Лукарёв апокриф

Предлагаю вашему вниманию отрывок из моей повести "Белягино сказание". В повести речь идёт о том как во времена князя Владимира Святого дружиной христианских воинов был разрушен некий тайный град - твердыня язычества, своего рода столица восточнославянских ведунов.
В данном отрывке говорится от том, как старые волхвы тайного града ждут появления христианской дружины и, готовясь дать отпор, рассуждают в меру своих понятий о христианстве. Главный ведун града - Дед Лукарь - рассказывает друзьям древнее предание о начале мира. В предании этом своеобразно преломились библейские и языческие взгляды на человеческую историю.
Данный отрывок - это своего рода философское отступление в повести и может быть представлен, как отдельная новелла.


1. КТО ДЕДУ ЛАДОШКУ ЩЕКОТАЛ?
Впервые о приближении Романовой дружины Лукарю доложили, когда князь был от Стрельцова Огорода верстах в двухстах. Особого беспокойства эта весть поначалу ни в кого не вселила, и следствием её явилась только долгая беседа о новой вере, в которой участвовали Темняк, Немил, и сам Дед.

Лукарь и Темняк сидели за столом друг против друга, ели медовые пышки, пили молоко и рассуждали о возвышенном. Немил скромно примостился в углу горницы, на малой лавочке и слушал так внимательно, как мог.

Как всегда, новгородский ведун старался свести беседу на Перуна, и как всегда убеждался, что Деду такие речи скучны, поэтому для начала он заговорил о неправых верах вообще.

– Я так думаю, – осторожно начал Темняк, – что с первых времён люди уж много всего подналгали… Ведь что ни век, то новое что-то сочиняют… Теперь, хоть всю жизнь копай, до исконной-то правды не докопаешься. Триглаву молились-молились, и Даждьбогу молились-молились… А ведь они тоже не исконные! Не-ет, не исконные…

Лукарь рассеянно кивнул на слова Темняка, и тот, приободрясь, продолжал:

– Теперь вот Перуна выдумали… Я говорю: ещё чего не сочинят! Это надо же – Перун! Из каких-таких земель сие чудище? У славян такого не бывало!..

– Да что твой Перун? – вяло махнул рукой Лукарь. – Это дело прошлое теперь…

– Во-во! – продолжал Темняк, всё более воодушевляясь и, кажется, не слыша слов Лукаря. – Я и говорю: не Перун вам, а Пердун! Ей же ей, так! Сочинители божьи, колом их!.. Не Перун, а Пердун!

Эту свою шутку про Перуна Темняк придумал много лет назад, ещё в ранней юности, – с тех пор утекло немало воды, но собственная шутка так нравилась Темняку, что он нет-нет да повторял её – к месту и не к месту.

– Ты, брат, язык-то попридержи… – нестрого осадил его Лукарь. – Перун ли, Даждьбог ли, – во мне всё едино. Понял, нет? Всё во мне сбирается, от меня расходится, и множеством имён утверждается мощь единой сути! А тебе сейчас не о перунщиках бы речь вести, теперь другая песня пошла… Слыхал, кто к Огороду-то подступает? А зачем они пришли, догадываешься? Вон, малой-то, – он кивнул на Немила, – он-то хорошо знает, зачем нынче киевская рать приходит…

– Неужто в свою веру нас обратить выдумали? – искренне удивился Темняк.

– Да уж, выдумали… Про Криста слыхал ли? То сила могучая!..

– Вот ещё!.. – надменно хмыкнул Темняк. – Этот-то нам и вовсе по боку. Его ж греки сочинили, а греки нам не указ!

– Гре-еки… – протянул Лукарь, мягко постукивая пальцами по столу. – Гре-еки… Ох и греки!.. Кристьяне!.. Чего не придумают… Тут тебе не Перун, тут иная песня, со-овсем иная! А я тебе так скажу, Темняшка: пусть и кристьяне будут! Да-а!.. Пусть будут! Пусть еглезии свои строят, пусть своему Распятому поют, – я ничего… Не в обиде. Мне, знаешь, ни жарко, ни холодно. Моя власть с того не поколеблется. Я крепко в людях сижу, – так крепко, что ежели начать меня выдёргивать… как траву худую, хе-хе… так выйдет, что… Вот – выдернули меня, а что осталось-то? А ничего не осталось. Голая земля. Мои корешки хоть тонки, да густы, – зацепливы! Дёрнешь за сорняк, а вырвешь с ним и добрый колос. Я человека за самое сердце держу, – крепко держу! Вырвешь мою руку – и сердце у человека выдерется. Так, истинно так! И кристьяне тут ничего поделать не смогут. Пусть хоть весь род славянский покрестят, пусть хоть всю землю, – ничто! Я тебе так скажу…

