Два рассказа о современных волшебниках

     Два рассказа о современных волшебниках

                1 Моя тётя волшебница

О том, что с тётей Линой что-то не так, я узнал, когда учился в ординатуре. У меня была практика в 1-ой городской больнице, где тётя, более 20-ти лет, работала медсестрой.

Однажды, помедлив перед дверью, ведущей в кабинет зав. отделением, я подслушал следующий разговор:
- Я настаиваю – этот пациент должен поправиться!

 Я узнал голос зав. отделением но, решив, что это «ничего такого» не означает, собрался войти, когда, заведующий продолжил:

- Я, даже не настаиваю, я прошу! Войдите в моё положение! Это же – настоящая знаменитость! Подумайте о нашей больнице!
- Не войду, голубчик, никак не войду. У меня тоже, может статься, какой-то резон есть, - ответила ему собеседница, чей голос, как мне показалось – я хорошо знал…

Выкатившись обратно и, затаившись в простенке, я дождался, чтобы эта женщина вышла. Ею, действительно оказалась Лина Аскольдовна, моя тётя. Подслушанный разговор вызвал у меня самые зловещие подозрения, с которыми, я ни с кем не мог поделиться. Было понятно, что речь шла о VIP-пациенте – о важном лице, попавшем в наше 1-е отделение, с пневмонией. Единственное, что я мог сделать – это начать присматриваться.
Знаменитый пациент выздоровел, однако, после того, как документы на выписку, были оформлены, у него произошла внезапная остановка сердца и, он умер при выходе из палаты.

Меня прибило, как невидимым молотком… Я начал ещё больше присматриваться, а между тем, выучился, получил диплом и поступил работать в нашу больницу, уже в качестве специалиста. И тогда, получив возможность разбираться в бумажном архиве, сумел более-менее  уяснить – что же именно происходит. Лина Аскольдовна была блестящей медсестрой, причём единственной в своём роде – её без конца переводили в разные отделения. Её квалификация позволяла ей значиться и операционной сестрой, в то же время, она могла подменять санитарку. Однажды, я задал вопрос зав. отделением – почему такое случается? И, он ответил, что она самый лучший, самая прилежный и внимательный медработник, и таких, ещё поискать… Это повергло меня почти что в шоковое состояние, ибо на тот момент, я уже, и сам выяснил, в чём истинная причина: пациенты, о ком начинала заботиться Лина Аскольдовна, умирали.

Хотя, статистики как таковой, по мед. персоналу, не было, я видел, что тётю, словно окружала стена молчания. Никаких разговоров, ни одного близкого контакта на работе, у неё не было. В то время, мы жили в Стремянном переулке, но вскоре, переехали на Хавскую улицу. Мы – это моя мама, тётя Лина и я. В Стремянном, мы жили все вместе, а на Хавской, въехали в две квартиры на одной лестничной клетке. Мы с мамой, жили в 3-х комнатной, а тётя Лина – в однушке. Мама не работала, и говорили, что мы живём на деньги, оставшиеся нам от отца. Отца, я не помнил, а много позже, выяснил, что мама всегда была незамужней и, никакого наследства не было.

Мама вела хозяйство, ходила на выставки, посещала интересные мероприятия, какие-то мастер-классы, а я – был воспитанным и примерным ребёнком, учился, практически на отлично и, в медицинскую академию, поступил с первого раза. Так что, ко времени описываемых событий, никакого близкого контакта с тётей, у меня не было. Скажу больше – я знал о ней, но почти никогда не видел. Хотя, её присутствие было само собой разумеющимся, мама вела и её, и наше хозяйство, готовила как бы «на два дома», и я думаю – мама была единственным, близким ей, человеком.

В 23 года, я первый раз, влюбился по-настоящему. Скажу наперёд – впоследствии, мы поженились, но поначалу, я погибал от неразделённой любви и от ревности, а когда моя возлюбленная объявила, что бросает всё и  уезжает, с моим более счастливым соперником, я плакал, я просто не хотел жить… Вот тогда, мама и сказала, чтобы я ехал в Южное Бутово. Она нацарапала адрес на какой-то обёртке и, объяснила, что там работает тётя Лина, и прежде, чем она спросит, я должен рассказать откуда у меня эти данные… Не знаю зачем я поехал, скорее всего – бесцельно. Тётю Лину окружала таинственность, может быть, я и отправился туда в надежде переключиться.

