Намиб. пустыня жизни моей. глава 1

ГЛАВА 1

— Я так сильно ее люблю, что, сейчас мне кажется, не смогу больше жить без нее...

— Сможешь. Конечно сможешь. В мире нет ни одного человека, который не смог бы прожить без другого. Ты ведь смог прожить без нее эти два месяца?

— А разве эти два месяца я жил?

— Конечно! Спал, ел, пил... сколько хо-тел...

— Это вынужденное, необходимость под-чиняться требованиям организма… Я бы и не спал, и не ел, ели бы мог.

— Хорошо, но пил-то ты совсем не из-за необходимости?

— Пил я чтобы не умереть без нее, то есть, получается, тоже — по необходимости... или зависимости…

— От нее или бутылки, Сид?

— И от того, и от другого, Роджи…

Повисла пауза. Оба умолкли, каждый по-груженный во что-то свое. Одновременно вздохнули. Первым прервал молчание Сид:

— Я уже купил билет на самолет до Кейптауна. Завтра вечером вылетаю.

— Ты все-таки решил лететь к ней?

— Да.

— Но ты же понимаешь, что она не ждет тебя?

— Да.

— Так зачем тогда, Сид?

— Чтобы сделать ей предложение, от ко-торого она не сможет отказаться. Я хочу ска-зать, от которого не отказалась бы ни одна де-вушка… По крайней мере, я так считаю.

— Разве у тебя есть что предложить ей? А тем более что-то, ради чего она согласилась бы отказаться от того, что уже имеет? Извини, я ведь — твой друг, Сид… По крайней мере я так считаю.

— Думаю, да, Роджи.

— И что же это?

— Любовь…

***

Ночной Лондон в ноябре не так угрюм, как днем. Теплее от неона реклам, уютней от густой, как вечные туманы Альбиона, темноты. После дневной суеты, деловой, размеренной (такая возможна только у британцев), город, словно женщина, переодевается в яркий вечер-ний наряд, чтобы всю ночь, до рассвета блистать, веселиться, соблазнять и соблазняться.

Пабы Сохо гудят как ульи. В приглушенном свете, оббитых темным деревом, залов пенится эль, звякают, в чоканье, стаканы с виски, и хмель, в пересмешку с дубовыми, ореховыми, медовыми ароматами, незримым шлейфом сопровождает всякого покидающего столики или барные стойки Beasy Soho или The Toucan. В последнем, кстати, можно насладится пинтой-другой лучшего во всей Британии Гиннесс. По South Bank всю ночь курсируют группы туристов, ежеминутно щелкают телефонами и фотоаппаратами, тыкают пальцами в Биг-бен и что-то с восхищением рассказывают друг другу на «странных» языках.

На противоположной стороне Темзы слышна музыка. Там ярмарки, груды сувениров, уличные музыканты, художники, фокусники и… деньги, деньги, деньги, мелкими купюрами нескончаемым потоком перетекающие из рук в руки.

Вообще же музыки в ночном Лондоне больше, чем в любой другой столице Европы. Чтобы в этом убедиться стоит просто прогуляться вечером Ковент-Гарденом или Лестер-сквером.

Все значительно дороже и респектабельнее в фешенебельной части Вест-Энда. Заканчиваются вечерние представления в знаменитом Амбассадор, прославленном Пикадилли и совсем неприметном, но не менее прославленном театре Аполло. Зато все только начинается в кабаре Clandestine Cabaret.

К баснословно дорогим ресторанам Aqua Shard и Hutong подъезжают не менее басно-словно дорогие автомобили, из которых выходят добротные Burberry, классические Brioni, элегантные Hugo Boss, ведя под руки свои эксклюзивные вечерние Gucci, Armani и Zara в обрамлении колье, колец и серьг, особенно ярко сверкающих сейчас своими бриллиантами в свете тысяч ламп завлекающих вывесок.

Здесь тоже полно иностранцев, но уже не в составе бюджетных групп по пятьдесят долларов за часовую экскурсию. Здесь легко прощаются с несколькими тысячами фунтами стерлингов за вечер. Здесь не заказывают картофель-фри и пиццу на вынос. Здесь предпочитают нежнейшее мясо устриц Марен Олерон или жирные, слегка солоноватые Фин де Клер —  полторы тысячи фунтов стерлингов за порцию в шикарном Myrtle на Langton Street в Чел-си.

