Прадикудель. Часть 1. Измена. Глава 1. ЯВОР

В Рутенском княжестве или в Стране озёр и яблонь в тот век, когда новые земли почти не прирастали, но зато крепли старинные города, вокруг них стало возникать множество слобод, одна из которых находилась на северо-западе страны и именовалась по роду занятий большинства ремесленников Крицековальной. Крицековальная слобода была предместьем богатого Белого города, но глиносоломенные домики, неровные, размытые от ливней грязные дороги со всевозможными ухабами, по которым было тяжело проехать даже на крепкой купеческой телеге, не износив колёс и не отяготив ход лошади, суетливые и сердитые люди, занятые работой и совсем не суетливые, но такие же сердитые старики и старухи, которых жило в слободе не меньше, чем ремесленников, и беспорядочно растущие кривые и тонкие деревья производили впечатление оторванного от посадской жизни запустелого села. Впрочем, сами жители слободы и те, кто в ней постоянно останавливался, знали, что она не такая уж убогая, как это могло бы показаться на первый взгляд- угрюмые на вид люди подчас оказывались достойными тружениками- чаще- кузнецами, реже- строителями, плотниками, бондарями, гончарами и резчиками по камню, кроме того, почти все из них были умными собеседниками, честными и заботливыми мужьями; но отчего-то всё самое прекрасное в этих людях удивительным образом соседствовало с самым скверным- к примеру, многие из ремесленников делали хорошие изделия, но от чего-то выбор этих изделий всё время был скудным; многие из них были готовы сами продать товар по низкой цене, но если только покупатель начинал вступать в торги и называть свою цену, то сразу становились несговорчивыми и даже могли высказать несколько обидных слов. Самым удивительным для торговых людей, гостивших в Крицековальной слободе, казалось то, что мелкий торг на сущие гроши был более обидным для ремесленного люда, чем крупный и значительный торг; объяснить это можно было только тем, что рабочие презирали купеческую скаредность, им противно было смотреть на то, как тучные и разодетые в парчу купцы готовы были побороться за каждый целковый и потому жители слободы часто отвечали им старинной поговоркой: «Красен плод на яблоньке, а торг- на ярмарке», как бы пытаясь сбить купеческую спесь; и ведь поистине радовались вольные люди тому, что они имеют право осаживать других вольных людей, пусть и с куда более значительным состоянием, не получая за свою дерзость никакого укорота. «Смерд не посмеет боярину прекословить, а боярин не смеет прекословить князю, а я- человек свободный и никто за мои слова мою спину сечь не будет»- горделиво думал каждый слобожанин и был в этом прав. Когда же купцы начинали торговаться по-крупному, то всякий житель Крицековальной слободы не раздражался напрасно, а с тревогой задумывался: «А может мой товар-то действительно на ярмарках Белого города цены не имеет? Ведь купец-то не дурак, он о барыше думает, а не блажит понапрасну, и оценивает мою работу потому дёшево, что спросу нет» и начинал задумываться, отчего же не нуждается народ в каких-нибудь топорах, ножах, косах, дверных петлях, гвоздях, ободьях или подковах, которые он исправно изготовлял большую часть своей жизни. Сами слобожане редко выезжали в город, и если выезжали, то чаще не на ярмарку, хоть им и было позволено торговать наравне с купцами, а в гости к своим друзьям. Любой житель Белого города, которому доводилось потчевать гостя из Крицековальной слободы, мог заметить ещё одну привычку, которая казалась куда более странной, чем нежелание вступать в торги- когда в тарелке слобожанина оказывалось слишком много еды, то ему становилось неуютно, а когда щедрый хозяин из самых добрых намерений в то время, как гость увлекался беседой, как бы украдкой, без всяких расспросов подкладывал ему в тарелку лишнюю ложку какой-нибудь каши, то тот мог сильно рассердиться и даже прибавить что-то совсем неприятное вроде: «Кладут без спросу только чушкам в лохань», после чего обыкновенно хозяин выпроваживал гостя за дверь, проклиная его и его гадкую слободку. Но, стоит заметить, что жители слободы как будто и не чувствовали собственной суровости, ведь из-за постоянной суеты у них не было времени поразмыслить о том, насколько они несчастливы, и только работа спасала их от порочной и разнузданной жизни. Каждый день они узнавали самые печальные вести, какие происходили во всём государстве- о том, как княжеские войска теряли людей на затянувшейся войне, о том, как горели разграбленные атаманом Одрославом деревни Заозёрья, о том, как умирали в соседнем благоденном селе больные люди- не только от лисьего изгноя, но и от голода, о том, как волхвы пророчествовали о Великом Ветре, но жители слободы не впадали от горя в разгульность и пьянство, а продолжали трудиться- именно поэтому в слободе никогда не чувствовалось того праздного, приторного запаха медовухи и помоев, которым пропахли все окрестности Белого города, а запах тины и багульника, доносимый холодным ветром с болот, был терпимым для слобожан и даже каким-то немного родным из-за своей естественности.
Жило в слободе и много молодых людей, которые сызмальства зарабатывали на хлеб тяжёлой работой; одним из них был Явор- рябой, плюгавый, но очень сильный юноша девятнадцати лет от роду, рано осиротевший и работавший на Вешнака- одного из семи кузнецов первого молота в Крицековальной слободе. Сначала работа Явора была проста и не требовала особых навыков- он добывал с болот сырьё, высушивал его, обжигал и дробил, а затем отдавал эти комья старому кричнику, бывшему подмастерьем у Вешнака, который заведовал варкой железа в «волчьей яме»- Явор охотно помогал старику выжимать второй мех, но в самую важную часть работы никогда не вникал. После всего сделанного, железо уносилось в кузницу на ковку, где Вешнак, ловко орудуя увесистым молотом, изготовлял всякие вещи. Когда старик преставился, кузнец научил Явора самому варить железо, и юноша стал работать практически без отдыха, впрочем, и получая денег за это вдвое больше, чем раньше. За год такой работы Явору стало тяжелее дышать- ядовитые болотные испарения и дым сыродутной печки сильно испортили здоровье юноши, он ещё больше побледнел и осунулся. Главной заботой для Явора во время своей работы было подыскать себе помощника, который бы выжимал второй мех- обычно он находил его среди совсем юных мальчишек, которые были готовы работать практически задаром- за один какой-нибудь жалкий калач они с усердием и ребяческой прытью давили ногой на кожаный мешок, нагнетая воздух в глиняно-каменную печку. Явора редко мучила совесть, что он заставляет детей работать- он всё ещё помнил своё несчастное, сиротское детство и то, как он воровал еду с городских лавок. «Пусть лучше эти дети у меня свой малый кусок честно заработают, чем украдут что-нибудь, я ведь помогаю им»- так думал Явор и от этого приободрялся. К своему занятию Явор проявлял внимательность и чуткость- и не от того, что он старался как-то услужить Вешнаку, а из-за беспокойства, зародившегося после одного разговора, который сильно потряс Явора. Однажды, уже по прошествии многих лет со дня смерти кричника, Явор в разговоре с Вешнаком решил разузнать о том, как умер старик и оказалось, что тот удавился, хотя до этого Явор почему-то не сомневался, что именно старость и больное сердце загнали его в могилу. Старый варщик железа по оплошности недосмотрел за своим горном, из-за чего навёл пожар на соседский дом и, спалив чужую хорошую избу, вынужден был поплатиться своей ветхой соломенной хибарой, отдав её погорельцам, после чего, оставшись без всякого крова, с горя наложил на себя руки; узнав об этом, Явор долго, но тайно обижался на Вешнака за то, что тот не приютил старика, тем самым во многом предрешив его трагическую судьбу. Однако, после этого случая Явор никуда не отлучался со своего двора, пока до конца не доделывал свою работу и не гасил очаг, ибо боялся натворить бед; тем более, у Явора с соседями сложились прескверные отношения, о чём знали во всей слободе, и он боялся, что если вдруг случится пожар, то его обвинят в том, что он намеренно пустил красного петуха, а всех поджигателей, по законам Рутенского княжества, казнили на плахе- этот страх был более, чем глупый, но Явор знал много историй о том, как сплетни губили человеческие судьбы, потому и остерегался злых языков.
