Поворот на Сивцев Вражек

       Илл. Александра Кулёмина               

           Знакомство

           Было воскресное июльское утро. В просторной светлой гостиной расположились девушка лет двадцати и  молодой человек того же возраста или чуть моложе. Молодой человек сидел у большого окна в кресле-качалке бразильского дерева и слушал, несколько отвлекаясь на свои собственные мысли, речь собеседницы.
     -А вот послушай, Дмитрий!- обратилась молодая хозяйка к юноше. - Послушай, что пишет литератор Гончаров Великому князю Константину Константиновичу, заслужившему, как тебе ведомо, похвалу многих поэтов.
           Она прочла вслух отрывок из книги:
           -Я указал Вам на графа Голенищева-Кутузова, как на подходящего Вам более товарища по лире…
           -Каково? Ведь К.Р. был уже всеми признан и восхваляем как мастер лиры. Вот что значит истинный талант: он не может излагать неправду, даже когда все вокруг, и даже друзья, говорят иначе.

            С этими словами девушка подошла к окну, услышав какие-то крики во дворе,  и отодвинула ткань маркизы. Её красивое лицо выражало интерес к тому, что происходило за окном. Под окном их большой съёмной квартиры трёхэтажного дома крики раздавались всё громче.
            -Ату его, ату!- кричали со стороны Нащокинского переулка, куда углом выходил эркер гостиной.
            -Ату!- задорно и громко продолжал голос.
            Девушка повернулась в сторону кричащего и заметила неряшливо одетого высокорослого парня лет двадцати пяти как раз в тот момент, когда тот отделился от пролётки. В ту же минуту резкий удар хлыста кучера прошёлся по его рваной одежде-  косоворотке без одного рукава и мешковатым штанам. По тому, как парень, на вид беспризорник, вмиг вытянулся в струну, было понятно, что удар  пришёлся точно по объекту злобы кучера. Парень бросился в сторону церкви на Афанасьевском.
            -Как ты его, Силыч!- с восторгом и заискивающе отметил дворник Рахим. - Молодца!
            -Шельмец!- хоть и ругательно, но довольно отвечал кучер Силыч. – Ехал от самой станции, вокзала то ж. Барыня велела забрать вещи, что забрала у гжатской свояченицы. Сама в комиссию, а я дале. Так, вишь, толь на Сивцевражке, когда вертал с бульвару, и заприметил увёртыша.
            Кучер и дворник скрылись где-то во дворе и на этом развлечение для свидетелей события на углу Нащокинского и Сивцева Вражка и окончилось.

           -Отойди от окна!- смешно пропел, встав с качалки, Дмитрий и продолжал нарочито распевать стихи есенинского стиха:
           - Не ходи ты ко мне под окно, и зелёной травы не топчи…
           -Ах, Дмитрий! Что же это делается! Уже почти два года как свергли богачей, а людей бьют  и бьют среди бела дня.
           -Сестрица! Отойди же, незачем смотреть такие страсти. Вот и тебе глядеться в окно никак нельзя.

           Он подошёл к сестре, обнял за плечи и, заглянув, прищурившись, в её глаза торжественно, почти песенно изрёк:
           -Ой, нет! Не показывай, Инночка, своего лица да кому не след в оконце. В твоё милое лицо может влюбиться кто угодно. Даже Рахим, даже тот беспризорник.
           -Братец, ты говоришь это так значительно, будто и сам веришь в такую возможность. Пойдём-ка лучше узнаем, что привезли для maman. Верно, по своему определению она надолго отъехала Уже как с Троицы мы в Москве, а со службой здесь никакой ясности. А могли бы тешить себя деревенской усладой в наших Жаворонках, да хоть и в том же Питере- всё равно неразбериха. Какие уж тут должности! Ещё хуже, чем в Петрограде!
           -Хоть бы всё сложилось, хоть бы всё сложилось!- нараспев произнёс Дмитрий и вышел, сопровождая сестру в прихожую, куда Рахим уже снёс только что привезённые баулы.

           Между тем основной виновник недавнего события  пробежал весь Афанасьевский переулок. Бежал не потому, что боялся что догонят, схватят, а от жгучей боли по всей спине и особенно уха.
           «А ухо-то пошто? -возмущался в мыслях беглец. –Попомнишь, гад!».
           Рослый беспризорного вида парень имел прозвище Коська. Строго говоря, этим именем  называл себя прежде всего он сам, боясь, что ночные  и по большей части скабрезные друзья не станут выговаривать длинное для них имя Константин, а дадут обидную кличку. Так что Коська именем своим козырял при всяком удобном и неудобном случае. В Москве он оказался поддавшись идее беспризорной коллегии, собиравшейся на пустыре за ткацкой фабрикой в Песках у самой Невы. Длинными летними ночами коротали у костров, отбирая папиросы друг у друга и забижая пришлых, его новые приятели. Беспризорным стал он с ранней весны, когда новые власти объявили новый порядок для Академии художеств, где он кочегарил с земляками-вологжанами. Вот в одну из ночей и влезла в голову бедолаге мысль, многократно произносимая и потому как бы непреложная истина о том, что в Москве куда как лучше беспризорному люду.

           -Чё тут скалить? В Питере одна матросня. Да калеки с фронта. Даже мешочницы и те все  на юг через Москву, -итожили чумазые и обычно голодные разжигатели костра.
           -И комиссары туда же бегли, - рассуждал сосед Коськи. - Они то уж знают, куда тикать. Голод тут будет. Царь золото спрятал.
           -А то!- показательно строго, сплюнув для солидности под ноги, закрепил вывод ораторов другой беспризорник, местный авторитет, без зазрения совести обиравший и малых и куда более взрослых бездомных приятелей.
           Так недавний кочегар Коська, он же Константин, и перебрался вслед за комиссарами и мешочницами в первопрестольную.

            Событие, о котором мы уже знаем, пришлось аккурат на второй день пребывания петроградского малого в Москве, год назад объявленной большевиками столицей. Весь день Константин таил обиду, боясь сознаться самому себе, что день мог пройти и более радостно для него.  Так, в переживаниях и надеждах «вернуть должок» обидчику, беспризорный герой   улёгся на старую овечью шубу,  забытую или оставленную бежавшей вместе с хозяевами дома в Гончарной слободе прислугой. Устроился он во флигеле дома с красивыми резными наличниками справедливо полагая, что из дома, пусть и пустого на день его появления в Москве, его точно попрут.
            Наутро, макнув голову в бочку с водой из водостока, решил одним махом вопрос утреннего умывания, Коська подпер дверь флигеля и не спеша направил свои босые стопы  к месту своего вчерашнего унижения. Москва была умыта и свежа. Утренний дождь обновил запах таганских тополей, умыл маковки нарядных церквей. Не особо стараясь обходить свежие лужи, уличный бродяга не торопясь шёл к цели. Почти в самом начале переулка он увидел уже знакомый ему нарядный особняк. Во дворе стояла всё та же запряжённая пара.
            «Наёмная!» -подумал Коська, - «А то толкалась бы где-нить в Китай-городе».
            Кучера не было. Не было и дворника, что нашему герою было только на руку. Оценив обстановку, Коська решил досадить недоброжелателям сразу с нескольких сторон. Для начала он решил связать хвосты лошадям куском валявшейся тут же рогожи.  Взял идею на ум и стал обдумывать новую месть. Но мысль, что лошади уж точно не виноваты во вчерашнем его унижении, озадачила парня.
            «Ладно, живите,- подумал он, и хотел было переключить мысли на что-нибудь иное в качестве объекта мщения.
            -Сударь! Будьте любезны, помогите! - услышал Коська.
            -Помогите, Вас же просят!
            Так к питерскому босяку ещё никто за всю его жизнь не обращался. Скорее всего по этой-то причине он и не дал дёру, опешив от непривычного обращения в свой адрес.
            Обернувшись, он увидел скромно, но аккуратно одетую молодую особу, которую его ещё неопытный глаз оценивал по одежде и росту, но никак не на предмет женской привлекательности.
            «Краля!»- подумал беспризорник и попытался оценить меру опасности для себя нового персонажа. Но, не обнаружив ничего, что угрожало бы его свободе и достоинству, сделал два шага в сторону позвавшей его особы.
            -Вы что, боитесь?
            -Ещё чего!- гнусавя, по-блатному ответил парень.
            -Тогда, возьмите, если осилите, оба баула и несите за мной. Наш             Силыч вчера забыл за козлами, когда за Вами гнался. Ох и больно он Вас вчера!
            -Ничего не больно, а так! - соврал Коська, чему немало удивился: ни к исповеди, ни к столь быстрому вранью он не был готов. Ухватив два длинных свёртка и буркнув что-то недовольно  на обидную фразу «Если осилите» он засеменил в прихожую.
            На втором этаже его остановили.
            -Стойте! Стойте же! Вытрите Ваши ноги!
Тут только Константин впервые за несколько лет  ощутил неловкость. В доме ца-рили уют и порядок, по всему было видно, что всё тут под хозяйским оком.
Пыльные исцарапанные ноги Коськи в данной обстановке были уж совсем неожи-данными гостями. 
            -Клуша! Клуша!- прервала неловкую паузу девушка.
            Вошла прислуга, Клуша- полная женщина лет пятидесяти.
            -Клуша, принесите молодому человеку что-нибудь из обуви.
            Взгляд прислуги в сторону парня тоже не добавил оптимизма парню.
            Через несколько минут он был уже в удобных бамбуковых тапах. Но взгляд взрослой тётки по-прежнему был удивлённым и недружелюбным.
            «Эта бы огрела, факт!», -подумал гость. Однако девушка словно наперёд знала мысли всех актёров ещё не сыгранного спектакля и опередила всех своими распоряжениями
            -Вот, Клуша, это наш помощник и гость. Пока не приедут maman и Константин с Гороховского эта молодая личность побудет у нас. Проводите его к рукомойнику а потом сюда же.