И над всем этим блеском и сиянием, богатством и кажущейся беззаботностью, весельем, пропитанным сдержанной страстью и страстью, пропитанной легким весельем высится ста тридцати пятиметровый «Лондонский глаз», с безучастной неспешностью вращающий свое колесо.

***

Сид добрался до Хитроу на такси менее чем за полчаса. К половине десятого вечера интенсивность на трассе М4 в этом направлении резко падает.

Первый в Европе по загруженности аэропорт, как и Лондон в двадцати пяти километрах от него, не замирает ни на минуту. Даже если туманы, застилают его две, странно расположенные , взлетные полосы и рейсы приходится задерживать, все равно все шесть терминалов Хитроу (включая грузовой) наполнены движе-нием людских потоков, машин, поездов, механизмов.

Громадные стальные крылья каркаса здания, на которых держатся сотни тон стекла, нависают над этими потоками словно те протекают внутри скелета аргентинозавра. Только кости его ребер — сталь, подсвечиваемая ярки-ми софитами с «дырявой» кожей стеклянных и металлических «заплаток», накинутой на них.

А с сумерками, этот трехэтажный гигант, благодаря всепроникающему электричеству, превращается в футуристическое нечто. Эффект усиливают странные скульптурные нагро-мождения. Чего только стоит «колючий торнадо» у входа во второй терминал или парящий спиралевидный «змей» в — пятом!

Глубоко под землей, в бункере под старой командной башней, англиканские, шотландские, католические священники и капелланы сменяют друг друга, в обрядах и молитвах одному и тому же, но совершенно по-разному интерпретируемому богу.
Часовня Св. Георгия, напоминающая гроты ранних христианских церквей, хранит в своем единственном зале покой, тишину и умиротворение, которых все еще многие с переменным успехом пытаются отыскать в  house of god. А мемориальный сад перед входом с пятиметровым деревянным крестом (без распятия), как будто напоминает всякому входящему, что каждой жизни рано или поздно, всегда с неизбежностью наступает конец... И ты в итоге окажешься там, где решат оставить тебя другие...

Сид же, пока еще мог решать сам за себя; по крайней мере — пить или не пить чашку чая с молоком в Starbucks, дожидаясь объявления посадки на рейс ВА 59 в пятом терминале аэропорта.

Boeing 777-200 ER — шестидесятиметровый титан, не смотря на свой внушительный вес (140 тон), вмещающий на своем борту более трехсот пассажиров, должен был доставить Сида к подножию скалы Лайонс-Хед, в почти десяти тысячах километров от его дома, за каких-нибудь двенадцать часов.

Самолет только что отбуксировали на точку запуска. Гигантская машина послушно следовала за маленьким тягачом, надежно сцепленная с ним буксировочным водилой — длинной металлической трубой с зацепом, который крепится к шасси самолета. Пройдет не менее получаса прежде чем авиалайнер оживет и превратится в самоуправляемый борт, целиком и полностью контролируемый компьютерами.

До объявления посадки оставалось еще время и Сид решил пройтись бутиками Хитроу. Заглянул в книжный магазин Foyles Bookshop. После того, как от него ушла жена, он пристрастился к чтению перед сном. Книги отвлекали от тяжелых бесконечных раздумий, уносили в свои миры, приглушали душевную боль от одиночества, так неожиданно свалившегося на него.

С Лилиан он прожил однообразных, таких никаких несколько лет. Нет, конечно, поначалу, как и, у всех, наверное, была страсть, некая общность, много разговоров и времени, проводимого вместе. Но постепенно, особенно после рождения Мэлани, все как-то незаметно и для Лилиан, и для Сида угасло, остыло... Наступило не то чтобы равнодушие, а, скорее, — тишина. И хотя семейные заботы по-прежнему связывали их, не давая ей стать абсолютной, все же к тому все шло.

Особенностью их отношений было отсут-ствие конфликтов как таковых. То есть, никаких конфликтов вообще. Для обоих они были — табу. Для Лилиан — потому, что она сама по себе была неконфликтным, крайне флегматич-ным человеком, с практически не проявляемыми во вне, эмоциями.  Для Сида — потому, что он панически боялся ссор после развода с первой женой.