Лукарь придвинулся к Темняку и зашептал ему на ухо, прикрываясь ладонью, – но громко зашептал, так, что, наверное, и на Бабьей половине было слышно:

– Иной-то воображает себе, будто он Кристу своему молится, – а это он мне поклоны кладёт! Хи-хи!.. Право!.. Право, так! Они ж, глупые, – люди-то! Ух и глупые! Ни порошиночки ума ни у кого нету!.. Ни у кого, право!.. Что он там себе понимает? Что он Кристу служит? Что заповеди его блюдёт? Да тьфу!.. Он же левое от правого отличить не смыслит! «Я такой-сякой, я добрые дела творю, я душу очищаю!» Да ты, щеня, научись сперва, что доброе, а что злое! Ты только вид видишь, а сути не постигаешь! Вот голодному хлебца подать – это добро? Ну, конечно, добро! Да ты, глуп человек, не ведаешь ли, что убогому ты лишь корку сухую подал, а зато спеси своей целый каравай пожаловал! «Ух, мол, какой я щедрый да милостивый!» – и пошёл, нос к облакам воздев. И всё на этом, и тут твоё добро на нет сошло: бедный-то корочку грызёт, а спесь-то твоя каравай уплетает. Что? – не так разве? Другой почнёт хвалиться: «Я-де молюсь, я-де поклоны кладу!..» Да ты спеси своей поклоны кладёшь, – два поклона положил и уже в небесных жителях себя числишь! А иной: «Я посты блюду, я не ем ничего!» Точно! Зубам-то ты отдых даёшь, а зато спесь свою перекармливаешь! – мол, нет мне равных постников! И так все, все люди! Или, может, лгу я? А, Темняша? Все, и во всём, и всегда! Отыми у человека спесь – он тогда о добрых делах и не помыслит: на что ему и добрые дела, если ими спесь подкормить нельзя? А теперь вот и смотри, Темняша: когда человеку спесь глаза застит, тогда и последний умишко у него скукоживается. Он и без того глуп, а тут глупее глупого делается, и значит, взять его можно куды как легко! Вот он, гляди: оп-па!

Лукарь сложил ладонь чашечкой и хлопнул по столу, словно муху ловил.

– И всё! И весь ты наш! Со всеми твоими Кристовыми поклонами! Спеси-то, брат Темняша, никто на земле не чужд. Никто! Это, думаю, ты и сам ведаешь не хуже моего! И выходит, что всякий из живущих у нас в кулачке сидит. Видишь? Вон они, копошатся, ручками да ножками сучат, ладонь мне щекочут!

Он показал Темняку сложенную ладошку, и тому впрямь почудилось, что в кулаке у Лукаря мелко шебаршат сотни крошечных человечков.

– То-то! – Дед Лукарь как-то непристойно всхохотнул. – А ты говоришь, Перун!..


2. У НИХ ОДНА ПРАВДА – У НАС ТЫЩА ПРАВД!
Он помолчал ещё немного, потом заговорил уже спокойнее и сообразнее со своим величием:

– Ты, Темняше, видал когда ихнюю Кристосову книгу-то? Эдаку толсту! – лет десять читай, не перечтёшь!

– Тьфу на те книги! – раздражённо ответил Темняк. – Книги, вишь! Грецкая придумка! Сами-то ничего запомнить не могут, так давай для памяти в книгу письмена нацарапаем! Память человеку на что дадена, скажите мне? Она – мешок бездонный: кидай туда всякое знание, – всё уместится. А письмо… Письмо – дело святое, его не в книгу надо вносить, а на на камни, на медь, либо уж на древо, когда больше некуда! А в книгу писать – грех большой! Священные письмена – да на общее-то поруганье! Те книги и в руки-то брать нельзя – запачкаешься, до кости не отмоешь!

