Еврейский квартал. рассказ

                Еврейский  квартал
                Рассказ


        В жаркий февральский день 1982 года в африканской Касабланке,  я впервые увидел тамошний еврейский квартал с его роскошными столетними слоновыми пальмами по обе стороны улицы. За ажурными заборами из какого-то черного металла, за цветущими белыми лилиями и фиговыми  кустами стояли  двух и трехэтажные особняки из белого камня, утопающие в зелени.  Все вокруг выглядело благополучным, ухоженным,  похожим на земной рай.  За час до этого мы, туристы из СССР, на юге Касабланки проехали вдоль океанского побережья  мимо  роскошных  поместий Саудовских принцев и миллиардеров из разных стран. За мощными бетонными заборами были видны дворцы с бассейнами и спортивными площадками.  Но жить хотелось здесь, в уютном еврейском квартале Касабланки.
    Нас на улице под слоновыми пальмами около туристического автобуса стояло  человек тридцать. Кто-то курил, кто-то делился впечатлениями от экскурсии по Касабланке.   Кто-то восхищенно сказал: «Умеют жить евреи!  Откуда их столько в этой африканской  стране?»
     Немолодая, изящная женщина,  марокканский гид, сопровождавшая нас в автобусе и хорошо говорившая по-русски, сразу пояснила: «Раньше в Марокко проживало более 250 тысяч евреев, в Касабланке были еврейские школы и газеты. А потом в стране усилился антисемитизм. Сейчас в этом квартале  живут, в основном,  арабы». Кто-то недоуменно спросил: « А чего мы тут стоим? Нас поведут смотреть этот симпатичный еврейский особнячок?» Гид кивнула на меня: «Спросите молодого человека. Может быть, он знает».   
     Я стоял чуть в стороне от других туристов, держал в руках отвертку и горсточку стальных шурупов. Я знал, почему мы остановились около одного из особняков в еврейском квартале. В него минут двадцать назад вошли  Семен Александрович, турист из Литвы, с которым я познакомился и даже подружился на круизном теплоходе, а вместе с ним  руководитель нашей туристической группы Иван Иванович Сидоров, профсоюзный функционер из Забайкалья и одновременно офицер Комитета государственной безопасности СССР.  Я должен был помочь Семену Александровичу привинтить памятную табличку на доме, в котором когда-то жили и умерли его бабушка и дедушка, ждал, когда меня позовут, но на территории особняка была тишина.   
     За две недели  до того, как наш круизный турбоход «Леонид Собинов» приплыл в Касабланку, я познакомился на его борту с туристом из Вильнюса Семеном Александровичем,  кандидатом философии, преподавателем  Литовского университета. В Касабланку он плыл с целью установить на доме, где когда-то  жили и умерли его бабушка и дедушка, небольшую памятную табличку с их именами и традиционными словами на иврите. У бабушки и дедушки Семена в Касабланке был сувенирный магазинчик  и ломбард. Во время еврейского погрома в 1939 году в городе сожгли несколько еврейских магазинов. Дедушку и бабушку достали из-под обломков еще живыми.  В больницу их не взяли, опасаясь мести погромщиков,  и знакомые из еврейской общины ухаживали за ними дома, где они вскоре  скончались в один день. Свой дом и усадьбу они завещали старшему сыну, жившему в то время во Франции. А потом произошло следующее: мэрия Касабланки, опасаясь беспорядков в городе, запретила официальные похороны на еврейском кладбище. Когда дедушка и бабушка Семена узнали об этом, они завещали свою усадьбу с домом мэру Касабланки с условием, что их похоронят на территории их усадьбы. Мэр согласился, но договор не выполнил: полиция тайно увезла трупы в неизвестном направлении. Где их закопали, общине выяснить так и не удалось. В особняке некоторое время жил родственник мэра, а потом его продали богатой арабской семье.  Три года назад старший брат Семена побывал в Касабланке, договорился с хозяевами особняка  о табличке на доме в память о дедушке и бабушке, но вскоре умер, и табличку прикрепить не успел. И вот Семен привез ее в Касабланку на круизном теплоходе.
    За несколько месяцев до этого он отправил письмо в Касабланку хозяевам особняка с просьбой принять его, ответа не получил, отправил второе письмо и получил короткую телеграмму: «Примем. Дом покажем». Об укреплении памятной таблички ему ничего не сообщили. И он приехал на удачу, договорившись со мной на теплоходе о помощи в прикреплении таблички. Мы с ним на теплоходе даже потренировались, как быстрее прикрепить ее на какую-то деревянную  основу. 
