Сын

Старик сидел нога на ногу на табурете у раскрытого окна, постукивая горящей сигаретой о край пепельницы, из которой беспорядочно торчало несколько смятых окурков. Улица за его худой сутулой спиной полнилась ранними сумерками и по-майски свежими звуками. Вскрикивали мальчишки; издалека застенчиво струилась скрипичная нота; монотонно бубнил соседский телевизор. Внизу коротко тренькнул трамвай и зашумел, набирая ход и постепенно удаляясь, пока не растворился за поворотом. Зашумел — я бы так не сказал, думал старик. На самом деле эти новенькие трамваи с асинхронным двигателем, прорезиненными колесами и утопленными в дорожное полотно рельсами я называю «бесшумная смерть». Налетают сзади как торнадо и трезвонят в последний момент, заставляя хвататься за сердце. То ли дело старые увальни Линденберги, громыхавшие по этой улице полвека назад. Услышит и глухой… Когда этакий железный сундук поутру выползал из депо, жители окрестных домов просыпались без будильника. Да и сама мостовая была еще мостовой в полном смысле этого слова — мощеной крупным булыжником, тяжелым и покатым, привезенным с дальнего скалистого побережья.

Размышляя так, старик не замечал ни долгожданной весны, ни порожденного ею веселого гвалта, по которому он предположительно должен был соскучиться за зиму. Дом вот соскучился, хотя он, дом, был вдвое старше старика. Кто знает, не последняя ли это весна? Слезящиеся глаза глядели поверх города, гревшего ребра двускатных крыш в лучах закатного солнца. Привычные и бесполезные стариковские мысли лениво струились вместе с сизым дымом, а ветерок легко подхватывал их, унося куда-то вверх.

— Соренсены будут недовольны, — собеседник старика, сидевший в кресле в глубине комнаты, показал пальцем в потолок.
— Переживут, — сухо обронил тот. — Они там обитают сам знаешь с какого года. Людей, переживших Люфтваффе…   
— Не возьмет и мышьяк, не то что табак, — добродушно подхватил сидевший в кресле. — А ты все тот же, пап. Не меняешься, и это хорошо.
— А с чего мне меняться? Ты вот меняешься потихоньку, как я погляжу. Смотрю, как-то взрослее стал, что ли? Мы с тобой в последний раз когда виделись? Напомни-ка.
— Двадцать пятого августа прошлого года.
— Двадцать пятого августа, — покорно повторил старик. Год уж скоро как. Девять месяцев… год, считай. В августе будет.

Сидевший в кресле молчал, не мешая подсчетам.

— Давай за встречу, что ли, — предложил старик. Поднявшись в два приема с табурета, поковылял к шкафу, где за стеклом угадывалась бутыль с янтарным напитком, окруженная шеренгой крохотных рюмочек. Потянулся за бутылью, подхватил рюмку. — Тебе не предлагаю.
— Понятно, — усмехнулся его визави, наблюдая, как жидкость из бутыли медленно заполняет рюмочное лоно.

— Ну, со свиданием, — опустившись на табурет, старик поднял рюмку на уровень глаз и тут же опрокинул ее в себя. Наморщив рыхлый нос, шумно втянул воздух.
— Со свиданьицем.

Помолчали.

— Сестра твоя знаешь когда у нас была? — старик вертел в руках пустую рюмку, изучая резную вязь на ободке. — Года три тому назад приезжали с Робертом и Дэнни. Постой-ка. Четыре уж скоро будет. И живут вроде недалеко — ночь на поезде и здесь. Приезжай, не хочу. И спать есть где. Но не-когд-да.

Произнес по слогам последнее слово и вновь надолго умолк, разглядывая багряный закат — предвестник завтрашнего ненастья. Солнце в эти часы выкатывалось из-за стены, чтобы вскоре упасть за дальние крыши. В ясную погоду он любил наблюдать закатные шоу, сидя у окна на своем табурете. Сколько их было и ни один не повторился. Великий художник Бог.

