажды должна привести меня к тому, что я в своей поэзии заговорю на языке лесов и рек, к кому же обращена будет моя речь? Не только к моим любимцам, но прежде всего к людям, чьим вождем я пожелал стать и кого вознамерился учить любви. И с этими людьми я был так груб, язвителен и бессердечен. Я ощутил противоречие и острую нужду в том, чтобы, поборов суровую отчужденность, оказать и людям знаки братской преданности. А это было тяжело, ибо одиночество и превратности судьбы именно эту сторону моей души сделали черствой и злой.
мне пришло в голову, что годы быстро промелькнут один за другим и я тоже превращусь в серого, согбенного старичка и тоже приму горькую чашу смерти. В старой, бедной, почти не изменившейся комнатушке, где я вырос, где я учил латынь и где увидел смерть матери, эти мысли приобретали какую-то умиротворяющую естественность. Я с благодарностью вспомнил все богатство своей юности; мне пришло на ум несколько строк Лоренцо Медичи, которые я выучил во Флоренции:
Ах, как молодость прекрасна!
Жаль, что век наш быстротечен.
Будь же весел и беспечен —
Над грядущим мы не властны.
« До сих пор я, собственно, не будучи ярым поклонником Заратустры, был все же неким образчиком человека-господина, не испытывающего недостатка ни в самопочитании, ни в презрении к простолюдинам. Теперь же я постепенно все отчетливее видел, что неизменных границ нет, что бытие слабых, угнетенных и бедных не только так же многообразно, но чаще еще и теплее, истиннее и примернее, чем бытие избранных и блистательных. «
Герой стал входить в домы простых людей , но …
Обратимся к ницшевскому определению аристократа : "Знатный человек помогает несчастному, но не или почти не изсострадания, а больше из побуждения, вызываемого избытком мощи"
В этом ракурсе , из -за того , что герой обращается к Заратустре , хотя не считает себя его фанатиком , нужно и рассматривать эти визиты .
Боппи, брат жены столяра, бедный, наполовину парализованный горбун, для которого нигде больше не нашлось местечка после недавней смерти его старушки матери. С тяжелым сердцем мастер временно приютил его у себя, Все те мелкие пороки, которыми мы портим и отравляем нашу прекрасную, короткую жизнь – гнев, нетерпение, подозрительность, ложь, – весь этот зловонный гной, разъедающий и искажающий наш облик, был в этом человеке выпарен, как соль, на медленном огне продолжительного и глубокого страдания. Он не был ни ангелом, ни мудрецом, он был человеком, исполненным житейской мудрости и смирения, человеком, которого великие страдания и лишения научили без стыда принимать свою слабость и предавать себя во власть Всевышнего. – То-то я повеселюсь, когда эти мучения кончатся! Мне-то даже выгодно умирать – я ведь избавляюсь от горба, короткой ноги и парализованного бедра. А вот тебе, наверное, обидно будет, с твоими широкими плечами и стройными, здоровыми ногами. А однажды, в один из последних дней, он вдруг очнулся от короткого забытья и громко сказал:
– Такого неба, о каком говорит священник, вовсе нет. Небо гораздо красивее. Гораздо красивее.
Читая рассказ о Боппи , я вспомнила Иммануила Канта , выходца из семьи пиетистов , так называемых простых людей - шорников .
Как будто бы Герман Гессе захотел пообщаться с философом , узнать секрет его любви к матери , любви к порядку , к внутренним озарениям , довольством своим положением и любви к труду .
Всё это было и в семье Германа Гессе .
Но что –то пошло не так .
Писал он роман во времена после смерти своей матери .
Как она изображена в книге « Герман Гессе или жизнь Мага «
Она мне показалась настолько прекрасной , настолько матерью , которая однажды появилась в комнате самого Гессе , преодолев большое расстояние в другой город , в тот момент , когда он приложил револьвер к своей голове .
Её умирание и сама её смерть были величественны .
Но он не мог не арнить её сердца во все их общие годы .
Должно быть он хотел выведать у маленького горбуна его секрет любви к своей матери . Так я думаю .
« один вернулся домой, в квартиру, где ко мне ластился пудель и зиял пустотой высокий стул больного, а за стеной была его осиротевшая спальня, душа моя съежилась от горя. Вот что значит любить. Любовь приносит страдания, и в последовавшие за этим дни у меня не было в них недостатка. Впрочем, какое это имеет значение, страдаешь ты или нет! Лишь бы можно было чувствовать рядом мощное биение другой жизни и ощущать тесные, животрепещущие узы, которыми связано с нами все живое, лишь бы не остывала любовь! Я отдал бы все светлые дни, прожитые мною когда-либо, вместе со всеми влюбленностями и всеми поэтическими мечтами в придачу, если бы за это мне дано было еще раз заглянуть в святая святых, как в то славное время. И хотя глазам и сердцу при этом невыносимо больно, да и гордости и самомнению достается по заслугам, зато после наступает такая тишина, нисходит такое смирение, а в недрах души рождается истинная зрелость и новая жизнь! – я видел это и страдал вместе с ним, постигал вместе с ним ужас и святое таинство смерти.»
В заключение я хотела бы вспомнить о Фридрихе Ницше , которого вспоминал герой Германа Гессе :
«В конце концов меня в гораздо большей степени устраивало бы быть славным
базельским профессором, нежели богом; но я не осмелился зайти в своем личном эгоизме
так далеко, чтобы ради него поступиться сотворением мира" - писал Ф.Ницше .
То же самое , по моему мнению , смогли бы повторить за ним и Герман Гессе и Карл Юнг .Они ощущали себя из бранниками германского Гения .
Для понимания личности Ницше его произведения значат неизмеримо
больше, чем внешние события жизни. Они - его дети, его друзья, его любовницы, его больи радость. Такие книги не пишутся, в них воплощаются. И когда они пишутся, они
пишутся не в отведенное для этого время между завтраком и обедом, они пишутся все 24часа в сутки. –он признавал только такое
отношение к своим трудам, когда человек или вышвыривает их в огонь или сам опаляетсяих огнем.»
То же самое я могла бы сказать и о понимании Германа Гессе .
Который стал мне интересен .
Свидетельство о публикации №223030601433