– Ну, разошёлся! – усмехнулся Дед добродушно. – А я вот Книгу грецкую читал! Ох, читал!

– Да когда же? – удивился Темняк. – К нам книги не попадают, я за тем строго слежу, а уж чтобы кристосники свои книги к нам завезли – того и в мечтаниях у них не бывало!

– Так, так, – согласился Дед. – Точно, не попадают книги в Огород. А только я читал всё ж таки… Что мне твои запреты? Хотел прочитать – и прочитал. Она хоть и толста, и мудрёна, и смертному человечку её и за полжизни не одолеть, а я, однако, за одну только ночь всю прочёл, как есть!

Он замолчал, ожидая, видимо, общего восхищения, но Темняк и все прочие волхвы были так поражены этим сообщением, что на восхищение их не хватило.

– Да уж, – продолжил тогда Лукарь. – Да… Она точно премудра и много в ней тайн хранится – тайн великих, несказанных… Да только… Хе-хе… Не все тайны вселенские там имеются! Нет, не все! Мы, убогие, кой-что и сверх грецкой Книги знаем! Они, греки-то, всё на Криста своего напирают: вот-де, Кристом спасёмся, Он-де чаемый Царь…

– Какой-такой Царь? – Темняк, казалось, весь изошёл на недоумение.

– А ты не знаешь?

– Нет!

– Эх, брат… Не много же тебе открыто. А про Перво-Отца с Перво-Матерью слыхал ли?

– Ну, про них-то как не слыхать? Жили они в Восточной стороне, насадили Сад несказанный и царили оттуда над всею землёю…

– Так. А потом?

– Изо дня в день наливались они силою и премудростью, и тогда позавидовал им Небесный Хозяин и принялся их змеями травить… И напустил на них превеликого змея… Стал тот змей пред ними обманно ластиться, яблочной сладостью искушать…

– Ну, что замолчал? Дальше как было?

– А было так, что сказали они, родимые наши Перво-Предки, Небесному Хозяину: «Плевать мы хотели на твоего змея! Нам с ним и бороться-то – только срамиться: чихнём на него, он и околеет с нашего чиха. Но горько нам, что эдакую злую пакость ты в наш пресветлый Сад напускаешь. Уйдём мы отсюда, и двери затворим, чтобы никто после нас не смел в том пречудном Саду показываться!» Как сказали, так и сделали: ушли из Чудо-Сада и ворота затворили тайным ключом. Ключ в океян-море забросили на самую глубокую глубину, ворота деревами забросали, чтобы и не увидел их никто, а сами скрылись в пропастях земных, где и живут доселе! Вот тебе и вся былина! Или тебе она неведома?

– Ведома, Темняше, ведома… А ты мне другое скажи: как же теперь в тот Сад чудный попасть возможно?

– А никак! – с видимым сожалением ответствовал старый волхв. – Всё закрыто, заперто, запрятано, и дорожка к Саду позабыта, а кто и набредёт часом, того молонья в миг спалит!

– Да, Темняше… И тебе, брат, не всё ведомо… А вот греки-то иначе судят! И в Книге ихней то записано! Они, конечно, мыслят иначе против нас: не сами наши Перво-Предки из Сада ушли, но Небесный Хозяин их изгнал…

– Ишь, чего придумали! Да как же он мог их изгнать, если сильнее и мудрее их не обреталось на земле?

– Не спорь, Темняше… Про то розно судить можно. С одной стороны, посмотреть: сами они ушли, – а с другой глянешь: всё наоборот выходит – выгнали их. С одной стороны – Хозяин на них змея напустил, а с другой – сами они тому змею предались. И спорить про то не след: с какой стороны хочешь, с той и смотри, – в том и сила наша, что мы различный подход храним! У кристосников – одна правда, а у нас – тыща правд! Одна наша правда сломается, – тут же тебе и другая готова! Смекаешь? Так вот, ихняя-то правда какова? Как покинули Перво-Предки свой Сад, так сказал им Хозяин: не кручиньтесь, мол, детки мои, не навеки вам эта кара!

– «Детки»?! «Кара»?! Да что ж это я слышу от тебя?! Разве ж они – Хозяина детки? Разве ж он имел силу их покарать?