Возле нужного мне подъезда, стояли люди, и я подумал, что произошло ЧП, и я опоздал, а то – тоже мог бы стать очевидцем. Оказалось, происшествия не было, а это очередь к известной знахарке. Так, я и выяснил, что один раз в неделю, в свой выходной, тётя Лина принимала людей в съёмной квартире и даже, собирала очереди. Приём стоил три тысячи. Часть, она разносила по ближайшим церквям, часть, отдавала нам на хозяйство.

Получалось, что за один день, она могла заработать около 300 тысяч, поскольку имела дар перенаправлять в высшую инстанцию одну просьбу каждого человека. Просьба должна была быть разумной и чётко высказанной, не содержать в себе ни зла, ни отмщенья. Иногда, тётя добавляла своё условие. Когда, пришла моя очередь, я вошёл в обитую дермантином, хлипкую дверь, и сразу же выпалил:

- Тётя Лина, это мама меня прислала.
И, сразу заплакал. Просьбу изложил путано.

Тётя ответила:
- Возможно, чтобы исполнилось… Но, с условием – больше, сюда ни ногой! И, никому не рассказывать! Если не выполнишь, то всё – моя помощь закончится.

Я согласился. Всё, так и случилось. Рассказываю  только сейчас, так как прошло много лет, тётя Лина вместе с мамой, уехала в другой город, а с Леной, мы развелись.  Когда получил первое повышение, тогда сразу же, и развёлся. Женился на Вике, а нашей дочери уже 10 лет. Так что, то условие, я исполнил.


                2 Человек, который раздваивался

В интернате меня прозвали Сушь, или Сушка, а по-настоящему, я – Аня, Анна Сухарникова. В пять лет, у меня не стало родителей. Я их очень хорошо помню, как и всё своё детство, которое у меня было до 5-ти лет. Я говорю: «не стало родителей», потому что они не погибли, а пропали без вести. Они значились среди пассажиров, потерпевшего крушение, воздушного лайнера и, оказались среди тех, чьи останки, так и не смогли отыскать. В это время, я была с няней и бабушкой. Бабушка говорила, что их вызвали прямо наверх – с неба спустились ангелы, и забрали моих родителей, пока самолёт ещё падал. Ещё, она говорила, что сон – это «почтовый ящик» для писем с той стороны, и вправду, весь первый год после исчезновения, родители исправно  мне снились. Потом, меня забрали жить в интернат, бабушка умерла, а я оказалась «девочкой со стальным стержнем внутри», но только сухой и чересчур молчаливой, поэтому: «Сушка».

В медицинский, не поступила, потому что после 9-го класса, ушла в мед. училище. Закончила с красным дипломом, но дальше не пошла – устроилась медсестрой. Работаю в интернате для людей с отклонениями. Работаю на совесть, а больше – ничего и не нужно. Пациенты, у нас самые разные, в основном, пожилые. Есть такие, что живут в своих палатах, почти как дома, есть лежачие,  есть психические в острой форме, есть амбулаторное отделение.

Тот, о ком я хочу рассказать, был психически больным человеком, лет 60-ти. Историю болезни, я не видела. Этот пациент поступал к нам, когда его состояние входило в острую фазу. Приступ купировали, он становился вменяемым и выписывался. Все три года, что после мед. училища, я работала в отделении, на своём месте, я наблюдала за его нахождением в стационаре, и очередным временным улучшением. В острой фазе, с этим пациентом происходило одно и то же – он не реагировал на внешние раздражители, лежал и, беспрерывно то ли плакал, то ли смеялся. Это был лысый розовый человек, впавший в младенчество. Я частенько заскакивала в его палату – по 5 раз проверяла всё ли в порядке, для того чтобы подцепить от него хорошее настроение.  Он лежал в одиночной палате и, бессмысленно тихонько смеялся.

Обычно, он проводил у нас 2-3 недели, выздоравливал, а месяца через три, возвращался. Один человек приходил его навещать. Однажды, он  встретил меня в коридоре, представился, как Денис Работников и сказал:

- Анна Владимировна, я хочу дать вам халтурку. Работа будет не сложная, а платить будут хорошо. Я вас порекомендовал. Позвоните, не подведите меня!

