Грядут большие перемены
Я рассказал об этом дома, и неожиданно бабушка достала из шкафа старую газету, в которой хранились: фотография 13х18 бабушки в группе молодых комсомольцев около 1930 года, фотография мамы Аллы на финише забега в пору обучения в РУ, Извещение о пропавшем без вести деде Абраме и три треугольных письма военно-полевой почты от него с датой август-сентябрь 1941 года. Я прочитал все три. На одной стороне тетрадного листа крупным разборчивым почерком дед сообщал, что он жив-здоров, спрашивал, как идут дела, здорова ли семья, получает ли бабушка продукты по продовольственному аттестату, остальное замалёвано. Ни географии, ни событий. Ни стихов, ни бодрых заверений в скорой победе, ни бравурных лозунгов он не писал. Одно письмо бабушка разрешила отнести в школу.
Я знал, что дед Абрам погиб на войне и хотел, чтобы все узнали об этом, чтобы память о нём стала мне защитой. И вдруг – «находясь на фронте, пропал без вести». Пропал без вести совсем не то, что пал смертью храбрых, или хотя бы – погиб в бою.
Но совсем недавно в кинотеатрах прошел фильм «Без вести пропавший» с Михаилом Кузнецовым в главной роли и щемящей до слёз песней «Караваны птиц надо мной летят». Я отнёс письмо в школу и убеждал себя и других, что мой дед тоже боролся за Победу, как герой фильма.
«Полетел бы я в дом, где жил и рос
Если б в небо мог подняться.
Разве может с тем, что любил до слез,
Человек когда-нибудь расстаться?»
В Пионерской комнате поставили стеллажи-стенды, разложили-расставили немногочисленные экспонаты, проводили торжественные сборы, приёмы достойных в пионеры.
(Выставка не закрылась с окончанием занятий в школе. Но нам пообещали, что всё будет возвращено… А летом проводили косметический ремонт, в том числе и в Пионерской комнате, и осенью нам сообщили, что коробки с экспонатами пропали.)
***
Папа продолжал «чудить» и «водить муру». Доходило до того, что более крепкие друзья, ночь за полночь, заносили пьяного «в титьку» родителя на третий этаж, прислоняли к стене, стучали в дверь и тихо линяли. Мы с мамой затаскивали сползшего на пол папу в комнату, и если он не просыпался, то спокойно досыпали до утра. В противном случае разыгрывалась 2-3-часовая трагикомедия, и не один, и не два раза:
«Вова раздевайся, поздно уже, надо спать – нет, мне надо на работу – Вова, три часа ночи, давай поспим немного – нет, вы хотите чтоб я на работу не пошел? – ну, иди уже на работу – (смотрит в окно) так ночь же – ну, мы же тебе и говорим, раздевайся, ложись – нет, я должен идти на работу...».
Периодические уходы из семьи становились чаще и продолжительнее. Нервы у всех стали ни к чёрту. Воспоминания об этих закидонах, много лет препятствовали нормальным отношениям с отцом.
Поэтому уже с весны сопровождать маму с работы ходил я один. В связи с очередной кампанией по борьбе с пьянством и хулиганством «Подвальчик» стал работать с 8-00 до 20-00.
Повесив замок на двери магазина, мы иногда бегом неслись через Исполкомовский к кассе «Комсомольца», и со вторым звонком влетали в зал. Или ждали с другими припозднившимися киноманами, когда закончится журнал перед фильмом. На две-три минуты открывался вход, в зале давали свет, чтоб найти места, и начинался показ фильма. Билетёрши приметили нас и пускали на последний сеанс без проблем.
***
А МОЖЕТ НЕ БЕШЕННАЯ…
Проблемы семьи обсуждались во дворе, меня дразнили, особенно сосед – Юрка Рудкин, я огрызался и лез в драку. Юрка будучи старше на целый год, намного превосходил меня в росте, весе и физической силе. Поэтому, сойдясь с противником в ближнем бою, после некоторого топтания и взаимных подножек, я оказывался на земле, скованный весом и руками Юрки. По законам двора освобождение наступало только после произнесения: – Сдаюсь.
Презирая себя за слабость, со слезами горечи, признавал я своё поражение и на время замыкался, сидел в комнате с книгой. Но на Юрку никогда никому не жаловался.
Однако летние каникулы никто не отменял. Жара. Море. Свобода. Жизнь налаживалась, но тут на неприятность нарвался Юрка.
