Дно. Глава двенадцатая насилие оправдано?..

Ехать Серову до следующей деревни пришлось не больше получаса и он не ошибся в направлении.

Пьяные наёмники уже шествовали вокруг сваленных в кучу горящих тел. Серов лишь скользнул воспалённым взглядом по этой картине и направился в деревню, ища Котиху.

Серов ковылял среди трупов, заглядывал в окна, где целые, где разбитые, и в одной из изб увидел встающего с колен перед распятием Котиху, который перекрещивал себя.

Серов вошёл в эту избу без стука, открыв дверь костылём. Котиха устало садился на длинную, ничем не покрытую скамью и ничем не выдал своего удивления. Серов сел с ним рядом и закурил.

- Тобой можно детей пугать. Одноухое чудовище с железными зубами. Самому не страшно?

Котиха не отвечал, сидел, прислонившись к стене и закрыв глаза.

- Как ты стал полковником, Котиха? На вид тебе не дашь и тридцати пяти. Ужели с шестнадцати лет на службе? Тогда бы ты, год выслуги за годом выслуги, сейчас был бы только полуполковником, да и то при большой удачи. Ты воевал, Котиха? Что ты делал во время Сербской войны?

- Я... я любил.

-А, вот в чём беды с твоей головой. Ты жесток и равнодушен из-за разбитого сердца. Я считал тебя менее банальным, Котиха. Ожесточён, обижен. Не хочешь поделиться своей историей, полковник?

Тишина. Лишь мыши скреблись в углу и Серов тяжело и прерывисто дышал.

- Всё-таки это не даёт тебе право на насилие. Ну, хоть знаю наверняка, что у тебя нет сердца, Котиха. Разбито, разбито вдребезги? Но не похоже на то, что ты выплёскивашь злость. Такой холодный... Холодный отморозок, вот ты кто. Не из тех, кто просто выполняет приказы... Тем более тех, кого презирают. А это значит, что в этой, скажем так, операции, у тебя личный мотив. Так... чувствую себя детективом из этих книжек. Личный мотив, Котиха. Что стало с той, которую ты любил? Случилось что-то ужасное? Всё равно ведь не скажешь, ваше высокоблагородие, это понятно, не хочешь теребить старые раны. А хочешь выплеснуть злость, верно, Котиха? Всё же хочешь. Верно? Верно. Чувствуешь себя безнаказанным? Индульгенция - и всё прощено. Я не силён в теологии, поэтому допустим. И всё-таки не сходится. Холодная, методичная злость, злоба, и, опять же, обида. Ничего, что я читаю тебе мораль? Мысли путаются. Ты не удивился, что я выжил. Ты вообще удивляешься? Нет, конечно. Ты мёртв внутри. Мёртв! Котиха, ты слышишь меня? Или спишь? Котиха!

- Да заткнись уже.

Котиха сидел в том же положении, не открывая глаза.

- О, я теперь не заткнусь. Отныне я голос твоей совести. Сомневаюсь, что генерал за этим меня к тебе приставил, но кто знает. Ты же христианин, Котиха? Как же не убий? Ах да, купил индульгенцию и тебе не писан закон божий и человеческий. Всё прощено. Убить тебя, Котиха, что паука - сорок грехов проститься. Хоть я и не верю в бога, я верю в грехи. Сейчас я всё тебе скажу, ибо другой такой возможности не представится. Пристрелить тебя надо, как бешеного пса, Котиха. А с твоим отребьем разберутся партизаны. Я же разберусь с тобой.

Серов отстёгивал крышку кобуры, когда Котиха, в целом оставаясь неподвижным, нанёс точный и сильный удар ребром ладони ему в кадык. Удар был быстр и неожиданным, он свалил Серова на пол.

Котиха резко оторвался от стены, медленно встал и, с приложением всей силы пнул носком сапога Серова, снова в кадык.

- Ты не захотел умирать там, Серов? Что ж, жизни тебе сей выбор не продлил.

Внешне Котиха оставался всё таким же холодным и невозмутимым, но горящие глаза выдавали кипящию внутри злость.

- Эта злоба, Котиха, она убьёт тебя.

Наставив на штабс-капитана пистолет, Котиха продолжил:

- Встань и иди.