В этот погожий день позднего лета Явор стоял на своём дворе возле горна и ждал своего юного друга по имени Левша, который должен был подойти, но от чего-то именно сегодня он опаздывал. «Надо же!»- удивлялся в своих мыслях Явор, но вдруг заметил то, что поразило его гораздо сильнее, чем опоздание мальчишки. На дальнем конце улицы, в той стороне, где находились дом и кузница Вешнака, Явор заметил Прадикудель, жену кузнеца, и удивился от того, что она направляется не в сторону колодезя, куда она обыкновенно ходила днём, а в сторону его дома. «Может, у неё сестрица какая тут живёт, или подруга?»- спросил себя в мыслях Явор, а после сам себе и ответил: «Так нет ведь- сестёр у неё нет и не было никогда, а подруги она и не сыщет в нашей слободе вовек- никто её не любит, все считают безумной- даже не блаженной, а до безумия наглой, да и наущения нашего слободского старосты Бориса да кузнеца Лобана только раззадоривают эту нелюбовь. Неужто ей что-то от меня понадобилось- небось муж напился так, что срамно на улицу выходить или язык его отказал, вот и подослал жену, чтобы передать мне что-то…». Пряда была рослой, стройной женщиной двадцати одного года,  и её сверстницы, рабочие девки, завидовали её красоте, толкуя друг с другом о том, что хороша она собой только от того, что уродилась не слобожанкой и с детства спины не гнула, толковали, да не знали наверняка, из какого рода она происходит и из каких мест (знали только, что не из Крицековальной, но не знали, из слободы ли вообще). В то же время невзрачные слобожанки-сплетницы обычно не делали подлостей жене кузнеца- отчасти из-за остережения- Прадикудель сама своим горделиво-насмешливым взором наводила на многих страх, да и Вешнак мог вступиться за неё, а отчасти- из-за искреннего сочувствия, думая так: «Тяжело ей нести бабье коромысло, ежели в одном ведре- красота такая, а в другом- муж злой, опрокинется так коромысло, упадёт баба. Всякий знает- дурнеет со злым мужем и лицо, и норов, вот и с ней это случится, если вдруг не помрёт молодой». По какому-то недоразумению (несмотря на строгость мужниного нрава) Прадикудель ходила по улице простоволосой, а голубая косынка, которой приличествовало быть на голове, была завязана на шее; также на её шее поверх белого сарафана висел потускневший и сильно поцарапанный медный оберег, изображавший свернувшуюся полукольцом уродливую личинку ручейника- впрочем, мерзкая насекомость сего украшения угадывалась только при ближайшем рассмотрении, а издалека оберег одним людям казался луной на ущербе, другим- витой булкой, а третьим- каким-то пастушьим рожком. Рукава её сарафана были закатаны на середине плеча, как будто она только что рубила и свежевала курицу; гладкая и белая кожа обнажённых плеч и изящность рук удивительным образом сочетались с их видимой, но не грубой силой. Жена кузнеца действительно подошла к забору Явора, представлявшему собой наспех вогнанный в землю неровный убористый частокол, однако, с нормально сколоченной калиткой, и облокотилась на столбик этой калитки.
-Приветствую тебя, Явор. Ты не мог бы выполнить одну странную просьбу? – сказала Прадикудель, слегка прищурив свои глаза с поволокой инисто-голубого цвета и слегка покусывая левый край обветренной нижней губы.
-Я не знаю покамест, насколько она будет странной, Пряда...-взволнованно сказал Явор.
-Ты ведь идёшь сегодня на болота, верно?
-Не знаю. Зависит от того, как я управлюсь.
-Ты не можешь нарвать мне камыша, десять-пятнадцать стеблей? Только обязательно, чтобы пустые внутри были…
-Что? – удивился юноша. - На что тебе он? Из камыша ведь обеда не состряпаешь.
-Я кувички буду мастерить.
-Ах, кувички- экая блажь! - ухмыльнулся Явор.-На кой чёрт они тебе?
-Мне совсем скучно, хочу делом каким-нибудь заняться.
-Когда скучно и дела нет, радоваться надо. – сказал Явор и улыбнулся своей простодушной, щербатой улыбкой. – А мне вот совсем не скучно…
-Ну так что, ты нарвёшь?
-Послушай, тебе же, наверное, зрелый камыш нужен? -уточнил Явор.
-Зрелый, из которого кровельщики крыши делают. - сказала Прадикудель, отчеканивая слова и произнося их с каким-то странным, полным истомы придыханием.
-Слушай, Пряда, я ничего тебе не могу обещать. Всё у тебя игры какие-то, маешься, как дитя. Если закончу сегодня с варкой, то я пойду на болото…
-…А если нет?
-А если нет, то потом как-нибудь свои кувички сделаешь. Или сама на болото иди, здесь недалеко.
-В сарафане по болотам не полазаешь.
- Пряда, я ведь служу кузнецу, а не тебе.-поспешил напомнить юноша.
-При чём здесь мой муж и при чём здесь служба? – рассмеялась молодая женщина.-Даже обидно как-то- о чём людей ни попросишь, так всё неправильно истолкуют. Да и слово-то какое- «служба»- у нас ведь не рать.
-Извини тогда. – сказал Явор.-Я вот жду, когда Левша придёт.
-Левша? – переспросила Пряда.
-Мальчишка, который должен помочь мне раздуть огонь.
-Так давай я тебе помогу. Только объясни мне, что и как делать.
Явор задумался на несколько мгновений, стоит ли принимать помощь от этой странной, едва ему знакомой бабы, но потом понял, что у него нет другого выбора.
-Ладно, иди сюда... – суетливо сказал Явор, открывая калитку и впуская Прадикудель к себе во двор. – Я не люблю, когда бабы за мужскую работу берутся- обычно всё портят, но сейчас мне нужна подмога, тем более тебе делать нечего. Но учти- работа долгая, хорошо, если часа за два управимся…
-Ладно.
-Видишь этот мех?
-Да.
-Сейчас я разведу в печи костёр, и ты будешь нажимать на этот мех ногой.
-А ты будешь раздувать второй мех?
-Да, я буду раздувать второй мех. –устало повторил за Прядой Явор. – Я буду дёргать рукой за эту ручку — это тяжелее, чем кажется, а ты будешь нажимать на тот мех ногой — это достаточно просто. И мы вдвоём будем создавать воздух в печке, чтобы огонь не угас. Ты всё поняла?