В очередном несанкционированном загуле за пределами двора по чердакам и подвалам ближних и дальних улиц, его покусала бродячая собака. Раны обработали и забинтовали, но так как собаку не поймали, доктор вынес страшный приговор: – Необходимо делать уколы от бешенства! – и назначил полный курс из 40 уколов.
(Как удалось выяснить, тогда вводили антирабическую вакцину на основе фенола, содержащую белки мозговой ткани животных, способные вызвать тяжелые поствакцинальные осложнения при быстром усвоении их организмом. Поэтому вакцину вводили в жировые ткани живота, более объемные и плотные, что позволяло вакцине, усваиваться постепенно. Делались уколы по схеме в течение полутора-двух месяцев.)
И самое печальное, что Юрке до окончания лечения КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЛОСЬ купание в открытых водоёмах по медицинским показаниям и шляться за пределами двора по отцовскому приказу. От таких ограничений свободы в разгар летних каникул любой бы озверел.
Досаду за попадание в этот полутюремный режим, Юрка вымещал на мне. Обзывал, шпынял и валял в дворовой пыли чаще чем обычно. Однажды, когда я на скамейке у сараев размазывал в очередной раз сопли и слёзы обиды по щекам, дядя Вова-жестянщик, свидетель поединка, научил меня, как отомстить обидчику...
Дневной зной пересиживали в палисаднике у сарая Борисовых, в густой тени дикого винограда. Девчонки в коротких летних платьишках, мальчишки в трусах и майках, а чаще в одних трусах. О чём зашёл разговор – не важно, я «развёл» Юрку на показ фокуса.
Предложил ему встать перед лавкой со зрителями, поднять и вытянуть в стороны руки, закрыв глаза. И когда Юрка выполнил условие, сдёрнул ему трусы по самые колени. Пока девчонки смущенно хихикали, а Юрка натягивал трусы, я вылетел через калитку на улицу и перебежал на другую сторону Шестаковского сквера.
Гоняться за мной по городу Юрка не мог из-за режима, поэтому швырнул несколько камней и угроз и караулил какое-то время у калитки. Но я проник домой через второй, парадный вход. Дня 2-3 выходил во двор с оглядкой и большой опаской.
Ситуация возникла патовая. Некусаного брата Юрки – Игоря, отправили на две очереди в пионерлагерь. Валерка Светличный был слишком мал. Сашка Борисов много времени отдавал баяну или был в деревне. Во дворе только девчонки, да я. Но надо же с кем-то играть?!
После непродолжительных дипломатических переговоров (парламентарием стал Санька Борисов, гарантом – Павка Попов), мы пошли на мировую.
Я искренне повинился, и Юрка простил меня и не только не отбуцкал исподтишка, но прекратил зло шутить и снова взял в команду, тем же, вторым номером, и даже никогда не упрекнул меня за глупый развод. Я старался как можно больше времени проводить с Юркой. Мы вместе прочитали «20 тысяч лье под водой», очаровались подводным миром и лепили из пластилина обитателей морских глубин с иллюстраций в книге.
***
Как-то во время дождя мы затеяли игру в коридоре. На ящике для хранения всякой всячины начали строить халабуду из стульев и табуреток, которые таскали из квартир. При этом постоянно натыкались на маму Юрки и Игоря, готовящую обед в общей кухне. Когда кто-то из нас чуть не выбил у неё из рук бутылку с подсолнечным маслом, Любовь Александровна, не стерпев, выпалила скороговоркой:
– Кыш отсюда. Вам что, мела масто!
Все обалдело застыли, а потом мы с Юркой начали прыгать и со смехом кричать: – МЕЛА МАСТО, МЕЛА МАСТО! Тётя Люба сначала ничего не поняла, а потом тоже рассмеялась над собственной оговоркой.
С тех пор во дворе при случайных столкновениях вместо «тебе что, места мало» кричали – мела масто!
На вопрос, а смог бы я простить позор перед девчонками, честно ответил: – Скорее нет, чем да. – И добавил: – Мне до сих пор немного стыдно.
Сейчас, конечно можно пошутить, что я таким образом сделал Юрке тогда своеобразную рекламу, но что сделано, то сделано.
С той поры оба не переходили границ в спорах и единоборствах, однако Юрка стал почему-то реже принимать участие в дворовых и особенно коридорных играх с участием девчонок, и возможно поэтому ни разу не попал на фотоснимки дворовой детворы.
Не было бы мира и дружбы, да бродячая собака помогла.
Свидетельство о публикации №223030701055