На покой

Каждый день я делаю одно доброе дело. Я мою этого ужасного старика. Он то посылает меня подальше, то торопит, словно опаздывает на поезд,  то начинает сердечно благодарить... Я надеваю перчатки, накрываю его беспомощное тело горячим влажным полотенцем, длиной как раз в охват его живота. В юности я боялась думать о старых людях, об их потребностях. А теперь намыливаю, а потом тру махровым полотенцем его старческую поясницу. Старик каждый раз тихо постанывает от удовольствия, произнося: "C'est tres agreable ". Помимо кофе и еды - это то немногое, чему он ещё может быть рад в свои девяносто лет, не имея возможности ходить, и отказываясь выезжать из дома на каталке или смотреть телевизор.
Мы забрали его из дома престарелых, куда его отправила старшая дочь. Мне казался отвратительным тот факт, что персонал на ресепшене глумливо и во всеуслышание рассказывал нам, что старик, (находясь, между прочим, под действием каких-то психотропных препаратов, выписанных в этом самом заведении)считает себя здесь директором и отдает распоряжения.
 В нашем доме за стариком стала ухаживать платная сиделка, и старик каждый раз вскрикивал от боли, когда к нему прикасались ее торопливые руки. От платного ухода у старика начался фимозис. Словно сиделка в глаза не видела,  или от стыда боялась прикоснуться, предпочитая оставлять сие творение природы немытым. А потом я застала сиделку за странным занятием: женщина снимала моего немощного пожилого родственника на свой телефон, так, чтобы он этого не видел, заставляя его выписывать руками и ногами какие-то движения. Выяснилось, что всем этим управляла дочь старика, от которой он укрылся у нас, пытаясь избежать жизни в доме престарелых под психотропными веществами, и куда он попал по ее указке. Дипломированный врач, золовка злобно кричала на меня в трубку:
- Сколько он тебе за это платит?! Помести его в дом престарелых! Стерва!
Я прогнала обеих, и старик снова повис на мне.
- Представляете, ваша дочь назвала меня стервой!
- А ты и есть стерва! Да ещё какая! - произнес старик в восхищении, - а вот моя дочь - стервятница...
Постепенно становится легче. Порой мне кажется, что в моих руках эдакая большая поломанная кукла, и вот я ее мою, одеваю, а потом катаю по дому на каталке. Старику нравится, когда я смазываю его лицо аптечным кремом, по массажным линиям, чтобы кожа не шелушилась - хоть какое-то внимание. Но для меня это лишь практическая необходимость, чтобы не стирать без конца его верхнюю одежду. Старик ничего не хочет: ни читать, ни смотреть телевизор. Но он рад, что коротает дни в доме, где родился. Что умрет в той комнате, в которой появился на свет. Большую часть дня он смотрит в окно, слушая Моцарта. Его битва окончена! Моя - ещё нет. Уже весна, у нас в саду цветёт орешник и уже пролетел первый шмель.