           Дальше всё пошло как-то само-собой. То ли повелительный и одновременно ласковый голос молодой хозяйки, то ли заведённый порядок тут сыграли роль, но все в итоге остались довольны. Клуша не уходила, любопытство разбирало её:
            «Отчего ж молодая барыня связалась с таким чёртом?».
Коська, уже умытый с мылом – когда ж ещё представится такая возможность!? -стоял посреди большой гостиной.
            -Кто Вы, молодой человек и за что Вас намедни Силыч так больно ударил?
            Тому было крайне противно вспоминать прошедший день.
            -Сказал же!..не больно, -опять соврал парень. –Коська… А за то, что катался на нём. Вот и саданул, - ответил он словно признавая факт собственной вины.
            -Коська-это, надо полагать, Константин? Благодарствую. А я - Инна. А живёшь ты где?- перешла на ты девушка.
            -А-а-а, в Гончарах!- в ответ протянул тот, тоном давая понять, что жильё его ещё то.
            -В Гончарах, на Таганском холме, что ли? Что же, хорошее место. А у кого же?
            Не услышав ответ хозяйка мило улыбнулась и не говоря ни слова вышла в смежную комнату.
            Скоро Коська услышал звуки непонятной беседы, будто девушка говорила сама с собой. Беседа всё продолжалась и у гостя появилась возможность обозреть приютившую на время его гостиную. В глубине её стоял рояль чёрного цвета, приковавший внимание уличного бродяги. Рояль был накрыт простой накидкой, но та только подчёркивала его благородную красоту. На скатерти стояли бронзовый подсвечник на три свечи и большая, слегка помятая тетрадь. У другой стены стоял тёмный гарнитур с несколькими креслами и большим ореховым столом. В противоположной стороне находилась конторка, за которой обыкновенно стоят лавочники. Только на этой находились мраморная чернильница и большая,  наподобие амбарной тетрадь. Большое окно было оформлено огромной шторой-маркизой салатного цвета. В разных местах комнаты стояли на круглых тумбах невысокие вазы с цветами. На стенах тут и там висели репродукции и хорошие копии картин Рафаэля.
            Коська загляделся на них.
           -Ты что-то знаешь о картинах?- спросила вернувшаяся в гостиную девушка.
           -А как же! Я их столько пересмотрел - тыщи.
           -И где же, позвольте узнать, где же ты видел их столько?
           -А в академии. В Питере. Я кочегарил там. Всю зиму проработал,-  с важностью сообщил Коська.
           -Надо понимать- в императорской академии художеств? Так у тебя есть профессия? А почему же босой?
           Вопрос собеседнику показался лишним.
           -Ну это я так… не супись, пожалуйста!
           Девушка произнесла последние слова так мило, сопроводив их мягкой улыбкой, что уличный малый, даже в детстве редко знавший материнскую ласку, потерял последние остатки уличной храбрости.
           -Сегодня Клуша тебе подберёт чего-нибудь из одежды. К нам только привезли дачные вещи. Уж тебе точно что-нибудь сыщем. А ты помоги расстелить ковры на втором дворе, Клуша тебя проводит. Только ты уж сам отнеси по одному.
           -А вы баре чё ли? Говорят революция неравенства все отменила, слегка картавя вдруг сообщил Коська.
           -Ты про Клушу? Или про себя? Никакие не баре, - парировала Инна. –Просто, понимаешь, никакая революция не может отменить важную работу. А maman, мама,- поправила она себя, - она как раз такую важную работу и выполняет. Для страны и для всех. Она картограф. Знаешь что это такое? Вот мы и приехали в Москву, где она должна получить новое назначение.

             Коська с трудом понимал смысл слов «картограф» и «назначение». Но зато он знал смысл слова «голоден». Тут же он и заявил, без всякой робости.
            -Я поработаю, но хочу шамать.
            -А-а-а, понимаю. Не беспокойся. Клуша!- позвала молодая хозяйка.
            Горничная встрепенулась и понимающе кивнула. Пока она ходила куда-то, вероятно за чаем, Инна продолжала пытать уже уставшего от вопросов бедолагу:
            -А как же ты здесь оказался?
            Гость был рад, что его не спросили, почему он не знает такого слова «картограф» и охотно ответил:
            -Все ехали и я рванул. Говорят, голод будет в Петрограде. Для того и революцию делали, изложил он фатальный вывод. Парень промолчал, что его дважды ссаживали с поезда, где он прятался в углярке. Промолчал и про то, что в Твери сам сбежал от милиции. Деткоммун в те годы ещё не было, но были лагеря и беспризорники боялись угодить под общую месть к ним милиционеров и бегством выказывали к тем своё уважение. Но говорить обо всём этом не хотелось, да и Константин вдруг осознал какой-то свой новый статус, что никак не располагало к подобным темам.
            -А что ты любишь?
            Тут появилась с подносом горничная и сладкий запах выпечки возбудил воображение и волнение гостя.
            -Дмитрий приехал. Я вам на троих принесла,- с этими словами Клуша поставила серебряный поднос с румяными кокорками на большой стол.
            Запах снеди ещё больше разбудил голод Коськи. Кокорки напомнили о Вологде.
            -Ну, садись, Константин. Садись, не стесняйся, а то я всё съем, - напугала его хо-зяйка.
            -Так что ты любишь, Константин?
            -Есть люблю.
            -Есть?- повторил только что вошедший в гостиную Дмитрий. –Есть -не удивительное дело. Даже тривиальное. Кто это, сестрица?
            -Дмитрий, ты не узнаёшь? Это наш вчерашний герой, ты, верно, помнишь. А сегодня он помогал нам убирать ковры.
            Тут Коське стало неловко. Его как бы уличили в том, что он на принесённый завтрак не заработал, ведь ковры всё ещё лежали на прежнем месте.
            -А ещё картины люблю. И промеж всего - итальянские.
            -Вот как!?- хором вопросили брат и сестра.
            -Да. А давеча в Воскресенской церкви в Брюсовом видал икону. Она точь- в- точь рафаэльская.
            -Где же? В Брюсовом переулке? А ты не путаешь?
            -Я её сразу признал. У Эберлинка такая же.
            -А это кто?
            -Не знаю. Но часто хаживал к нам на Университетскую. Только к конференц-секретарю али куда ещё –не ведаю. А ещё я уголь ему на Сергиевскую, в мастерскую. Такие там балерины в доме у него!
            -На картинах?
           -Да нет, говорю же- балерины. Живые,- подчеркнул, вытаращив глаза Коська и схватил съестное.
           -Чудные! Никого нет, а они раздетые ходят, позируют, - со знанием дела сообщил он.
           -Так уж и раздетые? – засомневался Дмитрий?
           -А в нарядах своих, в перьях. Да и вообще никак…

            Воцарилось молчание.
            -Я много картин подсмотрел. Меня часто приглашали смотреть. И даже стоял натурой. Вот! Токмо ни одного рисунка не отдали. А ещё есть у того с Сергиевской чудный аппарат. Он расставляет перед ним кого хошь. Вот тебя, барин, например. А потом твой портрет готов. Во как!
           - А кто же он есть точно? По профессии?
           -А кто он не знаю. И картины пишет и карточки делает… Но живописец точно, -вспомнил нужное слова гость.
           -А ещё я на курсах был, ваятельских и художнических.
           -Как так?- изумился Дмитрий.
           -А никак. Не всё ж у печки стоять. Я ж со сменщиком, а когда споро всё делаю, то вместо роздыха гуляю у студентов, подсматриваю, как их учат. А ещё книжки у них брал.

             Стали пить чай. К чаю оказались румяные «жаворонки». Их запах будоражил чувства бедного парня уже давно. Первым схватив лакомство, он вдруг отчётливо вспомнил песенку своей матери, которую та пела ему и младшему брату когда пекла почти такие же нехитрые сладости:
             «Жаворонушки! Прилетите к нам!..».
             Нахлынули воспоминания о трудном и всё же  счастливом детстве.
             Гостиная вдруг стала родной. Захотелось что-то сделать для этого дома, для его милой хозяйки.
             В эту минуту Дмитрий посмотрел на гостя и хотел было что-то сказать, по всему было видно- сказать что-то неудобное для гостя. Но авторитет сестры и любовь к ней заставили его передумать. Коська сообразил переменить обстановку и вызвался отнести на-конец ковры на дальний двор.
             Ковры он расстелил быстро, помощь горничной не понадобилась. Для знакомства и выражения признания Коська через Рахима вызвал Клушу и переминаясь с ноги на ногу проронил:
             -Я вот там, это… постелил хозяйское… справьтесь.
             Было неясно, оценила женщина мягкий подход непрошенного работника или нет, только во двор она сбегала и вернулась очень быстро. По тому, как ничего не сообщила Коське, было тоже непонятно, довольна она его работой или не совсем…
            -Тогда я того, пойду… Инне-барышне за обед мерси моё.
            -Клуша фыркнула, но замечаний в напутствие никаких не дала.
            Обратно Коська бежал вприпрыжку и опять босиком, прихватив обновку.  Ему давно так не было легко. День был таким счастливым, таким добрым!
            -Какая она милая! Какая пригожая! - словно молитву повторял и повторял он одно и тоже, большей частью вслух. Москва казалась ему счастливейшим местом на земле. Всё дышало радостью. Казалось, он всегда ждал подобной толчеи.   В Китай-городе набрёл на церковь с покосившейся колокольней и, немного робея, зашёл внутрь.

