Вспышка, глава 6

Глава 6
--------------------------------
Ветер приносит явственные запахи моря. Наверняка завтра к вечеру буду уже там. А интересная штука – не думать. Голова становится ясной-ясной. Словно насквозь продутой ветром и даже звенящей от чистоты.

Странное ощущение, согласен. Но приятное. Кажется - вот-вот поймешь что-то существенное. Однако непонятно – что именно. Ну и пусть.

Сам себе улыбаюсь, потом фыркаю. Такой я, наверное, важный со стороны выгляжу. Хотя нет, чего же важный? Просто – смешной.

Иду, принюхиваясь к замечательным запахам, несущимся к моему носу отовсюду. Вот порг опять пролетел надо мною и скрылся вдали. А вот – снова.

Кружит один и тот же, что ли? Или летят они все в ту сторону по каким-нибудь своим делам?

А что, вполне возможно. Порги – птицы время от времени общественные. Вообще – надо же, сколько разнообразных видов живых существ насоздавала природа. Словно она – гениальный конструктор, без конца экспериментировавший и пробовавший свои силы повсюду.

Только вот куда он потом-то подевался – этот конструктор? Почему по крайней мере за миллион последних лет не появился ни один новый вид?

Непонятно. Ученые считают, что, возможно, развитие все же идет, но очень постепенно. Смешно. Столько лет исследований, а ведь до сих пор нет внятного объяснения, откуда мы все тут вдруг появились.

Это как раз подтверждает теорию, что могут существовать такие разделы знания, постигнуть и понять которые мы просто не в состоянии.

Трава так здорово шелестит под ветром. Словно маленький оркестрик. Такой – о-очень маленький. И незамысловатый.

Зато мелодии он наигрывает очень даже замечательные.

А еще интересно – почему я вот именно такой. Вообще, отделимо ли сознание от тела?

Сгущение ведь странная штука. Удивительная и тоже до сих пор полностью не разгаданная. Одно неизменно – личность никогда не передается новенькому. Только знания и опыт.

То есть в этом ракурсе сознание, а соответственно, и личность не отделимы. Они растворяются в вечности вместе с самим тхоргом.

Но утверждать, что вот это тело – мое, или – что это тело и есть я, я бы не стал точно. Обосновать не смогу, просто мне так кажется.

И Ранч, а уж тем более – Прик, разбили бы меня сейчас наголову. Ну и что? Я и сам отлично понимаю необоснованность собственных идей. Но просто... Я – это я, и уж никак не вот это замечательное тело. Которое к моему «я» не имеет никакого отношения. Словно...

Да! Словно тело – просто хижина для этого «я».

Умора. Надо же, до чего додуматься можно. Хотя, ну вот почему бы и не додуматься-то? Для воображения нет границ – не зря фантасты пользуются такой популярностью.

Тхорг в космосе. Или – другая цивилизация в глубине Джармы. А вот еще недавний сюжетец – тхорги, осваивающие смежные измерения.

Нет, что ни говори, Палку, Зоре и иже с ними в фантазии не откажешь. Мне кажется, их идеи могут даже стимулировать пытливые умы ученых.

Так почему тогда надо игнорировать то, что приходит в голову и на первый взгляд кажется очень странным?

Надо же – вот лапа. Мохнатая такая. Шерстяная. А вот почему она такая? И могла ли быть какой-нибудь другой?

- Ну ты и даешь, - слышится чей-то веселый голос, но не могу разобрать, чей. – Уже, наверное, минуту тебя слушаю и поражаюсь.

Сажусь на хвост, склоняю голову набок, стараясь понять – не очень приятно, когда тебя не узнают. Значит, надо узнать.

- Это Лорк, - разрешает мои сомнения собеседник. – Извини, что слушал – вышло не нарочно. Просто ты так громко транслировал, а я как раз хотел тебя позвать.
- Транслировал?? – изумляюсь я.
- Ну да, - смеется он. – А ты не знал?
- Нет, - мне становится немного неудобно. – Я считал, что просто думаю.
- Ну замечательно. Вовсе не зазорно, скажу я тебе, такие интересные мысли думать. И потом, твое транслирование было абстрактным. Следовательно, услышать его мог только тот, кто в тот момент настраивался на тебя. Таковым оказался я, - он снова смеется. – Общим числом один.
- Да это-то ладно, - смущенно опускаю я уши. – Дело в другом – как же это я потерял контроль над транслированием-то? Прямо как новичок.
- Да ну. Всякое ведь бывает. Но вот идея, что я – это нечто вне моего тела, для меня нова. И интересна, - он фыркает. – Я даже лапы свои совместно с тобой начал рассматривать – такие и правда мохнатые.