-Да, поняла. - бойко ответила Прадикудель и принялась за работу.
Прадикудель работала чуть хуже, чем мальчишки, но не из-за отсутствия усердия, а из-за того, что не поднаторела в этом- она вовсе не лыняла, а с напором придавливала тугой мех своей длинной, сильной ногой в прохудившемся поршне, высоко подняв голову и смотря куда-то в небесную даль- Явор тайком засматривался на Пряду, которая была прекрасна во время этой работы, особенно ему нравилось, как она встряхивала голову, чтобы поправить свои русые длинные волосы и то, как развевалась на ветру обвязанная вокруг её тонкой шеи голубая косынка- будто оторванный лоскут неба тянулся к лазурному своду, чтобы вновь соединиться с ним. Явор сделал любопытное наблюдение за дыханием этой юной, полной сил слобожанки- её вдох был тяжёл, полон какой-то неведомой бабьей усталости, он дрожал и колебался, будто предваряя плач, но затем следовал лёгкий, наполненный негой выдох, ободряющий всякого выдох, сквозь который будто слышалась какая-то развесёлая песня. Если бы кто-нибудь мог увидеть Явора и Прадикудель за дутьём железа со стороны издалека, то можно было бы подумать, что они ударились в какой-то обрядовый пляс- настолько затейливой и странной была их работа; странным и неловким было и то, что кузнечиха и кричник долго молчали, ибо не знали, о чём они могли бы потолковать друг с другом.
-Ты сам-то не хочешь быть кузнецом? -решила прервать затянувшееся молчание Прадикудель.
-Кто ж не хочет. – ответил Явор. – Но кую я плохо, у меня отчего-то руки трясутся. Видела когда-нибудь чёрный след на фартуке мужа?
-Да, помнится.
-Это я подкову пытался ковать, а она с рожка наковаленки-то соскочила.
-А сам-то ты не обжёгся?
-Я-то? Не-ет! – рассмеялся Явор. – Так я-то не в фартуке был- он просто рядом лежал. Я без фартука работаю. А подкова-то упала на фартук. Смекаешь?
-А, ну поняла тогда! - ответила Прадикудель и тоже улыбнулась.-Я слышала, ты с соседями не в ладах?
-Да бабка здесь старая живёт. – указал на соседнюю хатку Явор. -Вечно ворчит, что ей то дым мешает, то стук- будто не знает, в каком месте живёт.
-Терпеть не могу старух. - сказала Прадикудель.-Не хочу становиться старой никогда, лучше молодой помереть.
-А стариков тоже не любишь? - спросил Явор.
-Старики обычно добрее и покладистее, чем старухи, хотя в молодости с мужиками и бабами всё бывает наоборот. А она одна здесь живёт?
-Нет, с ней ещё одна женщина живёт- она не старая, но тоже дура. Я не знаю, кем она ей приходится, даже как кличут её не знаю.
-Явор, а тебе нравится жить в нашей слободе?
Кричник ненадолго задумался, а затем ответил так:
-Здесь я много денег имею, но думаю, что жил бы я в Заозёрье, то мне спалось бы слаще.
-У Вешнака родня живёт в Заозёрском краю- два брата- оба сводные и оба на жизнь сетуют.
-А чем они промышляют?
-Один- на мельнице работает, а другой- службу отслужил, ранен был на войне, а опосля князь ему домик из камня жаловал, да ещё и со стойлом в придачу-что-то вроде усадебки мелкой. Он даже пару каурок держит и одну собаку- самый богатый из роду Вешнака.
-Ох, не грех ли им жаловаться, служилому с именьем и с лошадьми особливо? - спросил Явор, а сам ещё и подумал: «Что ж Вешнаку-то не подсобит брат родной? Знает же, что кузнец живёт небогато. А может просто дело боится иметь с этим душегубцем-то…».
-Знаешь про село Вечное? – с серьёзностью спросила Прадикудель.
-Кто ж из здешних про него не слыхал. –ответил Явор.-Знают, боятся и гостей из него совсем не ждут.
-Это опочинка за четырёхаршинным забором, где каждый день дохнет людей с десять-двенадцать. –сказала Прадикудель, словно не услышав Явора. – Знаешь ли ты то, сколько больных туда свозят из Заозёрского края?
-Этого уж не знаю.
-Почти все оттуда. – сказала Прадикудель и почему-то исступлённо засмеялась.-У нас-то в слободах лисьего изгноя никогда не водилось, да пусть так и будет.
-Пряда, неужто тебе взаправду смешно?
-Да как-то не очень.
-А отчего в Заозёрье нет своих опочинок?
-Этого нам не знать, но одно я могу сказать почти наверняка- кто-то зело печётся о том, чтобы в Заозёрье не прознали об этой хвори и переполоха не случилось.
-И что, никто не знает? Ежели ты знаешь, то знают и другие. Или брешешь?
-Знают, конечно, и живут под боком со смертью.
-Пряда, к чему ты клонишь?
-А к тому, что нет спокойствия заозёрскому жителю, и никакое состояние не спасёт его.
-А как кличут деверя твоего? -поинтересовался кричник.
-Того, что с имением?
-Ага.
-Влёк. Его зовут Влёк. До войны он был кузнецом в слободе, как и Вешнак.
«Нет уж, кузнецом в слободе Вешнак до войны как раз и не был, а в нашей нищей слободе он никогда не поселился бы, если бы не страх за свою голову…»- лукаво думал Явор, молча гордясь тем, что знает про кузнеца то, о чём никто не подозревает и, возможно, даже жена его.
-Да уж, ушлый этот Влёк. Спасибо князю нашему- теперь по его указу ратный человек даже из самых бедных за подвиг имение может получить.
-Да ничего не поменялось. – сказала Прадикудель. - Он скорее погибнет на войне, чем что-то получит. Это всё только для порядку придумано, чтобы копейщикам наборным было воевать в охоту.
-Это верно. Но ведь есть и такие, как этот Влёк.
-Таких, как мой деверь, в стране очень мало; и нужны они только для показа. Ни один князь не радеет о том, чтобы сделать нас всех равными друг другу и всем дать нам угодья, дома...Есть только один верный заступник равенства и зовут его Смерть…
-Складно ты говоришь, Пряда, но страшно. А я вот слыхал, что к Заозёрью идёт шайка атамана Одрослава. -сказал Явор, радуясь тому, что и работа, и разговор с Прадикуделью идут вроде бы ладно.
-Да, ох уж этот княжий племянничек.
-Ужель ты это взаправду?
-Нет, я смеюсь. Я, конечно, смогла бы поверить, что в роду у нашего князя всякая гадь водится, но не этот. – ответила Пряда, от чего Явор засмеялся.
-Не знаю ничего про князя Всевлада, но ты смешно толкуешь. – сказал Явор. – Ты тот редкий род женщин, что знает хорошую шутку.
-Я не буду тебя благодарить. – горделиво ответила Пряда.
-Потому что я обидел женщин? - предположил Явор.
-Потому что я уже час тебе подсобляю с работой, которую делать не должна.
-Но я сказал тебе доброе слово. Надо разводить- за слово платят словом, а за дело-делом. Я за твой труд тебе делом заплачу- камыша нарву, а ты слово ласковое скажи.