             В полумраке нашёл свободное от богомольцев место и оказался рядом с иконой Кикской Богоматери. Икона оказалась необычной, с огромной золотой пчелой и нерусского алфавита текстом. Коська помялся, поскольку его всегда смущал церковный ритуал, которого он хоть почти не знал, но всё же уважал.  Затем нашёл в себе храбрость поблагодарить Богородицу за нежданную радость.
             Обрадовало его и то, что икона, к которой он обратился, оказалась под стать событию необычной.
             -Эвона!- прошептал он и ещё пуще стал благодарить за столь счастливый день.
             Коська покинул ставший столь близким его душе храм и побрёл туда, куда вели его босые ноги. На Варварке он вдруг вспомнил, что новый день подарил ему не только встречу, но и обувку, которую он так почему-то снял при выходе и нёс в платке, то ли подаренном, то ли забытом Клушей.
             Увидев несколько диковинных авто, пробирающихся сквозь запруженные подводами  и пролётками улицы у Ветошного переулка, парень отошёл  сторону и  степенно, а затем и вовсе торжественно стал приноравливать обувь. Оглушённый  счастьем он уже не обращал внимания ни на ванек, ни на лихачей, норовивших проехать чуть ли не по нему самому и словно наперекор выставлял свои длинные ноги куда только можно было в этой толчее. С этого момента он осознал себя весомым элементом улицы - пешеходом.
             Как поменялся мир! Уже не хотелось куда-то спрятаться, сгинуть, прошмыгнуть. Наоборот: вся душа его требовала показать себя кому угодно  в новом качестве. Хоть разносчикам, хоть линейным, а хотя бы и народной милиции. А чего!
            Двигаясь нарочито медленно между лоточниками и лавками, парень медленно, но с огромным удовольствием привыкал к обновке.

            Так, расставшийся со званием «босяк» Коська продвигал свой счастливый день.
            С лучами закатного солнца он вернулся к себе во флигель. За исходом дня он так и не осознал, что за день ничего не стянул, ничего не выклянчил. А есть тем не менее уже хотелось. Глотнув из бочки дождевой воды и  в ней же искупавшись, счастливец грамотно доверил разборки с голодом сну.

            Между тем, в особняке на Сивцевом Вражке Коську обсуждали.
            -Вот что ты себе возомнила, Инна!? – обратился к сестре Дмитрий.
            -Вот что? Что, моё сердце, ты себе на-при-ду-ма-ла? Чтобы какой-то мальчишка с улицы вошёл в наш дом, и мы его терпели? В честь чего, милая!? Что за добродетели в его духовной материи ты открыла?
            -Ну, Димитрий, ты не прав. Ох, как неправ! Парень непростой, я таких вижу сразу. Да, бос. Но не с улицы. Год при академии ведь пошёл же ему на пользу?  Он столько вещей, столько событий вокруг академии помнит, столько имён, что даже тебе, уж извини, не упомнить. Более чем уверена: своеобычная материя души у этого малого. Романтическое и художественное бродячее сердце.
             -Нате-с! Какие эпитеты, сестрица! Бродячее сердце! У нас вся Русь-матушка сплошь бродячие сердца. И из Руси те сердца бежали. Кто в Прагу, кто в Белград.
             -А я верю, что из него выйдет толк. Верю! Сейчас вся страна обновится. Всё пришло в движение и он – её новенький маленький двигатель. Да и добрый он.
             -Да верь себе! Только не приводи.
             В коридоре раздался звук механического звонка.
            -А вот, верно, и maman!- обрадовалась сестра.
Действительно, в гостиную вошла с уставшим видом мать.
            -Поздравьте, дети мои, с назначеньицем!- громко, с расстановкой сообщила она.
            -Теперь Ваша мама- главный сотрудник Высшего геодезического управления. Сам Бонч (Мих. Дмитр.Бонч-Бруевич, -прим. авт.) до лестницы провожал. Всё говорил, говорил – для новой России такие как Вы- архиважный кадровый персонал. Так и сказал! Всё про съёмки в Мукдене и Ляонине расспрашивал. Знал, как угодить Вашей маме!
            -Ну что же вы? Зовите Клушу. Теперь вместо каши будем ужинать как и полагается архиважным едокам,  нормированным, как сейчас принято речь, обедом, - закончила она.
            Сели ужинать. За оживлённой беседой быстро прошёл поздний вечер.
Перед тем как уйти в спальню, Инна подошла к конторке и сделала пометку на бу-маге: «Рубаху, а и того лучше- что-то из одежды. Из своего или из того, что дали Петровские- Соколовы в Жаворонках».
            Выключив свет за прислугу, Инна отправилась спать. Ночь в доме вступила в свои права.

             Преображение

            Против обыкновения и в доме на Сивцевом Вражке, и во флигеле в  Гончарах встали рано. Коська уж точно от голода, к которому за полгода мытарств он никак не мог привыкнуть. Инна провожала мать на Гороховский, к новому месту службы.
_          -Клуша! Клуша!- подёргивая фарфоровым колокольчиком красивым голосом позвала Инна.
           -Опять! Какая я тебе барышня!
           -Ну… Вы такая красивая! Такая молодая! И вообще,- без жеманства ответила помощница.
           -Не хвали. Хоть и заслужила, а всё равно не хвали,- с улыбкой возразила хозяйка.
           -Вот тебе поручение: поищи-ка в баулах что-нибудь из студенческого моего братика. А и того лучше- из соколовских вещей. Помнишь, они давали перед Троицей? Да смотри, всё на совесть делай!
           -Угу! Уж не сопливцу ли тому?- осторожно вопросила Клуша.
           -А и какое тебе дело!? Ишь!
           -А братец-то Ваш одобрят-с?- горничная спросила это, точно зная, что оба брата против сестры никогда не пойдут, а если и скажут что в возражение, то только для того, чтобы затем с удовольствием уступить ей.
           -Одобрят-с! Одобрят-с!
           -Да. Вот ещё что,- добавила она. - Непременно покажи мне то, что найдёшь. Потом Рахима отправим пешком за Константином, не рассыплется. Переоденем его тут же, у нас.
           -Ой, Вы, барыня!- покачала головой уже всерьёз удивлённая женщина.
           -Иди, иди! Рахима потом позовёшь.

            Когда с одеждой было всё ясно Рахим отправился за Коськой  в Гончары. Брат и сестра принялись за завтрак без прислуги.
            Вскоре подошла мать:
            -Дети, я с Вами ненадолго. Пирожка, пирожка отрежьте, отведаю. А то, говорят, муку на днях отменят, в нормированном пайке будет только зерно. Не вкусить тогда таких сытненьких пирогов.
            Пироги мать, Татьяна Андреевна, чаще делала сама. В последнее время всё больше с ревневым вареньем или вишней. Она любила делать всякие заготовки и они удавались ей на радость домочадцам и гостям.
            -А вот у нас сотрудники обещали ангажировать два билета в Большой. Я точно не смогу- только устроилась, не до театров. Да и в межевом институте у меня часы.
            Дмитрий не преминул вставить и своё:
            -Не обессудьте, но тройку лет назад в Александринском разочаровался в театре на-все-гда. «Грозу» Островского ставил ваш любимый Мейерхольд, но всё было как-то…-Дмитрий не нашёл слов.
            -Не академично? Верно?- вставила сестра.
            -Твой Мейерхольд, твой Головин прямо ребус какой-то нагородили. А ведь с Островским всегда понятно, что за картину жизни он видит, что за характеры нам предлагает. Жизнь во всех её проявлениях. Никакой особой такой философии.
            -А вот и нет,- возразила мать. -У него есть пьесы исторические. И ещё есть тема женщины. Очень даже актуальная. «Бесприданница», «Последняя жертва» и другие.
            -Ну какая ещё тема женщины!?
            -Да, Димитрий! Есть! Наш особый мир.
            -Да какой там особый мир!? Уж простите: кухня, дети, церковь?
            -Ну нет!- Татьяна Андреевна переглянулась с Инной. -Ты знаешь, я с Вашим отцом рассталась не просто так. Он- кулинар не только в профессии, но и в жизни. И из меня всё хотел что-то приготовить по своему рецепту. По своим потребностям и желаниям. Да только я не хотела. Я не собиралась быть ему блюдом. Я себя чувствую личностью. Личностью! Мне нужны свободные мысли, свободные без оков. Я сама жить хочу как хочу. Нам современным женщинам ближе иные отношения, без отчётов и обязательств.  Иначе ничего не успеть. Женщина тоже имеет право жить свободной.  Да, доченька?
             -Ох, правда твоя!- постаралась отшутиться дочь. -Как и то правда, что готовишь ты прекрасно, как, впрочем, и бабушка наша гжатская.
             -Что верно, то верно. Она была мастерица, да и я не ленилась. Так что же? Брать билеты?
             -Брать. Я знаю, что точно пойду,- ответила дочь.
             -Ну, тебе уж точно есть с кем. Вестимо, полк целый ухажёров?
             -А вот и не угадала!
             -Как, сестрица!? Уж не с тем ли беспризорником?- удивился Дмитрий.
             -Не с беспризорником, а со светлой личностью. Небезынтересной. И ставшей на путь разумного обновления.
             Дмитрий и Татьяна Андреевна переглянулись, но в диспут вступать не решились. Инна всегда держалась своего мнения и спорить с ней было бесполезно.
«Вся в меня», - подытожила про себя мать.

             Утро Коськи было куда прозаичнее. В который раз в Гончарах объявились цыгане. Они без обиняков расселились в опустевшем барском доме, рассчитывая до отпора местных жителей прожить в нём хоть какое-то время. Наведывались и во флигель, но уже цыганята, трижды за прошлый вечер, тем самым дав понять, что Коське лучше бы уйти. Их нахальные и плутоватые лица, а ещё больше- уверенность, с которой они проникали в не-знакомое помещение не на шутку встревожили парня. И хотя за четыре года мыканий приучили Коську ко всяким неожиданностям, последний визит непрошенных гостей был совсем плохой приметой.
            «Уж не на Виндавский ли вокзал перебираться? Или Нижегородский? Тот хоть и закрытый, но бродяг там много и жди от них чего хочешь!» - поморщился бедолага.
            -Эй!- прервал тревожные мысли парня чей-то голос. -Эй!
            Коська оглянулся в ослепительно яркий двор за открытой дверью флигеля.
            -Эй! Твоя хозяйка иди. Хозяйка прислали.
            Коська всё понял из этой словесной каши, но удивился тому, что его отыскали.
            Рахим не без самодовольства ухмыльнулся:
            -Быстро нашёл. Бар дом. Гончары пустой. И бар дом пустой. Здесь значит.
            Действительно, в округе почти не было пустых домов. Перед тем, как отправиться на Сивцев, Коська стал обуваться. Медленно, с достоинством и на виду татарина, стараясь, по всей вероятности, подчеркнуть значение своего прошлого визита.
            Закрыв дверь и прислонив от цыганят к ней железную бочку с остатками дождевой воды, вышли. Пошли, однако ж, врозь. Новый день встретил героя солнцем и великолепием храмов, щедро одарявшими блеском куполов каждого, кто осмеливался взглянуть на них.
            «Эх! Как здорово!»- глядя на торжествующие купола и барабаны Никольского и Успенского храмов, с восторгом отметил он.
            За этой радостью он и забыл, что не ел со вчерашнего дня. У Яузских ворот расстались: у Рахима были ещё поручения, а может, и свои дела. Своё дворничество он не любил, при любом удобном случае напрашивался то в лавку, то на рынок, то в мечеть.