   Семен сначала не хотел говорить мне, что означает на  русском языке фраза на иврите, выгравированная на табличке,  но потом все же сказал: «Пусть их души будут завязаны в узел жизни». 
             Мы с ним познакомились в баре на палубе турбохода, где был большой бассейн. Он попросил разрешения сесть за один со мной столик, неожиданно  сразу подал мне руку и представился: «Семен Александрович, кандидат философии, по национальности еврей. Мы с вами расположились в соседних каютах».  Я Семена Александровича заметил с первых дней круиза.     Он  был не молод, лыс и на первый взгляд казался  стеснительным. Его фигура, как и его лицо, были костлявы, нос пародийно большой, большие, карие глаза излучали ум, а на губах была постоянная полуулыбка, не то ироническая, не то заискивающая.  Он с первого взгляда производил приятное впечатление человека воспитанного и доброго.
  По его жестам и взгляду симпатичных для меня глаз я понял, что он стеснительный интеллигент, как говорится, человек в себе.  И поэтому был удивлен, что он открыто и прямо познакомился со мной и почему-то ни с того ни с сего назвал свою национальность.      
    В первом же разговоре за столиком бара выяснилось, что Семен кое-что знает обо мне: что я журналист,  живу и работаю в Забайкалье. Он сразу сказал, что на круизном теплоходе сидит в ресторане за одним столом с руководителем моей туристической группы, что я ему симпатичен, а в своей группе из Литвы у него товарищей нет. О себе Семен открыто сказал, что исповедует еврейскую каббалу,    отчасти иудаизм,  много лет занимается гностицизмом, давно защитил кандидатскую диссертацию, а докторскую диссертацию в Литве ему не дают защитить местные антисемиты. Его образованность, открытость и простота общения были мне симпатичны, но удивляло, что эти его качества не вяжутся с его стеснительностью.  Он расспрашивал, где я учился, кто мои любимые писатели и философы, какие темы и жанры мне наиболее интересны  как журналисту.  Я тоже был открыт и откровенен с ним. Мы почти сразу перешли  на «ты». 
   Окончательно мы с ним сблизились на пляже в Лас-Пальмасе на Канарских островах, где отдыхали неделю. Там он и сказал, что завел со мной туристическую дружбу в надежде, что я помогу ему прикрепить памятную табличку на доме в еврейском квартале Касабланки, где умерли  его бабушка и дедушка. 
      Я сразу согласился помочь Семену. Мне показалось это правильным,  хорошим и  добрым делом, но я отчего-то подчеркнул, что не еврей, иудейских обычаев  не знаю и  плохо представляю, что такое гностицизм. «Думаю, что без гностицизма мы как-нибудь обойдемся!» - Семен впервые за время нашего знакомства рассмеялся, показывая множество золотых коронок в своем рту, и стал мне еще симпатичнее.
     - У меня немало знакомых евреев,- сказал я,- они умные, приятные  люди, и мне непонятно, почему в разных странах, даже в африканской Касабланке, есть антисемитизм и случаются еврейские  погромы?
    Семен сразу погрустнел и стал серьезен:
    - Может быть, как раз потому, что среди евреев много умных и образованных людей…  Бывает горе от ума, бывает, я это по себе знаю… Я несколько лет назад увлекся этногенезом разных народов, естественно, прежде всего, своего, еврейского народа.   Меня к этому подтолкнул Лев Гумилев с его книгой «Этногенез и биосфера земли». Я читал только отрывки из нее. Советские марксисты  не любят Гумилева, как меня в Литве  не любят литовские националисты. А Гумилев говорит очень правильные вещи о возникновении генофондов разных народов и вечной борьбе этих генофондов за свое существование.  Точно так, как люди, за свое генетическое существование борются растения и животные. Без этой вечной борьбы нет жизни. Моя поездка в Касабланку, в еврейский квартал,  тоже часть этой борьбы.
     - А холокост и еврейские погромы тоже часть такой  вечной борьбы?  Они неизбежны?
    - Хочется сказать «нет»… Но я говорю: наверное, «да»… Кстати, на мой взгляд, есть относительное сходство истории еврейского и русского народов.
