Это

          Это бабы-то.
                Этика


20 марта ..93 года случилось в городе Утрехте, улица Карла Либкнехта и Розы Люксембург, в доме номер 22, одно чрезвычайно странное происшествие. Фокса дом, немца богатого. Это с улицы во двор нужно, а там сразу увидите – штандер и надпись большими буквами: "Не в клифту с номером в лагерЕ, а лучше у Фокса на игрЕ". Фокс писал. Милиция-полиция в курсах, никакого сраму. Играй хоть до без штанов. Если только войдёт святой многострадальный Серафим, тогда – да, тогда туши свет/кидай гранату, но только не войдёт святой многоканальный: ведь он в лаптях и его идентифицируют на входе как два пальца обасфальт.
Вы извините что я так дёргаю руками я больше привык играть в кегли чем писать рассказ.
Играли в карты у конногвардейца Нарумова (Каверина. – ред.). Доктор Иммершлехтер, немец богатый, держал банк. Его уж и пихали, и толкали, и бросали ему на голову зажжённые бумажки, – нет, зажал и ни в какую... Да ты отдай, чудила. Передай другому! Всякому хочется подержаться за банк. Нет, зажал и ни в какую. Отцы, говорит, прадеды держали, и я.
Ну, что. Пришлось на крайние пойти. До конца. Привели ему Дарью Мишелевну с улицы, час пятнадцать, на ночь двадцать пять, да показали как есть – во всей полноте натуры. Тогда только.
Это бабы-то.
– Знаешь ли ты, что моя душа продана нечистому, и сегодня срок?
Так говорила она ему (Наоборот! Он ей. – ред.), неподвижно уставя на него свои вздёрнутые си... груди, лифчик на ушах.
– Сегодня срок исполняется как мово Митеньку ты зарубил топором поперёк седла в честнОм бою. ЧестнОй непострадальный палец НихьтЕфим!
Доктор возразил блудной девке, высоко поднимая квест с эмблемой в виде ста пятнадцати белых лилий, обременённых аспидом:
– Не я. Не я, не я! Не я! Не, не, не... Я! Я! – так исступлённо кричал он, доктор Иммершлехтер, отбегая от сатаны задом, сначала в переднюю, потом через дверь и на лестницу, а потом во двор – и дальше по заснеженной улице Карла и Розы, в пятом часу утра, в ужасе неописуемом, стуча в поисках защиты в каждый васистдас на своём недолгом пути.
Вы извините что я так дёргаю руками.
В околотке его для затравки поместили в обезьянник с ваххабитами. Все как один без трусов, синяк на правом плече у каждого, они с поистине восточным спокойствием ожидали встречи с Пророком (да благословит его Аллах и приветствует) и не обратили на доктора никакого внимания. Это, в конце концов, даже как-то обидно. Тут стараешься-стараешься, бегаешь – и пожалуйста, нате вам: ноль на массу!
"Ну погодите, я вам ща напряду на кривое веретено", – посулился обозлённый Иммершлехтер.
– Действие – это часть веры, или нет?
С таким вопросом обратился он к первому рядом молчащему саляфиту. Тот продолжал молчать. Повторяя тот же вопрос, обошёл доктор весь ряд задержанных, но ни один из них не ответил и не поднял глаз от верёвки на брюках. Точнее сказать – от места, где до задержания была верёвка, удерживающая брюки. "Та-ак, – подумал доктор, – упорствуете... Ладно! Попробуем другой путь!"
Он снова вернулся к первому – и шёпотом, одними губами, на ухо:
– Где Аллах?
– В небе, – оживился саляфит. – В небе! А Тора на земле.
Как стоял доктор Иммершлехтер, так и сел, прямо в говно. Вот тебе, бабка и реб Мошейну. Фортхуд-нидаль-малик-хасан.
– Действие – суть веры, – говорил тем временем
Как засвистит! Завыло-заныло, замело-навеяло. И даже закуржавело слегка. (Это бабы-то. – ред.) И как был в одном исподнем, подхватило добра молодца, д-ра Иммершлехтера, да и понесло его вдоль по улице Роза и Карлы, молотя лбом о святые камушки русского страдания-Китежа. Да и намолотив вдосталь, квантум сатис, занесло через открытую форточку обратно в большую комнату, где на раздрызганной кровати большой лежал сам хозяин конный гвардеец Каверин, а поверх его голая женщина. И они оба приходили в себя после вчерашнего от холодного воздуха с улицы из открытой форточки.
– А ведь ты, Нарумов (Каверин. – ред.), преподло поступил со мной! Ведь я выиграл, – доктор снизился и покружив по комнате, упал задницей в покойное кресло.
Он налил себе и немедленно выпил.
".. ... ...! .....! .....!"
– А ты читал? – спокойно спросил у него Нарумов (Каверин. – ред.), дождавшись более-менее паузы. – Есть книга...
– Я глупостей не чтец, – запинаясь и припоминая звуки, промямлил кое-как Иммершлехтер. – Тем паче.
– Увидели деревья железо – и испугались, – голосом не громким и не тихим, а как бы в записи, сказал Каверин. – А им говорят: не давайте рукояток для топоров – и никс проблем.
– А сколько мы рукояток даём? – посочувствовал доктор. – И зачем? Когда вокруг. Когда красота такая. Когда.
– Я в туалет, – безжизненным тоном сказала женщина.
Она поднялась. Дарья Мишелевна, кто ж ещё. Поводя боками, зевая, она уходит, и взглядом провожает её неприличие Иммершлехтер. Позабыв рукоятки и топоры. Так нужно. А иначе – вымерли бы все до одного, как мамонты.
"Расцветёт, как лилия, пустыня..." Это бабы-то.
Ещё долго спорили они, цитируя к месту и не к месту Гиллеля, и Гамлиеля, и Элиэзера, и человека по имени Акиба бен Иосиф. И складывали слова в обширную вазу красоты неописуемой, как осиные яйца, одно к одному. Чтобы набралось их там достаточное множество, и загудело, и свилось оно всё, и свитками разлетелось куда подальше. А ещё лучше – повыше, чтобы не мучить людей своей невнятной красотой. И не буравил бы человек дыру в заборе, дабы полюбоваться тем, чем не суждено ему обладать.
Ничто в мире не сотворено без цели. Но никому не известна эта цель. Так будем чтить святой покой невесты, и не беспокоить своим любопытством венчальный балдахин.
А не договорили они. Вошёл святой многоступенчатый знаете кто, и топором порубал на мелкие доли всех, кого сумел увидеть. Да как же вошёл, когда он в лаптях. А в том-то и дело, что на лапти он надел ботинки красивые и вошёл как все. Это бывает. Это


8 марта 2023 г.