Вещи или Песни о Будде

                Вещи или песни о Будде, увиденном в замочную скважину 

     Жизнь относится к бытию, как слово к безмолвию. И наглядная демонстрация названного отношения – в вещах.
     Они очень даже непросты : самые обыкновенные вещи. Их необыкновенность сказывается в том, что они нам упорно представляются одушевленными. То есть чем больше к ним присматриваешься, тем настойчивей кажется, что они лишь притаились и как бы молча наблюдают за нами.
     Этот феномен особенно заметен наедине и при обостренном сознании. Для тупого и грубого восприятия вообще ничего необычного не существует. Здесь уместно вспомнить знаменитое рассуждение Достоевского о том, что привидения являются, как правило, только психически больным людям. И это именно в порядке вещей.
     Не иначе обыкновенные предметы. Представление о том, что они смотрят на нас тоже как на вещь, но одушевленную, логически неопровержимо. В особенности после того, как квантовая физика доказала, что даже элементарные частицы одушевлены. И, войдя однажды в соприкосновение, помнят отныне всегда друг о друге. Так в этом плане они и людям фору дадут!
     Вообще же, и Будда не уставал повторять, что люди тоже вещи. Только бесконечно более сложные, чем привычные вещи. Ведь люди состоят из «агрегатов» тела, ощущений, восприятий, представлений и мышления. Их комбинации, правда, беспредельны. Но суть от этого не меняется.
     Да, зачем не сказать правду? Мы — одушевленные вещи. Не больше. Но и не меньше. И то обстоятельство, что обыкновенные, то есть неодушевленные вещи об этом давным-давно догадались, есть всего лишь элементарная логическая закономерность. А наша так называемая индивидуальность ничего ровным счетом не доказывает. Потому что и любая решительно вещь, любое растение и любое животное, любой минерал и любой пейзаж, даже любая минута дня и ночи в конечном счете неповторимы. И, стало быть, индивидуальны.
     Оттого и выходит, что мир, понятый как «факультет ненужных вещей» (Ю.Домбровский), продолжает оставаться по крайней мере столь же великим и загадочным, как и мир, сотворенный господом-богом. Итак, все без исключения суть вещи. Музыка Баха. Ночное звездное пространство. Время. Фантастические чущества. Любовь. Секс. Медитация. Болезнь. Старость. Смерть. Свет. Тьма. Кастрюля. Мысль.
Да, все без исключения суть вещи. И в этом нет ничего унизительного. Напротив, под вещью мы подразумеваем всего лишь замкнутый на себя феномен. И по этой причине внутренне вполне завершенный. Не имеющий, строго говоря, ни начала, ни конца.
     Ведь начало и конец суть только формальные условия существования завершенного в себе феномена. Сам же по себе феномен безусловен. И оба эти антиномических момента — условный и безусловный — сводят с ума человеческий ум.
Потому что они, собственно, не его ума дело. И постичь их нельзя. Ведь ясно, к примеру, что мы не могли бы существовать без наших родителей. Но наша сущность от них независима. И сколько ни рассуждай на эту тему, дальше сказанного в этих двух фразах не пойдешь.
     То есть все в мире, с одной стороны, возникает и исчезает, как облако в полдневной лазури. Но и все в мире, с другой стороны, вечно и неизменно, как то же облако, запечатленное на полотне мастерской кистью. Поэтому вещи не нуждаются ни в объяснении, ни в оправдании. Их странно начисто отрицать. И еще более странно всерьез утверждать. Они скромны, как полевые цветы. Но и исполнены собственного достоинства, как незабвенный граф де ла Фер-Атос.
     В жизни иные вещи противоположны, как субъект и объект вкупе с их игривыми вариациями. В бытии все они едины, как те же субъект и объект, ставшие анонимными персонажами эпопеи о нужных – или ненужных : без разницы – вещах. Да, лишь когда мир вокруг в пробужденном сознании становится конгломератом в разной степени одушевленных вещей, наступает состояние, при котором кажется, будто не к чему больше стремиться. Потому что любое стремление вкупе с его результатом есть всего лишь вещь, без которой можно вполне обойтись. Но можно и не обходиться, так как жизнь без стремлений – если она вообще возможна – тоже не более чем вещь, хотя и самая субтильная и загадочная.