-Ты удивительно складно сказал, но сказал глупость. Вот тебе и доброе слово! - сказала Прадикудель и снова рассмеялась.
-Ты Вешнаку такое посмей сказать.
-Я ему и не такое говорю, поверь уж мне; хоть он и колотит меня за это, а всё равно говорю. - ответила Пряда и на несколько мгновений призадумалась. — Вот интересно- я знаю, что имена даются по роду, а не по случаю, но вот из чего зародилась имя Одрослав, одёр или одр в его основе?
-А что в основе твоего имени? - спросил Явор.
-Мои пращуры прядильным делом занимались.
-Ткачихами были?
-Пряхами. - поправила Прадикудель.-Моя прабабка сама овец стригла и нитки делала.
-Понятно. – сказал Явор и в этот момент к забору подбежал какой-то мальчишка в лохмотьях, с крупным зелёным яблоком в руке и крикнул:
-Это ты Явор?
-Да, я.
-А что это за девка с тобой?
Прадикудель изобразила на лице улыбку, затем уверенной поступью, но не спешно, понимая, что мальчишка постыдится трусить перед незнакомкой и никуда не убежит, подошла к забору, и, внезапно переменив улыбку на серьёзность, схватила мальчика за ухо.
-Ещё раз девкой назовёшь- глаза тебе повыдавливаю, вымесок мелкий! -сказала она не с поучительной укоризной, а с какой-то злобой и презрением, столь не свойственной молодой и миловидной женщине, отпустила покрасневшее ухо, а затем силой вырвала яблоко из детской руки.-Тем более я уже год как в девках не хожу…-прибавила Пряда.
-Не отбирай яблоко- мне и так голодно. - заскулил мальчишка.
-Ты пытаешься меня разжалобить, но не хочешь извиниться.-сказала Пряда, облизнулась, глядя в глаза бесстыжего хлопчика, и откусила кусочек яблока. -Кислое. Ты кто и как тебя звать?
-Я Войка, старший братец Левши. Пришёл сказать Явору, что Левша не придёт.
-Захворал? - спросил Явор, который во время ссоры Прадикудели и Войки уже успел оставить мех и, присев на карачки, с чем-то ковырялся у «волчьей ямы».
-Умер. -без всякой скорби в голосе сказал Войка.-Я могу его сменить.
-Как? Отчего же? - участливо и тревожно, будто по-отечески, спросил Явор, впрочем, не отрываясь от своей работы, которую он считал чрезвычайно важной.
-Заболел простудой и умер. Вчера схоронили. -так же спокойно, без трепета сказал Войка, будто отчитываясь, и после некоторого молчания добавил. -Да не пужайтесь вы так- то простуда была, а не лисий изгной, я могу поручиться за это. Вас не заражу.
-Я смотрю, тебя не сильно заботит смерть братца? - спросила Прадикудель.
Войка оттянул ворот своего рубища и сказал Пряде: «Потрогай»; Прадикудель с недоверием взяла в руку ветхую ткань и попереминала её в руках, чувствуя сырость, не понимая, чего от неё ждёт мальчишка.
-Чувствуешь же, что мокро? - спросил Войка. -Это мои слёзы.
-Ты не думай- я-то без укора спросила…Сама не люблю плакать о покойниках.
-У меня трое братьев попомирало, двое даже из люльки ещё вылезти не успели. Я привык уже, притерпелся…
-Но, всё ж, помянем. -сказала Прадикудель и ещё раз со смачной наглостью укусила отобранное яблоко. -Ну что, Явор, я тебе больше не понадоблюсь?
-Да вы оба можете идти покамест. Крица сготовилась. -ответил Явор, проламывая топориком стенку глиняной печки и выгребая кочергой железо. -Только принесите кто-нибудь воды из колодезя, ведро тут стоит.
Войка принёс воды и Явор, зажав горячий комок крицы между топориком и кочергой, начал опускать его в воду, но выронил и проворчал:
«Что ж я щипцы не прихватил; сегодня день странный какой-то», затем выловил рукой из ведра остуженную крицу и стал рассматривать её на солнце, щурясь на свет и ещё больше ворча, что крица рыхлая и что она ни на что не годится.
-А когда приходить cнова? -спросил Войка.-Тебе же нужна подмога?
-Приходи дня через три, утром. -ответил Явор и затем заговорил сам с собой.-Пойду снесу эту крицу Вешнаку- хоть и никудышная получилась, но, быть может, он гвоздей из неё накуёт.
-Вешнаком кузнеца первого молота кличут, который в том доме живёт? -спросил Войка, указывая на дом, который действительно принадлежал Вешнаку.
-Да-а.-неуверенно сказал Явор.-А что?
-Я могу снести.-подрядился мальчик.
Тут Явор понял, что он находится в нелёгком положении- дело в том, что кричник не хотел бы, чтобы кузнец узнал, что у него почти задаром работают мальчики; Явор воображал, как строгий Вешнак распекает его за это: «За что я плачу тебе, каналья ты рябая, обманщик ты этакий, ежели я и сам могу подыскать работничков из окрестной босой детворы?». Кричник обеими руками держался за свою работу и понимал, что если обо всём прознает кузнец, то в лучшем случае он сократит жалование, а в худшем- выгонит Явора вон и ещё что-нибудь с него взыщет. Явор понимал, что обманывает Вешнака, но оправдывал себя тем, что и сам он работает без всякой устали, а мальчики просто ему подсобляют- и это во многом было правдой; ведь основная часть его работы заключалась отнюдь не в раздувании мехов, а в непрерывном бдении за варкой. Он мог бы сказать сейчас Войке прямо, что он не желал бы, чтобы тот вообще встречался с кузнецом, но рядом стояла Прадикудель, которая, вероятно, рассказала бы это мужу; здесь был бы кстати вопрос: «Почему же тогда Явор с самого начала не утаил от Прадикудели то, что у него работал Левша, да и сам попросил её поработать?», но тогда Явор или не думал об этом, или доверял Прадикудели чуть больше, чем сейчас, ведь она говорила с Явором с лаской и доверием- кричник даже на мгновение вообразил, что она почему-то влюбилась в него, но потом ему стало стыдно от этой мысли, или думал, что сам рассказ о работе мальчиков не взволнует Прадикудель никак и она не задумалась бы о том, что эти мальчики работают без дозволения кузнеца. Так или иначе, Явору ничего не оставалось, как сказать Войке: «Не надо, я сам» и подмигнуть ему; мальчишка оказался на удивление понятливым и тут же убежал в неизвестном направлении.