Вспоминая те годы, посвященные (сам не понимая зачем и почему) женщине, которую никогда не любил, сейчас (и пока был с Лилиан) он испытывал чувство глубокого облегчения. «Слава тебе господи, что этот эмоциональный ад закончился!», — мысленно благодарил он бога, каждый раз, как в памяти всплывали вечные и, казалось, нескончаемые, скандалы, истерики, всегда безрезультатные взаимные претензии и упреки.

С Лилиан все было диаметрально проти-воположно. Она никогда ничего не просила, тем более, не требовала от него; никогда не жало-валась, ни на чем не настаивала... ничего не ждала. После лихорадочных трех лет с Зеной, такая спокойная, вялотекущая повседневность с Лилиан Сида устраивала более чем. Но то, что нам поначалу кажется раем, с однообразностью и привыканием к нему, постепенно превращается в преисподнюю пустоты и бессмысленности.

Взгляд задержался на странной обложке. На фоне темно-серой кирпичной стены... (такие стены обычно показывают в фильмах ужасов, в мрачных подвалах сумасшедших убийц и истязателей) на массивных цепях и в, таких же массивных, готического стиля, рамах висели портреты девушек. Различить образы было невозможно из-за их сильного искажения. Большими алыми буквами — название «Account». Имя автора Сиду ничего не говорило, но бросалось своей необычностью. Constantin Mary Samotis, — прочитал Сид. «Хм, грек?» Открыл аннотацию. «Украина. Наши дни. Главный герой — писатель, в возрасте за пятьдесят, разочаровавшийся во всех и вся, явно скатывающийся к алкоголизму. После двух неудачных браков и разрыва отношений с очередной юной девушкой…»

Психологическая драма с элементами де-тектива и отношениями, выходящими за рамки общепринятых? Звучало интригующе…

— Берите. Я читал. Друг из России посоветовал. В дорогу — самое то.
Сид обернулся. Рядом, справа от него, стоял мужчина лет тридцати. Белокурый, полноватый. Добродушный взгляд серо-голубых глаз показался каким-то немного детским. Что-то было в нем простое, наивное, незамысловатое. Как-то сразу в ощущении возник диссо-нанс: взрослый мужчина, но такой еще ребенок! Его усиливал молочно-белый цвет кожи, пух-лые щеки с детским румянцем и отсутствие всякой «растительности» на лице, кроме светлых бровей и маленьких, редких ресниц, таких же бесцветных, как и брови.

— Грек пишет об Украине? — Сид закрыл книгу.

— Нет. Он пишет о себе. И он — совсем не грек. Украинец или русский... Точно не скажу. Да и не в национальности дело. Это ведь — что-то вроде дневника, миниатюр... Главное, что искренне, от души. Сейчас редко кто пишет так, — мужчина-ребенок снова улыбнулся. Мельком глянул Сиду в глаза и, как будто смутившись, стал перебирать книги на полке.

— Хм, ну, раз вы советуете…

— А я вот хочу найти что-то для Наташи…

— Наташи?

— Это моя жена. Мы летим в Кейптаун. Южная Африка. Она у меня большой любитель уникальных мест.

— Разве не любое место уникально?

Ну, — протянул мужчина, — Наверное да. Я хотел сказать, экзотики или типа того…
Интенсивность перебирания книг на полке усилилась.

— Эверет Пач, — вдруг скороговоркой представился мужчина; снова на мгновение взглянул Сиду в глаза, и опять засуетился с книгами.

— Сид Барроу, — отрекомендовался Сид.

— Рад знакомству.

— Взаимно. Вы летите рейсом ВА 59?

— Да. — снова протянул Эверет. В его голосе было легкое недоумение. Сида это не-много рассмешило. Он снисходительно улыбнулся: — Мы с вами — попутчики, — пояснил Сид.

— О! — эмоции Эверта нескрываемо и мгновенно, как это присуще детям, ярко отображались на его лице. Сейчас оно было ис-кренне удивленным, будто встреча в аэропорту двух пассажиров одного рейса была для него —  из ряда вон выходящим событием: — Бизнес класс?

— Было бы не плохо, но, увы. — Сид взглянул на ручные часы. — Нам стоит поторопиться.

— Да-да. Вот эта? — Эверет ткнул Сиду под нос книгу с яркой обложкой, явно говорящей, что это простенький детектив.

— Думаю, для того чтобы скоротать вечер — это именно то, — вынес свой вердикт Сид.

— Значит эта!