     Подобное состояние есть по сути радикальнейшая попытка освобождения от жизни. Она была предпринята Буддой и сродни плаванию против течения. Однако, если присмотреться, не точно ли такое же постепенное перетекание жизни в бытие представляет собой и наше индивидуальное существование?
     Ведь все, что нам суждено достигнуть при напряжении всех наших сил и в пределах этой нашей жизни, есть уже заранее обыкновенная вещь. И никогда она не будет больше и значительней той вещи, которая есть у нас сейчас. То есть нашего теперешнего состояния, пока мы ничего не достигли и ничем в жизни не стали. И точно так же не о чем нам жалеть, потому что то, что мы потеряли, есть всего лишь вещь, равная вещам, которые у нас остались.
     В бытии все суть вещи. Но жизнь, будучи антиномией бытия, претендует на то, чтобы стать больше, чем просто вещью. И это иллюзия. Однако опять-таки лишь с позиции бытия. С точки зрения самой жизни никакой иллюзии здесь нет. А есть сплошная реальность.
     И все-таки в иные моменты — странные, необъяснимые, гамлетовские моменты — жизнь, точно помня о своем возникновении из вещи и неизбежном возвращении к ней, вдруг замирает в чьем-нибудь особенно внимательном и пристальном сознании. Отражаясь в остановившемся зрачке как вещь. 
     И тогда наступает состояние великого, последнего и необратимого удивления. Быть до такой степени удивленным значит видеть жизнь и все в жизни как вещи. Или, что одно и то же, как сотворенное самим собой произведение искусства. То есть в аспекте чистого бытия.
     Беда лишь в том, что это нисколько не мешает нам жить дальше и как ни в чем ни бывало. А тем самым происходит дальнейшее накопление «факультета ненужных вещей». Ведь каждое мгновение жизни создает тысячи новых вещей. И весь вопрос только в том, будут ли они когда-нибудь до конца осознаны. Если будут — хорошо. И тогда мы испытываем удовлетворение великого и последнего удивления. Если же нет — тоже не страшно. Поскольку неосознанность жизни есть точно такая же вещь, как и полная ее осознанность. Первая не мешает второй и может существовать сколько ей угодно.
     И в качестве постскриптум. Не знаю как вы, любезный читатель, но я, возвратившись после длительного отсутствия домой, всякий раз чувствую на душе тихую радость. Эта радость отличается от всех прочих радостей – палитра коих практически безгранична – тем, что она не знает своей противоположности – огорчения. Я знаю :  с философской точки зрения это невозможно, но по ощущению это именно так.
     Напитанный ею, я задумчиво оглядываю комнатные вещи, которых не видал несколько недель. И мне кажется, будто они что-то хотят мне сказать. Нет, конечно, они ничего не скажут. Тут все дело в словце «будто». Оно как бы приоткрывает дверь в миры возможного.
     Также и физики утверждают : последние безграничны. Что говорить, если постулирована научно даже одушевленность электрона? А разве вещи не сложнее его? Вот только до поездки я почему-то не чувствовал скрытой одушевленности вещей. Она приоткрылась мне лишь в состоянии возвращения.
     Потом, когда это волшебное состояние развеялось, сменившись привычным и повседневным ожиданием новой и очередной проездки, вещи тоже перестали казаться мне чем-то большим, чем они есть на самом деле. И у меня было чувство, точно меня лишили чего-то очень и очень важного.
     И вот тогда я спросил себя : так неужели же нужно непременно куда-то ехать, чтобы по возвращении снова и снова переживать тихую радость пребывания в мире, где повседневное и волшебное слиты по образу и подобию души и тела? Неужели нельзя внушить себе, что ты уже находишься на стезе возвращения и что тебе не нужна больше какая бы то ни было поездка? Неужели такое невозможно?
     И ум говорит : да, возможно – нужно только поверить в Будду и делать все, как он сказал. Но сердце, выслушав доводы ума и не опровергая их... отправляет меня в новую поездку. И так было, есть и будет до скончания века.
     Ведь даже придя к убеждению, что молчание куда выше слов, все равно спустя определенное время хочется переброситься с кем-то пустяковым словом.
Дальше идти, как говорится, некуда.