Гюнтер

   Тишина. Закончилась наконец эта жуткая бомбежка. Красивый старинный дом Гюнтера превратился почти в развалины. Часть стен была разрушена, выбиты все стекла. Кучи камня, пыли, обломки досок лежали прямо в комнатах. Гюнтер остался один в доме. Его старший сын погиб еще в начале войны, дочь жила во Франции , и он уже давно не получал от нее писем и не знал, жива ли она. Младший сын Отто, мальчик с руками, словно созданными для музыки, с нежным лицом и голубыми ясными глазами совсем недавно в составе отрядов Гитлерюгенда был отправлен на фронт, и Гюнтер не знал о нем ничего. Жена попала под бомбежку, когда стояла в очереди за продуктами, он похоронил ее неделю назад.
   
  Гюнтер ждал, что русские вот-вот придут и в его дом. Он решил умереть, но перед этим убить столько русских, сколько сможет. Сквозь пробоины в стенах видны были весенние деревья, цветы, облака. Запахи цветущего сада смешивались с запахом гари. Непривычная тишина стояла вокруг. Послышался шум автомобиля, затем незнакомая, чужая враждебная речь, смех. В маленьком зеркале, направленном на вход, Гюнтер увидел двух русских, которые  поднимались по ступенькам крыльца. Он спрятался за шкафами с книгами, там уже было приготовлено его старое охотничье ружье. В щель между шкафами ему виден был весь зал.
   
  Русские осторожно вошли в комнату, осмотрелись. Один из них поднялся на второй этаж проверить, нет ли там кого. А второй, высокий, красивый офицер подошел к роялю, стоявшему в трех шагах от Гюнтера, рукой сдвинул пыль и камни с крышки рояля, поднял крышку, быстро пробежал по клавишам, потом сел , немного молча сосредоточенно посидел, опустив голову. Затем он поднял руки на клавиатуру и тут случилось то, чего Гюнтер никак не ожидал от русского варвара. Русский играл Бетховена. Это была Соната №8.Он играл долго. Затем в разрушенном доме, среди завалов из камней, пыли обломков оконных рам звучала "Лунная соната". В сердце стареющего седого Гюнтера плавилось злобное напряжение, превращаясь в горячую спасительную лаву. Жажду мести ,как плотину, прорвала река слез. Они стекали по измученному лицу, по морщинам, преждевременно изрезавшим рельефами горя это лицо. Ружье не держалось в ослабевших руках.
   
  Второй русский вернулся и слушал музыку, устроившись неподалеку на сломанном стуле. Гюнтер неосторожно поставил ружье в сторону, приклад стукнул о пол. Русский перестал играть, второй встал… Гюнтер вышел из засады и подошел к роялю. Он не мог говорить, слезы не давали. Их накопилось столько за годы страданий! Русский, тот, что играл на рояле, сам заговорил с Гюнтером почти на чистом немецком. Они познакомились, потом говорили о Бетховене.  Гюнтер спросил, не играет ли Иннокентий (так звали русского музыканта) на скрипке. И да, тот играл и на скрипке! Гюнтер почти бегом бросился на второй этаж, принес скрипку. Это был прекрасный старинный инструмент. Русский бережно взял скрипку, он знакомился с ней, пробовал звучание, любовался. И вот зазвучала мелодия. Среди развалин, мусора, войны звучала музыка Никколо Паганини. И Гюнтер снова не мог сдержать слез, и сердце его оживало, израненное войной, как тело солдата на фронте или этот старинный дом, изуродованный взрывами.