Студентка

Думается, каждый бывший студент, вспоминая годы золотые, может откопать в своей памяти что–нибудь интересное, не предписан-ное ректоратом. Не могу сказать, что я была в это время оторвой или играла роль заводилы.
Причин было несколько. Во–первых, это по жизни было не моё. Во–вторых, я была из местных, а сплачивались обычно иногородние, общежитские. У них возникало некое братство. Они вместе проводили вечера и даже ночи. А мы, городские, разбредались по домам, под мамино крылышко. В–третьих, после зимней сессии второго курса я уже была замужем. В то время, как моим сокурсницам было по 18, мне уже перевалило за 20., так как 2 года перед поступлением в институт я работала.
Отношение к учёбе у меня было своеобразным. Я много читала, вгрызаясь в то, что мне нравилось, и почти не было системы в освоении всех дисциплин. Оценки были соответствующими. Но такое почти троечное существование давало свои преимущества. У меня оставалось много времени для самообразования. Эти навыки самостоятельного добывания знаний служат мне всю жизнь, так как мне не раз приходилось переквалифицироваться, и я сама добивалась большего, чем на занятиях в вузе, где, как правило, на лекциях пишут записочки, шепчутся или гадают.
Конечно, студенты конца 60-х-начала 70-х – это обязательные стройотряды, сельхозработы, практика в школах и пионерлагерях. Это предполагало новые роли. На первом курсе, в сентябре нас привезли в совхоз «Соцземледелие» на уборку свёклы. Жили по квартирам. Нача-лись дожди, непролазная грязь. Многие оказались без резиновых сапог, их отправили в город. Ну а мы работали, как тогда говорили, за себя и за того парня.
В июне – начале июля мы были на прополке той же свёклы. Рядом со мной оказалась Таня Горюнова. Она до поступления в институт жила в Польше, в военном городке. В селе не бывала даже на даче. Она попросила меня дать ей «образец», чтобы отличать свёклу от сорняка. Она честно носила его с собой, стараясь не помять. Через некоторое время подошла и шёпотом сказала: «Ты знаешь, что я натворила! Я, кажется, срубила свёклу. Что теперь будет?». Я посмеялась от души, потом успокоила её: «Не переживай, та, что осталась, крупнее вырастет».
На втором курсе работали на кирпичном заводе. Руководил нами старшекурсник Миша Цюрихин. Он нас честно предупредил заранее, что без перчаток делать нечего, но мы пренебрегли, о чём потом очень и очень пожалели. Перекладывали (брусили) полуподсохший, но ещё тяжёлый сырец. За день намахались так, что к вечеру еле шевелили лапками, как задними, так и передними. Ладони саднили и горели так, что ложка в руках не держалась. Нам была наука, как и всем дуракам, которые, пренебрегая опытом других, учатся на своих ошибках.
После третьего курса – педпрактика. Я очень не хотела ехать в лагерь. Я и в детстве в нём ни разу не была. Мне повезло: при Доме пионеров был организован городской оздоровительный пионерский лагерь « Спутник». Один из моих подопечных пионеров сразу приду-мал сокращённое название « ГОПиЛаС». Утром у Дома пионеров со-бирались дети и вожатые в пионерских формах, пилотках, с флажками. Строем отправлялись за Хопёр. Там был разбит лагерь с походной кухней, большими палатками с кроватями, санчастью и т. д. А вечером мы доставляли всех на место, и их забирали родители.
В родном институте нас готовили не только к роли учителя, но и к роли медсестры гражданской обороны. Доказательство тому – диплом медсестры, который я храню как память, и военный билет, в котором значится, что я – старший сержант, медсестра запаса.
Мы занимались полностью по программе медучилища и по тем же учебникам. У нас была кафедра медподготовки, где мы изучали хирургию, детские болезни, общий уход за больными, травматологию, фармакологию и т. д.
Начиналась моя «карьера» медсестры позорно. Я потеряла сознание, как только закончила обработку пролежней 89 –летней больной. Вышла из палаты, села прямо на ступеньки лестницы и отрубилась. Принесли нашатырный спирт, отвели на кушетку. Когда пришла в себя, было неловко, но никто не смеялся. Потом всё было нормально. Была большая практика с ночными дежурствами, где нас учили готовить перевязочный материал для хирургии, полностью готовить для работы перевязочную и манипуляционную.
Меня даже хвалили: я не завалила ни одного экзамена и ни одной процедуры. Медсёстры и врач – куратор Руднева Мария Ивановна шутили: «Бросай свой пед, иди в мед». В мед не пошла, но знаниями пользуюсь всю жизнь, играя роль медсестры на общественных началах, практикуясь, в основном, на близких.
Преддипломная полугодовая педпрактика проходила у нас в базовой школе № 5. директором её была Римма Алексеевна Седлецкая. Моим учителем–наставником – Иван Григорьевич Шевченко.
На всю жизнь запомнила наставления методиста, кандидата филологических наук Шарыповой Нины Константиновны. Урок надо вести так, чтобы каждый ребёнок чувствовал, что вот сейчас будет самое интересное, сейчас вылетит птичка.