Но тревожился Явор напрасно, ведь Вешнака в кузнице не оказалось. «Наверное, вместе с кузнецом Гавраном в шинок Хозама-Забавника пошёл, но кто ж в шинок засветло ходит?»- подумал Явор и, не решившись оставить сваренное железо в ведре подле запертых дверей кузницы, вернулся к себе домой- Прадикудель уже успела куда-то убежать, упал на своё жёсткое ложе, закрыл глаза и стал сквозь сон думать о всяком. Вначале он почему-то подумал о железных городах Гренского княжества, о которых ему давеча поведал его друг Жижел- кричнику отчётливо представились красные горы и огромные плавильные печи; а затем Явор подумал о Прадикудели и о том, насколько она мила и жесткосердна одновременно- с особенной обидой он вспоминал, как она выхватила яблоко у этого пусть наглого, но несчастного мальчишки, начала есть его у него на глазах и, что казалось Явору особенно подлым, не прекратила есть, когда Войка сообщил о гибели братца. «Не может же она быть настолько злой? Про неё все говорят, что у неё какое-то умопомрачение по осени случается, быть может, это оно? Или просто бабьи краски…»- так думал Явор, а затем переменял свою мысль: «Нет, оправдывая её, я пытаюсь оправдывать и себя, ведь я знаю, что тайно вздыхаю о ней». Эти безмолвные суждения напомнили Явору о том, что он сам- порочный, злой юноша неприглядной наружности, от чего ему стало стыдно и он заплакал, от этого ему стало ещё более стыдно. Всю свою жизнь Явор был убеждён, что у всех человеческих пороков и слабостей есть два зерна и это или лень, или трусость, и если человек обуздает один из этих двух пороков, то он станет сильным и счастливым. Малодушным и слабовольным Явора назвать было сложно- однажды он, рискуя своим животом,  спас утопленницу, которая прыгнула с яра в стремнину реки Серпи, за что был несправедливо избит её супругом из ревности; случался ещё случай, когда он один вышел на медведя с рогатиной- Явор не убил зверя, но сильно поразил его в бок и медведь убежал в чащу, после чего Явор долго стыдился, что не успел добить подранка, который потом пообедал двумя детьми из Вечного- единственное, что успокаивало юношу- это то, что медведь убил людей, которые итак были, по выражению самого Явора, «запаздывавшими покойниками». Явор для других не выглядел и человеком ленивым- никому это не могло и в голову прийти, ведь он работал не покладая рук, но сам он себя таковым считал, ибо был убеждён, что лень относится к чувствам, а не действиям- человек может работать хоть день и ночь, но всё-таки оставаться лентяем, ибо к делу он приступает под спудом, с неохотой, совсем не так, как, например, полный сил бородатый великан Вешнак, который, казалось, при ударах молотом по наковальне воображал себя грозным богом Каплом, посылающим с небес на землю неистовые молнии и который поистине наслаждался своей работой. Явор же ненавидел свою работу, ненавидел вонь и жар сыродутной печки, ненавидел лазать по болотам, ненавидел кузнеца Вешнака и искал для себя любые возможности, чтобы сократить свой труд и остаться при этом обеспеченным; временами кричник не знал, кого в этом винить- себя или кого-то ещё, но когда он был не в духе, то начинал презирать всё своё существование именно с себя. Явор не посещал и праздных заведений- он заходил в шинок только один раз, остерегался хмельных напитков и непотребных женщин, что было странным для юноши, но свободное время проводил бестолково- много ел и спал. Читать книг Явор не умел, однако любил слушать, как начётчик в сборнице читал «Сказ о пяти погибших богах», но чтение «Сказа» было только раз в неделю- в остальное время начётчик нравоучительным и убаюкивающим голосом читал «Назидание новым людям», которое не нравилось Явору. Вначале кричник пытался убедить себя, что он не любит «Назидание» из-за того, что в нём нет увлекательных историй про гибель богов, а одни только наставления, а потом признался себе, что этих-то наставлений он и боится, что он- человек слишком немощный для того, чтобы перебороть свои грехи. Грешные мысли как раз и напали на него сейчас- после того, как он выплакался в свою постель, он предался сладострастным помыслам о близости с Прадикуделью, причём он воображал не сами утехи, а именно настоящую близость, близость и тепло молодой и пахнущей свежестью женщины, которая обнимает и лобзает его, погружая не в похоть, а в нежный дневной сон. Обычно Явор в мечтах представлял себя с девами в пышном княжеском алькове, но сегодня ему хотелось возлежать с Прядой только на своей бедной и тесной печной лежанке, не роскошествуя. «Никто столь крепко не прижимается в постели друг к другу, как влюблённые нищие на тесном ложе»- заключил Явор и, наконец, заснул, пока его не разбудил стук в дверь. Явор открыл её и на его удивление на пороге стояла Прадикудель:
-Явор, ты бы калитку за собой затворял.
-Пряда, ты зачем пришла?
-Ты ничего не забыл?
-Это самый бестолковый вопрос, который можно было бы от тебя услышать.
-Это почему же?
-Как я могу помнить о том, что я забыл? Зачем спрашивать?
Прадикудель посмеялась, а затем резко сменила предмет разговора:
-Знаешь, Явор. -начала говорить Пряда, без всякого спросу входя в дом кричника как будто в свой собственный и подходя к окошку, от чего Явор сильно удивился.-У тебя очень странные ставни…
Явора сильно разозлила наглость и назойливость Прадикудели, на которую он всё ещё держал обиду из-за случая с Войкой и ему непременно хотелось высказать ей что-нибудь обидное, потому он крикнул: «То, что ты жена Вешнака и то, что ты подсобила мне сегодня— это не повод заниматься самоуправством в моём доме! Ты самая гадкая и разнузданная женщина, что я встречал! Что тебе нужно?». Надо сказать, что у этого истерического порыва Явора была ещё одна тайная цель- ссора по замыслу хитрого юноши позволила бы ему, как ни странно, сдружиться с Прядой, разрушить ту стену неловкости, стоящую между ними.
Но Прадикудель не обиделась, а как всегда, истерически засмеялась, но сейчас сильнее, чем обычно- от смеха её лицо побагровело, она, присогнувшись, схватила себя за колени и сказала Явору:
-Какая же сволочь всё-таки человек- как помогаешь ему- так он добр, а стоит только его обидеть- припомнит всё то, за что никогда до того не укорял.
-Я бы тебе мог и до того это высказывать и, похоже, выскажу ещё не раз! -продолжал сердиться юноша, сам не понимая, есть ли в этих словах наигрыш или же он делает это всерьёз.
-К чему тебе припоминать, что я жена кузнеца? Ты не веришь, что я могу быть наглой и без того?
-О, нет- то, что ты такая от рождения- в этом я точно не сомневаюсь! – насмешливо сказал Явор. Прадикудель снова рассмеялась и сказала:
-Вот это правда, это я понимаю! А ставенки-то у тебя действительно странные- отчего ж они изнутри приколочены и во внутрь открываются? – сказала Пряда и открыла ставни.
-Сам не знаю. –ответил всё ещё насупленный Явор, удивлённый отходчивостью Пряды.-Не я этот дом строил.
-А ежели у тебя на этом столе, рядом с окошком свечка будет стоять- так подует ветер, хлопнет ставнем, а свечка-то и упадёт- пожар случится.
-Я не ставлю свечу на столе, да и вообще редко пользуюсь свечками- для чего мне? Я ведь книг не читаю.
-А ты всё-таки задумайся- может, сделаешь двойные ставни?
-Прадикудель, зачем ты пришла? – попытался Явор вернуть разговор в прежнее русло, всё больше искренне раздражаясь от того, как Пряда блажит. Он намеренно назвал слобожанку полным именем, чтобы придать своей речи серьёзность.
-Так ты крицу чего не отдал?
-Так Вешнак ушёл.
-Да не уходил он никуда. Он всё утро в кузнице был. Тебе приснилось.
-Нет ушёл, запер кузницу. Я сам видел.