Несколько секунд просто сижу, потом тоже фыркаю:
- Ох и задал бы я тебе взбучку, будь ты рядом.
- Ну, а чего тебя останавливает? Я весь в твоем распоряжении. Давай ко мне.
- К тебе, так к тебе, - бурчу я.

И прыгаю. И застываю, ошеломленный. Вокруг Лорка плавают какие-то переливающиеся шары, вспыхивают и гаснут искры, извиваются цветные хвосты. И звучит музыка – такая, жизнеутверждающая.

Лорк улыбается во всю пасть, очень довольный произведенным эффектом. И приглашающе поводит лапами.

- Это у тебя что тут такое? – наконец удается спросить мне.
- Я ведь не зря тебя пригласил. Вот, решил узнать твое мнение.
- Выглядит потрясающе, - я все еще не могу придти в себя и продолжаю оглядываться. - А что это? Никогда ничего подобного не видел.
- А-а, - смеется Лорк. – Это я новый вид искусства придумал. Еще не подобрал название. Ну как тебе?
- Уже закончено?
- Нет, еще нет. Так сказать – в развитии, - он наклоняет лобастую голову набок, отчего становится похожим на громадную ланту.
- Ну, дружище, - говорю я ему. – Если это – только в развитии, то окончательный результат будет вообще.

Странно – что-то все в последнее время зовут меня оценить промежуточные результаты. К чему бы это?

- Чего задумался? – толкает он меня лбом. – Опять о лапах? – и смеется.
- Да ну тебя, - уклоняюсь я. – Таким ошарашил, что я и возиться расхотел.
- Нет, ну идея у тебя очень даже любопытная, - уже серьезно говорит Лорк. – Ты, кстати, с Райхом беседовал?
- Еще нет, - я переступаю лапами.
- Он славный тхорг. Или межзвездные путешествия тебя больше не занимают? - вновь улыбается он.

В мгновение ока кидаюсь на него, чтобы задать взбучку. И мы возимся, пока он не просит пощады. Или - я? Неважно. Главное, что все мышцы размяты, а тела пришли в нужный тонус.

Садимся на хвосты и распрямляем шерстинки – неплохо бы подкрепиться после такой встряски.

- Если мое «я» может существовать само по себе, - начинает Лорк, нежась от вкусной энергии Дхары. – То это значит, что - в принципе – оно может жить в любом теле.
- Ну да, - соглашаюсь я, подставляя живот под свет Одры.
- И вполне возможно, - продолжает он. – Что растворение не означает окончание жизни личности как таковой. То есть все наши предки, возможно, и сейчас где-то живут. Просто не на Джарме.
- Если это так, то растворение в вечности – это переход. Правда, переход куда, не понимаю. Хотя столько в мире вещей, что вне сферы нашего разума. Да и вообще, мне кажется, есть такие области, проникнуть в которые мы никогда не сможем.
- Да уж, переход этот может быть вообще куда угодно – мало ли населенных миров в нашей вселенной. Да и вселенных-то этих может быть бесконечное множество. Кто гарантирует, что личность не уходит в одну из них?
- Смешно, - фыркаю я. – Слышал бы нас сейчас Прик. За уши бы отодрал.
- О, старина Прик – серьезный тхорг, - подтверждает Лорк. – Говорят, будто он готовится к растворению.
- Вроде бы пока Ранч занял его интересной работой. Не знаю, надолго ли. Так всегда плохо, когда кто-то уходит.
- Да-а, тут просто хвост о двух концах. С одной стороны, нужно уважать решение товарища, которое он не просто же так принял. И не препятствовать. Но с другой – словно часть тебя вырывают.

Переступаю лапами и слежу за пунтой, вьющейся возле нас.

- Никогда не понимал, как это – принять решение раствориться в вечности. Ну, бывает – устаешь. Иногда – тебя мучает, что не способен сделать то, что пытаешься. Но совершить такое бесповоротное действие...
- Мне кажется, - говорит после паузы Лорк. – Мы просто еще слишком молоды. Было время – я очень дружил с Лимом. Ты ведь помнишь его? Он был выдающимся шорщиком.

Передо мной тут же появляется образ Лима – каким я его запомнил. Большие дружелюбные глаза, длинная морда. И мудрость, которая как бы исходит от него. Замечательный был тхорг. Никогда не забуду.