Он протянул мне бумажку с адресом и телефоном, и я согласилась, скорее от удивления.

Работа  оказалась, что называется: «следить за квартирой». Меня встретила соседка по лестнице, вручила ключи и сказала, чтобы я занесла ей, когда закончу. В следующий раз, я пришла, как было оговорено – через  2 дня и, возвращать ключи, было не нужно – меня приняли. Это была квартира художника. В большой комнате, возле панорамного окна, был мольберт. Общение с хозяином, происходило по смс. Если, моё расписание перекраивалось из-за дежурства, я слала сообщение, и наоборот: он мог написать, что всю эту неделю, например, я свободна, или же, просил купить по пути, хлеб и сахар… Иногда, он был дома и стоял за мольбертом. На моё появление, не оборачивался, а я старалась и, вовсе быть незаметной. Временами, складывалось впечатление, что художника нет – он уехал, а порою бывало чувство, что каких-нибудь 5 минут назад, он был здесь…

Однажды, меня вызвали в другое отделение на подмену. Я задержалась на работе дольше обычного, и думала послать сообщение о том, что мыть пол и поливать цветы у художника, приду завтра, но передумала и решила – не лениться, и всё же пойти. В этот день, мы с ним и встретились. Едва я вошла, сняла ботинки и повесила пальто в гардеробной, как с картиной в руках, он вошёл в прихожую, мне навстречу. У него были карие глаза и густые светлые волосы, какие редко встречаются у пожилых.

- Как хорошо, что я вас дождался! Анечка, вы мне поможете?
Я чуть не упала – это был Лев Иванович Вольский, мой любимый смеющийся невменяшка. Я очень хорошо его знала, много раз видела, как он спит и остаётся серьёзным, и в это время, он не мог быть здесь, так как – был обрит наголо, и находился в палате, почти на другом краю города… Если же это – неведомый мне, брат близнец, то, как он может называть меня Анечкой? Не найдя, что ответить, я кивнула, и мы прошли в маленькую комнатку, служившую ему спальней. Здесь стоял шкаф, набитый книгами, а над тахтой горела настенная лампочка. Дверь, ведущая на балкон, была распахнута, на улице шёл снег, а по комнате гулял ветер. Я решительно заперла балконную дверь. Лев Иванович дал мне картину:

- Подержите, чтобы я примерился.

Картина пахла краской, на ней был изображён сквер со скамейками, за одну остановку от моего дома, (если ехать к Царицыно), куда я ходила, посидеть и полюбоваться на дуб. Дело в том, что у меня есть особенность – если только, я не бегу бегом на работу, ко мне обязательно подходят какие-нибудь старички. Чаще всего, им надо выяснить сегодняшнее число или год, а в этом сквере, все восьмидесятилетние, наперебой сокрушались об этом дереве исполине, что стояло в центре, всех радовало, а в прошлом году, засохло. Всё лето, дуб стоял без листвы, и благодаря широко раскинутым, узловатым ветвям, выглядел  впечатляюще, но совсем скоро, в конце зимы его спилят. На картине Вольского, дуб был зелен, но вместо того, чтобы похвалить его работу, я, по всей видимости, машинально, сказала бессмыслицу – то, что всегда отвечала старушкам:

- Может быть, у него силы закончились… Рос дуб, рос, да и устал.
Улыбнувшись, Вольский ответил:
- Допустим – не закончились, будьте уверены – лет на 50, сил у него, вполне хватит.

Я вышла на улицу, уже зная – кто такой, на самом деле, этот художник. На следующий день, я выяснила, что и вправду, Вольский выписался ещё накануне, однако – это ничего не меняло… У него дома, мы больше не виделись, а когда он вернулся к нам с очередным обострением, меня перевели в другой корпус, а на моё место, заступила новая медсестра – Лина Аскольдовна.

Тем временем, прошло лето, а в середине осени, в квартире художника, я застала Работникова – того самого, который и устроил меня на это место – поливать цветы и смотреть за квартирой.

 Я застала его возле мольберта, а дальняя комната, которая по обыкновению, была заперта, была открыта.