-Сам видел, как уходил и запирал?
-Нет, сам видел, что дверь затворена! -раздражался кричник от непонятливости Прадикудели. -Мне иногда кажется, что ты нарочно притворяешься дурой!
-Я никем не притворяюсь!
-Ежели не притворяешься, то тогда ты в самом деле дура! – складно заключил Явор.
-Может, я и дура, но крицу-то ты отдашь?
-Ведёрко у печки стоит. Забирай и уходи уже, наконец. – всё ещё сердито, но уже более спокойно сказал Явор, начиная утомляться от ссоры.
-Яворушка, неужто ты в обиде на меня? А как же кувички? -как-то жалостливо, а между тем и как бы в насмешку спросила Прадикудель.
-Сейчас пойду на болото, наберу крицы и нарву камыша, только отвяжись от меня, ради Бога, Пряда!
-А вот не отвяжусь, Явор! Я же вижу, что ты на меня отчего-то в обиде- я хочу примириться с тобой.
-Может, я действительно сердит на тебя, Пряда, но зачем тебе знать, на что? И почему ты так печёшься о том, чтоб я простил тебя?
-Если мы не помиримся, то я буду тебе нарочно пакости всякие делать. Так что помириться со мной нужно тебе, а не мне- ты ведь сам говорил, что я подлая. -сказала Пряда, всё ещё рассматривая неказистые ставни, открывая и закрывая их. Явору это напоминало старинную детскую игру- когда один ребёнок становился у окошка снаружи, а другой внутри дома и тот, кто был в доме, должен был напугать второго, внезапно распахнув ставни и скорчив страшную гримасу.
-Нет, ты меня не путай! – как-то глупо вскрикнул кричник. -Если ты пришла ко мне мириться, то это надо тебе, а не мне. И не надо страху на меня наводить. Я сейчас отнесу Вешнаку крицу, а потом пойду на болото, я выполню то, о чём ты попросила, а теперь отвяжись от меня, бестолковая! И уберись из моего дома!
-А если не уберусь?
-А если не уберёшься, то запру тебя здесь, как полонянку…-сказал Явор, и, решив, что он напугал кузнечиху как-то неубедительно, прибавил ещё. -Ты знаешь, Пряда, мои крысы попривыкли ко мне, хоть я их и бью, а чужаков они не любят- они им носы откусывают.
-А я через окно сбегу!
-А я заколочу ставни!
-А заколачивать будешь тоже изнутри? Тогда я точно сбегу.
-Тьфу, связался с дурой! Не хочу с тобой дел иметь!
-Ладно, Яворушка, иди себе. – сказала Прадикудель, после чего бесстыдно упала на лежанку Явора, как на собственную. -А я здесь подожду тебя, отосплюсь. А как вернёшься- так объяснишь мне, за что ты меня так не любишь.
-Ну хорошо…-раздражённо сказал Явор, который хотел прервать эту глупую игру, но невольно сам продолжал в неё играть. -Положим, я сейчас пойду к Вешнаку и скажу, что ты спишь в моём доме…
-…И тогда он молотом своим кузнецким по темечку-то огреет тебя, наперсничек ты мой! – сказала Прадикудель, после чего рассмеялась.
В этот миг Явору втайне стало немного приятно, что Пряда подумала о том, что Вешнак способен приревновать её к нему, однако скрыл это и продолжил сердиться:
-Но ведь и тебя тоже не пощадит.
-А я успею сбежать.
-Ну ладно, я тогда дверь вообще на замок запирать не буду- авось, татьбы не случится, да и нечего у меня из хаты тащить- беден я! - сказал Явор и вышел из дома, прихватив ведёрко с крицей и яростно хлопнув дверью.
-Ну а кто из нас богат? – успела прокричать вслед кричнику Прадикудель, не поднимаясь с лежанки.
Уходя, Явор оглянулся, чтобы проверить, не увязалась ли за ним Пряда и, подождав некоторое время, понял, что нет. Поначалу его это успокоило- Явору очень не хотелось ругаться с Прядой (точнее, ругаться-то и высказать ей всю правду ему хотелось, но не хотелось ввязываться в бессмысленный спор,  в котором Пряда только смеялась бы да прибаутки рассказывала), но потом Явор понял, что когда Прадикудель сидит в его доме- это ещё хуже и озлобился от этого гораздо сильнее. «Так люблю я её или ненавижу?»- так сам себя спрашивал в мыслях Явор, отходя от своего двора.
-Явор! -в самый неожиданный момент крикнула Пряда, выбежав из яворовой хибары и опрометью понеслась в сторону кричника, который миновал уже три соседских забора и достаточно далеко отошёл от дома. «Вот ведь как- напомнила баба о себе как раз тогда, когда я думать о ней перестал. Ну точно ведунья какая-то!»- подумал Явор.
Прадикудель встала перед ним, то ли горделиво, то ли наоборот виновато сжав свои тонкие губы.
- Ты зачем так жестоко обошлась с этим самым…? – начал говорить Явор, напрочь забыв имя этого мальчишки. -Он, конечно, сорванец, я не спорю, но всё же, помягче с людьми нужно.
-И ты только из-за него держишь на меня обиду?
-Да дело не в обиде, Пряда. Ты сама-то не понимаешь, что это жестоко?
-Жестоко что? - с неподдельным недоумением спросила Прадикудель.-То, что я яблоко забрала? Или что я мальчишку за ухо потрепала?  Вот уж я злодейка так злодейка, что сама Жанга под землёй икает!
-Да ты понимаешь, что у него братец погиб?
-Что-то я не приметила, чтобы он кручинился из-за этого.
-Так ты ещё требуешь от него скорби? Пряда, неужто ты из тех, кто думает, что приободряться в горе есть порок? - сказал Явор, отчего-то пытаясь неумело подражать книжному языку «Сказа» и «Назидания».
-Да ничего я не думаю и ни о чём я не жалею! – то ли возмущённо, то ли удивлённо выкрикнула Пряда.
Немного повздорив, кричник и жена Вешнака помирились друг с другом, ведь в глубине души своей Явор был таким же жестоким человеком, как и Пряда, но его жестокость была совсем иного свойства- она была детской, почти наивной, от того и не казалась людям отвратительной. С таким же задором и прытью, с какой дитя обездвиживает кузнечика, поочерёдно отрывая ему лапки (вначале передние, короткие для того, чтобы тот забавно подрыгал перед своей гибелью своими зелёными коленцами, а затем и задние) Явор пару дней назад бил кузнеца Гаврана головой о столбик плетня. Однако, Явор не терпел всякого человеческого страдания и если бы тогда Гавран был в состоянии сказать кричнику: «Прошу тебя, братец! Пусти меня», то в тот же миг сердобольный юноша отстал бы от него, но в тот день Явор одним ударом в подвздошье лишил языка бородатого первомолотника, после чего взял его за его чёрные жёсткие волосы, напоминающие просмолённую паклю, и начал изо всей силы околачивать суровый морщинистый лоб кузнеца об ограду его собственного дома так, что брызги крови разлетались во все стороны и потом ещё долго стекали по ивовым прутьям, окропляя землю ещё не пробудившейся Крицековальной слободы. Жестокость Прадикудели была совершенно иной- она как будто наслаждалась страданиями людей и животных, как будто желали всех их извести, чтобы они сгинули в страшных предсмертных муках, а она, живая и полная сил, создала бы на земле новое царство- счастье, истины и подлинной красоты, где не будет вонять сыродутная печка и где будет вечная весна. После примирения Явор и Прадикудель какое-то время шли молча, после чего Явор решил задать такой вопрос:
-Слушай, Пряда, мы же с тобой подружились?
