Комната

Комната. Шум. Фотоальбом. Палитра. Холст. Музыка.
Она связала всё это в одном тёплом воспоминании. Уже не вернуть былые времена, взросление было необратимо, необходимо. Но никогда не потеряется память о летних вечрах в компании близких подруг за обсуждением "взрослых" проблем, глупых шуток, объятий и игры. Никогда не сотрутся одинокие приступы тревоги холодным зимним вечером, окутанные страхом одиночества и сомнением. Не забудется и первая сигарета, и первый глоток спирта, первая неразделённая и искренняя любовь. Оправданные и неоправданные действия, желания и возможности. Предательства, горечь утраты чего-то важного, неприятие себя.
Всё это образовало в ней ком. Плотный. Сейчас она понимала, чего это стоило. Сколько свеч погорело перед тем, как она смогла увидеть физически целостного, но эмоционально непрожитого существа, стоя напротив запотевшего зеркала. Уже совершенно другой период, другая жизнь, неосознанно подступают слёзы, сжимаются губы, напрягается тело. Окружающая обстановка вызывает ничего, кроме отторжения. Слишком трудно видеть уже старый школьный рюкзак, не видеть в контактах номера казалось бы дорогих людей. Больно. С каждой секундой пальцы будто впивались в страницы фотоальбома.
"Почему они улыбаются?"
Снова и снова повторяла эту фразу про себя девушка. Это зависть самой себе? Очередная стадия непринятия или акт непрожитого подросткового бунта? Она не понимала.
Потерялась.
Что же случилось, почему в какой-то определённый день она, как ещё не окрепший птенец, вывалилась во взрослую жизнь? Даже будучи подростком девушка не могла найти себя, не понимала кто она и где бы могла быть полезна, удобна, так что же сейчас. Неужели по щелчку ей удастся найти своё призвание, работу? О Боже, что же ей делать! Кажется, что вокруг столько людей, они живут, работают, строят семьи, они такие разные. А кто же она? Просто размытый потерянный образ среди уличных зевак или может гений, не признанный обществом.
Сколько бы не пыталась отыскать ту самую любовь к своему делу, всё тщетно, сколько же сомнений атаковали юную душу ежедневно.
"Я молода для этого!"
Пыталась найти оправдание для этого состояния. Трудно. Она не хотела закончить, как отец, он не смог, сдался. Всю жизнь неосознанно для себя девушка гналась. Бежала от того, кого презирала. Слёзы сильно обжигали щёки, а тиканье часов заполонило пространство, избавившись от посторонних мелодий.
Взяв себя в руки и отложив альбом, медленным шагом, она подошла к холсту, неуверенными штрихами сделала еле заметные штрихи, а дальше всё как в тумане. Хаос, что помогал творить. Мазки становились всё увереннее, а руки крепче, вырисовывались массивные за ними тонкие и аккуратные линии, красочные и не очень. На какой-то моменты они становились обрывистыми, почти незаметными.

Уже давно не была она подростком, даже не молодой девушкой, но только будучи в этом странном скомканном состоянии, создавались шедевры. Они олицетворяли ничто иное как искренность. Правду. Ведь именно тогда начиналась жизнь, тогда была неопределённость, тогда весь мир был грубым, но надёжным учителем. Тогда пылали пожары несправедливости и страсти, любви и эгоизма. Сейчас всё иное, уже более не получится испытать это вновь, побывать на месте ещё неискушённой души. Сейчас всё слишком ясно.
Неизвестность пугает, а известность пугает вдвое больше.
Фотографии из альбома больше не повторились, письма больше не писались, как и открытки. Звонки и сообщения, тех кому готов был отдать свою жизнь, встречи и объятия, тревога и ночная философия жизни, летний дружный день, глупые шутки, искренняя любовь. Всё это больше не будет таким, как было тогда, возможно никогда не будет лучше самых первых чувств, первых впечатлений. Однако мазки на холсте девушка продолжала наносить уверенно, рука больше не дрожала, а слёзы не обжигали. Где-то оставались шрамы, где-то уже нет, но от них было не так тело, не та больно.
Вымыв кисти, убрав фотоальбом, поставив холст на стул и прикрыв картину белым покрывалом, включив музыку, она покинула комнату.
Комната. Тишина. Пустота. Палитра. Картина. Тиканье часов.