- Здравствуйте, - я поздоровалась первая.
- Добрый вечер, Анна Владимировна. Вы мне поможете?
- Конечно, только скажите, что требуется.
- Он решил, что пришло время всё уничтожить… Я буду фотографировать, а вы будете мне помогать.

Запертая комната оказалась кладовой работ Вольского, она была вся заставлена и, никак не походила для фотосъёмки, поэтому, мы начали выносить оттуда картины – я ставила каждую на мольберт, и уносила обратно, а Работников фотографировал. Все картины Вольского, можно было условно разделить на три категории: портреты или портретные изображения каких-то людей; кладбищенские пейзажи – тщательно выписанные, изображения памятников и надгробий; и самая многочисленная и неопределённая категория, куда, я отнесла работы, на первый взгляд, незаконченные. Например, на загрунтованном холсте, был изображён самолёт, а под ним – пунктирный маршрут, прочерченный по контурной карте, или – по каким-то географическим  контурам, шла надпись: «Чаяния народа исполнены», иногда, рядом стояло число, иногда ещё какие-то обозначения.

Завершив фотосъёмку, Денис принялся снимать холсты с подрамников, я же, полила цветы, прошлась везде влажной тряпкой, заглянула в холодильник, а перед уходом, спросила про Льва Ивановича:

- Вы не знаете, когда он выписывается?
Работников взглянул на меня, и его лицо дрогнуло:
- Боюсь, что на этот раз – всё… Он не вернётся…

Он поспешил отвернуться, а я развернулась и ушла, даже не попрощавшись.

На следующий день, я зашла на свой прежний участок – проведать Вольского. Лев Иванович спал. Он похудел, и очень сильно уменьшился… Он стал таким маленьким, и так сильно походил на ребёнка, что я едва на заплакала. Дежурство прошло, как обычно, а после работы, я решила снова заглянуть к Вольскому.

Он лежал на боку и не спал, и уже не смеялся.

- Поправляйтесь, Лев Иванович, - сказала я шёпотом.
Он услышал – лицо обрело осмысленное выражение, он улыбнулся, жестом, попросил подойти, и спросил:
- Вы сможете, прямо отсюда зайти на ….? – Он назвал свою улицу.
- Конечно! Вам что-то нужно?
- Да. Я кое-что не закончил… Мне не выбраться, но там – на мольберте…

Ему стало трудно дышать, и я помогла ему поменять положение. Он похудел килограмм на 20, и стал совсем лёгким. Отдохнув несколько минут, он продолжил:

- На мольберте, я оставил набросок… Карандашом на картоне… Надо взять карандаш, и добавить два слова: «журналистское  расследование».

Я пообещала, что сделаю. Подошло время процедур, вошла Лина Аскольдовна – само воплощение аккуратности. Я поздоровалась с ней, и ушла.

Когда я подошла к дому Вольского, стоял поздний вечер. Я сомневалась – стоял ли, на мольберте картон с наброском, или там ничего не было? Войдя, я сразу же устремилась к мольберту. Лев Иванович оказался прав, и на мольберте стоял большой лист картона, поверх которого, мы с Денисом, и ставили все картины. Передо мной, был карандашный набросок – схема улиц, срисованная с карты города, на которой, только одна улица была подписана, и один дом - № 34. Карандаш лежал здесь же. Как, просил Вольский, я подписала два слова. Странная просьба, ничего не значащее обещание… Однако, выйдя на улицу, я поняла, что обязательно поеду по этому адресу, найду этот дом, и посмотрю – что там можно расследовать…

На следующий день, около 11 утра, я приехала в Бутово. Такая улица, действительно существовала, а возле дома 34, у первого подъезда, люди стояли в очереди. Простояв минут 20, я узнала, что на 4-м этаже, идёт приём у знахарки, которая не просто лечит и предсказывает судьбу, но ещё и исполняет любые просьбы… Деньги у меня были, поэтому, отстояв около 3-х часов, я вошла и увидела в квартире знахарки – Лину Аскольдовну…

- Зачем пришла? – Спросила она без улыбки.

Я протянула ей, три, положенные бумажные тысячи:

- Я хочу, чтобы Лев Иванович пошёл на поправку, чтобы он выздоровел.

Она побледнела, но всё-таки, взяла деньги.

В скором времени, меня вернули на прежнее место, и Лев Иванович выздоровел, а Лина Аскольдовна переехала в другой город.