-Подружились чуть-чуть…
-Может, тогда откроемся друг другу?
-Про что ты?
-Про секреты. У всяких друзей должны быть общие секреты, ведь так?
-Я откровенна со всеми, даже с врагами моими. Я в пять лет дала себе обет- никому и никогда не врать.
-Это похвально. Мне вот интересно разузнать- какого мнения обо мне твой муж? Он же наверняка при тебе что-нибудь обо мне судачил. Давай так- я тебе расскажу то, что Вешнак про тебя говорил, а ты поведаешь, что он говорил про меня.
-Да вроде бы ничего худого он про тебя не толковал.-с удивительной серьёзностью ответила Пряда. -А что про меня муж толкует за глаза, то мне не интересно.
Явору стало обидно, что Пряда так коротко ответила на такой откровенный вопрос и потому он ещё спросил:
-Почему это тебе не интересно?
-Знаешь ли ты, что такое любовь? – спросила кузнечиха Явора с еле заметной улыбкой и тут же ответила сама. -Любовь ведь на доверии держится, только и всего. Я вот Вешнаку верю, а потому надеюсь, что он думает и говорит обо мне только доброе, я ведь зла ему никогда не делала.
«Ох, как же ты ошибаешься!»- в мыслях своих неистовствовал Явор. - «Он ведь тебя считает скверной бабой, что мечтает улизнуть от него с каким-нибудь купцом, как только случай представится! Именно так он давеча мне и говорил». Однако, тут Явор стерпел, чтобы не высказать этого напрямую, а лишь выразил в своих словах осторожное сомнение в добропорядочности Вешнака:
-Слушай, Пряда, я ведь вижу, что ты разумная баба. Нельзя же верить такому человеку, как Вешнак, во всём и всегда. Верно ведь я толкую, скажи?
-Ничегошеньки ты не понял, Явор. -отвечала Пряда.
-Это чего я ещё не понял?
-Если сам зовёшь меня разумной бабой, так неужто ты думаешь, что я доверчива как ланька, бегущая на зов рожка? Вешнака я знаю год и ещё не поняла, подлец он или не подлец, но даже если и подлец, то мне тем паче не интересно то, что он толкует обо мне. Ты ведь добрый человек, Явор, хоть и притворяешься злым. Так вот, ежели ты добрый человек, то зачем тебе печься о том, что о тебе помышляют иные люди- если они так же добры, как и ты, то отчего они о тебе будут помышлять худо, а если они злы, то они всегда о тебе будут худо помышлять, только интересно ли тебе, что про тебя всяк негодяй думает?
-Да, это верно. - согласился юный кричник, на самом деле, не успевший уследить за всем ходом мысли Пряды. -Но, ответь мне честно, ты ведь боишься Вешнака?
-Боюсь.
-Вот и я боюсь, а потому и хочу знать, что он обо мне думает, а не из-за простого любопытства. Сегодня, например, я худую крицу спёк- что же он думает о сём?
-Да поворчит он на тебя, как и всегда, а потом всё равно повыбивает молотом шлак из крицы и гвоздей накуёт. Не выгонит он тебя- нет у него других работников; так что нечего тебе тревожится, Яворушка, останешься ты при работе.
-Он скорее убьёт меня когда-нибудь, чем выгонит. – сказал Явор, вглядываясь в глаза Пряды и пытаясь разгадать то, знает ли она одну страшную тайну про прошлое Вешнака и про его преступление, которую сам кузнец поведал Явору год назад.
-Это пожалуй.-коротко ответила Прадикудель.
«Не могу понять, знает или не знает, хоть убей! Может, просто не выдаёт, что знает? Вроде она и жена, вроде должна всё знать, но Вешнак бабам не доверял никогда; может, и умолчал»- подумал Явор и решил пойти в открытую, избегая околичностей: «Ты же знаешь секрет мужа своего?»
-У Вешнака много секретов и я не знаю, про тот же самый ты секрет говоришь, который я знаю, или нет.-лукаво сказала Пряда и цокнула.
-Ну ладно. – ответил Явор, подумав о том, что вероятнее всего Пряда знает какой-нибудь другой секрет и скорее всего эта тайна какая-нибудь кузнечная, ремесленная, глупая, а уж не та, о которой подумал сначала Явор. «Хотя даже через кузнечные секреты, которые Вешнак мог случайно выдать своей жене можно выйти на тот самый секрет- Пряда на редкость ведь умная баба, авось и догадается о том, почему, например, её муж так подозрительно много знает о ковке мечей»- подумал Явор, а затем решил обратить внимание кузнечихи на то, что они уже пришли. — Вот и болота уже виднеются.
Поскольку стоял последний месяц лета, на болоте, как и обычно в это время, был заметен зелёный очерет вперемежку с жёлтым- крепкие стебли хоть и колыхались от ветра из стороны в сторону, но своим видом как будто пытались изобразить непокорность стихии.
-Что-то зябко становится… - заметила Пряда.-И пахнет дурно.
-А зачем ты увязалась со мной? Дома бы сидела, обед бы готовила, курёнка бы ощипывала.
-Вешнак не ест курей.
-Ну, я не знаю, что вы там едите. -развёл руками Явор и вдруг вспомнил, как один раз его всё же потчевал Вешнак у себя дома- тогда на столе была каша; этот день кричник отчётливо помнил ещё и потому, что именно тогда он впервые познакомился с Прадикуделью- она сидела рядом и ела кашу из котелка, в то время, как у Явора и Вешнака каша была разложена по тарелкам. Обед Пряды предваряло одно странное действо- она, закрыв глаза, долго дула в котелок и слегка вращала его в руках, пытаясь остудить горячую овсянку, почему-то не догадавшись зачерпнуть кашу в ложку и уже потом дуть в неё- Явора это тогда очень сильно позабавило.
-Слушай, Пряда…А что такое кувички? -как-то неожиданно спросил Явор.
-Дудочки такие, связанные друг с другом. Их ещё смолой скрепляют, а потом бабы играют на них, духов подзывают…-удивлённо и даже как-то кротко ответила кузнечиха. -Странно, что ты спрашиваешь…
-Отчего ж странно? Не всё же человеку на свете знать.
-Нет, мне странно не от того, что ты не знаешь, не подумай. Ты просто толковал сегодня о кувичках так, будто ты знаешь, что это такое- почему же ты сразу меня не спросил? Ещё и слово ведь ты как-то запомнил.
-Слово я слыхал от баб, а смысла не разумел. А не спросил я тебя только потому, что стыдно было, что не знаю, вот и притворялся, что знаю…- ответил Явор.-А потом понял, что лучше будет, если всё-таки спрошу.
-Стыдно не знать? - удивилась Пряда. - Ты же сам говоришь, что человек не обязан знать всего. Даже князь наш Всевлад всего не знает…
-Слушай, Пряда, не мучь ты меня, не лови на слове, не пытай...-ворчливо отозвался кричник, очищая от засохшей грязи свою лопатку.-Сейчас пойду по топи крицу искать. Мы можем продолжить говорить, только кричи громче, ладно? И не смей за мной ступать, а то провалишься…Тут трясин полно.