Они расплатились и поспешили к пятому терминалу, где уже началась посадка. Пробегая к зоне посадки «G» мимо «A warm welcome to our home» — надписи над кассами авиакомпа-нии, едва поспевая за Эверетом, (не смотря на свое совсем неспортивное телосложение, он оказался вполне прытким малым) внимание Сида случайно привлекла стройная девушка в форме стюардессы авиакомпании British Airways. Она спешила в том же направлении. Ее черно-красный платок, прикрывающий изящную шею, выбился из-под белоснежной блузки, а пиджак на распашку уже не скрывал тонкость талии, особенно подчеркиваемой узкой форменной юбкой.

Мелированные пряди ее густых русых (если не темно-русых) волос растрепались, явно свидетельствуя о том, что все усилия по их укладке уже оказались напрасными. Профиль девушки — одновременно готический, сдержанный, но с едва уловимой миловидностью в своих линиях, не мог бы оставить равнодушным ни одного эстета.

Внимание Сида было мгновенным. И сознание лишь отметило привлекательность стюардессы. Впрочем, не все ли стюардессы при-влекательны?.. Их взгляды встретились уже тогда, когда девушка, протискиваясь через очередь пассажиров и задев своим небольшим чемоданчиком ногу Сида, произнесла:

— Упс! Извините! — улыбнулась, как бы в добавок к извинениям за свою неловкость, и поспешила к стойке регистрации. Этот мимо-летный ее взгляд останется с Сидом до конца его дней.

Взгляд — единственное, что определяет понятие «настоящее», ибо ни в чем ином настоящее не проявляется. Именно момент «сопри-косновения» взглядов двух людей, на какой-то миг, дает нам скорее ощущение, нежели осо-знание того самого «настоящего», которое в течении времени уловить невозможно. Невоз-можно так же, как невозможно повторить взгляд.

Мы живем прошлым, всегда только про-шлым. Звук, долетевший до нашего слуха, уже прозвучал, свет уже был до того, как попал на поверхность роговицы наших глаз, а прикосновение уже произошло прежде, чем наше сознание определило для себя все качества того к чему или кому мы прикоснулись.

Настоящего просто не существует. Деля время на все меньшие и меньшие доли, прихо-дим к бесконечному водоразделу, в котором ничего не существует. Мы физически — всегда в прошлом, а мечтами и планами — в своем будущем.Взгляд Сида скользнул от узких плеч к стройным бедрам молодой девушки, и… был снова оторван происходящим вокруг.

Тучная дама в бесформенной блузке, прикрывающей массивные ягодицы и, несуразные для таких форм, черные лосины, оживленно жестикулируя, что-то пыталась доказать девушке у стойки. Возле стояла девочка, явно испуганная и недоумевающая из-за всего происходящего. Тонкая, худенькая, растерянная, она сильно диссонировала рядом с, брызжущей слюной, не менее двухсот восьмидесяти фунтов живого веса телом.

На вид ей было лет четырнадцать или тринадцать. Первое, что в ней замечалось это очки. Большие, в чёрной, пластмассовой оправе. За достаточно крупными стеклами — глаза…

В литературе присутствует странное сло-восочетание «умные глаза». Никто так толком и не объяснил, чем «умные» глаза отличаются от «глупых». Но внимательный взгляд легко отличит блеклую пустоту в чем-то неуловимом, что излучает человеческий взгляд, от полноты стремления искать, и радости, увенчавшегося успехом, поиска. Умные глаза полны света знаний. Они изливают его из себя, порождая, таким образом, скорее ощущение нежели уверен-ность, что их обладатель — мыслящее суще-ство.

Девочка уже начинала напоминать девушку: высокая (как для своего возраста), стройная, с, уже вполне приобретшими полноценные формы, грудью, талией и бедрами. Но ее лицо все еще оставалось совсем детским: губы, не привыкшие к ежедневной губной помаде, походили больше на лепестки роз. Такие губы совсем не хочется целовать, но всегда — обере-гать!..

В детском лице больше (как бы это сказать?) пухлости. И вот эта пухлость до сих пор оставалась в ее лице. Но все уже указывало на то, что последние признаки детства вскоре исчезнут, и эта девочка, пока угловатая и порой несуразная, превратится (как гусеница — в бабочку) в милую, привлекательную девушку… желанную и жаждущую быть желанной.

Прошло около пяти минут прежде чем конфликт каким-то образом был улажен, и по-садка продолжилась.