- Никогда не забуду, - транслирую я. – Как не забуду и острую боль после его растворения.
- Ну вот. А представляешь, каково было мне? Какими только средствами я ни пытался его остановить – хотя многие меня предостерегали.
- И как он объяснял? Ведь тебе-то он не мог не объяснять.
- Он говорил, что прожил слишком долго. Слишком. И что не то чтобы устал, устал – не то слово. Просто потерял ко всему на свете интерес. Вообще ко всему. И ему стало все равно. Не осталось ничего важного или замечательного в жизни. Да и просто интересного. Когда все равно – сидишь ты или идешь. Делаешь что-то или просто лежишь. Ничего не имеет ни смысла, ни значения. И вот когда в таком состоянии проходит много времени, тхорг понимает, что пришла пора.
- У Прика, вроде, не так. В том смысле, что на нас с Ранчем его решение свалилось внезапно.
- Кто-то пытается насильно заставить себя что-то делать, так как понимает, что происходящее с ним ненормально. У Лима так было. Но все равно приходит момент, когда становится все равно – нормально или ненормально, заставляешь или не заставляешь. И вот тогда он стал просто лежать. День за днем. Месяц за месяцем. Лежал и лежал. Лежал и лежал. Даже поесть не выходил – ослаб, ужас как. Сначала, пока в нем еще были силы, я не мог выволочь его к солнцам – ты ведь знаешь, он был очень крупным тхоргом.
- Да, - соглашаюсь я, вспоминая. – Красивый, огромный. Такой талантливый и мудрый – невозвратная потеря.
- А когда Лим совсем отощал, то я уже без труда вытаскивал его из хижины. И держал под светом. Никто меня не понимал.
- Конечно, как можно идти против чьей-либо воли? – дергаю я ухом. – С другой стороны, когда он вот прямо перед тобой – живой, а ты знаешь, что совсем скоро его – именно его – уже не будет... Это очень трудно перенести.

Лорк поднимается и начинает ходить кругами.

- На самом деле, я думаю, он пропустил тот момент, когда растворяешься сознательно, - он вскидывает на меня глаза. – Ты ведь знаешь, что есть часть тхоргов, которые растворяются исподволь, без участия сознания?

Морщу нос, пытаясь вспомнить. Но приходят не мои воспоминания, а моего давнего предка – Тонга. Он боролся с собственным безразличием до последнего – всё считал, что сумеет превозмочь. Но наступил момент, и ему действительно стало до того все равно, что он сначала просто сидел, потом лежал. Все уважали его выбор и не вмешивались.

Да и как бы они смогли ему помочь? Никак. Когда тхорг в таком состоянии – он словно бы уже растворенный. Жизни в нем уже нет. И в какое-то мгновение молекулы тела просто высвобождаются – растворяя тхорга и создавая нового. К которому переходят все знания, опыт и возможности только что ушедшего.

- Да, - соглашаюсь я. – Знаю. Один из моих предков – Тонг – растворился именно так.

Лорк на секунду замирает, получая информацию из ментасферы, затем кивает.

- Хороший ученый был, как я вижу. Это ведь он открыл спутник у Ронды?
- Верно. И такой пытливый, упорный. А пришло время – и всё. Думаю, ты никак не сумел помочь Лиму.
- Не сумел, - вздыхает Лорк. – Интересно, почему такое происходит?
- Какое?
- Ну, вот почему наступает такой момент, когда становится все равно?

И правда – почему? Можно было бы подумать, что груз знаний и опыта становится слишком тяжел. Но ведь это не так. В каждом из нас живут по нескольку десятков предков – и ничего. Должно пройти не менее пятнадцати тысяч лет – это минимальное время жизни тхорга по сведениям ментасферы. Прику, например, сейчас тридцать три. Но все же происходит что-то, когда – получается – становится все равно. Странно.

- Не знаю, - медленно говорю я. – Непонятно.
- Вот и мне непонятно. Может, это какой-то защитный механизм? – Лорк наконец перестает ходить и садится на хвост, пытливо выставляясь на меня.
- Защитный от чего?
- Н-ну, не знаю. От переполнения данных, например.
- Да ну, ерунда какая, - топаю я лапой. - В каждом новом тхорге опыта и знаний больше, чем в предыдущем. И ничего. Нормально.
- Тогда совсем не знаю, как объяснить.
- И никто не знает. Вижу, что многих занимал этот вопрос – в ментасфере хранится много дискуссий по этому поводу. Но результат по-прежнему нулевой.
- Да уж, - дружище поводит ушами. – Я тоже это вижу.

Мы некоторое время молчим. А за спиной Лорка все так же покачиваются цветные пузыри и мерцают всполохи света. Хотя музыки уже и не слышно.

- Слушай, может, пробежимся со мной немного – к морю? На ходу еще подумаем? –улыбаюсь, так как вот у меня уж точно никаких мыслей не будет – ветер все выдует начисто.
- Согласен, - улыбается в ответ Лорк.

 И мы прыгаем – именно в ту точку, откуда я прыгнул сюда. И в этой именно точке оказывается еще более солнечно. Хотя куда уж солнечнее-то, казалось бы.

И шелестит трава. И ветер несет запахи цветов и моря, которое уже совсем вот близко – наверное день, не больше. А над нами – небо, прозрачное и чистое до синевы. И повсюду, куда ложится взгляд – бездонный простор без края.