      - Очень относительное... Евреи, в массе своей, все же считают себя умнее русских…
      -  И не только русских. У них для этого есть веские основания… Ты знаешь, кто такой Альберт Эйнштейн?
     - Конечно, - слегка обиделся я, - В юности я увлекался его теорией относительности.
     - Эйнштейн не только великий физик, но и великий  мыслитель. У него есть  статья «Почему ненавидят евреев?» Он начинает ее с притчи:
       «Как-то мальчик пастух встретил вольного скакуна-коня и сказал ему:  "Ты самое замечательное животное на Земле! Ты заслуживаешь беззаботную и счастливую жизнь! Но твоё счастье было бы ничем не омрачено, если бы не твой соперник олень. Он всегда превосходит тебя в скорости бега, и это позволяет ему добираться к водопою раньше тебя. Он и его племя выпивают всю воду, и тебе и твоему жеребёнку приходится страдать от жажды. Останься со мной! Мой ум и мудрое руководство помогут тебе и твоим близким покончить с этой позорной и печальной участью".  Ослеплённый завистью и ненавистью, конь согласился и позволил пастуху надеть на себя уздечку. Так конь потерял свободу и попал к пастуху в рабство.  Конь в этой притче, - это, конечно, народ, а мальчик-пастух - это класс или клика, которая жаждет абсолютной власти над людьми. А олень - это евреи».
     Семен Александрович был философом не только по науке, но и по жизни. Почувствовав, что руководитель туристической группы из Забайкалья, в которой я был туристом, по-настоящему сочувствует ему, он с его помощью связался с руководством круизного теплохода, чтобы договориться о помощи. Ему настоятельно не советовали обращаться в мэрию Касабланки, а общаться только с хозяевами особняка в еврейском квартале, где он хочет прикрепить свою табличку.
    И вот туристы из нашей забайкальской группы толкались около автобуса  под великолепными старинными пальмами и не понимали, чего они тут ждут. А я знал и волновался, почему меня не зовут помочь прикрепить памятную табличку.
    И тут из-за особняка, из-за кустов и деревьев его окружавших, появилась группа людей, среди которых был Семен. Они весело переговаривались, вышли на улицу, стали обниматься и даже целовались. Туристы около автобуса оживились, тоже заулыбались и стали садиться на свои места, когда гид позвал их в автобус. Я с отверткой и шурупами в руках не знал, что мне делать, пока Семен не увлек меня в автобус. Оставшиеся на улице люди, человек пять, махали нам руками и кричали что-то радостное на незнакомом мне языке.
    Семен тоже махал им руками, когда мы уже поехали по еврейскому кварталу куда-то дальше. Мы сидели с ним рядом. Он приобнял меня, и когда я спросил: «Куда мне деть шурупы и отвертку?» - весело отмахнулся: «Да  выбрось их в окно… Только не в этом квартале… Как мне повезло! Как повезло! – радовался он, воздевая кверху руки. – Это бабушка и дедушка мне помогли!»
    Я видел, как туристы в автобусе смотрели на радостного Семена и как они улыбались, хотя подавляющее большинство из них понятия не имели, что произошло в еврейском квартале Касабланки.
   Только в баре на палубе теплохода, когда он уже плыл по Тихому океану в сторону пролива Гибралтар, Семен, почему-то полушепотом и потусторонне улыбаясь, рассказал мне, что произошло в особняке еврейского квартала. Там их неожиданно встретил пожилой араб, хозяин особняка, который уже год жил во Франции, но за день до этого приехал в Касабланку навестить сына. Он неожиданно сразу обнял Семена, сказал, что тот очень похож на своего старшего брата, с которым познакомился три года назад,  и заявил, что с удовольствием поможет ему прикрепить памятную табличку о его бабушке и дедушке, которых он  знал,  помогал ухаживать за ними перед их смертью, хотя не еврей.
   Семен счастливо улыбался, рассказывая это мне, потом с улыбкой вздохнул: «Но прикрепить мою табличку на видном месте они мне все же не дали, а сами прикрепили ее шурупами у заднего крыльца дома, сказали, что будут  регулярно чистить, потому что медь на воздухе темнеет. – Он приобнял меня и с большим чувством произнес: «Слава Яхве! Слава Христу! Слава Мухаммеду! Слава Будде-Гаутаме! И всем хорошим людям на Земле! Сейчас души моих предков завязаны в наш общий узел жизни».
    Он произнес эти слова на иврите, но я догадался, что он сказал.