            У дома со знакомыми эркерами парня чуть не свалил запах пирогов.
На звонок ответили не сразу. Во дворе тоже никого не оказалось. Парень попробо-вал ещё раз позвонить уже с мыслью, что рычажок на двери никак не связан с механическим звонком. Через какое-то время за дверью раздался знакомый грубоватый голос:
           -Иду уж!
           Клуша давно увидела парня, но оказывать ему честь встречи не спешила.
           «Не по Сеньке шапка»- рассуждала она,- «Знай чин!».

           Мнение женщины однако изменилось после первых же слов гостя:
           -Я тут Вам, это… принёс,- волновался тот.- Я тут принёс Вам…
           Клушу никто на «Вы» не называл и от неожиданности она засуетилась более обычного. Тут же принесла одежду, подобранную её и одобренную молодой хозяйкой. Рваную косоворотку и штаны в комнате оставлять не разрешила: «Мож, ты блохастый!?»
           Константин переоделся за дверью.
           -Так что сиди тута, пойду кликать ангела твоего, - неожиданно для самой себя определив роль хозяйки, сообщила она гостю.
           Кликать она не стала, а позвонила из соседней комнаты в фарфоровый колокольчик.
           У парня ёкнуло сердце: «Неужели она сейчас выйдет? Она сама?».
           Никогда в жизни он так не волновался. Это волнение было не сравнить с теми переживаниями, что при-шлись на его грешную душу.
           Вошла Инна. Парню показалась, что она не вошла, а  вплыла в гостиную.
           -Вот и хорошо. Здравствуй! А мылся хоть?- по- свойски спросила она.
           -Эээ…Утром, бочка у меня есть.
           -Бочка, значит!..Так вот: пока ты у нас не определившийся, будешь по мере надобности привлекаем для всяких поручений. Ты же свободен?
           -Эээ…Как это?
           -Я говорю- свободен ли от дел? Мы не стесняем тебя просьбой?
           -Пошто… Завсегда свободен,- ответил парень, силясь понять чем ему грозит вопрос хозяйки.
           -А раз так будешь у нас курьером. Ходить то есть по всяким поручениям, приносить-уносить и всё такое. Не возражаешь?
           -Да разве ж я могу?
           -По всему вижу- можешь, раз кучера не побоялся. А первое же дело, касаемо тебя- в час после полудни должен быть на Гороховском, найдёшь там Управление картографии. Вот тебе адрес. Читать-то, полагаю, умеешь?- она протянула листок биоварной бумаги.
           -Умею, -не соврал Константин.

            Грамоте он выучился ещё до земской школы по Евангелию и истории Абиссинии, хранившихся в доме с незапамятных времён. Школу посещал регулярно, но только три года. Со смертью отца больше посещать её не пришлось. А так хотелось! Константин вспомнил, как шёл на учёбу под промозглым дожём босиком, с сапогами за плечом, месил грязь несколько вёрст под Кубенским озером. Ни грязь, ни холодный ветер не останавли-вали его- так хотелось приобщиться к знаниям!
Его воспоминания прервали:
            -Вот тебе свёрток. Тут обед. Сама напекла. Впрочем, я вижу ты голоден. Ох!! Ещё по дороге слопаешь всё. Нет уж! Лучше поешь. Клуша! Накорми его на кухне.
            После еды идти не хотелось, но Константин не подал вида. Счастливый без меры он  не вполне уверенно шёл в новой одежде и обуви. Дорогу пришлось спрашивать поминутно- тому были две причины: форс и незнакомый адрес. Всё же дошёл гораздо ранее, чем ожидал сам. В вестибюле огромного дома на Гороховском переулке большие напольные часа показывали четверть после 12-ти. По лестнице торопливо поднимались и спуска-лись люди. Но Татьяна Андреевна всё не подходила.
«Какие все занятые! А интересно, граф тут что ли до сих пор живёт?»- предполо-жил Константин.
            Татьяну Андреевну он так и не увидел. Свёрток с запиской забрали какие-то серьёзные люди на входе, сказав, что знают куда отнести.
Константин терзался: а правильно ли он поступил, связавшись с третьими лицами в Главном управлении картографии.
            «Контора видная, авось не обманут!»- успокаивал он себя. Он был в приподнятом настроении. Теперь он мог вызваться и на более серьёзные дела. Целый день он бродил по Москве, побывал по обыкновению на рынке на Смоленской площади, где его чуть не уронили под огромную бочку какие-то шальные бондари. Сходил и на Сухаревку, где едва прорвался через вереницу подвод, спешащих с рынка, и где едва не угодил под трамвай, засмотревшись на транспортное чудо. Под трамвай не попал, но всё же, падая, порвал обувь о края колотой брусчатки.
Дойдя до 1-й Мещанской улицы с восторгом запрокинул голову на две огромные ажурные башни с перекинутым между ними мостиком.

            -Нравятся?-окликнули его.
            Обернувшись, Константин увидел молодого художника с мольбертом. Живописцев он не видел с тех самых дней, что был в академии.
            -Красиво как!- ответил он незнакомцу.
            -Крестовские башни.
            -Вот и я, с утра пишу этюд, да всё не выходит, всё не то. Да и солнце поменяло свои лучи на правые. Загублен день для живописи. Впрочем, Куленич. Владимир Куленич, художник 1-го класса по-старому, - представился художник.
            - А ты в Царицыно был? -спросил Владимир.
            -Не-а! Не был.
            -Вот туда бы сейчас! Какая прекрасная натура, какие дворцы! И всё готика, готика, готика! Русская готика. Понимаешь?
            -Константин понимал. Он часто бывал на лекциях в свободное от кочегарки время. Помнил и темы и даже стили. Но больше всего ему нравились педагоги. И сами они, и то, как интересно и по-разному они давали студентам знания: И.Бозунова, А.Фёдоров, В.Шилов, В.Блэк, Г.Павлов, Успенский. А более всего любил он ходить на лекции вальяжного  Андрея Пунина и очень сдержанного Владимира Лисовского. Оба преподавали архитектуру и подчёркнуто уважительно относились к нему, простому работнику из коче-гарки, проводившему свободное время на их занятиях. За посещением занятий студентами следили, но больше для формы. А он, студент-доброволец, вместе с  вольнослушателями и студентами старался не пропускать общие дисциплины, и  нередко во время занятий сидел в первом ряду, открыв рот и не боясь никаких инспекторов. Под занятия Пунина и Лисовского он договаривался со сменщиками особо, выбирая удобный для себя график в кочегарке и извозу угля.
             Оттого-то и знал архитектуру более всех остальных предметов Константин и даже подсказывал нерадивым молодым скульпторам на занятиях.
Куленич не спеша вытер кисти и мастихин, собрал палитру в ящик и спросил:
             -Ну что, нравится живопись? Сам-то откуда?
             -Нравится. Но рисовать не обучен. Из Питера.
             -Из Питера!-снисходительно протянул Владимир. –Те, кто уважает город- говорят-из Петербурга. Можно и Петрограда. А то как ванька или иной извозчик –из Питера! Вот что: будешь свободен завтра -приходи на Тверскую, 20. Спросишь художников. Там и я буду. Аккурат на вернисаж и попадёшь.

             Обещать Константин ничего не стал. Они расстались.
             Вечером На Гончарной улице объявились милиционеры- местные жители не вытерпели цыган. От цыган остались только кострище во дворе и неубранная одежда, которую те повесили для сушки прямо на края резных наличников. Но и флигель был заколочен, теперь уже листовым железом. Парень вновь стал свободным гражданином улицы. Всю ночь он бродил по Таганскому холму, прошёл от Яузских ворот до Никитских, где  и улёгся уже глубоко ночью на скамью.
             Проснулся утром от шума метлы. Не доверяя своё окончательное пробуждение дворнику потащился далее. Часам к семи, сам не зная как, оказался на Сивцевом Вражке всё в том же дворе. Отыскал всё ту же наёмную пролётку, и, вытащив из неё старый зипун улёгся прямо под пролёткой.
             Разбудили голоса кучера и Клуши:
             -Во чё удумал! Пелерину нашёл. Да под колёсами!
             Он уже ожидал наихудшего исхода, но тут Клуша вдруг предложила:
             -Иди-ка парень в дворницкую. Рахим в деревне, два дня поживёшь. Ежели не нашалишь.
             Его провели в комнатку над аркой. Она была маленькой, с небольшими окнами, чем-то напоминала скворечник. Но в данную минуту временное жилище  показалась дворцом.
             -Зипун-то отдай! Малость отдохни, -предложила горничная.
Перед обедом его подняли, пригласили в гостиную, где был брат Дмитрий.
             -Если ты не поел, Клуша накормит. А потом дуй на Гороховский, отнеси вот эти бумаги. Адрес помнишь?- спросил он и показал длинные рулоны ватманской бумаги.
             -Помню, как же ж!
             -Да смотри, через час Татьяна Андреевна должна быть с бумагами. А кстати и твой ангел там будет, если успеешь.
             У парня перехватило дыхание: в очередной раз случай помогал ему быть полезным девушке.