Надо же, как хорошо! Шерсть моя сама собой расправляется, принимая энергию солнц. Смотрю, глаза Лорка повеселели, затуманенные было воспоминаниями.

Я кричу – во все горло. И Лорк, в первое мгновение изумленный, тут же вторит мне. И получается у нас словно песня без слов. Словно гимн радости жизни, бросающий нас вперед.

Мы несемся. Как же мы несемся! Высокая трава справа и слева сливается в сплошные цветные полосы, изгибающиеся, будто кружащие, непрерывные. Мягко ложится под лапы земля. Пружинит, подталкивает дальше.

А тело работает настолько слаженно, что добавляет радости вдвойне. У Лорка улыбка до ушей. Видимо, дружище давно так не носился. И сам не понимая того, давно хотел побегать, чтобы размять мышцы.

Немного погодя над нами начинают кружить керны, распластав крылья. И я улавливаю их общий эмоциональный фон – сначала удивленный, затем брызжущий радостью, словно они смеются.

Птицы не отстают, улетают вперед, возвращаются, выписывают немыслимые фигуры. И снова летят вдаль и ввысь – как будто зовут с собой.

Они знают, что тхорги не могут летать. Но не понимают, почему – ведь это так легко и настолько потрясающе, что без неба просто нельзя жить.

И мне им не объяснить, хотя очень хочется. Ведь если бы они поняли, то – может – сумели бы поднять нас в небо.

- Серьезно? – поворачивает ко мне голову Лорк.

И я понимаю, что снова транслировал. И снова – неосознанно. Вот ведь удивительно.

- Конечно, - киваю я. – Они же очень большие. И сильные. Размах крыльев – два тхорга в длину.
- Они не понимают наших мыслей, - соглашается дружище. – Это верно. А мы можем чувствовать их. По крайней мере – самые чувствительные из нас. Вроде тебя, - Лорк морщит нос и смеется.

И мы так бежим, бежим, бежим. И даже керны в конце концов оставляют нас, сворачивая по каким-то своим делам. И кажется, что устали у нас нет вовсе. Солнца меняют положение в своем движении – проходит много часов.

Но вот лапы выбрасываются все медленнее, медленнее, медленнее... И постепенно мы переходим на шаг. А затем и останавливаемся вовсе.

- Мы тоже сильные, - улыбается мне дружище. – Не хуже кернов. Однако и у нас есть предел.

Он прав. Усталость накапливается в мышцах, заставляя их отдыхать. И дело тут не только в расходовании энергии. Дело тут в чем-то еще – не хочется прибегать к помощи ментасферы, узнаю позже.

- Завтра ты уже будешь у моря, - щурит глаза Лорк. – Раньше срока, да?
- Не совсем, - улыбаюсь я в ответ. – В этот раз я не ставил себе срока. Решил – как получится.
- Хорошо тут с тобой. Вместе мы столько пробежали к морю – и этот путь сохранит нас навсегда.
- Ты веришь в отпечатки? – немного удивляюсь я. Дружище казался мне таким здравомыслящим в этом плане.

Он смущенно поводит головой и фыркает.

- Представь себе – да.

А, может, он и прав. Не знаю. Многие ведь верят в них. И если это правда, то со временем - когда наука достигнет соответствующих высот – мы сможем считать все эти отпечатки из окружающего пространства.

И тогда... О! И тогда какие чудные картины мы сможем увидеть. Это даже не поддается воображению.

- Тогда, - говорю я. – Мы сможем увидеть нас с тобой, несущихся, как керны.
- К морю, - заканчивает он мою фразу с моей же интонацией. – Которое так любит дружище Анк.

Мы смотрим друг на друга и принимаемся хохотать – до того смешно у него это выходит.

Шерсть у Лорка стоит дыбом – впитывает энергию на место потраченной. И выглядит он от этого до невозможности внушительно. Как какой-нибудь фантазийный тхорг.

Я, видимо, тоже не уступаю ему во внешности – судя по веселым искрам, не перестающим бегать в его глазах.

- Ну ладно, - наконец говорит он. – Соскучился по своей работе просто донельзя. Не представляю, как ты столько выдерживаешь без камрания.
- Думаю, если бы ты увидел работу Пенделла, тебя бы это тоже надолго выбило из колеи. Мне кажется, после этого чувствуешь что-то вроде того, что ощущает тхорг, к которому подступает растворение.
- Неужели так сильно?
- Ну, знаешь – ты осознаешь, и очень ясно, что все твои работы ничто, пустота. И вследствие этого они бессмысленны. Как уже давно готовые, так и будущие. Видишь схожесть?
- Не совсем. У уставших ведь нет вкуса к жизни. Им же всё все равно – абсолютно всё. А не просто работа.
- Слушай, ну ты же понимаешь, что наше дело для нас почти все. Ведь если долго ничего не делать, от скуки начнешь растворяться.