А Елена Александровна Лимонова, наш куратор и методист по литературе, когда прочитала мой конспект урока по Блоку, сказала: «Верочка, здесь есть всё. С научной, познавательной, воспитательной позиции он безупречен. Всё учтено. Но в нём нет главного – души. Урок – это театр одного актёра. Значит, ты каждый раз не пересказываешь хорошо заученный текст, а играешь, переживая, и побуждая переживать учеников. И сколько бы раз ты ни объясняла, не уставай, не позволяй себе быть равнодушной. При самой совершенной технике исполнения отсутствие души твои юные «зрители» почувствуют сразу. Вернуть их расположение будет трудно. Только тогда, когда ты научишься чувствовать публику, перестраиваться мгновенно с учётом настроения слушающих, их внутренней готовности разделить с тобой твоё видение темы, ты добьёшься цели и будешь успешна».
Большую роль в моей педагогической судьбе сыграл профессор, доктор филологических наук Вахрушев Владимир Серафимович, с которым я до последних дней его жизни поддерживала профессиональные и творческие отношения. С благодарностью принимала его книги «в подарок от автора», писала на них рецензии, выступала на их презентациях. Приглашала его с лекциями на заседания районного методического объединения учителей истории и обществознания, которым руководила более десяти лет. Его резковатые замечания в студенческие годы были как купание в ледяной проруби: освежали, бодрили и побуждали к активности. А скупые похвалы его даже в зрелом возрасте воспринимались как награда высокого достоинства.
Мне очень повезло встретить такого педагога, как Коровникова Маргарита Владимировна, кандидата филологических наук, преподававшей у нас современный русский язык. Любовью к языку, глубокими познаниями исторических процессов в языковой среде, умением работать с источниками – всем мы обязаны ей. Радовалась она успеху каждого, но хвалила редко. Когда мы писали итоговый диктант в конце первого курса, на пятёрки написали только двое из 49 человек – Сергей Попов и я. На выпускном диктанте результаты были намного лучше. Мы с Сергеем остались в числе отличников. Не знаю, что она сказала Попову, а мою оценку прокомментировала так: «Могли бы и все пятёрки иметь, если бы в аудитории были чаще, чем на пляже». Это было истинной правдой. Мои сокурсники были бледными спирохетами на фоне моей шоколадной кожи.
Как и у многих студентов, особенно не очень дисциплинированных, случались у меня неприятности.
Шла лекция по методике русского языка, которую читала наш декан, профессор Пышкина Валентина Серафимовна. Мне было скучновато, и я параллельно с лекцией писала стихи. В. С. подошла незаметно, забрала тетрадь со стихами, что было, согласитесь, не очень корректно, и пошла к кафедре. После лекции я подошла к ней с извинениями и попросила вернуть мне тетрадь. Она сказала, что за тетра-дью я должна прийти в деканат. Я настаивала вежливо, но настырно, мотивируя это тем, что записи в моей тетради носят личный характер и не предназначены для посторонних. В. С. вспыхнула, вернула мне тетрадь, и, задохнувшись от возмущения, сказала: «Вы смели подумать, что я опущусь до этого?» Мне было по-настоящему стыдно. Роль дипломата с треском провалилась. Я не испугалась, просто осознала, что сделала дважды глупость. На следующей лекции я по собственной инициативе, добровольно, публично извинилась перед В.С. Но она, видно всё таки решила поставить на место зарвавшуюся студентку. И сделала это очень эффектно. Она, на правах декана, использовала свой ресурс и пригласила на мой зачётный урок представителей трёх кафедр – литературы, русского языка и педагогики, мотивируя это тем, что тема урока «Поэтика и стилистика поэмы Блока «Двенадцать» предполагает бинарность, то есть наличие элементов русского языка на уроке литературы и будет всем интересна.
Спасибо моим дорогим педагогам! Они сами блестяще меня подготовили! И я всё учла. И роль выучила так, что прямо жила темой. Урок пролетел, как одно мгновенье. Дети слушали с распахнутыми душами, сами были активны, а главное, чего ни я, ни присутствующие педагоги не ожидали, в конце урока они встали и…захлопали в ладоши! Это были мои первые аплодисменты как учителю. Не знаю, повезло ли мне просто, что всё так сложилось, и они пришли именно на этот урок (меня никто не предупреждал, по замыслу важен был именно сюрприз). Но это была победа! Спустя 15 лет Валентина Серафимовна пригласит меня работать на кафедру педагогики. Но в том году произошло сразу несколько трагических событий в личной жизни, и я даже не вспомнила об этом предложении.
В то время, когда я училась, в институте происходили перемены: прекратил своё существование истфак, но остались преподаватели кафедры общественных дисциплин, и у нас сохранились почти все предметы этого цикла. У нас читали философию, историю КПСС, историю ВЛКСМ, научный атеизм, научный коммунизм, историю зарубежных стран и др. Всё это дало мне возможность довольно легко перепрофилироваться с учителя русского языка и литературы на учителя истории и обществознания.
В истории института я не сыграла никакой роли. А вот он в моей – основополагающую. Вся запись о моей трудовой деятельности умещается в одном слове – учитель. Спасибо огромное моим педагогам. И светлая память тем, кого уже нет. Труды их не пропали даром.