             Через час он уже возвращался из здания, занимаемого Главным управлением кар-тографии, и любовался массивной церковью.
             «Казаков сотворил», -верно угадал парень и ещё раз проверил себя на знание пред-мета, разобрав каждый элемент архитектуры вслух: «Апсида, фуст, капитель, энтазис…А и погиб-то как! Студенты говорили- от своего сердца и погиб: не выдержал печальной картины последствий московского пожара при Наполеоне. Столько красоты-то погибло!».
             При этих мыслях он вспомнил о художнике:
             «А чего!? Картины можно и посмотреть. Да и художники –народ интересный и до-брый, красоту творят. Уж точно не обидят».
             Что-то подсказывало, что и голодным он оттуда не уйдёт. Ободрительные мысли повернули его на Тверскую.
             В салоне действительно собрался творческий люд. Поначалу казалось, что в мире нет никакой иной жизни, кроме обстановки радости и шумного веселья. Казалось, что во-все не картины на выставке были поводом встречи, а что-то другое.
             Про картины говорили, особенно отмечали Жуковского. Отмечали по-разному: одни с восторгом, указывая на тонкий лиризм его картин, на трепет мазка в некоторых из них, на общее ощущение ностальгии по дому и родным краям в его живописи. Иные щурились в ответ и возражали:
             -Да разве это надо нашему искусству!? А где народ? Где борьба? Где созидающая сила масс! Прошлое Ваш Жуковский! Про-шло-е! А у него как в тоскливом романе Рок Грей.
             Куленич тоже присутствовал, но говорить с ним было неудобно. Каждый раз, когда Константин собирался поздороваться с ним, тот оказывался  в окружении девушек, то ли художниц, то ли критиков.
             Константин решился было заговорить с Владимиром, но в это момент одна из де-вушек с роскошной причёской в длинном чёрном платье опередила его:
             -Владимир! Володенька! Вы были вчера в Политехническом? У литераторов, на вечере? Какая поэзия! Какая сила слова! Кстати о словах. Вы слышали о романе нашего Есенина с Анной Сардановской? Что Вы скажете – пара она ему? -подхватила разговор её рыжеволосая спутница.
             Её собеседница тут же заметила:
             -Никакая она ему не пара. Он любил её. И будет любить. Но он- возвышенная душа, а она кто? Сельская девушка из недавнего прошлого.
             -Как же он любит? У него целый табор красавиц и за каждой из них он мастер приударить, каждую готов очаровать.
             -Одно другому не противоречит, вот примеры: царь Иван IV Васильевич, без памяти любил первую свою жену, а весь его гарем- попытка выйти из омута её потери. И Мая-ковский со своей Танечкой Яковлевой и тот же Есенин. Выбираясь из любовной трясины хватаешься за всё, что попадётся. Вот и объяснение.
              -А как же роман с Лилей Брик?
              -Ну какой ещё, милочка, роман? Куда-то мужику надо деться? Да и салон Лили сейчас единственный в Петрограде. Большевики все остальные просто запретили.
              -Не ссорьтесь, нимфы!-попросил Куленич.-Все яркие женщины, как вы, ведут себя одинаково: без памяти влюбляют в себя, затем ищут новую жертву. Пламя их огня постоянно требует новых мотыльков. Взять хотя бы Вашу Рок Грей. Эту, как её?.. Элен Эттинген.

             Разговор Константину показался малоинтересным и его не касающимся. Их душного прокуренного салона потянуло на свежий воздух.
             Константин побродил по Москве и вернулся в особняк, где его уже ждали:
             -Вот, что господин хороший! Ступай в дом. Что-то там нужно им, по-свойски сообщила всё та же Клуша.
             Дверь была открыта, и Константин через прихожую вошёл в знакомую гостиную.
             Инна стояла за конторкой и что-то заворачивала в конверт.
             -Здравствуй, милый Константин. Знаю, тебя устроили в доме. Я поищу тебе и получше что-нибудь. Дай только время. А раз уж ты потрудился, потружусь и я за тебя. Завтра воскресенье. Если ходишь в церковь- сходи. А вот к завтрашнему вечеру жду у Боль-шого театра. Знаешь, что это такое? В театре-то был?
             Константин никогда не был в театре, но сознаваться не хотелось.
             -Вижу, что сие тебе неведомо. Уж позволь уверить- точно будешь рад. С утра по-мойся, да приоденься. А то не пустят. И самому досада и меня оконфузишь. Только я буду там в шесть у шестого же подъезда. Ясно?

             Какие-то новые, совсем необычные чувства захлестнули душу бедного Константина. Он пробормотал что-то, отрывисто дыша от волнения, и пообещал быть вовремя.
             Попрощавшись до вечера, Константин чуть ли не маршем отправился зачем-то в сторону Тверских улиц. Почему-то он решил, что там проще разузнать, где находится Большой театр, про который к стыду своему ничего не знал. На Тверской- Ямской он заметил колонны военных, пеших и конных.
             -Колчаковцы! Колчаковцы! -раздавались голоса.
             О колчаковцах Константин во время ночных посиделок у костра знал только то, что они лютые враги советской власти, и что скоро всем им настанет конец.
             На площади, за шеренгами солдат сгрудились мальчишки всех возрастов. Один из них с учёным видом объявил:
             -Митинг. Колчаковцы перешли на сторону красных. Пойдут на фронт со своими сражаться.
             И действительно, какие-то люди в военной форме стали что-то говорить о фронте, о железной решимости избавить людей от рабства капитала и что-то ещё.
             И речи подготовленных ораторов, и сама обстановка митинга, цокот копыт,красные кумачи, обилие людей с самым настоящим оружием были настоящим праздником для Константина и его более молодых соседей. Некоторые устроили свой митинг:
             -Ух ты! На фронт! Буржуев бить будут!
             -Накось, выкуси! У буржуев знашь скоко всего? Токмо еропланов тыщи!
             -А ты что, за буржуев?
             -Я сказал- еропланов море. Отчипись!
             -Так у красных что нет их?
             -Откель? Ну, мож, раз-два, а у энтих- тыщи.
             -А что еропланы страшнее пушек?
             Константин слушал и слушал почти новую для себя тему и твёрдо решил стать конструктором чудо-техники, а ещё- и летать самому. С этой минуты он и стал жить этой мечтой.
             Между тем митинг окончился. Один из командиров зычным голосом подал несколько команд. Конный отряд и людские колонны под звуки духового оркестра пришли в движение.

             Вечером он никак не мог уснуть в своём новом жилище над аркой дома в Сивцевом Вражке. Несколько событий по очереди будоражили его воображение: от встречи с молодой  хозяйкой дома, до мечты о том, что он будет летать и даже строить аэропланы.
             Утром он долго не решался тронуть бронзовую ручку механического звонка в квартиру. Во дворе тоже было тихо. Изрядно потомив себя, парень решился позвонить.
             Дверь открыли. Но не Клуша, а  симпатичный парень атлетического сложения.
             -Ты что ли Константин? -спросил он.
             -Я.
             -Что ж! Заходи, коли тёзка.
             Константин смело вошёл через прихожую в гостиную, где уже накрывали на большой стол.
             -А Клуша-то Ваша где? Завсегда открывала она, -решился начать разговор гость.
             -Вот как! Ты уже всё тут, вижу, знаешь!
             -Клуша в своей спальне. Плачет, -сообщила Инна, входя в дверь с подносом  чайного гарднеровского сервиза. –Сегодня на Патриарха какая-то крестьянка бросилась с ножом. Клуша в горестях.
             -Вот что, -продолжила она. -Вы, Коська-Константин, и Дмитрий сходите на кухню, организуйте самовар и приборы. А ты, братик, расскажи, как твои дела. Ты-то всегда при них. Или они сами тебя находят. Расскажи, будь любезен!

              Инна и Константин остались вдвоём.
Между тем Клуша уже была на кухне и хлопотала к завтраку. Самовар молодым людям она не доверила, дала только приборы и что-то из варенья.
              -Изверги! Ничего-то святого нет у людей! Да и какие это люди! С ножом на Патриарха! -возмущалась она, поминутно вытирая подолом уже высохшие слёзы. Да разве ж у нас на севере такое возможно было б? Там люди с со-весть-ю! –растягивая последнее слово произнесла она.
              -А я тож с Вологды! -ответил гость. -Два года как оттудова.
              -С Череповецкой губернии, или с самой Вологды? -спросил его Константин, брат Инны.
              -А с самой!
              -А ты знаешь, что Петроград твой в осаде? И Череповецкая губерния на осадном положении?- продолжал брат Константин.
              -Эвона! Мать там одна,- сокрушённо промолвил Коська
              -Война там скоро. Знаешь? -продолжил тёзка.
              -Не знаю. Не слыхивал.
              -Нам депешу оттуда в контору прислали. Ставят северную завесу. Целая 6-я армия там строится. И ещё оттуда человек говорил, что центр города оцеплен. Все гостиницы, и «Золотой якорь», и «Эрмитаж» заняты военными и комиссарами. Вовсю работает ВЧК. Англичане наступать хотят. Через Вологду на Москву и Петроград. Говорят под Архангельском на Мудьюге уже концлагерь целый для русских. Дела там вот такие.
               Константин не знал ни про англичан, ни про ВЧК и решил было промолчать. Но вдруг, неожиданно для самого себя произнёс:
               -До Москвы не дойдут. Природа не аглицкая. Я сколько раз аккурат сразу за домом плутал в лесу, когда за малиной ходил  - крапива выше головы. Да и как же болотами пройти!? Не дойдут!
               -Ну да, ваши болота да голодные мужики уж дадут им жару,- вступил в разговор Дмитрий.
               -И не мужики, и не болота. А самые обычные русские комары,- подытожила Инна и предложила завтракать.
               -Татьяна Андреевна вся в делах, просила передать особое спасибо от себя за снедь, что ты, Константин, не потрудился принести ей. И не заплутался. Небось, Москву ещё не знаешь совсем?
               -Ан нет! И Большую Сухаревскую знаю, и Смоленскую и…
               -Полно хвастать. Вечером придёшь к театру? Шестой подъезд. Не забыл?