Дружище долго смотрит на меня, потом фыркает.

- Ты тут у меня того... Смотри, не начни растворяться, - он медлит. – От скуки, - и снова фыркает.
- Не начну, - толкаю я его в плечо. - Скоро море. Оно вдохнет в меня столько, что мало не покажется.
- Вот и замечательно. И славно.

Он прыгает. А я еще некоторое время сижу, щурясь на солнца. Нюхаю воздух, гляжу то туда, то сюда веселыми глазами.

Потом делаю их еще веселее, и уши приспускаю набок. Представляю сам себя со стороны и снова принимаюсь хохотать.

Ложусь брюхом в мягкую траву – чтобы она везде торчала, где только можно. И беру в пасть травинку, назойливо лезущую в нос.

Никогда раньше такого не делал. Даже не слышал о подобном. Хотя – вот что странно – у нее есть вкус. Прямо как у энергии. Удивительно. Мне казалось, что у всего есть только запах, вкуса быть не может.

А если ее еще и повозить между зубами, то он усиливается. Занятно. Так, а я, получается, не первый такой. И на самом деле у многих вещей есть вкус. И даже – смотрю – есть тхорги, их правда немного, которые смакуют эти вкусы. Прямо как все остальные – вкусы солнц и разных звезд.

Ну, а среди моих предков таких не было точно.

Вечереет. Солнца совсем рядом с горизонтом. Проявляются звезды. С каждой минутой их все больше и больше. Они заливают мягким светом небосвод. И я невольно подстраиваюсь, чтобы впитывать их энергию.

Потом утыкаю нос в лапы, слежу за окружающим сквозь приспущенные веки. Тишина, вдалеке кричат птицы – отсюда непонятно, какие именно. Шелестит трава под легким душистым ветром. А я – просто лежу. И понимаю, что проваливаюсь в сон. Но не делаю ничего, чтобы вырваться из забытья – а зачем?


…Бегу по каким-то цветным линиям и одновременно осознаю, что это просто сон. Они переливаются, двигаются, словно живые. Но упасть не дают. Мы будто связаны. Бегу, и постепенно все вокруг меняется, сбивая меня с толку. Вырастают скалы, ворочаются, фырчат. Надвигаются...


…Открываю глаза – повсюду глубокая ночь. Проспал часов пять, не меньше. И ничего дальше не помню – как будто провалился еще глубже.

Переворачиваюсь на бок. Подставляю шерстинки своей любимой звезде Аэле – вкус у нее изумительный. И тут же вижу лес, который расположился неподалеку – высокие деревья, длинные тонкие листья.

Хотя нет, не расположился, а двигается – по направлению ко мне. И спустя некоторое время я оказываюсь в окружении чешуйчатых светло-коричневых стволов.

Так странно видеть, как они перемещаются. Причем странно – всегда. Сколько бы ни смотрел, привыкнуть невозможно. Словно видишь воочию процесс растворения и сгущения – одномоментно. Нижняя часть деревьев дрожит, как в мареве. Очертания неясные, расплывчатые. То размазываются совсем, а в следующий миг – становятся четкими. Чтобы исчезнуть вновь.

В ментасфере нет точных сведений о способе передвижения лесов. Процессы изучались, но все остановилось на уровне теорий. А сами деревья ничего рассказать нам не могут. Ну, или не хотят – что кажется более верным.

Вот, окружили совсем. И теперь я – глубоко в чаще. Запах терпкий, сильный – напоминает бракков. Но те ведь мигрируют только в горах?

Я вспоминаю, что это разновидность бракк. Вернее, не то чтобы разновидность, а близкий родственник. Но такой – помельче. Знания предка всплывают с едва заметной заминкой.

Ну что же – еще пара тысяч лет, и заминки исчезнут вовсе. Сейчас я еще могу разделять – мои ли это воспоминания, мой ли это опыт, или кого-то из предков. И даже идентифицирую – кого именно.

Но затем все это окончательно сольется с моей личностью, станет с ней единым целым. И я уже не смогу осознать – Тонг это или Гонт. Или вообще – Паркк, живший почти миллион лет назад.

Я знаю, что имя каждого предка останется со мной до самого растворения. Как, собственно, и род его занятий. Но во мне будет уже только моя единая память, мой единый опыт.

Странно, что существуют шероховатости в процессе слияния. И поэтому немного смешно наблюдать за недавно сгущенным тхоргом. У которого собственного опыта практически ноль. И иногда он на долю секунды словно замирает, прежде чем сказать что-то или сделать – пока проявляется память того или иного предка.

Выглядит, как несмышленыш. И невольно стараешься ему помочь, хотя в помощи он не нуждается вовсе. А часто его опыт и знания – в совокупности – превышают твои собственные.