– Нишкни, малосмысленный! И меня не имей привычки перебивать! Я ещё не досказал. Вот, говорит Хозяин: «Не навеки, детки, эта кара! Придёт время, пришлю я вам великого Царя, от власти змея Свободителя! Он вам ворота в запретный Сад отворит, Самим Собою в том клянусь! От тебя, Жена, произойдёт тот Царь, – так и знай!» Так и ушли Перво-Предки, то обещание в душе храня. А потом, сам ты знаешь, что было. Расплодились люди по лицу земному…

– Точно, точно! – радостно подхватил Темняк. – Расплодились, расселились, и так-то их много стало, такие-то они сильные да мудрые стали, что их и земля снести не смогла. Треснула земля под их тяжестью, а из-под земли хлынула вода солёная и затопила всех, кроме старого Корабельщика с его семьёй!

– Так, так… Ну, а сама ли земля треснула или ей помог кто – про то сейчас умолчим… А вот, как плавал Корабельщик по водам потопным – про это знаешь?

– А чего тут знать? Плавал себе, да плавал. А вот как солёная вода спадать начала…

– Нет, ты погоди! Вот плывут они, все восьмеро: Корабельщик с женой, да сыновья его с жёнами тоже. Сидят каждая пара в своей каморке, свету не видят, воздуху свежего не чуют, сухари плесневелые гложут, да тухлой водою их запивают. Который день сидят безвылазно… Тяжко им! А наверх выйти нельзя: больно злая буря играет, да дождь, да ветер… Вот пошёл старый Корабельщик по сыновним каморкам, проверить что да как… К старшему сыну зашёл – всё по-доброму у него: песни с женой воспевает, Хозяина Небесного славит… К среднему зашёл – и там всё хорошо: об утопших плачут, да Хозяина Небесного за своё спасение благодарят… К младшему зашёл… Ох! – как зашёл, так и выскочил тут же! Красный весь от сраму! Младший-то сын с женою – того… Супружным делом заняты!

Темняк захихикал мелко:

– А что ж им? Чай, супруги, – их дело такое! Не запретишь!

– Молчи, пустая твоя голова! – возмутился Лукарь. – На всякое дело – свой час уготован! Тут смотри-ка: вся земля в погибели, волною весь род людской накрыт, – ещё, почитай, и тела-то мёртвые рыбами не съедены… Ещё вопль погибающих над водами не рассеялся! Корабельщик-то – он ведь до конца жизни по утопшим слёзы лил, это понимать надо! А тут – на тебе: молодой, несытый – плоть свою тешить задумал! Где силы-то взял? – ведь о ту пору у них, у восьмерых, едва и мочи-то было, чтобы один сухарик на день разгрызть… Тяжко было: и душе, и телу тяжко. А этот – на тебе! На жену полез!.. Плотских радостей возжаждал! И сказал тогда Корабельщик: «Что там за дитя они себе делают? Не будет добра от того дитяти!» А что Корабельщик сказал, то и есть истина, – это ты понимать должен.

Немил слушал Деда так внимательно, что порою позабывал и дышать, и лишь почувствовав удушье, судорожно, со всхлипами втягивал воздух. А Лукарь продолжал:

– Вот, как начала вода спадать, как поутихла буря и дождь умалился, сошлись братья на носу Корабля того великого и принялись рассуждать. Старший сын говорит: «Ну, братцы, остались мы одни на земле с отцом нашим праведным! Надобно нам теперь жизнь проводить по отцовскому слову, чтобы уж не повторился потоп!» Средний сын говорит: «Верно ты судишь! Отныне жить будем праведно, и тогда не только потоп, но и самая смерть не вернётся на землю!» Тут и младший сын слово сказал: «Нет, не вернётся смерть! Истинно говорю! Никогда отныне не вернётся! Не довольно ли ей долг уплачен – столько жизней за один раз поглотила! Нет, братцы, отныне смерти на землю хода нет, и мы с вами – все бессмертные с сего дня! Вот схлынет вода, и отправимся мы с вами искать тот Сад заветный, откуда Перво-Предки наши ушли. Найдём Сад, поселимся там, и дело с концом!»

3. СКАЗ О ПРЕСВЕТЛЫХ БЛИЗНЕЦАХ
– А дальше?! – в один голос простонали изнемогающие от любопытства Темняк и Немил.