              Братья переглянулись. Константин не сразу понял цену их молчанию, восприняв его сначала как нежелание прерывать беседу Инны с гостем.
              -Буду. А я сегодня на площади митинг видел. Флагов- море.
              -И где же?
              -На Тверской. Первой Ямской, кажись. Про войну говорили. И про аэропланы. А правда, что у наших их нет.
              -У наших? А кто у тебя наши?
              -Красные. Власть, значит, советская, -обнаружил свою политическую зрелость Константин.
              -Власть,- изрёк Дмитрий. -Власть ничего тебе не сделала ещё. А вот аэропланов действительно мало. Флот и тот чуть не потеряли. Уплыли, утопили, улетели, уехали. И всё к тем буржуям, которых сейчас бить собираются.
              -Добьют! А я сам буду строить самолёты. И сам летать буду.
              «Неужели думают, что вру?» -подумал Константин.
              Дмитрий и его брат спорить не стали. В какой-то момент первый вспомнил:
              На Ходынском поле в Красной школе митинг военлётов. Сам Жуковский придёт. Вот где бы тебе быть. Я завтра могу узнать про то.
              С этой минуты Константин зауважал обоих братьев, полагая, что не только они ему, но и он сам им будет полезен.
              Дальше пили чай молча. Клуша больше не появлялась. Роль хозяйки очень шла Инне. В окружении братьев она казалась царевной из русской сказки о богатырях. Её руки заботливо участвовали в церемонии чаепития. Улыбка девушки сопровождала каждое её действие. Братья только  кивком головы благодарили за её помощь, принимая всё новые и новые порции чая и скромного угощения.  Константин вдруг почувствовал, что ему со-вершенно не хочется, чтобы утро заканчивалось. В его дворницкой чая, не считая полки-сета морковного, не было вовсе. Сахар он видел только на рынке и в лавках. Но главное было вовсе не в этом: не хотелось покидать уютную обстановку, душой которой была са-ма хозяйка.
              -Ну-с, мне пора, сказал брат Константин. Дело ждёт, хоть и воскресенье.  Едва-едва успеваю- проект оказался сложным. Людей толковых  в голодной Москве почти не осталось. А, может, выжидают - помогать новой власти или нет.
              Вместе с ним встал и гость:
              -Не заботьтесь, поспешу к театру. Не подведу, сказал он, обращаясь к девушке.
Весь день Константин расспрашивал попадавшихся ему людей и про Ходынку, и про Жуковского. Про поле ему рассказали, но идти туда не советовали – всё ещё ходили упорные слухи о несчастливом месте Кровавой Ходынки. Про Жуковского никто не мог ничего сказать. «Публика какая-то простецкая! Куда им до небес-то», подумал Констан-тин и отстал со своими расспросами от несведущих горожан.
Большой театр встретил новоявленного театрала безумно красивым фасадом и оби-лием пролёток и автомобилей. Последних было даже больше, несмотря на действовавшее распоряжение об ограничении пользования транспортом из-за военных действий.
«Прямо правительство какое!» -сделал вывод Константин. Он пришёл намного раньше назначенного времени в волнении, что одет негоже, что вихры его не по моде, и что Инна вообще может пройти мимо него- уж столько деловых и нарядных молодых лиц сновало у театра. Куда уж ему, Коське!
Ставили «Дон Карлоса». Константин успел вдоль и поперёк изучить афишу, а Ин-ны всё не было. И без того сильное волнение всё росло и росло.
Наконец  подошла и сама девушка. У Константина перехватило дыхание.
-Ну чего, проводи леди, раз уж мы тут.
-Волнуясь ещё больше, Константин отворил перед ней тяжёлую дверь.
За дверью для него оказался совсем иной мир, мир непохожий на всё то, что он привык видеть. Первую минуту он был ослеплён светом хрустальных люстр, обилием по-золоты и зеркал. Придя в себя он понял, что ему как-то по-особому вести себя с девушкой. Стараясь не потерять её из виду, он шёл с ней по каким-то лестницам, у входа на которые стояли услужливые сотрудники в костюмах. Инна решительно шла наверх. Оказалось, у них был пятый ярус. Усаживаясь, Инна проронила:
-Аншлаг.
С этим незнакомым словом парень решил разобраться позже, как и с тем, что он должен ещё многое сделать над собой, чтобы Инне было с ним и интересно, и легко.
Прозвенел третий звонок. Зрители, по большой части завзятые театралы, давно уже сидели в рядах на стульях малинового бархата. Но многие, а среди них было много нового элемента- активистки в кожанках, военные и просто праздный случайный люд уверенно, но нарочито медленно пробирались по рядам, не особо волнуясь о том, что представление уже начинается.
Спектакль лишь на время увлёк Инну и Константина.. В общей театральной обста-новке оба наши героя чувствовали присутствие друг друга даже больше, чем то, что про-исходило на сцене и вокруг.
Константин, весь вечер находясь возбужденном состоянии, вдруг обнаружил, что и девушка волнуется не меньше его. Сначала украдкой, а потом открыто он стал интересо-ваться её лицом, шеей, плечами, кистями рук, всем её телом. На минуту затаив дыхание, он повернулся к своей героине и уже не мог отвести взгляд. Заворожённый красивым из-гибом подбородка, тонкой линией, идущей от глаз ко рту и поминутно пожимаемым гу-бам её он дышал всё чаще и чаще.
Её руки были спокойны. Она положила их на спинку впереди расположенного кресла и, казалось, внимательно наблюдала за ходом постановки. Но Константин чувство-вал её волнение к нему и оттого переживал ещё больше. Волна нежности преодолела страх ошибиться, сделать что-нибудь не так и он осторожно коснулся своими пальцами её локтя. Девушка замерла на какое-то мгновение, а потом смело положила его руку на свою, но так, что он понял, что это своего рода предел.
Но это её действие и без того было волшебным для молодого человека. Он едва приоткрыл рот и старался не дышать и не шевелиться вовсе. Девушка тоже не шевели-лась, только часто прижимала нижнюю губу к верхней, поминутно трогая обе кончиком язычка.  В лучах, проникаемых на ряд их яруса сквозь тьму зала было заметно, что её тон-кие щёчки слегка вздрагивают.
«Пресвятая Богородица! Преодолей со мной все невзгоды, что помешают мне быть с моим ангелом!»-не то молился, не то придумывал на ходу молитву Константин.
После спектакля Инна как ни в чём не бывало шла несколько отстранённо от своего спутника. В аркаде подъездов театра он ещё раз взглянул открыто на её чудесное лицо.
Одна и та же мысль сопровождала его на их пути по казавшемуся бесконечным ко-ридору аркады: «Я хочу умереть за тебя! Если я недостоин- я всё равно умру».
На углу театра их оглушил цокот копыт лошадей. Оба решили, что не станут нани-мать извозчика и направились по Мясницкой к первому доступному трактиру.
Лакей проводил их на второй этаж, услужливо по памяти предложил меню. Угоща-ла и выбирала сама девушка, чем освободила от предчувствия невероятного конфуза Кон-стантина, так и не научившегося зарабатывать хотя бы на угощение.
Трактир был полупуст, а те кто были-говорили негромко и интеллигентно, разби-рая какие-то ребусы..
«Учителя, верно.» -обратил внимание на соседей спутник Инны.
Девушка прервала молчание:
-Как тебе наш дом? Не скучно ли?
Спросила это она скорее, обращаясь, к себе самой, чем к собеседнику. Дальше го-ворила в основном она.
Константин слушал внимательно, но не переставал восхищаться её лицом и осо-бенно нежным и красивым голосом, который завораживал всё более и более.
В уютной обстановке они провели остаток позднего вечера. Однажды и Констан-тин проявил себя, ответив на вопрос какого-то ребуса, который запутал соседей-учителей.
Девушка никак не отреагировала на эрудицию Константина, но и того это обстоя-тельство нисколько не тронуло.
Возвращались пешком. Тёплый воздух и шорох листьев деревьев добавляли ноч-ной Москве и обстановке очарования и таинственности.
С этого вечера он всё больше и больше проводил время с Инной. Её братья и мать как будто растворились в безбрежной Москве. Об их существовании Константин  узнавал только из рассказов Инны по вечерам, которые превратили суровые будни лихолетья в волшебный праздник.
Небо
С упорством Константин добивался своего права и мечты летать. Дмитрий расска-зал о том, где и когда лучше всего оказаться на Ходынском поле и однажды сам проводил его до причудливой деревянной арки аэродрома в то самое время, когда во время парада частей Красной Армии там приветствовал авиаторов революционной России Ленин.
Вместе с толпой зевак Константин сопроводил машину с Лениным и Крупской и Марией Ульяновой до здания школы. Митинг Костантин не слушал, а всё больше рас-сматривал загадочные летательные аппараты, по большей части полуразобранные. Но именно они занимали почти всё его воображение.
-Расчалка, стабилизатор, фюзеляж, лопасть винта…Запомнил,- спрашивал его но-воявленный экскурсовод из совсем молодых сотрудников аэродрома.
С этого дня он всё свободное от работы, которую нашёл неподалёку, время прово-дил на аэродроме.
  На Ходынке ему не раз доводилось встречаться с летунами или, как говорили то-гда, с летнабами. Но состав школы, только что заново сформированной был уже утвер-ждён, а исправных аппаратов было не так много даже на ограниченный персонал.
Лётчики и иные специалисты были очень энергичными, доброжелательными и вполне коммуникабельными людьми. Они с удовольствием рассказывали о новых самолё-тах, на которых доводилось летать, позволяли, в отсутствие начальства, залезать в откры-тые кабины потрёпанных машин, а иногда даже и сами просили подтолкнуть самолёт для взлёта. Лётчики были по большей части суровыми и очень занятыми. С молодыми военлё-тами было проще. Но никто из них не решался доверить все тайны своего мастерства, да и знаний. В голодное военное время не хотелось иметь конкурента, пусть даже и неопытно-го. Бесплатный нормированный паёк и отсутствие аппаратов объясняли всё сами.
Иногда дистанцию между лётчиками  и собой он ощущал во время бесед напря-мую.
-Константин! Небо любит понимающих, а не просто смелых и отчаянных,- говорил какой-нибудь из них. -Вот ты знаешь, что такое тропопауза, альтостратус, кумулонимбус, фронт окклюзии? Нет? А чего ж тогда? Много, много знать нужно, чтобы покорить небе-са. Учти! -многозначительно заключал тот, чем и обозначал тот статусный разрыв между ним и Константином.
И всё же Константин добился своей мечты. Помог  случай. В один из дней на аэро-дроме оказался начальник авиаремонтного поезда в сопровождении комиссара этого же поезда. Все не особо занятые делами специалисты, а  с ними и Константин, побежали зна-комиться и узнать о новостях с фронта. Его интерес подогревало и то, что поезд часто двигался по дороге мимо его Вологды.
Узнали, что с поездом из Петрозаводска несколько механиков привезли трофейный «Авро», почти новый исправный английский самолёт.
-Мы его несколько дней по болоту тягали. Без сил. Еле выменяли на мыло краюху хлеба и несколько луковиц. Если бы не чухонцы- не было бы ни машины, ни нас.
За разговорами выяснилось, что авиаремонтному поезду нужен авиамеханик. Же-лающих ехать пусть и на поезде в комариный север не нашлось. Вызвался один Констан-тин, чем обрадовал и начальника поезда и комиссара. Определили время экспедиции. Ве-чером за чаем со своей мечтой новоиспеченный механик поделился с подругой.
-Вот и поезжай! Растрясёшь свой живот наконец (Константин приучил себя наду-ваться чаем по ночам). Может так получиться, что и я уеду. Может даже в Прагу. Мне уже предлагали,- вдруг огорошила друга девушка.
Константин обомлел от этих слов, словно бритвой поразивших его сердце и созна-ние.
Ночь провели молча. Наутро расстались как ни в чём не бывало, только в дорогу Инна забыла передать своему другу паёк.
Вечером, как и условились, встретились у здания конторы на Арбате, где Инна за-нимала должность какого-то специалиста в Наркоминдел.
Константин заметил, что у самых дверей здания с ней простился молодой атлети-ческого вида, как и её братья молодой красавец со словами:
-Ну что, завтра у нас вечер по случаю победы советской дипломатии. Оформили дар финского правительства Москве – сорок вагонов с зерном. Сорок! Приглашаю в дом приёмов наркомата.
Константин терпеливо ждал.
-Орест! Наркомаиндел. Всего хорошего!- вежливо, молодцевато вскинув голову,    представился ему и  тут же простился молодой человек, будто бы передавая девушку.
Орест тут же сел в служебный автомобиль, сверкающий лаком и элегантно махнув рукой Инне, дал команду шофёру отъезжать.
Инна взяла за руку Константина. Другой она прижимала к своей груди букет хри-зантем, которые Константин принёс и в этот раз.
Шли молча. Константин боялся прервать тишину неуклюжими словами. Он дви-гался с ней по Мещанской, в который раз любуясь её нежным строгим лицом и мягкой не-обычной походкой.
В то же день узнали, что в городе прогремел взрыв прямо у здания Московского правительства. Бомбу бросили с Леонтьевского. В городе поползли слухи, что после убийства активистов горкома партии большевиков всех- от анархистов до праздношатаю-щихся, будут хватать. И действительно, людей останавливали какие-то лица в штатском, что-то спрашивали, а многих и забирали.
Прогулка не удалась. На Арбате у кинотеатра «Паризьен» Инна обратилась к спут-нику:
-Вот что! Мне сегодня нужно быть одной. Поезжай к друзьям. А мне надо побыть с мамой.
По её тону Константин понял, что причина была вовсе иной.
-Пусть так,- ответил он, стараясь изо всех сил не подавать вида, что глубоко рас-строен.
С этого вечера видеться стали реже и реже. Инна только однажды пригласила Кон-стантина домой как раз в то время, когда в гостях оказался Дмитрий.
За чаем Константин обратился к Дмитрию:
-А хотите в синематограф? Нам дали билеты на авиационный фильм? Там наш У-1 покажут.
-Не против, - ответил Дмитрий.
Через день Константин, Инна и Дмитрий и ещё кто-то из их друзей побывали в ки-нозале, где действительно демонстрировали успехи в строительстве воздушного флота и репортажи на авиационную тему. Больше всего понравился всем морской разведчик. За оживлённым обсуждением Константин не сразу обнаружил, что Инна смотрела на него очень странно, даже отстранённо.
Тем не менее, ночь провели вместе в её квартире. Среди ночи Инна открыла глаза, обнаружив склонившегося над её лицом друга.
-Ты чего? -спросонья вымолвила она.
-Я хочу погибнуть за тебя, как погиб Венецианов. Знаешь, как на самом деле погиб художник?
-Дурак!
-Я хочу погибнуть за тебя,- продолжил её друг.
-Спи уж!
Наступило утро воскресенья. Она проводила его до двери, пожелала хороших дел. Днём он позвонил ей с аэродромного аппарата домой, спросил как дела.
-Нормально,- без энтузиазма ответила подруга. - Меня мучает совесть, что не при-готовила тебе поесть.
Это были последние её слова, сказанные ему как другу.
Дорога к небу
Перед отъездом в экспедицию Константин трижды пытался пригласить встретиться Инну. Та ограничила рамки отношений сухими приветствиями по телефону и то только тогда, когда ему удавалось дозвониться до неё из аэродромной дежурки.
В самый день отъезда он решился дойти до Сивцева Вражка. Перед домом с эрке-ром всё тот же Рахим, в наглухо застёгнутой грубой рубахе в фартуке и фуражке с боль-шим околышем.
Заметив старого знакомого он зачем-то взял метлу в руки:
-Э-э-э!! Рахим помнит! Как дела? Жаксы?
-Жаксы,- ответил Константин. –Хорошо.
Заметив, что пришедший смотрит в окна второго этажа дома, дворник сочувствен-но произнёс:
-Э, бала-бала! Не ходи сюда. Печаль будет. Кыз жаксы - жаксы беда. Красивая де-вушка- красивая беда. Рахим понимает, - перевёл самого себя Рахим.
-Хороший ты, Рахим!
Попрощались уже в обнимку.
Константин отошёл немного, выждал какое-то время и медленно двинулся по ули-це.
На одной из улиц он впрыгнул в битком набитый трамвай, не представляя конечно-го пункта его следования. На кольце он вышел и пошёл в сторону ставшей ему родной Ходынки. У Петровского парка он обратил внимание на группу людей, очевидно экскур-сию, в которой оказался Дмитрий, брат Инны. То ли из любопытства, то ли потому, что не знал, куда себя деть, Константин присоединился к группе. 
-Итак, мои любознательные, мы только что осмотрели Петровский Путевой дворец, памятник не только архитектуры, но и образец расточительства за счёт трудового народа. –произнёс на ходу пожилой щуплый интеллигент в чёрной кожаной куртке, которая явно не шла ему. -А Петровский парк, по которому мы направляемся к другому адресу буржу-азной культуры был долгие годы местом отдыха зажиточных слоёв Москвы. Это вам не Марьина Роща, с её народным духом ! Вот, посмотрите, на этот утопающий в роскоши ресторан. Он даже по своему названию должен отталкивать от себя душу честного трудо-вого человека: «Эльдорадо». Вдумайтесь! «Золотой». Да и строили его по заказу богатея Рябушинского по проекту архитектора, не гнушавшегося обслуживать прихоти москов-ских тостосумов. Чего стоят эти вычурные нелепые скульптуры  по фасаду здания, эти уродливые проёмы окон!
Экскурсовод остановил у восточного фасада некогда знаменитого ресторана  груп-пу, в которой двое несли одинаковые транспаранты с лозунгом «Искусство на службу трудовому народу!».
-А вот и неправда Ваша!- выкрикнул приблизившийся к ведущему Константин. –Осип Шехтель был интересным архитектором, он опередил своё время, не замечая что процитировал слова любимого им педагога императорской академии Андрея Пунина.-Он хотел сблизить архитектуру с природой, вот отчего в фасаде использованы огромные окна и криволинейные очертания наличников в виде подков.Он и в интерьерах использовал изображения птиц и пресмыкающихся, моллюсков разных. Да и не скульптуры он делал, а маскароны. Видите? Это маскароны.
В этот момент его взгляд встретился со взглядом Дмитрия, но тот почему-то не за-хотел признать Константина.
-Вы, товарищ, ещё совсем, вижу не зрелый. Не прониклись, не побоюсь сказать, сложностью момента и лишены революционной сознательности.- остановил его группо-вод и вновь перехватил инициативу.
Не без досады Константин отошёл от экскурсии и перешёл дорогу у рихтеровской Благовещенской церкви, которая ему своим нарядным видом напоминала расписной пря-ник. Не обращая внимания на попрошаек у ограды, он прошёл через двор внутрь храма.  У огромной иконы Спаса он как мог помолился за Инну и её близких и попятился к выходу.
В дверях он чуть не столкнулся с Куленичем:
-О! Как рад за тебя, Коська! Бога чтишь, это правильно. Подожди меня у церкви, коли выходишь. Я чуток только.
Через несколько минут они уже шли вместе по старой грушевой аллее парка. Каж-дый поведал другому о своих планах. Владимир немного расстроился, узнав о скором отъ-езде приятеля, но наказал бывать в его мастерской при любой возможности. Расстались они уже на Божедомке.
В экспедиции пробыли полгода. В основном все из их команды занимались само-образованием. Не отставал и новый механик Константин. Расспрашивал тех, кто был све-дущ в технических делах, а также о том, как выполняется полёт на аэролане. Помогали книги. Много пособий получили в Вологде, часть из них оказались трофейными, что за-ставило взяться за языки. По окончании экспедиции пришлось много работать на летаю-щих лодках Григоровича в Петрограде. В Москву он вернулся уже в качестве военлёта на одной из модернизированных М-9.
На Центральном аэродроме машины встречали те же ребята, с которыми он позна-комился в своё первое появление на Ходынке.
-Ох ты, глянь! Константин-то наш совсем военспец! А чего штаны не кожаные?-шутили они.
Совсем развеселились его старые приятели, когда узнали, что он впервые поднялся в небо.
-Ну-ка! Берём Коську за руки-ноги! Задницей о колесо его! Раз! Два! Три!- весели-лись они, ударяя давнишнего приятеля мягкой частью тела о самолёт.
-Коська! Ты вовремя, сейчас финны приехали из Школы морской авиации Троцко-го.  Пойдём, Лехтемяки рассказывать будет про Мурманскую ревбригаду и как Кронштадт бомбили,- обратился к Константину один из приятелей.
-Нет, мне бы с чертежами разобраться. Я лучше вот новый двигатель питерской ба-рыщни поизучаю. Хоть убейте, не помню, кто такая, то ли Лиля, то ли Мария. Говорят из баронесс. Дюже интересную штуковину придумала. Не до рассказов мне. Учиться хочу.
На том и расстались.