Хорошо пахнет в лесу деревьев бракк. Дышишь, дышишь и надышать не можешь. И сами они – замечательные. Значительно ниже и меньше, чем их горные сородичи. Но именно из-за этого они и не подавляют тебя – ну я не знаю – величием своим, что ли.

Ты словно на равных с ними. Ветви довольно высоко, а листьев много-много. Они длинные, узкие, словно очень густая шерсть. Словно тхорг, у которого немерено лап. Длинный такой тхорг, сидящий на хвосте.

И шепчут что-то, что-то шепчут и шепчут. Как будто песню поют еле слышно. Я им нравлюсь. Они специально пришли сюда, чтобы побыть со мной. Чувствую это совершенно определенно. Но никак не могу понять, зачем они пришли, чтобы побыть со мной.

Причина мне неясна. Так глубоко в их чувства я проникнуть не могу. Конечно, почти любой другой тхорг не уяснил бы и этого. Ну и что?

Мне приятно их общество. Приятно общество любого леса. Словно в нас есть что-то общее. Только отчего их внимание к моей особе началось столь внезапно? Ведь сам я не ощущаю в себе никаких перемен. Может быть, изменились как раз они, а не я?

Смешные они. Смешной и я. Все – смешные.

- Почему вы сопровождаете меня? – очень четко транслирую я.

Транслирую и прислушиваюсь, надеясь уловить ответ. Они воспринимают вопрос и начинают будто пересмеиваться. Словно несмышленыш в данном случае – именно я.

И в очередной раз приходит уверенность, что деревья разумны, только в ином роде, чем мы. А скорость их коммуникации настолько превышает нашу собственную, что мы не в силах ничего уловить. Поэтому большинство тхоргов и считает их обычными – ну, или почти обычными – растениями.

Отсюда неминуемо следует мысль, что если ты по той или иной причине не в состоянии понять действия и поступки кого-то другого, то не стоит делать вывод, что этот кто-то ниже тебя по организации сознания и разума.

В ментасфере, на самом деле, по-прежнему нет информации, чтобы лес когда-либо сопровождал тхорга.

Встаю, потягиваюсь и трогаюсь с места – просто чтобы чувствовать свое движение. И лес словно протаивает тропинку для меня. Куда бы я ни свернул, деревья уступают мне дорогу. Смешно.

Принимаюсь прыгать – в стороны, назад. И все это превращается в увлекательную игру вроде догонялок. Вот только настигнуть ни один ствол я не успеваю. Кажется вот он – прямо перед носом. И раз – в сторону. Я даже уследить не могу.

Им тоже весело – усталости никакой. Первым выдыхаюсь я. Сажусь на хвост, морщу нос. И чувствую, как один из бракков касается меня ветвью – будто гладит.

Снова трогаюсь с места. Иду, медленно перебирая лапами. Мне нравится идти среди них. И теперь то один, то другой позволяет мне упереться в свою шкуру лбом.

А она – такая, шероховатая, теплая. Словно нагретая солнцами. И даже не шкура, а шкурка. Только шерсти на ней не хватает. А так – будто толкаешь Ранча. Или Лорка. Забавно.

Вообще, похоже, они настолько сращены с Джармой, что врастание в нее корнями и выпрастывание из ее почвы не оставляет на ней абсолютно никаких следов.

Вот сегодня лес стоит тут, завтра уйдет. А словно бы и не стоял. Мне это не очень понятно. Мы знаем, что корни уходят глубоко. Но как так не остается следов?

Ветер шумит мне в уши, задувает в ноздри сотни разных запахов. И я не устаю удивляться – почему так?

Отчего воздух может пропитываться таким количеством составляющих? Почему они не смешиваются, не изменяют друг друга? Ведь молекулы не стоят на месте.

Наши память и опыт достигают миллиона лет, но вокруг по-прежнему столько непонятного. Куда ни кинь взгляд, о чем ни задумайся – везде найдешь проплешины. Да и можно ли вообще постичь все?

Я не говорю о тайнах, лежащих далеко от нашей планеты – ясно, космос бесконечен и безграничен, и познать в нем все – просто нереально. Но Джарма-то? Родной наш дом – и куча залысин в знаниях.

То ли мы не настолько пытливые, какими хотели бы быть. То ли мир – неисчерпаем. Ответа и на этот вопрос у меня тоже нет.

Ложусь на брюхо. Утыкаю нос в лапы. А сам наблюдаю за лесом из-под лап. Он стоит – прочно так, основательно. Словно полчаса назад и не играл со мной в догонялки.

Смешно. Если вот кто посмотрит на него со стороны, кто его не знает. Ну, например, не тхорг, а кто-нибудь другой – с другой планеты, например. Наверняка ведь решит, что лес – это совокупность обычных растений. Ни за что ведь не придет ему в голову, что тот может и думать, и чувствовать, и передвигаться.