— Аннета звонит хоть иногда? — поинтересовался его собеседник.
— По воскресеньям. — Старик не спускал глаз с терракотовых крыш, словно видел их впервые в жизни.
— Дэнни славный парнишка. Стихи забавные пишет.
— А ты читал, что ли? — старик оставался спиной к собеседнику, но сидящего в кресле это не смущало. Его реплики звучали добродушно и расслабленно.
— Все до единого прочитал, — фигура в кресле усмехнулась, взвесив на руке незримый томик. — Разумеется, те, что он поместил на своей страничке.
— Свои-то стишки, поди, и не помнишь, — глухо проговорил старик, потянувшись за новой сигаретой.
— Не помню, — смиренно подтвердила фигура в кресле. — Вот если бы тогда была возможность их опубликовать, тогда другое дело. Теперь ведь как? Что есть в Сети, не исчезает. Интернет помнит все.   

Щелкнула зажигалка. Язычок пламени лизнул кончик сигареты, вспыхнувший красным стоп-сигналом.

— Что-то многовато ты куришь, пап. Поберег бы себя. Кстати, как твоя язва?

Старик досадливо махнул рукой, и в этом жесте читалось сразу все — и бесстрастное недоумение насчет того, для чего и для кого себя беречь, и холодное равнодушие по поводу язвы.

— Как съездили на побережье?

Старик помедлил с ответом. Новые-старые мысли, подхваченные потоками вечернего воздуха, заструились вверх, прямо к Соренсенам.
   
— А ты откуда знаешь? Ах, да…
— Мама выложила фотографии. Ей, кстати, очень идет новое платье. И шляпка тоже к лицу. Очень молодит ее.
— Съездили, — подтвердил старик. — Могилу моей матери проведали, навестили родню. Дядя Виктор, тетя Линда, тетя Эмили, сестра моя старшая. Город детства, как никак. Мы с тобой туда часто наведывались, когда ты был маленький. Если помнишь. Давно это было.
— Да-а-а… — неопределенно откликнулось кресло, соглашаясь не то с давностью тех поездок, не то с тем, что как ни старайся, а всего не упомнишь.

Щелкнул замок, хлопнула входная дверь. В передней кто-то включил свет и под дверью в гостиную нарисовалась яркая желтая полоска. Эй, ты там опять куришь, что ли, донесся требовательный женский голос из прихожей.

— Еще и выпиваю, — громко подтвердил старик, помахал перед собой рукой и затушил сигарету.
— Холод, рюмка, дым, хоть топор вешай. Окно-то зачем распахнул? Заболеть решил? — дверь в комнату приоткрылась.
— Здравствуй, мама, — произнес сидящий в кресле.

Женщина осеклась и прикрыла дверь. Я сейчас, сказал старик. Затворил окно и вышел нагонять удаляющиеся шаги. На кухне она обернулась. В ее глазах стояли слезы.

— Зачем? — шептала она, словно боялась, что сидевший в комнате услышит ее. — Вот зачем?

Старик молчал, опустив голову, как провинившийся школьник. Шепот жены обжигал его. Не смей, твердила она убежденно и настойчиво. Его больше нет. Отпусти его. Слышишь? Он неловко попытался обнять ее, но она дернула плечом, отстранилась и подошла к окну. Затем резко развернулась и вышла из кухни. 

Сумерки в гостиной сгустились. Когда женщина распахнула дверь, свет из прихожей озарил обстановку. Фигура в кресле приветливо взмахнула рукой.

— Как дела, мама? Давненько мы с тобой не виделись. А мы тут с папой разговаривали. Поговоришь со мной?

Всхлипнув, женщина захлопнула крышку стоявшего на столе компьютера.

— Некоторые изменения могут не сохраниться, — предупредила фигура. — нейросеть залатает пробел, но заплатка есть заплатка.

Отгородившись ладонью от источника звука, женщина с силой рванула на себя кабель трехмерного проектора. Не оборачиваясь на опустевшее кресло, вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.