Авиация совсем захватила его. Дел было много. Много было и людей, с которыми приходилось строить отношения, спорить, доказывать. Но были минуты отдыха, когда Константин отчаянно пытался бороться с воспоминаниями о любимой.
В один из свободных дней он отправился по старому адресу. Было раннее утро- то самое время, что особенно полюбилось ему. Прозрачный воздух после дождя напомнил Константину день накануне отъезда из Вологды в Петроград. Напомнил, как тихим утром брёл он бесцельно в Заречной стороне по-над Вологдой по совершенно пустынной аллее. Любуясь гладью реки, меняющей свою ширину, перекличкой берёз и молодых лип, рас-положившихся друг напротив друга. Вспомнил, как давным- давно с восторгом озирал чу-десные для патриархального города краски архитектуры: гирлянды, украшавшие фасады дома свечного завода, мудрёные украшения фасада особняка адмирала Барша, дворцовый вид ночлежного дома и лубочно-сказочные  церкви Сретения и Иоанна Златоуста, изуми-тельно выразительный вид Скулябинской богадельни, который уже тогда признавался мо-лодым почитателем зодчества образцом гражданской архитектуры.
За размышлениями он не заметил, как добрался до угла Нащокинского переулка и Сивцева Вражка. В окне углового эркера увидел Инну, стоявшую в профиль. Она на ми-нуту замерла у самого окна, очевидно обдумывая что-то. Лицо девушки было обращено в противоположный от окна конец гостиной. Короткая причёска была прибрана под модный гребень «Ермолова».  Красивые плечи были обнажены. Потом девушка отошла от окна, но память Константина упрямо возвращала  силуэт любимой в проём эркера.
В волнении Константин лихорадочно вспоминал отдельные эпизоды их совместной жизни, не осознавая к чему всё это. Поняв, что от воспоминаний не уйти и что воспоми-нания под окном гораздо больнее, он поторопился к себе. По дороге сами собой рожда-лись строчки стиха.
С этого вечера он почти разучился спать как прежде.