Серов потянулся за пистолетом, но Котиха топнул ему по пальцам тяжёлым, грубым сапогом. Раздался хруст - четыре пальца были сломаны.

- Встань и иди.

На этот раз Серов подчинился. Опираясь на костыль, он поднялся, но не с первого раза. Приставив пистолет к его затылку, Котиха вывел Серова и стал указывать ему дорогу.

Дорога привела их к кузнице. По пути им встретились компания из Ульриха, Фрица, Боша и ещё одного белобрысого немца. Во обоих деревнях они нашли минимальное количество спиртного и быстро от него отошли. Без алкоголя ходить вокруг костра и горланить песни про бога Тюра было не так весело, поэтому наемники разошлись небольшими группами, каждая по своим делам.

Ульрих с компанией удивились, увидив живого Серова, а вот Котиха, упёрший пистолет штабс-капитану в затылок, вызвал у них не удивление, а понимание, интересно было лишь, почему он не пристрелил его на месте.

Они двинулись за ними и встали в дверном проёме кузницы, приготовившись к развязке.

Серов стоял на одной ноге, чуть поджав другую, облокотившись на костыль.

- Считаешь себя истовым христианином, Котиха? Тогда я вынужден тебя разочаровать...

Котиха красивым жестом подкинул пистолет и поймал его за дуло, по касательной с размаха ударив Серова по голове.

Переступив через бессознательное тело, Котиха прошёлся по кузнице, ища кувалду.

- Так, кувалды нет... - пробормотал Котиха, щёлкнув языком.

Тут взгляд Котихи упал на кузнечную наковальню и его голову осенила идея.

- Ульрих, надо поднять наковальню к потолку.

- Хорошо, оберст. Так, парни, ищем верёвки.

Пока Ульрих и Фриц осматривали наковальню в поисках места для того, чтобы ее привязать, Бош и белобрысый немец принесли большой моток верёвки.

- Видишь, как раз над наковальней висит крюк с лампой? - спросил Котиха; Ульрих кивнул. - Перекинем через него верёвку и поднимем наковальню над землёй.

Фриц, в виду своего высокого роста, встал на наковальню и перекинул верёвку, легко увернувшись от упавшей лампы, в то время как остальные немцы привязывали её к наковальне.

Когда всё было готово, Бош и белобрысый немец схватились за верёвку и начали медленно поднимать наковальню, а Ульрих и Фриц отошли в сторону, закурили.

Котиха схватил за ворот Серова, который успел прийти в себя и попытался уползти, и поволок вглубь кузницы.

- Отпускать только по моей команде, поняли?

- Поняли.

Котиха просунул голову Серова в пространство между полом и наковальней, но в этот момент верёвка оборвалась.

Сорвавшаяся наковальня упала на голову Серова и раздавила её. Кровь и кусочки мозга забрызгали всё, что было вблизи.

Забрызгало и полковника Котиху, который успел вовремя убрать руки и теперь, встав в полный рост и наклонив голову, рассматривал свою одежду.

- Остановимся до утра. Ульрих, располагай своих парней у реки.

В голосе Котихи не было абсолютно ничего. Он вышел первым, за ним без промедления вышли остальные.

С высокого холма Драгунович смотрел в дальнозоркий тяжёлый бинокль. В лучах заката он увидел вражеского командира, стиравшего запачканные в крови одежды, и наёмников, которые уютно расположились у костра и травили байки. Выделялись высокий немец со шрамом на щеке и державшийся лидером этого сборища другой, теребивший плюмаж на своей фуражке.

Сигарета прыгала в кривых желтоватых зубах.

К анархисту подошёл рябой вояка, одетый в броскую расписную рубаху.

- Когда в атаку-то?

- Утром, Пехров.

- А если опять проспим?

- Атакуем днём.

Пехров ехидно усмехнулся.

- Социалисты в нашем стане будут недовольны, если мы опять проспим.

- Н...й социалистов.

Вынутую из-за рта сигарету Драгунович лёгким щелчком пальцев отправил в реку.

Примечание. Всё вышесказанное является вымыслом автора и не относится к реальной истории. Произведение является представителем жанра "альтернативная история"