Протискиваясь в узком проходе между рядами сидений самолета, где едва ли могли поместиться два пассажира со своей ручной кладью, Сид медленно пробирался в хвост лайнера, к своему месту. Эверет с супругой двигались параллельно. На их пути препятствием стала все та же дама с ребенком, безуспешно пытающаяся втиснуть громадный чемодан в отделение для багажа над сиденьями, явно нерассчитанного под такие габариты. Видимо, именно из-за этого чемодана завязалась вся та перепалка на посадке.

Своими «завидными» формами она пере-крыла практически весь проход в салоне, создав, таким образом, «пробку». Сид слышал недовольные восклицания, но уже не видел чьи. Его место в сорок пятом ряду оказалось у иллюминатора и было с увеличенным пространством, прямо рядом с запасным выходом.

Минуту спустя, расположившись, он заметил, как Эверет и женщина, ухоженная, с ярким вечерним макияжем и явно славянскими чертами лица, разместились в том же ряду, но на линии «F», по самому центру самолета.

Наташа — молодая женщина лет двадцати семи, красивая, ухоженная, с, окрашенными в светлый блонд, длинными волосами, мягким взглядом больших карих глаз, мельком взглянула в сторону Сида. Ему показалось, что на ее миловидном лице промелькнула легкая, флиртующая улыбка. Но он не был в этом уверен потому, что женщина тут же опустила голову, пытаясь что-то найти в своей элегантной сумочке.

Посмотрел в иллюминатор, обернулся. Рядом уже сидел пожилой темнокожий мужчи-на, с виду лет шестидесяти-шестидесяти пяти. Он кряхтел, пытаясь поудобней усесться в кресло. Все движения явно давались ему с трудом.

«Как нелепа старость!», — подумал Сид.

«Борясь с, теряющим способность выживать в этом мире, организмом, человек продолжает носить тело, заботиться о нем, передвигать его в пространстве и времени… С какой целью?..»

— Ladies and Gentlemen, welcome aboard British Airlines, flight ВА 59! — прозвучал в динамиках приятный женский голос.

Сид вспомнил девушку в форме. Почему-то подумал: «Было бы не плохо если бы этот был ее голос».

— Сид! — Эверет махал рукой, привлекая внимание Барроу. — Мы намного ближе, чем я мог подумать!

— Привет! Мы все здесь очень близко друг к другу, — попытался пошутить Сид.
Гул оживших турбин медленно, но неуклонно нарастал, хотя лайнер еще не двинулся с места. А вместе с этим гулом у Сида нарастала и какая-то тревожность.  Казалось, внутренний голос говорил ему: «Нужно выйти! Нужно вернуться домой! Не делай глупости!»

Но тут, приятный голос стюардессы настоятельно предложил пристегнуть ремни, и внутренний голос умолк. Борт медленно начал движение. Громадное судно, невообразимое летящим в воздухе, набирало скорость чтобы преодолеть притяжение планеты.

«Обратного пути нет», — вновь подумал Сид. — «Или есть? Я ведь могу все остановить? А когда не смогу? Когда наступит момент, после которого уже ничего нельзя будет изменить?»

Когда, принятые нами решения, становятся необратимыми, и нам лишь остается смириться с их неизбежными последствиями, надеясь на благосклонность судьбы?
Нечто подобное выплеску адреналина по-чувствовал сейчас он. Или это, набирающий скорость, Boeing, пытаясь оторваться от земли, порождал в нем ощущение неотвратимости?

Наконец тряска прекратилась, шасси, как в замедленной съемке, ушли в свои отсеки. Лайнер взмыл ввысь. Больше ничто не соединяло ни машину, ни пассажиров в ней с твердой поверхностью земли. С этого момента все зависело лишь от компьютеров, пилотов и диспетчеров в командных башнях аэропортов.

Никому из пассажиров и в голову не при-ходило, что все они — 264 человека, включая экипаж, теперь оказались, по сути, в мышеловке: покинуть борт, по крайней мере, без особо веских оснований, было уже невозможно.

Сид смотрел на, раскинувшийся внизу, большой город, своими многочисленными огнями, словно светом зажигалок на грандиозном концерте какой-нибудь рок-группы во время исполнения ею лирической композиции, провожает борт ВА 59 авиакомпании British Airlines в долгое десятичасовое ночное путешествие на другой конец света.