Вместо эпилога
По истечении многих лет профессия помогла Константину выработать характер человека, твёрдо знающего, что нужно для дела, а также и о том, что нужно для отдыха от него. В шквале новостей и дел в будни куда-то далеко  отходило личное.
Рабочий день обычно начинался с планёрки или разбора полётов.
-Константин Николаевич, можно включать диктофон?
-Да, начинаем. Рассаживайтесь.
В кабинете заместителя главного занимали свои привычные места авиационные специалисты и лётчики.
-Что по полёту? Заявка подана только на сегодня? -спросил Константин Николае-вич.
-Заявка и на сегодня, и на завтра подана. – ответил штурман. Только завтра летают «свистки» в Луховицах, а завтра «небо»  целиком наше. Ну, ещё маршрут до Казани и об-ратно.
-Парашюты на всех?
-Да. Ещё четыре дополнительно на операторов и для специалиста по СБИ.
-Читайте полётное задание, -обратился Константин Николаевич к заму по лётной службе.
Седовласый заместитель по лётной старательно читал задание; в некоторых местах останавливался, ждал, когда специалисты подскажут расшифровку непонятной аббревиа-туры по оборудованию.
Наконец, задание было доведено до всех участников совещания.
-То что готовы, это хорошо. -вступил в обсуждение заместитель главного конст-руктора Константин Николаевич. –Вы с объективным контролем разобрались почему все пять спутниковых навигационных систем сбоили? Зафиксировали характеристики помехи, если причина была в ней?
-Да, помех было несколько. Две работали в частотном диапазоне GPS, одна в диа-пазоне ГЛОНАСС, - ответил один из штурманов.
-Говорите инженерным языком, коллеги,- продолжил Константин Николаевич.- Не GPS, а космическая навигационная система NAVSTAR. И у неё нет своего диапазона, а есть фиксированная частота тысяча двести сорок два мегагерца, эль один, то есть граж-данский канал вещания. На пентагоновской, то есть частоте эль два мы не работаем. Предположения по источнику помехи имеются?
-Возможно, боковые лепестки сигналов сеансов связи одного из стандартов спут-никовой телефонной связи. Возможно - совпадающие частоты иного оборудования. Вер-сию преднамеренного источника помех тоже не исключаем.
-Спектрограмму в этом диапазоне записали? Пеленги и характеристики зафиксиро-ваны? Достоверность эфемерид и альманаха сверяли с центром мониторинга?
-Да, это всё есть. Сверяли. Всё корректно. Космический сегмент и Бэйдоу, и ГЛО-НАСС, и NAVSTAR функционирует уже сутки без сбоев. На прошлой неделе один «аме-риканец» провалился на орбите, но об этом было оповещение центров мониторинга. Про-блема не в орбитальной группировке спутников, а в среде распространения в районе аэро-дрома.
-Ну что ж, работайте. Пиндосы сами себе подписали договор, когда выбрали кодо-вое разделение сигналов для своей спутниковой группировки. Ближайшие военные собы-тия покажут, насколько они слабы от  РЭБ. Сегодня свяжитесь с коллегами. Не только са-ми разбирайтесь, но и соседей напрягите, пусть будут во всеоружии. Тут мы у себя ещё можем разобраться, а вот вероятный противник в зоне вооружённого конфликта  не будет гореть желанием давать нам дополнительное время и помощь для изучения подобных си-туаций. И ещё, -добавил замглавного,- не ленитесь заказывать дифференциальный режим, а то в один неприятный день придётся летать по одним инерциальным системам.
-Ясно, закажем,- ответил за всех зам начальника лётно-испытательного центра.
-Имитаторы средств поражения в кассетах?
-Да, и АПУ для ракет, и кассетные держатели готовы, замки взведены, вставки сто-ят. Контрольная запись пуска ракет и сброса торпед произведена,- сообщил специалист по вооружению.
Обсуждение деталей полёта продолжалось ещё полчаса. Наконец разбор закончил-ся.
Штурман попросил слово зачитать сводку погоды. Погода благоприятствовала по-лёту, на запасных аэродромах природа тоже не спорила с лётной сменой этого дня.
-Ну что ж, по местам. Забирайте бортпайки. Напомните столовой наконец, что майонез я не ем. За столько-то лет уж можно запомнить,- сокрушенно и с юмором произ-нёс Константин Николаевич, чем развеселил этой уже известной всем дежурной фразой покидающих кабинет сотрудников.
Полёт в этот день так и не состоялся. Оказалось, одна из двигательных установок не вышла на режим во время контрольной гонки двигателей, что потребовало времени для изучения нештатной ситуации.
Такие срывы были не по душе Константину Николаевичу, в прошлом - беспризор-нику Коське. Именно лётная работа со всеми её сложностями и непредсказуемыми ситуа-циями отвлекала его от личного. А отвлекать было от чего. За много лет он так и не свык-ся с потерей любимого человека. Отсутствие Инны не компенсировали ни увлечения жи-вописью, ни встречи с интересными людьми, ни литературные опыты. Константин Нико-лаевич был театралом со стажем, постоянно растворялся во время пьесы в спектакле и те-атре с его двойной жизнью: жизнью авторов и их героев на его сцене и с жизнью собст-венно театра. Почти каждый раз в любом из залов он смотрел на верхний ярус, словно пы-тался увидеть тогда, в тот самый первый свой театральный вечер, себя и Инну в Большом. Эти моменты, когда он озирал яруса театра и сближали его с той далёкой любовью и ра-нили его и без того утомлённое сердце.
Увы! Жизнь его была одновременно и интересной, и бессмысленной, она казалась каким-то нагромождением спиралей из бесконечных колец. Всегда было одно и то же: ра-бота и промежутки между днями, когда он вынужден был успокаивать сердце, упрямо по-ворачивающего его к прежней любви.  В театральной обстановке он искал и не находил радость прошлого. Во время прогулок на улицах останавливался, если видел знакомые черты  в ком-то. Ещё чаще он ловил себя на том, что обманывался, раз за разом присмат-риваясь к плывущей походке какой-либо из женщин на улице, и не обнаруживая потом в идущей милого человека. Это была какая-то бесконечная игра, выйти из которой он уже не мог. Голос любимой слышен был ему в шуме листьев деревьев, в шорохе падающего снега, в звоне ручейка в знакомом подмосковном дачном посёлке. Прогулки по Москве по тем же улицам, где бродили они когда-то с Инной, где встречался с ней когда-то беско-нечно давно, каким-то образом лечили его. Часто, очень часто он оказывался  у особняка на Сивцевом Вражке, и в эти минуты его память возвращала мельчайшие подробности самых первых дней их знакомства.
                ***
                Петроград - Москва, 2017-2018гг.