-Да я уж не дура, на болото не полезу. А крицу только на болоте можно достать?
-На озере можно ещё сыскать, но там она плохая. -сухо ответил кричник, после чего прокашлялся. -Тьфу ты, сапожок чуть-чуть и прохудится- смотри, нитка одна уже трещит и почти оборвалась! Надеюсь, хляби не наберу…
-Смотри, Явор, вороника!- с детской радостью и блеском в глазах сказала Пряда, заприметив рядом низкорослый кустик с игольчатыми листочками и чёрными ягодами.-Хочешь вороники?
-Нет, у меня от неё живот болит.-как-то грубо, не оглядываясь на Прадикудель бросил Явор, продолжая разглядывать то лопатку, то ведро, то свои сапоги, словно пытаясь найти в чём-то из этого изъян.
Несколькими мгновениями спустя, Явору всё же захотелось отведать ягод, но он решил, что если сейчас попросит Прадикудель отсыпать ему немного собранной вороники, то это будет выглядеть так, будто он предумышленно сначала отказался от ягод, а потом, подождав, пока Пряда утрудит себя собиранием ягод с колючего куста, поживился сластью; посему он решил не спрашивать ничего более, а лишь посматривал на то, как юная женщина ела сочную, блестящую воронику и сглатывал слюну. Но наблюдательная слобожанка это заметила и спросила:
-Что, Яворушка, у тебя кадык-то дёргается? Небось слюнки глотаешь?
-А что ж ты меня рассматриваешь-то? -с обидой в голосе спросил Явор.
-Хочу и смотрю. -ответила Пряда. -Вот, вот, опять слюну проглотил! Неужто ягод хочешь? Так попросил бы, ежели бы хотел. Значит, тут что-то другое…
«Тьфу ты, перемудрил я, остолоп! Надо было просто эти дурацкие ягоды попросить из рук, а теперь она думает что-то похабное!»
-Ладно, я пойду. -сказал Явор, чтобы побыстрее отделаться от назойливой Пряды.
Явор продвигался по болоту медленно и осторожно, широким, косолапым шагом, то и дело хватаясь за плотные стебли то жёлтого, то ещё зелёного тростника. Увидев тростник и вспомнив про этот глупый уговор, он крикнул Пряде, стоявшей на берегу и евшей собранную воронику:
-Слушай, а ты умеешь на этих ку…кувичках играть что ли?
-Да не особо.
-А зачем делаешь тогда?
-Не знаю…Продам старухе какой-нибудь за половину целкового.
-Ради этого? -спросил Явор, не заметив подвоха в словах Пряды про половину целкового, тогда как целковый был самой мелкой монетой в Стране озёр и яблонь.-А петь ты хотя бы умеешь?
-Вроде пою.
-Так спой мне что-нибудь, пока я тут крицу ищу.
-Не хочу. Чего я буду, как дура последняя, тебе песни с берега петь? Тем более есть правило- чем громче поёшь, тем менее складно выходит.
-Ну ладно, ладно. Ешь дальше свои ягоды.-проворчал Явор. «Может, мне вначале очерета нарезать для Пряды, чтобы она отвязалась, а потом уже и крицу искать? Да и крицы тут почти нет покамест- одна грязь, для чего мне здесь с ней возюкаться? Решено- через месяц приду за сырьём, а сегодня, пожалуй, уважу Пряду» - подумал юноша, доставая из-за пазухи нож, бывший одной из тех немногих вещей, которые Явор выковал сам, чем, с одной стороны, как будто гордился, а с другой- вроде и не спешил похваляться- из-за извечно трясущихся рук Явора изделие получилось каким-то несуразным, а в особенности- навершие, которое Явор попытался выковать в форме щучьей головы, а по окончании работы понял, что на щуку оно совсем не похоже. Трясущиеся руки подвели Явора и сейчас- нож случайно выпал из рук кричника и полетел прямиком в болотную трясину; в этот миг Явор осознал истинную ценность своей вещи и потянулся за ней, согнувшись и опустив туда свою руку по локоть, но его нога сорвалась с кочки, и он сам повалился в топь.
-Явор! - успела выкрикнуть Пряда, растерянно осмотрелась по сторонам и, приподняв руками длинные полы сарафана, на цыпочках побежала по болоту выручать кричника, однако, сделав два шага, сама провалилась в одну из трясин по самый подбородок. В этот момент юноша уже успел с лёгкостью выкарабкаться из болота, придержавшись рукой за какой-то куст, и, проворчав: «Ох уж этот сапожок!», побежал выручать Пряду. «Спасать меня собралась, а провалилась сама- ну не дура ли?!»- подумал Явор, вспомнив про то, как он спасал из Серпи утопленницу. Пряда, не зная, за что бы ей можно было схватиться, беспомощно барахталась в болоте, периодически отплёвываясь, и как только она очередной раз окунулась в топь с головой, то сразу почувствовала, как что-то легонько ударило её по руке. Ни на миг не за задумываясь, утопающая сделала небольшой рывок вперёд и немедленно ухватилась за спасительную вещь и приподнялась на поверхность, увидев Явора, стоящего чуть поодаль от неё на каком-то островке и протягивающего ей свою лопатку для крицы.
-Ну ты и дура, Пряда! - крикнул ей Явор и засмеялся. Пряда тоже засмеялась в ответ, но в рот ей попала тина, из-за чего она отплевалась и засмеялась пуще прежнего, а затем и спросила:
-Тебе хватит силёнок, чтобы вытянуть меня?
-Да. Только держись крепче. – сказал Явор, после чего стал пытаться вытянуть кузнечиху, однако у него ничего не получалось. -Сильно ты ув-в-я-з-ла! -скрипя зубами, говорил запыхавшийся юноша, пытаясь вытащить Прадикудель. Тут Явор заметил, что сзади него растёт какое-то низкорослое чёрное деревце с широким стволом, больше напоминающее пенёк, чем дерево. Схватившись за него, чтобы тянуть было легче, Явор предпринял ещё одну попытку, но снова ничего не получилось.
-Придётся мужиков звать. -сказал Явор уже не со злобой, а с какой-то усталостью.
-Явор, это же…-испуганно сказала Прадикудель, кивая кричнику головой в сторону деревца, за которое он держался.
-А?- откликнулся Явор, оглядываясь, а потом внимательней посмотрел на деревце и побледнел от страха. Прадикудель увидела, что вокруг неё по болоту пошли мелкие пузырьки и крикнула: «Яворушка, миленький, тяни меня быстрее…» и в тот же миг из глубины раздался страшный звук- то ли рёв, то ли лязганье; этот звук закончился через пару мгновений, после чего появился другой, напоминающий треск поленьев в печи, только гораздо и гораздо более громкий. Пряда закричала и задёргалась так, что по её движениям можно было понять, что какая-то сила сковала её ноги и влечёт на дно. «Это лосиный дубок. Пропала баба…В лучшем случае, без ног останется»- подумал Явор, напрягся всеми своими мускулами и стал тянуть лопатку ещё сильнее, тужась, кряхтя и краснея.