– А дальше вы и сами знать должны: как спала вода, как поселились они на Ар-горе… К тому времени то дитё, что младший сын с женою слепили, уж большеньким стало. И как говорил Корабельщик, так и вышло: зло пришло в мир через это дитё!

– Да как же?

– А про то, как младший сын своего отца-Корабельщика на срам поднял – про это слыхали? То-то, что слыхали! Про то и кристосники слыхали, и в Книгу свою записали. А то у них не записано, что первым над дедом стал смеяться этот самый его внук, младшего сына дитё, в день всеобщей погибели зачатое! Сей скаредный малец насмеялся вдоволь на дедовой срамотою, пошёл и отца посмешить, а тот, неразумный, и братьев пригласил на посмешище. Вот почему, когда проспался Корабельщик, он того внука-то и проклял – не сына, но внука, как начальника всяческому злу! А прошло некое число лет – и смерть к людям вернулась! Ох, и восплакали они, когда первого своего покойника хоронили! Но, поскольку этим покойником был тот самый безобразник, старший внук Корабельщика, то решили про себя люди, что на том дело и кончится: умер проклятый, и довольно будет – на то его прокляли, чтобы смерти отдать. Но не довольно вышло! Вновь и вновь смерть приходить стала! Пошёл тут по людям горький плач, и тогда вспомнили они те слова, что Небесный Хозяин Перво-Предкам сказал: что придёт к ним некогда Царь, и уведёт их от смерти в заповедный Сад. И начали они с болью в сердцах, со слезами кровавыми молиться, чтобы послал им Хозяин Небесный того Царя! Долго ли коротко молились и вот открыто им стало, что Царь совсем скоро пожалует, и родится он в семье Второго сына… Как бишь, его звали-то? – Дед метнул испытующий взгляд на Немила.

– Знаем, знаем!.. – выпалил Немил, ликуя, но Лукарь прицыкнул на него:

– Знаешь, так помалкивай, недоросток! Так вот: пронеслась по людскому роду весть, что явится Царь в роду Второго сына Корабельщикова, нашего с вами прямого предка. И точно: родилась девица несказанной красоты и чистоты, и ума, и добра… Так она была хороша, что земля пред ней преклонялась, небо на неё засматривалось…

– А как же звали её? – не вытерпел Немил.

– А зови Лебедью – не ошибёшься. Истинное же её имя – не про тебя тайна! А только пришла к людям весть, что настала пора сбыться обещанному, и от пресветлой той Лебеди родится Царь, который вернёт людей в заветный Сад. А кто отцом тому Царю будет – про то сказано не было. Спрашивали родителей Лебеди: вы хоть немного приоткройте нам, кто же отцом-то станет? Мы, мол, того человека подготовим ко столь священному браку! Но родители молчали, и людям молчать велели – молчать и ждать. Они так-то и сделали: молчали и ждали.

И лишь один человек ждать не хотел! Происходил тот человек из семьи неразумного Младшего сына Корабельщикова, а звали его… Как его звали – то тайна большая, а мы его поименуем Быком. Вот смекнул этот Бык: если имя Царского отца не известно, так не нужно ли, не дожидаясь Хозяйской воли, самому тем отцом заделаться? Как подумал, так и совершил: подстерёг он пресветлую девицу Лебедь, выкрал её и утащил в свои хоромы. Уж как она ни плакала, как о пощаде не молила, а пришлось ей стать Быку женой. Покорилась! Волею покорилась! Она ведь как рассудила: если имя отца не известно, так почему бы не стать Быку отцом её Царственного дитяти?

Так она решила, да не так-то вышло… Вот понесла Лебедь от Быка и в нужный день разродилась. Однако, разродилась она не одним ребёнком, а двойнею: мальчиком и девочкой. Что за притча? Который из рождённых – Царь? Что-то здесь вышло не то… Тут и смекнули многие, что злое дело совершил Бык: увёл невесту от предначертанного, тайного Жениха. Обманом Бык Лебедь взял, и вышел у него один обман, а коли так, то пусть зовётся не Царским отцом, но Отцом обмана.