Вот, например, вездесущие наши травки-муравки – они же как проросли откуда, там и торчат. Пока, допустим, не растворятся. И мыслей у них нет – тоже. А вот чувствовать – чувствуют.

Почему деревья такие особенные, никто до сих пор догадаться не может. Сразу Прик вспоминается с этими его идеями, что кто-то специально создал этот мир для нас. Да и нас самих туда же в придачу.

Странно. Смотрю вот ментасферу – обсуждений много по поводу того, что мы за существа такие, да откуда могли взяться. Но как-то ни одной здравой теории не попадается.
Да и вообще, а почему – взялись? Жили себе и жили. Просто не осознавали – поэтому и памяти никакой про эти времена.

Вот, например, мани – забавные такие зверьки. Живут с нами бок о бок как минимум все тот же миллион лет. А ведь если их мозг когда-нибудь проснется, они ведь ни сном, ни духом про прежний-то миллион лет.

Мне вот так кажется – тхорги были здесь всегда, просто нет сознательных воспоминаний. Ну, не всегда, конечно – это я перегнул хвост. А с того момента, как на Джарме появилась жизнь. Бац так – и появилась.

Другой вопрос – как так вдруг появилась. Словно из ничего. Но откуда тогда взялась вообще вся вселенная, если на то пошло?

Что? Тоже всегда была? Ага, нечем крыть, дружище Анк? Вот то-то и оно. Теорий, кстати, про это, смотрю, много. То так представляют. То этак. А смысл один – точно-то неизвестно.

Вот и жизнь – бац такая – и возникла. Или всегда была? И что вообще такое – всегда?..


Просыпаюсь, словно тыкает кто носом в плечо. Лежу уже на боку – видимо, крутился во сне. Хотя снов, как в большинстве случаев, не помню.

На горизонте голубеет рассвет. И деревья по-прежнему вокруг меня, не ушли еще. Только сплотились как-то. Словно я в центре.

Потягиваюсь и сквозь полузакрытые веки гляжу по сторонам. Мир вокруг только начинает просыпаться. То птица сонно вскрикнет, то зверек прошуршит в траве – неторопливо, словно все его тело еще спит.

Постепенно – по мере восхода Дхары – лучи света острыми точками проникают сквозь ветки бракков и затейливыми узорами ложатся на траву и мои лапы.

Наблюдать за ними – не оторваться, так как узор постоянно меняется, он не статичен. То листья дрогнут, то ветви покачнутся под ветром. Да и сами солнца – тоже ведь не стоят на месте. Смотрю, и Одра уже показалась над горизонтом.

В конце концов поднимаюсь и принимаюсь скакать, чтобы размяться. Сколько живу, а все не могу нарадоваться силе и ловкости собственного тела. Так здорово, когда работает – словно поет - каждая мышца.

Конечно, я уже думал, что я, моя сущность, не имеет никакого отношения к этому телу. Это и не сознание, как таковое – ведь сознание прочно связано с мозгом. Даже не то чтобы связано – а вообще – конкретный продукт функционирования этого самого мозга.

Не знаю, что такое Анк на самом деле. Одно могу сказать точно – тело, в которое он (то есть я) помещен, нравится мне вполне. И даже не то, что вполне – это я немного лукавлю. А полностью, целиком нравится.

Вот был бы я помещен в дерево, и что? Ни покрутиться тебе, ни повертеться. Ни побегать. Ни запахов, ни звуков. Ни зрения. Хотя...

Хотя ведь наверняка у них есть свои какие-то ощущения, нам неведомые. И вероятнее всего – абсолютно потрясающие. Отсутствие которых кажется им самим немыслимым.

Взять, например, скорость их общения – совершенно недостижимую для тхоргов. А раз у них такая скорость общения, то остается только догадываться, насколько велика скорость их мышления. Они, без сомнения, знают и понимают столько, что нам и не снилось.

Ну, а зато я могу вот так прыгать. И вообще, тхорг как таковой, с моей точки зрения – красивое существо. А быть красивым и ладным – хорошее ощущение.

Бракки вокруг зашевелились, словно подсмеиваясь надо мной. Но фон их мыслей остается очень доброжелательным. Нет, они не считают, что дурачка тхорга заносит. Вовсе нет. Просто им весело, и они радуются вместе со мной.

А вот сейчас прощаются и желают счастливого пути, и тут же трогаются с места. Минута-другая, и я остаюсь один среди густой травы. А лес размытым пятном маячит далеко слева.

Шерсть моя сразу расправляется, впитывая энергию взошедших солнц. Хотя сам я голода не чувствую. Вот что значит инстинкт – умора.

И ведь никак не заставишь шерстинки свернуться обратно – то же самое, как нос сам по себе чувствует запахи, а уши – слышат.

Некоторое время сижу на хвосте, поглядывая туда-сюда веселыми глазами. И ощущение счастья физически заполняет меня без остатка.

