Театр и кино или Песни о Будде

Театр  и  кино или песни о Будде, увиденном в замочную скважину 

     Сколько бы ни произнесли мы в жизни слов, главными остаются те слова, что мы по тем или иным причинам не смогли произнести. Как по отношению к живым людям, так и, тем более, относительно тех – зачастую великих – людей, с которыми мы не имели возможность встретиться.
     Я вот сызмальства недолюбливал театр, предпочитая ему кино. Почему? Театр не в состоянии дать иллюзию правдоподобия. Человек, который под занавес раскланивается перед публикой, не может уже быть полностью отождествлен со своей ролью, как бы хорошо он ее ни играл. А без этого какое искусство? Остается только театр.
     Вот также и со смертью. Хотя доказательства посмертной астральной жизни или реинкарнации столь же многочисленны, сколь очевидны, тем не менее всякий, кто вживую наблюдал процесс умирания, должен согласиться со мной, что все усилия смерти как будто на то и направлены, чтобы доказать противоположное. То есть что нет потом ни астральной жизни, ни реинкарнации.
     Зачем она это делает? Да просто в силу инстинктивного неприятия театра и предпочтения ему кино. Ведь если бы заранее было известно, что будет «после», то и смерть не была бы тем, что она есть. В ней тогда как хотите, а было бы что-то театральное. Разумеется, для всех нас это означало бы невероятное облегчение. Правда, за счет глубины и загадочности. 
     Да, смерть ужасна. Но быть может по этой причине она являет собой самый глубокий и непостижимый финал человеческой жизни на фоне всех прочих и гипотетических. Странным образом абсолютная уверенность в посмертной жизни немного действует на нервы. Такая уверенность, стоит повторить, придает смерти театральные черты.
     И все-таки лучше, когда такая уверенность есть, чем если ее нет. Просто ей должна сопутствовать некоторая принципиальная неопределенность насчет того, что будет потом.
     Сходным образом мы не знаем, как и при каких обстоятельствах снимался фильм, сколько дублей отснялось, как вели себя актеры во время съемок и так далее и тому подобное. Главное же : мы не видели и не видим самих актеров, но только играемых ими героев. Вот что важно.
     Не так ли точно наблюдаем мы лишь упразднение всего того, что у нас есть в жизни, что и является главной миссией смерти? А вот то, что она сохраняет и трансформирует, мы наблюдать не можем. В это приходится верить. Но ведь и в существование актеров, играющих роль в кино, мы тоже верим.
     Скажут : на то есть стопроцентные доказательства. Так. Но и насчет астральной жизни и реинкарнации тоже есть стопроцентные доказательства. И мы опять возвращаемся на круги своя.
     Еще раз : самое страшное в театре – это именно то, что он больше всего сам себе ставит в заслугу : реальное общение актеров со зрителями. Причем, повинуясь элементарной интуиции, театральный артист под занавес всего лишь молча раскланивается перед зрителями. Если бы он заговорил, было бы в разы хуже.
     Такое общение с артистами кино немыслимо. То есть так общаются с ними все прочие создатели фильма, но не зрители. Поскольку же смысл кино открывается исключительно со зрительской перспективы, постольку несовместимость актера как человека со зрителем  продолжает сохранять принципиальное значение.
     Иными словами, либо зритель вошел в прямое общение с артистом кино – и тогда прощай его роль. Либо он воспринимает на экране роль артиста кино – и тогда прощай тот как человек. Прямо по Гераклиту : «Пока мы есть, смерти нет, когда же приходит смерть, нас уже нет».
     В любой религии есть нечто театральное. И только в буддизме ничего театрального нет. Можно ли его поэтому сравнить с кино? Разве что с документальным. Поскольку же «главным из искусств для нас является кино (художественное)», постольку буддизм никогда не станет популярным в наших регионах. Однако – и в отличие от любых религий – ему это даром не нужно.