Враги Быка кричат: «Пропали мы – не будет у нас теперь истинного Царя! Ты, Бык, великую тайну нарушил, в Хозяйский замысел самочинно встрял!» «Нет, – отвечает Бык, – коли было Хозяином обещано, что дитя Лебеди станет Царём, значит, так тому и быть! Хозяйское слово неотменно!» Ему возражают: «Слово Хозяйское и точно отменено быть не может! Но на Хозяйское слово ответом был человеческий обман! А стало быть, и слово Хозяйское может теперь совсем иной смысл получить!»

Меж тем Близнецы – Брат с Сестрой – росли, приходили в ум, и учинился между ними спор: кто из них будет обещанным свыше Царём? Много они враждовали друг с другом, много хитростей применяли, много крови людской пролили… Одни народы за Братом идут, иные за Сестрой – вот тебе и война, вот тебе и кровь. Меж тем видят люди, что смерть их берёт – одного за другим, – а Брат с Сестрой как жили, так и живут, и не только что смерти, но и старости не ведают. И ещё больше уверились народы, что одному из Близнецов действительно суждено стать обещанным Царём. Стали люди Близнецов богами звать, и жертвы им понесли, и службы отправлять принялись.

И долго оно так шло: поколение за поколением в землю уходит, род за родом смерти предаётся, и только Брат с Сестрой живут – и владычествуют каждый своими народами, и воюют друг с дружкой немилосердно, ибо так уж они положили меж собою: пока из них один не победит, не зваться ему Царём, не вести народы в заповедный Сад.

Но однажды устал Брат от вечной борьбы, призвал к себе Сестру и говорит: ах, Сестрица, не могу я так больше жить, нет моих сил, – да и твои, я чаю, на исходе. Лягу я поспать – веков на несколько, и ты ложись тоже! Сестра ему: а кто же без нас народами править будет? Брат ей: а мы лишь в полглаза уснём, лишь в полсилы. А другую половину силы отдадим в народ: пусть некий муж подберёт мою силу, а некая дева – твою. Пусть в них почиет наша сила, как в некоих живых сосудах, – но не вечно, а срочно: в определённый час пусть передают принятую силу выбранному преемнику! Да не они силой-то будут владеть, а сила ими: вселяясь в человека, подавит она его душу и выгонит прочь из тела… Понял ли, к чему клоню? То-то! Так они силу нашу донесут нерастраченной до того дня, когда мы проснуться решим! А уж когда проснёмся мы – через тысячи и тысячи лет, – тогда увидим, кто из нас станет Царём.

Долгое молчание воцарилось в горнице. Темняк сидел, уставясь в пол, Немил же, напротив, через окно звёзды разглядывал пустыми глазами. Потом Дед, казавшийся смертельно усталым, заговорил вновь.

– Вот, чего у кристосников-то не написано! Вот, что одни мы храним. А кристосники-то… Они говорят, что подлинный Царь – это ихний Крист! Но мы и про то ведаем! Вот как по-нашему выходит: увидел Хозяин, что его обещание, данное девице Лебеди, осквернено человеческим обманом, и решил всё заново соделать. Он-то думал, что ему Лебедь достанется! А Бык-то его самого обманул! Самого Хозяина! Осерчал Хозяин на людей, что не захотели отдать ему деву из лучшего рода, и решил всё заново соделать, но теперь уж по-иному. Выбрал он из всех народов ничтожнейший – скаредный, бездушный, ликом мерзкий, а сердцем чёрствый – и сказал: «Из этих костей сухих сотворю теперь Царя!» Окружил он тот скаредный народ своею силою, отвёл его, ничтожного, в сторону от прочих народов, хранил его, бездушного, и лелеял долгие века, как любезного сына своего… А потом, как настал срок, породил из него Криста. Вот-де, обещанный Царь миру!

Да ведь как вышло-то! Опять обманом дело обернулось! Кости сухие костями сухими остались, скаредный народ не стал святым: взяли они того Царя, да и смерти предали! Убили Криста! Вот так дела! Вот так народ каков! И где теперь тот Крист? Нету его. А Брат с Сестрой меж тем живы… Хоть и спят, да в свой час проснутся! И, коли было обещано, что порождение Лебедево станет царствовать над землёй, так, стало быть, не миновать одному из них Царства. Вот в чём наша-то правда! И чудится мне, что пришла им пора просыпаться.