Такое глубокое зеленовато-голубое небо – как громадный купол над головой. И керны, по двое-трое рассекающие эту бездонную чашу. Кричащие громко, но мелодично – словно поющие неведомую песню.

И пунты – совершенно разноцветные – перепархивающие с цветка на цветок, с травинки на лепесток. И сами цветы...

Медленно перебирая лапами иду вперед. Туда, откуда уже явственно доносится запах моря. Ветер волнами колышет травы на моем пути. И так странно наблюдать за этим движением – будто передо мной уже водная стихия.

Иду, трава щекочет нос – когда дотягивается до морды. Но в основном она, все-таки, ниже. Хотя и высокая.

Интересно, есть ли разум, живущий непосредственно в космосе? Не представляю, как можно было бы обойтись без всего вот этого – что вокруг. Без неба, солнц, закатов, травы и цветов, лесов, морей. Да и без всех многочисленных и забавных существ, населяющих нашу планету.

Чисто абстрактно, наверное, можно было бы такое себе вообразить. Но на деле... Ну а что – на деле-то?

На деле выходит следующее – просто я всегда жил именно в тех условиях, которые окружают меня сейчас. И совершенно естественно, что что-то иное кажется мне невозможным.

Однако – и тут я фыркаю – тем созданиям, которые как раз и живут непосредственно в межзвездном пространстве, наверняка покажется невозможной жизнь на планете.

Да уж – быть всегда, всегда! привязанным только к одному миру. Что может быть скучнее и однообразнее, верно?

Они непременно всегда путешествуют. Движутся к разным объектам. Или дрейфуют. А как, должно быть, удивителен и разносторонен их разум, от сгущения не скованный никакими внешними рамками.

Даже вообразить не могу – каково это, когда повсюду от тебя бесконечность. И радость их, наверняка, безгранична. Как и любое другое чувство.

Могут ли они потеряться, например? Живут ли только группами? Нет, никак не представлю. Не хватает воображения.

Но ведь должны же быть такие существа? Думаю, да. Почему жизнь обязана ограничиваться исключительно планетами? Только потому, что тхорги живут на одной из них? Ну, ведь это смешно. Это – не аргумент.

Считается, что жить в звездах тоже никто не может. С моей точки зрения – органическая жизнь там действительно невозможна. Но что мы знаем о жизни, как таковой?

А что такое разум - вообще? Ведь никто не гарантирует, что мысль не может существовать сама по себе. Без привязки к какому-либо телу и конкретно к мозгу.

Вот у меня есть же ощущение, что мое «я» никак не соотносится с телом. Просто помещено в него и все.

Так почему бы какой-то цивилизации не быть совсем без тел? Считаю, такое вполне возможно.

Но те, кто живут в космосе, могут ли они путешествовать каждый сам по себе? Ну вот, как я теперь?

Не подавляет ли их ощущение полной отъединенности от кого бы-то ни было? Прямо не знаю – меня бы подавляло. Такие невообразимые пустоты на сотни световых лет от тебя.

Или же я снова просто все прикладываю к нашему виду? А космическим-то существам, наверняка, все комфортно и хорошо. Они же с самого сгущения живут именно так.

Да и вообще – с чего я взял-то, что отъединенно? Ведь сам я в любое мгновение могу связаться с любым тхоргом, прыгнуть к нему. Да и вообще прыгнуть куда угодно. Правда, только в рамках Джармы.

Но они – те – также, наверняка, могут в любой момент связаться с любым другим. И так же – прыгнуть. Вполне возможно, что тоже в каких-то заданных границах. Например – в рамках только одной галактики. Или – скопления галактик.

Еще что не представляю – ну, совершенно не представляю, как или где находятся вселенные. Вот как же так, что нигде? Где-то же они должны находиться – все эти пузыри, браны или еще как их назвать?

Да уж, Прик бы мне тут нотацию зачитал. Или Ранч. Но только что делать, если не представляю?

А еще вот что можно придумать – я даже останавливаюсь. А что, если кто-то живет в самой ткани пространства-времени?

Стою так, слежу взглядом за парящим керном. И не сразу осознаю, что хвост мой дергается, а глаза – выпучены. Вот умора!

Принимаюсь хохотать и валюсь набок. Занятное же зрелище! Но мысль – интересная. Замечательная мысль. Даже не знаю, с кем лучше ее обсудить.

Ранч – тот, понятно, высмеет меня сразу. У него – строго научный подход. Лорк, конечно, дело другое. Но Лорк – не ученый.

И вот таких существ, живущих в ткани пространства-времени, уже точно не представить ну совершенно никак. Думаю, и никто из тхоргов не сумеет, не только я.

Единственное, что очевидно – если мы просто скользим по поверхности, они же обитают где-то в глубине.